Отец умер намного раньше ее, его убило высокое давление и дикое упрямство. Не желал слушать врачей, всегда знал лучше докторов, что ему делать и как жить. Смеялся над их предостережениями, уверял – ничего с ним не случится. А случился обширный инфаркт. Произошло это дома, вечером, когда он был один. Никто не мог ему помочь, потому что прислуга уже ушла, а мать…
Тут свидетель первый раз запнулся. Помолчал, понурив голову, глянул в окно, пожал плечами. И неохотно продолжал:
– Все равно когда-нибудь пришлось бы сказать, так какая разница… Трудно говорить об этом и не хотелось бы, но, боюсь, вы и сами до всего докопались. Матери в тот вечер тоже не было дома. Вернулась она под утро мертвецки пьяной. И, как вошла, не проходя в спальню, сбросила в прихожей на пол манто, упала на него и заснула. Так их двоих и обнаружила домработница – спящую на полу пьяную хозяйку и мертвого хозяина в кабинете. Мать моя давно была алкоголичкой.
– А вы где тогда были?
– В Англии. Со своей семьей я порвал очень давно. Еще в юности сбежал из дома и бродяжничал. О смерти отца я узнал с большим опозданием. Так вот, из-за таких обстоятельств, сопутствующих его смерти, и возникли осложнения с наследством, поскольку мать пытались обвинить в неоказании помощи… Ее защитили врачи. С одной стороны, об ее алкоголизме они давно знали. С другой, эксперты доказали – отец умер за три часа до ее возвращения. Обвинение с матери сняли, но с получением наследства дело застопорилось…
Поскольку Марсель опять замолчал, инспектор выразил ему соболезнование и попросил рассказывать, что же было дальше.
А дальше выяснилось, что отец все состояние завещал матери в пожизненное пользование, сын мог получить свое лишь после ее смерти.
И лишь по смерти матери, всего года три назад, нет, вы только послушайте! После смерти матери стало известно, что отец, в пору процветания своего бизнеса, застраховал жизнь жены в пользу сына на крупную сумму – два миллиона долларов. Тогда мать еще не была алкоголичкой. Все взносы исправно платил банк из специального фонда. Вроде бы все в порядке, но страховая компания изворачивалась как могла, всячески пытаясь увильнуть от выплаты страховки. Дескать, они ничего не знали о болезни застрахованного лица, а это нарушение правил. И тут опять вмешались медики. Да, алкоголизм – это болезнь, но болезнь болезни рознь. Мать могла бы жить еще долгие годы, если бы не несчастный случай. В пьяном состоянии она свалилась с лестницы в соборе Парижской Богоматери, на глазах сотен свидетелей, знаете, все эти экскурсии… А она просто споткнулась на верхней ступеньке, никто ее не толкнул, ничего подозрительного не произошло. Просто споткнулась – и все. Перелом основания черепа. Умерла сразу. Через какое-то время страховая компания все же выплатила положенную сумму.
– Это как-то связано с Нелтье ван Эйк? – спросил инспектор.
Вдвойне. Во-первых, я прекратил играть идиотскую роль пажа и всячески старался избегать встреч. Во-вторых, она заинтересовалась моим наследством. Страховой полис. Должен признаться, это она помогла мне получить наследство. Она очень ловко использовала компьютер, могла подключаться к самым закрытым сетям. Куда мне до нее! Тут я, к сожалению, просто не в состоянии описать все подробности. Запомнился мне один вечер. Я пришел к Нелтье после долгого перерыва, заранее настроившись перетерпеть ее упреки и скандалы, но она оказалась в расчудесном настроении. Просто вся сияла, на месте не могла усидеть, сновала по квартире, что-то выкрикивая, только что в пляс не пускалась. И все благодарила меня. Оказывается, именно в связи с моим страховым полисом она сделала потрясающее открытие. Я малость прибалдел, ожидал совсем другого, а главное, боялся, что опять потащит в постель. Извините, что я так грубо… но так оно обычно и бывало. А тут нет, просто радуется чему-то и благодарит. Как думаете, пригодится это вам?
Инспектор ответил уклончиво – как знать, может, и пригодится. И поинтересовался, не помнит ли свидетель, когда точно это случилось.
Немного подумав, Марсель Ляпуэн сообщил дату.
Инспектору она напомнила о другом событии.
А не называла ли погибшая в тот памятный вечер какой-нибудь запомнившейся Марселю фамилии?
Ляпуэн удивился:
– Откуда вы узнали? Действительно, называла. Да-да, сейчас вспомню, что-то иностранное… У меня хорошая память на фамилии, в моей профессии без этого нельзя. Минутку… Гарпер?.. Нет… Унгер, да, Соме Унгер! Так и вижу ее, как бегает по квартире и выкрикивает: «Соме Унгер»! И с каким триумфом, с каким удовлетворением выкрикивает! «Соме Унгер! Уж я ему покажу Сомса Унгера!»
– Она не сказала, кто это?
– Нет. Ни о том, что, собственно, она нарыла, ни об этом субъекте…
Какое-то время инспектор еще потерзал свидетеля, а затем ушел, очень довольный беседой. При этом он так углубленно размышлял о таинственном Сомсе Унгере, что едва не забыл про терпеливо дожидавшуюся его миссис Паркер.

***

Ну а после возвращения инспектора в Амстердам и наступил тот самый переломный момент.
О человеческом факторе инспектор собрал уже столько сведений, что теперь пора было заняться технической стороной аферы.
Инспектор созвал небольшую конференцию с участием банковских контролеров, у которых хватило ума представить результаты проверок в виде схем и графиков. Комната сразу же оказалась доверху забитой бумагами.
В тот день с утра хлестал дождь, но одно из окон было открыто. Когда в зал вошла секретарша с подносом, сквозняк подхватил часть бумаг и весело раскидал по полу. Секундой позже появился один из опоздавших участников конференции и наступил на лист с графиком, оставив на белой бумаге четкий след подошвы.
Вот тут-то инспектор Рейкееваген все и вспомнил! В голове его что-то громко щелкнуло, и инспектор опрометью кинулся к телефону.

***

Убедившись, что я дома, Роберт Гурский напросился в гости.
Минуло больше трех недель после моего возвращения в Польшу, но поездка все не забывалась. Да и как забыться, если каждый день мне о ней напоминают. То позвонит Мартуся и примется нервно допытываться, какие новости про Эву Томпкинс и уверена ли я, что та не приедет и не поселится в ее квартире? То пани Гонсовская желает побеседовать про свою Ядю. В лондонском доме ее хозяев атмосфера накаляется с каждым днем, мистер Томпкинс ходит чернее тучи, а Томпкинсиха днями напролет рыдает. Машину, правда, ей вернули, но она и видеть ее не хочет, кому нужна машина, в которой нашли труп? Хозяйке подавай новую. Но хуже всего, что муж вроде бы водил знакомство с трупом. И что же теперь делать?
Я посоветовала ничего не делать. Знакомство с трупом, если его похоронили, ничем не грозит.
И теперь вот Гурский…
Пришел мрачный и с порога сообщил, что у голландцев неприятности.
– Ну прямо «День шакала», – заметила я. – Помнится, в книге Форсайта неприятности были у французов В основу политического детектива американского писателя Фредерика Форсайта «День шакала» положена реальная история о покушении на жизнь французского президента Шарля де Голля.

. Голландцы тоже потеряли своего преступника?
– Хуже, – ответил Гурский. – Они его еще не нашли. К тому же знаменитый Шакал, насколько я помню, не занимался компьютерными махинациями. А у голландцев – вовсю.
– Другие были времена. Что еще пан сообщит? Есть что новенькое?
– Не без этого. Рейкееваген по телефону рассказал. Дело приобрело столь широкую огласку, что тайна следствия волнует его уже не слишком сильно. А я с удовольствием перескажу все новости пани, почему бы и нет, только сначала надо решить с вами один вопрос. Опять же,
по просьбе инспектора. Голландцы проверили показания того пацана, который видел, как пани припарковалась перед отелем в Зволле. Мальчишка – умница, память у него отличная и язык хорошо подвешен. Он слово в слово повторил свои показания, и эти балбесы только сейчас обратили внимание на один очень важный момент. Оказывается, тем вечером пани что-то собирала на асфальте. Так вот вопрос: что именно?
Удавилась я до чрезвычайности.
– Я что-то собирала на стоянке в Зволле? У «Меркурия»?
Вот это новость. И что я там могла собирать? Не грибы же. И не рассыпавшиеся жемчужины, поскольку свое любимое колье тогда точно не надевала. Не раздумывая, я выложила свои сомнения Гурскому.
– Грибы и жемчуг вряд ли, – согласился он. – Ладно, давайте начнем сначала. Пожалуйста, повторите мне свои показания, припомните все, что вы там делали. В деталях.
– Раз вы просите… А вообще, не будь там тогда трупа, я бы давно забыла тот вечер. Но в свете случившегося та парковка так и стоит перед глазами.
Я честно описала в мельчайших подробностях все, что помнила, правда, начала рассказ не с Франции, а с бензоколонки в Зволле. Но быстро спохватилась.
– Нет, наверное, я неправильно делаю. Надо начинать с транспортной развязки у аэропорта Шарля де Голля. Как же я там намучилась! С упорством, достойным лучшего применения, я раз за разом выезжала на трассу до Парижа, тогда как мне было нужно шоссе на Лилль. Но уж оказавшись на шоссе, я рванула как безумная и отмахала изрядный кусок пути, ни разу не остановившись. Иначе вам не понять, почему, припарковавшись у отеля в Зволле, я долго не вылезала из машины – просто не было сил. А то меня еще заподозрят в чем-то…
Гурский вздохнул и отхлебнул немного пива.
– На ваш счет пока никаких подозрений, – с грустью сказал он. – Вообще-то лично я выбрал бы подозрения, а не то, что у меня получается. Похоже, мне придется провести у пани порядочно времени, так что могу себе позволить пиво. Продолжайте. Постараюсь не только понять, в каком вы были состоянии, но и голландцам все в точности передать.
И я продолжила. Доехала до конца и вопросительно глянула на инспектора.
– Все так, – согласился Гурский. – А мальчик утверждает, что, когда пани вышла из машины и вытаскивала какие-то вещи, она что-то уронила и нагнулась…
Ох, холера!
– Прав сопляк! Точно прав! И как я забыла? Вытащила автомобильный атлас, из атласа выпала какая-то бумажка, у меня этого добра вечно пропасть, валяется. Ну я и наклонилась. Кстати, вспомнила – не так уж много и упало. Всего-то две бумажонки. Точно – две! Да, нагнулась, подобрала. Так что уж простите.
– Ничего-ничего. Уточните, где эти две бумажонки лежали?
– Одна… минутку… почти под бампером, посередке, а вторая ближе к заднему левому колесу. С наружной стороны.
– Значит, пани их подобрала…
– Подобрала, а что? Запрещено? Уголовно наказуемо? И при этом больше ничего не уронила, между прочим!
– Так что за бумажки пани подняла?
– А мне почем знать? В темноте я не разглядела. Что-нибудь из той макулатуры, которой были забиты мои карманы и сумка, главным образом банковские и гостиничные счета, я их не выбрасываю с тех пор, как мне объяснили, что хватит обрывка чека из банкомата – и меня дочиста обворуют. Умный вор сумеет снять все до последнего гроша. Финансовые документы полагается уничтожать, лучше сжигать.
– И пани разжигала огонь? – поинтересовался Гурский.
– Какой огонь?
– Все равно какой. Хотя бы в камине.
Я глянула на гордость моей гостиной – камин. На его решетке высилась целая гора мусора, не тронутая огнем. Да-да, целая груда бумаг, в целости и сохранности, – письма, банковские счета, какие-то другие финансовые бумажки, гостиничные квитанции, а еще – сухие сосновые шишки, картонные упаковки из-под лекарств, ненужные уже компьютерные распечатки… Всего не перечислить. Давно собиралась сжечь этот мусор, ведь куча увеличивалась с каждым днем, но до сих пор не вспомнила, куда-таки задевались длинные спички. В самом низу кучи наверняка лежали привезенные из путешествия бумажонки.
– Вот видите, как полезно быть растяпой, – назидательно сказала я, хотя он и не думал упрекать меня в растяпистости. – Внизу могут лежать и те листки, которыми пан так заинтересовался. Я просто не успела сжечь.
Роберт Гурский недоверчиво посмотрел на меня и, убедившись, что я не шучу, с облегчением выдохнул.
– Чего-чего, а уж этого даже я от пани не ожидал! – радостно воскликнул он и вскочил. – Пообещал голландцу поговорить со свидетельницей, чтобы совесть была чиста, но такое! Ищем!
Похоже, инспектор собирался весь хлам высыпать с решетки прямо на пол, и тогда уж мне вовек не навести в доме порядок и чистоту. Ну нет, мой милый, так дело не пойдет. Сначала отыщем подходящий кусок полиэтилена, расстелем его у камина, на него пан поставит решетку, аккуратненько перевернет, и нужное как раз окажется наверху.
Пока мы искали полиэтилен, я узнала, что еще отколол никому пока не ведомый преступник.
– Жертва каким-то образом оказалась в курсе, – рассказывал Роберт, – если я правильно понял, абсолютно случайно. Преступник охотился на одиноких людей, у которых нет близких родственников, а значит, без прямых наследников. И каким-то образом проникал в компьютерные сети страховых компаний. Как он это проделывал, не спрашивайте, все равно не знаю. Но скачать закрытые данные для него не составляло ни малейшего труда. Для меня все эти компьютеры и сети – темный лес, да и в вопросах страхования я не силен…
Ага, как будто я сильна! И слава богу, пусть не забивает мне голову сведениями, недоступными моему пониманию. Я с большим удовольствием послушаю о вещах более простых и интересных. Так я и заявила Гурскому. Тот обрадовался:
– И прекрасно! Главное – суть аферы. Преступник вводил в компьютер страховой полис, тщательно выверив давно просроченную дату, составив по всем правилам, с указанием имени человека, в пользу которого страхователь оформил полис. Страховая сумма обычно составляла не очень большие деньги, которые не могли привлечь внимания. И все проходило гладко: страховая компания получала свидетельство о смерти и выплачивала денежки, переводя их на указанный банковский счет. После чего владелец счета, а сразу скажу – все счета были открыты на вымышленные лица, – так вот, владелец счета тут же переводил деньги на другой счет, в другой банк, в основном в Швейцарии и Люксембурге. Причем второй счет был цифровой, то есть закрытый паролем. И все деньги стекались к одному человеку. Сообщники ему просто не требовались. И инспектор Рейкееваген полагает, что пресловутый Соме Унгер являлся как раз тем самым паролем. Открывавшим доступ к закрытому счету.
– Но ведь и человек там тоже руку приложил! Не одни только компьютеры. Компьютеры-то трупы в багажники не запихивают!
– Вот-вот. Только до сих пор неизвестно, кто стоит за этой аферой. Никто его не видел, но получается, что покойная Нелтье его вычислила. И он с ней разделался. Рейкееваген уверен, что это человек из ее окружения. Инспектор лелеет слабую надежду на то, что один из обрывков на стоянке потерял он, а не пани. А вдруг? Но главное, конечно, то, что пани – единственный свидетель. Единственный, кто видел водителя «мерседеса».
– «Единственный, единственный», – проворчала я. – Заладили одно и то же.
– Потому что так оно и есть.
Мы закончили перекладывать бумаги на пленку, и я принялась изучать то, что оказалось сверху кучи. Это были в основном обрывки счетов и кредитных квитанций, сплошь цифры и иногда названия мест, где я пользовалась кредитками. И как, интересно, я пойму – мое это или не мое?
– Подождите, – велела я инспектору, – так мы ничего не добьемся. Я пользовалась пятью кредитными картами, а может, и шесть их было. Сейчас я выпишу их номера, и мы с вами на пару начнем проверять. Да-да, и пан тоже. Непременно! И пан может спокойно выпить хоть сто банок пива, работы у нас до ночи. А признайте, ведь это не иначе как указание свыше, что я не порвала их.
– А почему не порвали? – спросил инспектор, отгребая к себе часть мусора.
– От лени. Вы только гляньте, сколько пришлось бы рвать. Адов труд! К вашему сведению, рвать бумагу не легче, чем ощипывать куриные перья для подушки.
Я отыскала свои кредитки, аккуратно переписала номера, и мы приступили к работе. Кое-где попадалась фамилия – увы, моя. Изо всех сил старалась я припомнить бумажку, которая валялась за колесом, вроде бы она еще была мокрая и малость побольше моих кредитных квитков… Вроде бы. Но и среди моих бумаг попадались не только квитанции, что угодно можно было обнаружить.
И все же Гурский нашел!
Сверившись в очередной раз со списком номеров моих кредиток, он потер глаза, опять сверился, засопел и посмотрел на меня.
– Или у меня со зрением нелады, или вот она! Нет у пани такого номера.
Я вырвала у него бумажку и тоже сравнила номера. Да, в списке таких чисел не было. И по размеру она была немного больше моих.
– Брюссель, – прочла я. – «Тоталь». Это с заправки. В Брюсселе я не заправлялась и вообще в Брюссель не заезжала. Езус-Мария, Юрек-Вагон оказался прав! Преступник расплачивался за бензин, когда заправлялся в Брюсселе, и выронил квитанцию на стоянке в Зволле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26