!
– Да не успела я протолкаться! Диктовала по одной лошади и опять напутала! А квинта показалась мне дорогой, и я ее урезала, Боже мой…
Из квинты, которую она заранее себе выписала, три лошади уже пришли первыми, а теперь она записала Жабу, Этернита и Куявского на Фикусе. Шанс выигрыша был огромный, а квинта вся состояла из фуксов.
– Чего у тебя нет?
– Как это чего? Сарновского я выкинула! Слишком дорого показалось!
– Ну да. Скупой платит дважды…
– И что тут делать с таким ботинком, теперь-то уж и сапожников нет…
– ., русские продают у Дворца культуры. Это для пищеварения, а это от насморка. За гроши купить можно!..
– Дешево вам это самоубийство обойдется…
– Ну что они там копаются, на десять минут уже опаздывают!
– Бухгалтерия не успевает…
Флажок махнул, арабы послушно вошли в стартовые машины, рванули почти одновременно. Пан Здись бушевал насчет Гарцовника до половины прямой, я начала уже зубами скрипеть, потому что чертов Гарцовник свободно лидировал, оторвавшись на пару корпусов. На половине заезда ситуация резко переменилась.
– Выходит Этернит, затем финиширует Жаба с Албанцем, – говорил рупор. – Этернит, Албанец, Жаба, Этернит, Жаба…
– Давай, Жаба! – завопили одновременно Юрек и Мария.
– Вон этого Албанца, куда лезешь, кретин! – бормотала я себе под нос.
– Есть! – вопил какой-то тип за спиной Вальдемара. – Два-пять!!! Давай, два-пять!!!
– Милостивый государь, какие два-пять, три-четыре вдут! – взбесился Вальдемар, резко повернувшись к нему. – Что вы мне в ухо ревете всякую чушь!
– Ну да, три-пять идут!..
– Ослепли они все, что ли? – рявкнул горестно пан Эдя.
– Есть! – крикнул Юрек. – На тройку не ставили!
– Албанец третий! – упрямо сказал пан Здись. – Вот, пожалуйста, совсем близко!
– Близко, близко, – согласился полковник. – Корпусов восемь будет…
– Мы с Метей закончили! – с облегчением вздохнула Мария.
Моника Гонсовская снова выиграла. Очередной мой триплет черти взяли, но последовательность у меня была. Туманные ощущения в сердце стали постепенно превращаться в четкие соображения. Я перевернула страничку в программке и посмотрела на пятый заезд.
Несомненно, на самой лучшей лошади ехал Вишняк. Он уже пару раз лошадей придержал, ему удалось прийти третьим и четвертым, что было большим искусством. Теперь у него был конкурент в виде Куявского на Горгоне, но я могла ручаться, что Сигнал лучше Горгоны. Придет на нем Вишняк или нет? Он, конечно, должен быть фаворитом, невзирая на предыдущие, худшие заезды. С ним в компании будут еще двое, эта Горгона с Болеком и Томбола Капуляса. Немного усилий – и Вишняк снова придержит Сигнала за ними, спрашивается, пойдет ли он на эти усилия."
– Если сейчас выиграет Вишняк, то я начну размышлять, – сказала я Марии. – Что у вас там с Метей?
– Как раз Вишняк и, стыдно признаться и выговорить, Погремушка.
– Что?!
– Погремушка. Это Метя. Уперся – и все.
– Он спятил?
– Не знаю. Наверное. Может, сотрясение мозга повлияло. Сигнал и Погремушка. Я согласилась, чтобы он отцепился, не хотела так ставить, но забыла и поставила то же самое. Ну, ничего не попишешь.
Я замолчала. Рупор хрипел результаты заезда. Я все молчала, а смутные подозрения становились все четче. Погремушка… Идиотизм, она же никогда не была ближе пятого места, но у нее такая замечательная родословная, что должна рассердиться и побежать вместо лошади. Может, именно сейчас и наступил такой момент… Конь Глебовского. Глебовский просто так первым не приходит, он должен делать себе тройную победу, ну, двойную… Я посмотрела на программку. Ну да, в седьмом заезде тоже есть его лошадь. Погремушка и седьмой заезд?..
– Идите-ка смотреть на паддок и оцените лошадей! – приказала я Монике Гонсовской. – Меня очень интересует ваше мнение, потому что творится нечто странное.
– С удовольствием. Я все время выигрываю. Это и в самом деле так просто? Я думала, что здесь полагается в основном проигрывать?
– По-разному бывает. Ничего не стану вам подсказывать, но в зависимости от того, что тут придет первым, я могу кое о чем догадаться. Скажу вам после заезда.
За триплет с Жабой, несмотря на битого фаворита в середке, дали почти восемьсот тысяч. Последовательность – двадцать семь. Капиталовложения ко мне уже вернулись, на триплетах я могла до самого конца поставить крест, но последовательности давали мне шанс. Сигнал и Погремушка, а что, мысль…
Завейчик не появлялся, невзирая на то, что его вызывали трижды. Моника Гонсовская почти забыла о его существовании, пошла смотреть коней в паддоке. Сигнала она выбрала без колебаний, после чего добавила к нему трех кобыл, Томболу, Горгону и Погремушку. Она посмотрела в программку и удивилась.
– Не понимаю. Почему эта Погремушка так плохо бегала? Пятая, шестая, лотом опять пятая… Это же прекрасная кобыла! Вы посмотрите на ее зад, на бабки…
– Ничего, ничего, посмотрим, что придет, – быстро сказала я. – После заезда…
Я новаторски поставила на Сигнала с Погремушкой и помчалась искать Ярковского. Нашла я его в проходе к конторам, он подслушивал каких-то двух типов. У меня не хватило терпения ждать, пока он закончит работу.
– У меня есть к вам предложение, – сказала я быстро. – Этот лысый с кудряшками, Фигат его фамилия, поставил три-четыре за Двести тысяч. Пойдите, что ли, посмотрите, кто поставит в этом заезде четыре-шесть. Сигнал с Погремушкой. Особенно на Погремушку. Что-то мне кажется, что произошла радикальная перемена и о ней знают только те, кто глубже остальных посвящен. Проследить бы за такими.
Старший комиссар Ярковский не был излишне болтлив. Он ни слова не ответил, взглянул на меня и кивнул головой. Долг свой я выполнила.
Сигнал выиграл как хотел. Вишняк совсем его не посылал, наоборот, изо всех сил сдерживал. Второй была Погремушка, на голову раньше Томболы. Триплет упал до ста сорока тысяч, за последовательность дали одиннадцать. Я успела плюнуть себе в бороду, идиотка, надо ведь было поставить дороже, ну хоть на сто тысяч, ведь ситуация такая, что у меня есть шанс отыграться за весь сезон, и такой шанс, что аж искры летят, а я его упускаю. Я не стала ударяться в самокритику, потому что мои подозрения вдруг превратились в творческую мысль.
– Я могу вам сказать, почему вы выигрываете, – сообщила я Монике Гонсовской. – Кажется, первый раз в жизни состоялся такой необычный день. Никто не придерживает лошадок, все едут как положено, и приходят только самые лучшие. Независимо от того, ставят на них или нет. В норме не было бы ни Сарновского, ни Вишняка, ни Этернита, ни Жабы, ни Погремушки, потому что их сдерживали изо всех сил, как видно из приложения. Но я не знаю, зачем так делали. Понятия не имею, что случилось, но такого еще не было. Пользуйтесь, пока есть шанс, потому что второго такого дня в ближайшем будущем не предвидится.
Фуксы закончились Погремушкой, до конца дня приходили одни фавориты, на которых ставили со страшной силой. Куявский выиграл на Палитре, на голову опередив Ровковича, и единственным моим утешением было то, что я не поставила по рассеянности на Замечека.
– Смотри-ка, повредился наш Метя в уме или нет, а правды нам не сказал, – мрачно обратилась я к Марии. – Ты видишь, что он сделал? Пришли темные лошадки, все от начала до конца, подряд. Метя выдумал Жабу и Погремушку, да? Не говорю про Этернита и Космигку, они по программке получались первыми, Сигнал тоже, но надо было знать, что на них поедут как надо. Не верю, что Метя это угадал, и не верю, что ему это в вещем сне приснилось. Он от нас что-то скрывает.
Мария кивала головой, задумчиво гладя на турф. Потом вздохнула.
– Я тоже считаю, что он что-то скрывает. Я за него боюсь. Нам-то уж ладно, но пусть хоть полиции сказал бы…
– Если я в Лонцк не уеду, приду сюда в субботу, – сказала в пространство Моника Гонсовская за моей спиной…
* * *
– Никто и не собирался с ними разговаривать, – с нечеловеческим терпением объяснял мне Януш. – Мы раздобыли их фамилии, и к ним нужно было присмотреться. В первую очередь люди пошли за теми, кто ставил гуртом. Завейчика мы пока что не трогали, он поставил только один триплет, за ним собирались начать наблюдение только через пару часов, а через пару часов он оказался недосягаем.
– Да за пару часов можно долететь до Египта, до Монреаля, до Самарканда! – рассердилась я. – Надо было сразу к нему прицепиться!
– Надо, но людей не хватало. Откуда мы могли предвидеть…
– Может быть, хоть те, кто ставил гуртом, принесли вам какие-то результаты?
– Те, кто ставил гуртом, забрали деньги и отдали их двум каким-то типам, пытаясь сделать это как можно незаметнее. К этим двум типам присоединился третий, и я даже должен спросить тебя об одном деле, может, ты отгадаешь, что за штука. А именно: эти три разных типа отличались одним и тем же выражением лица, совершенно обалдевшим, и не видно было ни малейшего удовольствия от победы. Ты это явление понимаешь?
Я задумалась и поняла сразу же. Они играли для кого-то другого, не для себя, не за свои деньги, и не им принадлежала прибыль. Кто-то велел им поставить, они не верили, что такая ставка придет к финишу, но выполнили приказ, а для себя поставили на что-то другое – и смертельно изумились! Другого объяснения просто не существует.
– И для кого они играли? – спросил Януш.
– Понятия не имею. А эти три типа – это кто?
– Такие будины из Ломжи…
– А-а-а, ломжинская мафия! Погоди, это странно. Я слышала разные сплетни, что они, дескать, правят. И кто-то им велел? Я не понимаю, вообще-то всем вокруг приказывают они, работают они на себя, и у них всюду исключительно подчиненные. Что бы это значило?
– Может быть, помимо подчиненных, у них есть еще и начальник?
– Если у них есть начальник, это должен быть некий таинственный Василь. Вы Метю допрашивали? Ах, нет, конечно же, не было времени, у него как раз была разбита башка. Но у него уже все прошло, пусть с ним поговорит кто-нибудь поумнее. Метя знает больше, чем он нам сказал, может быть, он вообще боится. Этих мафиози тоже нужно прижать как следует или как-нибудь потихоньку из них выжать, кто им что велел поставить и кто дал деньги, восемьсот тысяч эти триплеты стоили, я сомневаюсь, чтобы они их из собственного кармана выложили. Это хоть делается?
– Делается. Довольно хитрыми путями.
– Кроме того, нужно сориентироваться, тоже хитрыми путями, что случилось и вообще что делается. Судя по заездам среды, ни одного жокея не подкупили, пошли все как черти, честно поехали на всех лошадях. Не понимаю, что бы это означало, но поинтересоваться нужно обязательно. Какие-нибудь подробности про Дерчика уже известны?
– Похоже, это ты мне устраиваешь весьма приличный допрос. Ничего скрывать не стану и скажу тебе всю правду. Конечно, известны. Убили его в этих самых зарослях, никто его никуда не волок, следы указывают на то, что этот кто-то его шандарахнул, оставил под кустом и удалился. Собаке помешала мокрая погода. Следующей после убийцы была ты, а после тебя – руководитель бегов. Не нашли еще никого, кто видел бы, что Дерчик с кем-то шел или разговаривал…
Вдруг меня осенило.
– Время, – поспешно сказала я. – Это же должно было быть настолько рано, что Дерчик еще не был одет. Я имею в виду, в рабочую одежду. Я видела обычные ботинки и обычные брюки, а не жокейский костюм. Стало быть, он отправился на природу прежде, чем начать готовиться к заезду. Ну, у него было немного свободного времени, потому что он шел только во втором заезде, а вообще-то готовятся они заранее. Видеть его могло Двадцать человек, и никто на всякий случай не признается.
– А зачем ему вообще было с кем-то ходить?
– А черт его знает. Договориться о заезде. Дать себя подкупить и взять деньги. Ссориться из-за прошлых заездов. Улаживать какую ни то сделку. Вообще-то ему где попало шляться не положено было, ему бы в конюшне работы хватило. Поймаете убийцу, он вам скажет. А тренер что?
– Тренер ничего. Он его, разумеется, видел. С самого утра, а потом Дерчик почему-то пропал из поля зрения тренера. Тренер вообще-то охотнее рассказывает о лошадях, а насчет всего остального притворяется полным идиотом. А по поводу Дерчика…
Януш задумался. Я поняла, что выяснилось что-то еще, но он не уверен, можно ли мне про это сказать. Я поклялась молчать, как могильный камень.
– Дело в том, что ты, может быть, сумеешь сделать выводы. Разумеется, речь вдет о полной тайне, тут и самым близким друзьям ничего сказать нельзя. Так вот, исследования показали, что Дерчика сперва крепко поколотили. Сперва поколотили, и только потом свернули ему шею. Существует предположение, что убийство было случайным, что намеревались остановиться на мордобое, а вышло… Что скажешь?
– Я скажу, что необязательно, – ответила я без колебаний, потому что память молниеносно мне помогла. – Я раза два уже слышала, что Дерчик слишком много знает и языком треплет. Или собирается трепать. Мне так и видится, что морду ему били со словами: «Ну, будешь молчать, свинья дебильная, или нет?!» А Дерчик отвечал, что назло им как раз и не будет молчать, а все на свете скажет. Конечно, я говорю очень приблизительно и примитивно. Ну, тот, кто ему рыло начищал, потерял надежду и не видел иного выхода, а может, ему велели заткнуть пасть этому гаду любой ценой. Конечно, возможно, что убийца просто переборщил, но насчет трепа языком я просто уверена.
– Ты от кого это слышала?
Я донесла на Метю и пана Мариана. Мете и так пришлось бы давать показания, а пана Мариана я заложила ради чистого искусства. Здись говорил, что пан Мариан выехал во Францию неизвестно на сколько времени, и, кроме того, он был только слушателем, а не автором высказывания о трепе. Фамилию того, кто говорил, я не знала, зато могла указать на него пальцем.
Зазвонил телефон. Я подняла трубку и передала Янушу. Я успела привыкнуть, что его ищут у меня, раз у него в квартире никто не отвечает. Он с минуту слушал, потом сказал «хорошо» и положил трубку. Выражение лица у него было непроницаемое.
Прежде чем он встал с кресла, я успела подумать, что потеряю с ним всякое терпение. Неужели я не могла нормальным образом закрутить любовь, например, с шофером, главным бухгалтером, инженером-сантехником, словом, с кем-то из обыкновенных людей, которые от своей бабы не имеют тайн. Нет же, я упрямо цепляюсь за прокуроров, полицейских и работников контрразведки. Ну да, профессии у них интересные, но мне-то что с того, раз они ничего не рассказывают! И этот гусь хорош: услышал что-то важное и даже глазом не моргнул!..
– Нет, – сказал он, угадав, о чем я думаю, наверное, с помощью телепатии. – Я понятия не имею, в чем там дело, они велели мне немедленно приехать и выслали машину. Я знаю столько же, сколько и ты. Если вернусь в нормальное, человеческое время, то все тебе скажу.
Учитывая, что близился десятый час, на человеческом времени я сразу поставила крест и смирилась с тем, что ждать мне придется до завтра. Потом я позвонила Мете, чтобы проверить, жив ли он. Он был не только жив, но и в восторге от выигрышей. Как мы и предсказывали, они вернули ему здоровье. Я безжалостно спросила, откуда это он знал про Погремушку, Жабу и честную выездку всех лошадей. Вопреки моим ожиданиям, Метя правдиво ответил.
– От одного типа. Вы правы, хватит скрывать, и я скажу все, только не знаю кому. Никто меня ни о чем Не спрашивает, кроме тебя.
– Менты считают, что ты болен, – объяснила я. – Может быть, завтра они изменят свое мнение. А что это за такой тип?
– Ну, в общем, ком с горы. Ладно, я начну сразу рассказывать. Я подозреваю, что он посредник ломжинской мафии, хотя на это не похоже. Он дал понять, что ожидает от меня благодарности, и поэтому дает мне сведения.
– А что-нибудь еще он сказал?
– Ничего. Он вообще ничего не сказал, на все только намекал, по телефону. Он мне посоветовал, чтобы я поставил на этих двух кобыл, и предположил, что Сарновский поедет как следует. И Вишняк тоже. Я лично подозреваю, что им никто не заплатил, чтобы они придержали лошадок, не знаю почему.
– Может, со страху, их смерть Дерчика потрясла?
– Сомневаюсь, что у них такая нежная психика, но все может быть.
Я рассказала ему о собственных наблюдениях, и несколько минут мы с ним обсуждали этот вопрос. Все мафии могли забеспокоиться, а результаты беспокойства бывают самые разные. Меня очень интересовала ближайшая суббота, я велела ему обязательно сообщить, если жаждущий благодарности информатор продолжит свою полезную деятельность.
А насчет человеческого времени я угадала, попала в самую точку..
* * *
Про то, что на площади перед Центральным вокзалом нашли машину Завейчика, я узнала на следующий день. Машина стояла себе пустая, как следует запертая, совершенно бесхозная. Это указывало на то, что Завейчик внезапно уехал неизвестно когда, неизвестно надолго ли, неизвестно зачем и неизвестно куда, поэтому тетку Моники Гонсовской допросили очень старательно и дипломатично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Да не успела я протолкаться! Диктовала по одной лошади и опять напутала! А квинта показалась мне дорогой, и я ее урезала, Боже мой…
Из квинты, которую она заранее себе выписала, три лошади уже пришли первыми, а теперь она записала Жабу, Этернита и Куявского на Фикусе. Шанс выигрыша был огромный, а квинта вся состояла из фуксов.
– Чего у тебя нет?
– Как это чего? Сарновского я выкинула! Слишком дорого показалось!
– Ну да. Скупой платит дважды…
– И что тут делать с таким ботинком, теперь-то уж и сапожников нет…
– ., русские продают у Дворца культуры. Это для пищеварения, а это от насморка. За гроши купить можно!..
– Дешево вам это самоубийство обойдется…
– Ну что они там копаются, на десять минут уже опаздывают!
– Бухгалтерия не успевает…
Флажок махнул, арабы послушно вошли в стартовые машины, рванули почти одновременно. Пан Здись бушевал насчет Гарцовника до половины прямой, я начала уже зубами скрипеть, потому что чертов Гарцовник свободно лидировал, оторвавшись на пару корпусов. На половине заезда ситуация резко переменилась.
– Выходит Этернит, затем финиширует Жаба с Албанцем, – говорил рупор. – Этернит, Албанец, Жаба, Этернит, Жаба…
– Давай, Жаба! – завопили одновременно Юрек и Мария.
– Вон этого Албанца, куда лезешь, кретин! – бормотала я себе под нос.
– Есть! – вопил какой-то тип за спиной Вальдемара. – Два-пять!!! Давай, два-пять!!!
– Милостивый государь, какие два-пять, три-четыре вдут! – взбесился Вальдемар, резко повернувшись к нему. – Что вы мне в ухо ревете всякую чушь!
– Ну да, три-пять идут!..
– Ослепли они все, что ли? – рявкнул горестно пан Эдя.
– Есть! – крикнул Юрек. – На тройку не ставили!
– Албанец третий! – упрямо сказал пан Здись. – Вот, пожалуйста, совсем близко!
– Близко, близко, – согласился полковник. – Корпусов восемь будет…
– Мы с Метей закончили! – с облегчением вздохнула Мария.
Моника Гонсовская снова выиграла. Очередной мой триплет черти взяли, но последовательность у меня была. Туманные ощущения в сердце стали постепенно превращаться в четкие соображения. Я перевернула страничку в программке и посмотрела на пятый заезд.
Несомненно, на самой лучшей лошади ехал Вишняк. Он уже пару раз лошадей придержал, ему удалось прийти третьим и четвертым, что было большим искусством. Теперь у него был конкурент в виде Куявского на Горгоне, но я могла ручаться, что Сигнал лучше Горгоны. Придет на нем Вишняк или нет? Он, конечно, должен быть фаворитом, невзирая на предыдущие, худшие заезды. С ним в компании будут еще двое, эта Горгона с Болеком и Томбола Капуляса. Немного усилий – и Вишняк снова придержит Сигнала за ними, спрашивается, пойдет ли он на эти усилия."
– Если сейчас выиграет Вишняк, то я начну размышлять, – сказала я Марии. – Что у вас там с Метей?
– Как раз Вишняк и, стыдно признаться и выговорить, Погремушка.
– Что?!
– Погремушка. Это Метя. Уперся – и все.
– Он спятил?
– Не знаю. Наверное. Может, сотрясение мозга повлияло. Сигнал и Погремушка. Я согласилась, чтобы он отцепился, не хотела так ставить, но забыла и поставила то же самое. Ну, ничего не попишешь.
Я замолчала. Рупор хрипел результаты заезда. Я все молчала, а смутные подозрения становились все четче. Погремушка… Идиотизм, она же никогда не была ближе пятого места, но у нее такая замечательная родословная, что должна рассердиться и побежать вместо лошади. Может, именно сейчас и наступил такой момент… Конь Глебовского. Глебовский просто так первым не приходит, он должен делать себе тройную победу, ну, двойную… Я посмотрела на программку. Ну да, в седьмом заезде тоже есть его лошадь. Погремушка и седьмой заезд?..
– Идите-ка смотреть на паддок и оцените лошадей! – приказала я Монике Гонсовской. – Меня очень интересует ваше мнение, потому что творится нечто странное.
– С удовольствием. Я все время выигрываю. Это и в самом деле так просто? Я думала, что здесь полагается в основном проигрывать?
– По-разному бывает. Ничего не стану вам подсказывать, но в зависимости от того, что тут придет первым, я могу кое о чем догадаться. Скажу вам после заезда.
За триплет с Жабой, несмотря на битого фаворита в середке, дали почти восемьсот тысяч. Последовательность – двадцать семь. Капиталовложения ко мне уже вернулись, на триплетах я могла до самого конца поставить крест, но последовательности давали мне шанс. Сигнал и Погремушка, а что, мысль…
Завейчик не появлялся, невзирая на то, что его вызывали трижды. Моника Гонсовская почти забыла о его существовании, пошла смотреть коней в паддоке. Сигнала она выбрала без колебаний, после чего добавила к нему трех кобыл, Томболу, Горгону и Погремушку. Она посмотрела в программку и удивилась.
– Не понимаю. Почему эта Погремушка так плохо бегала? Пятая, шестая, лотом опять пятая… Это же прекрасная кобыла! Вы посмотрите на ее зад, на бабки…
– Ничего, ничего, посмотрим, что придет, – быстро сказала я. – После заезда…
Я новаторски поставила на Сигнала с Погремушкой и помчалась искать Ярковского. Нашла я его в проходе к конторам, он подслушивал каких-то двух типов. У меня не хватило терпения ждать, пока он закончит работу.
– У меня есть к вам предложение, – сказала я быстро. – Этот лысый с кудряшками, Фигат его фамилия, поставил три-четыре за Двести тысяч. Пойдите, что ли, посмотрите, кто поставит в этом заезде четыре-шесть. Сигнал с Погремушкой. Особенно на Погремушку. Что-то мне кажется, что произошла радикальная перемена и о ней знают только те, кто глубже остальных посвящен. Проследить бы за такими.
Старший комиссар Ярковский не был излишне болтлив. Он ни слова не ответил, взглянул на меня и кивнул головой. Долг свой я выполнила.
Сигнал выиграл как хотел. Вишняк совсем его не посылал, наоборот, изо всех сил сдерживал. Второй была Погремушка, на голову раньше Томболы. Триплет упал до ста сорока тысяч, за последовательность дали одиннадцать. Я успела плюнуть себе в бороду, идиотка, надо ведь было поставить дороже, ну хоть на сто тысяч, ведь ситуация такая, что у меня есть шанс отыграться за весь сезон, и такой шанс, что аж искры летят, а я его упускаю. Я не стала ударяться в самокритику, потому что мои подозрения вдруг превратились в творческую мысль.
– Я могу вам сказать, почему вы выигрываете, – сообщила я Монике Гонсовской. – Кажется, первый раз в жизни состоялся такой необычный день. Никто не придерживает лошадок, все едут как положено, и приходят только самые лучшие. Независимо от того, ставят на них или нет. В норме не было бы ни Сарновского, ни Вишняка, ни Этернита, ни Жабы, ни Погремушки, потому что их сдерживали изо всех сил, как видно из приложения. Но я не знаю, зачем так делали. Понятия не имею, что случилось, но такого еще не было. Пользуйтесь, пока есть шанс, потому что второго такого дня в ближайшем будущем не предвидится.
Фуксы закончились Погремушкой, до конца дня приходили одни фавориты, на которых ставили со страшной силой. Куявский выиграл на Палитре, на голову опередив Ровковича, и единственным моим утешением было то, что я не поставила по рассеянности на Замечека.
– Смотри-ка, повредился наш Метя в уме или нет, а правды нам не сказал, – мрачно обратилась я к Марии. – Ты видишь, что он сделал? Пришли темные лошадки, все от начала до конца, подряд. Метя выдумал Жабу и Погремушку, да? Не говорю про Этернита и Космигку, они по программке получались первыми, Сигнал тоже, но надо было знать, что на них поедут как надо. Не верю, что Метя это угадал, и не верю, что ему это в вещем сне приснилось. Он от нас что-то скрывает.
Мария кивала головой, задумчиво гладя на турф. Потом вздохнула.
– Я тоже считаю, что он что-то скрывает. Я за него боюсь. Нам-то уж ладно, но пусть хоть полиции сказал бы…
– Если я в Лонцк не уеду, приду сюда в субботу, – сказала в пространство Моника Гонсовская за моей спиной…
* * *
– Никто и не собирался с ними разговаривать, – с нечеловеческим терпением объяснял мне Януш. – Мы раздобыли их фамилии, и к ним нужно было присмотреться. В первую очередь люди пошли за теми, кто ставил гуртом. Завейчика мы пока что не трогали, он поставил только один триплет, за ним собирались начать наблюдение только через пару часов, а через пару часов он оказался недосягаем.
– Да за пару часов можно долететь до Египта, до Монреаля, до Самарканда! – рассердилась я. – Надо было сразу к нему прицепиться!
– Надо, но людей не хватало. Откуда мы могли предвидеть…
– Может быть, хоть те, кто ставил гуртом, принесли вам какие-то результаты?
– Те, кто ставил гуртом, забрали деньги и отдали их двум каким-то типам, пытаясь сделать это как можно незаметнее. К этим двум типам присоединился третий, и я даже должен спросить тебя об одном деле, может, ты отгадаешь, что за штука. А именно: эти три разных типа отличались одним и тем же выражением лица, совершенно обалдевшим, и не видно было ни малейшего удовольствия от победы. Ты это явление понимаешь?
Я задумалась и поняла сразу же. Они играли для кого-то другого, не для себя, не за свои деньги, и не им принадлежала прибыль. Кто-то велел им поставить, они не верили, что такая ставка придет к финишу, но выполнили приказ, а для себя поставили на что-то другое – и смертельно изумились! Другого объяснения просто не существует.
– И для кого они играли? – спросил Януш.
– Понятия не имею. А эти три типа – это кто?
– Такие будины из Ломжи…
– А-а-а, ломжинская мафия! Погоди, это странно. Я слышала разные сплетни, что они, дескать, правят. И кто-то им велел? Я не понимаю, вообще-то всем вокруг приказывают они, работают они на себя, и у них всюду исключительно подчиненные. Что бы это значило?
– Может быть, помимо подчиненных, у них есть еще и начальник?
– Если у них есть начальник, это должен быть некий таинственный Василь. Вы Метю допрашивали? Ах, нет, конечно же, не было времени, у него как раз была разбита башка. Но у него уже все прошло, пусть с ним поговорит кто-нибудь поумнее. Метя знает больше, чем он нам сказал, может быть, он вообще боится. Этих мафиози тоже нужно прижать как следует или как-нибудь потихоньку из них выжать, кто им что велел поставить и кто дал деньги, восемьсот тысяч эти триплеты стоили, я сомневаюсь, чтобы они их из собственного кармана выложили. Это хоть делается?
– Делается. Довольно хитрыми путями.
– Кроме того, нужно сориентироваться, тоже хитрыми путями, что случилось и вообще что делается. Судя по заездам среды, ни одного жокея не подкупили, пошли все как черти, честно поехали на всех лошадях. Не понимаю, что бы это означало, но поинтересоваться нужно обязательно. Какие-нибудь подробности про Дерчика уже известны?
– Похоже, это ты мне устраиваешь весьма приличный допрос. Ничего скрывать не стану и скажу тебе всю правду. Конечно, известны. Убили его в этих самых зарослях, никто его никуда не волок, следы указывают на то, что этот кто-то его шандарахнул, оставил под кустом и удалился. Собаке помешала мокрая погода. Следующей после убийцы была ты, а после тебя – руководитель бегов. Не нашли еще никого, кто видел бы, что Дерчик с кем-то шел или разговаривал…
Вдруг меня осенило.
– Время, – поспешно сказала я. – Это же должно было быть настолько рано, что Дерчик еще не был одет. Я имею в виду, в рабочую одежду. Я видела обычные ботинки и обычные брюки, а не жокейский костюм. Стало быть, он отправился на природу прежде, чем начать готовиться к заезду. Ну, у него было немного свободного времени, потому что он шел только во втором заезде, а вообще-то готовятся они заранее. Видеть его могло Двадцать человек, и никто на всякий случай не признается.
– А зачем ему вообще было с кем-то ходить?
– А черт его знает. Договориться о заезде. Дать себя подкупить и взять деньги. Ссориться из-за прошлых заездов. Улаживать какую ни то сделку. Вообще-то ему где попало шляться не положено было, ему бы в конюшне работы хватило. Поймаете убийцу, он вам скажет. А тренер что?
– Тренер ничего. Он его, разумеется, видел. С самого утра, а потом Дерчик почему-то пропал из поля зрения тренера. Тренер вообще-то охотнее рассказывает о лошадях, а насчет всего остального притворяется полным идиотом. А по поводу Дерчика…
Януш задумался. Я поняла, что выяснилось что-то еще, но он не уверен, можно ли мне про это сказать. Я поклялась молчать, как могильный камень.
– Дело в том, что ты, может быть, сумеешь сделать выводы. Разумеется, речь вдет о полной тайне, тут и самым близким друзьям ничего сказать нельзя. Так вот, исследования показали, что Дерчика сперва крепко поколотили. Сперва поколотили, и только потом свернули ему шею. Существует предположение, что убийство было случайным, что намеревались остановиться на мордобое, а вышло… Что скажешь?
– Я скажу, что необязательно, – ответила я без колебаний, потому что память молниеносно мне помогла. – Я раза два уже слышала, что Дерчик слишком много знает и языком треплет. Или собирается трепать. Мне так и видится, что морду ему били со словами: «Ну, будешь молчать, свинья дебильная, или нет?!» А Дерчик отвечал, что назло им как раз и не будет молчать, а все на свете скажет. Конечно, я говорю очень приблизительно и примитивно. Ну, тот, кто ему рыло начищал, потерял надежду и не видел иного выхода, а может, ему велели заткнуть пасть этому гаду любой ценой. Конечно, возможно, что убийца просто переборщил, но насчет трепа языком я просто уверена.
– Ты от кого это слышала?
Я донесла на Метю и пана Мариана. Мете и так пришлось бы давать показания, а пана Мариана я заложила ради чистого искусства. Здись говорил, что пан Мариан выехал во Францию неизвестно на сколько времени, и, кроме того, он был только слушателем, а не автором высказывания о трепе. Фамилию того, кто говорил, я не знала, зато могла указать на него пальцем.
Зазвонил телефон. Я подняла трубку и передала Янушу. Я успела привыкнуть, что его ищут у меня, раз у него в квартире никто не отвечает. Он с минуту слушал, потом сказал «хорошо» и положил трубку. Выражение лица у него было непроницаемое.
Прежде чем он встал с кресла, я успела подумать, что потеряю с ним всякое терпение. Неужели я не могла нормальным образом закрутить любовь, например, с шофером, главным бухгалтером, инженером-сантехником, словом, с кем-то из обыкновенных людей, которые от своей бабы не имеют тайн. Нет же, я упрямо цепляюсь за прокуроров, полицейских и работников контрразведки. Ну да, профессии у них интересные, но мне-то что с того, раз они ничего не рассказывают! И этот гусь хорош: услышал что-то важное и даже глазом не моргнул!..
– Нет, – сказал он, угадав, о чем я думаю, наверное, с помощью телепатии. – Я понятия не имею, в чем там дело, они велели мне немедленно приехать и выслали машину. Я знаю столько же, сколько и ты. Если вернусь в нормальное, человеческое время, то все тебе скажу.
Учитывая, что близился десятый час, на человеческом времени я сразу поставила крест и смирилась с тем, что ждать мне придется до завтра. Потом я позвонила Мете, чтобы проверить, жив ли он. Он был не только жив, но и в восторге от выигрышей. Как мы и предсказывали, они вернули ему здоровье. Я безжалостно спросила, откуда это он знал про Погремушку, Жабу и честную выездку всех лошадей. Вопреки моим ожиданиям, Метя правдиво ответил.
– От одного типа. Вы правы, хватит скрывать, и я скажу все, только не знаю кому. Никто меня ни о чем Не спрашивает, кроме тебя.
– Менты считают, что ты болен, – объяснила я. – Может быть, завтра они изменят свое мнение. А что это за такой тип?
– Ну, в общем, ком с горы. Ладно, я начну сразу рассказывать. Я подозреваю, что он посредник ломжинской мафии, хотя на это не похоже. Он дал понять, что ожидает от меня благодарности, и поэтому дает мне сведения.
– А что-нибудь еще он сказал?
– Ничего. Он вообще ничего не сказал, на все только намекал, по телефону. Он мне посоветовал, чтобы я поставил на этих двух кобыл, и предположил, что Сарновский поедет как следует. И Вишняк тоже. Я лично подозреваю, что им никто не заплатил, чтобы они придержали лошадок, не знаю почему.
– Может, со страху, их смерть Дерчика потрясла?
– Сомневаюсь, что у них такая нежная психика, но все может быть.
Я рассказала ему о собственных наблюдениях, и несколько минут мы с ним обсуждали этот вопрос. Все мафии могли забеспокоиться, а результаты беспокойства бывают самые разные. Меня очень интересовала ближайшая суббота, я велела ему обязательно сообщить, если жаждущий благодарности информатор продолжит свою полезную деятельность.
А насчет человеческого времени я угадала, попала в самую точку..
* * *
Про то, что на площади перед Центральным вокзалом нашли машину Завейчика, я узнала на следующий день. Машина стояла себе пустая, как следует запертая, совершенно бесхозная. Это указывало на то, что Завейчик внезапно уехал неизвестно когда, неизвестно надолго ли, неизвестно зачем и неизвестно куда, поэтому тетку Моники Гонсовской допросили очень старательно и дипломатично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29