Я даже не спрашивала себя, на что. Боже милосердный, эти люди ставили…
– Как раз на Даниэлу. Они играют и в кассах, и еще у букмекеров. Букмекеры обожают их больше собственной жизни, потому что у них ставка сто миллионов. Они ставят в последний момент, лошади к виражу подходят, а они еще пихают букмекеру деньги. На такой идиотизм… Это же чистая прибыль!
В доли секунды я поняла как минимум половину комбинации. Букмекеры, которые принимают деньги, обычно стараются застраховаться и сами ставят деньги в кассе, особенно если в игре участвуют фавориты. То, что на лошадей ставят заранее, позволяет им сориентироваться в ситуации и протолкаться к кассе, потом они выплачивают выигрыши, но и сами их получают. С закрытием последней кассы они предоставлены собственной судьбе, страховки уже не получат, поэтому должны рисковать. Значит, если кто-то надеется на бессмысленные фуксы, они зарабатывают, забирая себе ставки, и получают чистую прибыль. Кретины, которые делают ставки на безнадежных лошадей, должны им безгранично импонировать. Кого-нибудь, кто способен разумно ставить, они, может быть, возненавидели бы смертельно и отказывались бы принимать у него деньги или пытались бы избавиться от него любым другим способом…
– А этот Дерчик, часом, у букмекеров не игрывал? – вырвалось у меня.
– Ты очень разумно мыслишь, – похвалил меня Метя. – Не знаю, но вроде нет. Кажется, не играл.
– Если бы играл, я бы знала, кто его убил… Сговор с жокеем им необходим. Лошадь, которая наверняка не выиграет, гораздо легче заметить и выбрать, чем ту, которая придет первой. Почти в каждом заезде я могла бы указать по крайней мере одну лошадь, на которую я могла бы поставить все сокровища мира в уверенности, что ее на первых местах не будет ни в коем разе. Жокеи, конюхи или кто-то из сотрудников подсказывают плохую лошадь лопухам, лопухи мчатся к букмекерам, доходверный, как в швейцарском банке. Особенно при таких суммах…
Я вдруг увидела еще одну возможность. А если Дерчик по глупости, по злобе или по каким-то другим причинам подсказывал кому-нибудь хороших лошадей? Может, ему просто везло и он попадал в яблочко случайно? Этот кто-то, неважно, из мафии или нет, играл у букмекеров и обошелся им в страшную кучу денег… Но вроде никто не ставит так много, как эти жлобы…
– А они всегда играют по сто миллионов?
– Как минимум. Если удастся, то и дороже. Сами они не успели бы, у них курьеры на побегушках, рассылают их во все стороны. И мне что-то кажется, что эти посредники-курьеры обогащаются больше всех.
– Потому что у них мозги есть и они на ерунду не ставят?
– Ну конечно. Хотя раз накололся один, не поставил, потому что считал, что конь не придет.
– А он пришел?
– Пришел. Бегал он, как ошпаренный кот, чтобы одолжить деньги на выплату выигрыша, одну треть вроде как раздобыл. Морда у него потом была как отбивная, но бюллетеня брать не стал. Должен выплатить все до конца, кажется, у него еще до сих пор какая-то часть долга осталась, потому что у него теперь бзик и он боится не ставить. С жокеями тоже проделывают номер, дают, например, те жлобы для Сарновского или Замечека пять миллионов, а они передают четыре или даже три. А ведь и три миллиона больше, чем эта глупая награда за победу, правильно?
– Погодите, – перебила нас удивленная Гонората. – Из того, что вы мне тут наговорили, получается, что примитивная мафия проигрывает? Я не ослышалась?
– Не ослышалась, ненаглядная жена, – поддакнул Метя. – Она действительно проигрывает.
– Так Зачем им все эти штучки?
– Этого никто не знает. Нравится им, видимо. Раза два за сезон им случается выиграть, но не больше, потому что парни за этим следят.
– Ну хорошо, а откуда в таком случае они берут на это деньги?
– Из чего-нибудь другого. Как Иоаннин прокурор. Где-нибудь еще выигрывают, чтобы на бегах проигрывать. Вообще они родились богатыми, всю жизнь фарцовкой занимались, и легализация этой процедуры им принесла непоправимый вред. Но у них еще много осталось. Глупость непостижимая, но я вам с самого начала говорил, что это деревенские лопухи.
– Ты прав. Метя, я тоже сомневаюсь, умеют ли они читать, – согласилась я. – Достаточно было бы один раз в программку заглянуть, чтобы сообразить, что их надувают. Но и так у меня тут концы с концами не сходятся, потому что если у них хватило мозгов обогатиться на чужой валюте, то должно было бы хватить мозгов и на то, чтобы ее теперь не потерять.
– А какое им дело? Выигрывают в рулетку и в казино.
– Думай логически и не говори глупостей. Если бы им не хотелось выиграть, они бы вообще этим не занимались.
– Они азартные, – предположила Мария;
– Естественно, но куда в таком случае делась их деловая сметка на прибыль? Нет, я стою на своем, что-то тут не сходится, какой-то падалью из-под земли попахивает. Не говоря уже о том, что Дерчик мне все больше и больше кажется информатором. Если его укокошили не букмекеры за то, что давал игрокам хороших лошадок, тогда его шлепнула мафия, потому что давал плохих. В конце концов они озверели и прикончили его из мести или обыкновенно, со злости. Так у меня получается.
– В какой-то степени у тебя даже слишком хорошо получается, потому что один из этой троицы человек очень нервный и прямо-таки рвется к мордобитию, – подтвердил Метя. – Так могло быть, но не знаю, что здесь можно доказать.
Я подозрительно на него посмотрела и вспомнила, о чем должна была его спросить.
– Метя, говори правду. У меня два скромненьких вопросика. Почему тебя так этот Дерчик потряс? Ты ведь не столь уж впечатлительный, так в чем же дело?
– В том, что мне хотелось коньячку, – не задумываясь ответил Метя. – И такой хитроумный способ показался мне самым лучшим.
– Ты уже по балде за укрывательство сведений получил, – заметила ему Мария. – Хочешь еще разок?
– От вас?
– Можешь и от нас, но в первую очередь я имела в виду злоумышленников.
– А что общего между моим шоком или коньячком и злоумышленниками?
– Гонората, он каждый день в это время не в своем уме? – озабоченно спросила я. – Или, может, только сегодня? Ему нехорошо?
– Ну как ты себе это представляешь? Жестокая и бессердечная баба бестактно и грубо рассказывает мне о страшном преступлении, что человека убили…
– Метя, она говорит то же, что и я, – перебила его Гонората. – Если ты будешь молчать как дурак, то они тебя еще раз шандарахнут. А если ты все расскажешь, они потеряют повод, – Как же, сейчас! – сердито фыркнул Метя. – Они меня шандарахнут из мести. А вообще кто сказал, что я что-то знаю?
– За километр видать, – сухо заметила я. – Слепой увидит. И второй вопросик: кто такой Василь?
Метя покраснел, побледнел, потом снова покраснел. Потом он начал как-то странно фукать. Мы все втроем укоризненно смотрели на него, не делая скидок на его разбитую голову. Гонората положила ему кусочек паштета.
– На вот, съешь, запей и перестань этими сведениями давиться. Какой такой этот Василь? Я о нем ничего не слышала.
– Никто о нем не слышал! – пробулькал Метя. – Она одна! Прицепилась и прицепилась, вьщумала себе все!
– А вместе со мной Сарновский и Бялас, – отчетливо выговорила я.
Метя застыл с паштетом на вилке.
– Что?!..
– Сарновский и Бялас. Как раз они с седлами выходили. Я так поняла, что Василь велел Сарновскому спустить заезд на тормозах, хотя он фаворитом не был. Так что это за какой-то Василь? Перестань дурака валять, потому что у нас всех глаза есть и колет нам глаза то, что ты не просто знаешь что-то, но еще и трусишь, как канадский скунс.
– Но я на сто миль не воняю! – бурно запротестовал Метя и сожрал паштет. – Ну ладно, хорошо, скажу. Не знаю, кто это, но знаю, что существует нечто такое. Может, это символ, а может, псевдоним…
– А может, человек…
– Тварь паршивая, а не человек! Ну ладно, хорошо, есть один такой. Ну ладно, вот вам, я тоже подслушал. Не знаю, кто разговаривал, два голоса я слышал, о Дерчике как раз разговор шел. Никаких цитат, ничего не помню, что они говорили, но у них получалось, что Дерчик слишком много языком треплет и надо его утихомирить. И когда я узнал, что его радикально утихомирили, имел я право занервничать, а?
– Имел, Метя, имел, – примирительно сказала Гонората и погладила его по голове.
– Руки прочь от Кореи! – завопил Метя. – А, это моя жена… Ну ладно, я тебя люблю больше всех на свете. А этот Василь, кажется, такое что-то…
Он вдруг замолчал. Тщетно мы ждали продолжения. Метя занялся винцом.
– И где это было? – спросила я с нажимом.
– Что где было?
– Да разговор о том, что Дерчика надо утихомирить.
– В пожарной части в Ожарове.
– Где?! – поразилась Мария.
– А что это ты делал в пожарной части в Ожарове? – подозрительно спросила Гонората.
– Там клуб или просто забегаловка? – поинтересовалась я, потому что некогда в одной пожарной части существовал жокейский клуб. Это было давно и случайно, но все-таки…
Метя явно не был уверен, кому из нас отвечать первой. Разумно поступив, он выбрал жену.
– В Ожарове я был по службе, любимая моя жена, и туда пошел устраивать дела за селедочкой и чашечкой вполне невинной жидкости. А ты почем знаешь насчет клуба? – напустился он на меня с обидой.
– Не знаю, я просто угадала. По жизненному опыту. Так есть клуб?
– Ну, что-то в этом роде. В подробности пускаться не стану, потому что, строго говоря, я это подслушал в туалете, и они покинули это заведение раньше меня, потому не знаю, кто это был. Одного могу угадать, это такой букмекер, среднего возраста, худой, волосики на башке поредели, зато брови кустистые.
– А! – вспомнила я, потому что этого букмекера знала в лицо.
– Ну хорошо, и что дальше? – помогла мне Мария. – Какое отношение имеет к этому какой-то Василь?
Метя словно перестал нервничать. Возможно, его успокоило винцо.
– Василь – таинственная фигура. Я могу только поклясться, что никто не знает, имя это или сокращение от василиска. О нем только шепотом и говорят. Я так понял, что он всю развлекательную индустрию в кунаке держит." И ты мне теперь говоришь, что Сарновский!..
– Ну и что? Ты считал, как и все, что Сарновский там правит бал? А теперь вроде как получается, что Сарновский подчиняется Василю?
– Ну да, так оно получается, и мне это совсем не нравится. Теперь-то я вам всю правду скажу до конца. Я был по службе на одном таком банкетике на рабочем месте. Малиновский организовывал для заграничного посредника, и там говорилось про.., как бы это лучше сказать.., обман партнера. Что темных лошадок показали.., что-то в этом роде.
– Малиновский?! – изумилась Мария.
– Какое там Малиновский! Он в этом участия не принимал и ничего не слышал. А посредник по-польски только и мог сказать, что «пошалюста» и «пошель на хрэнь». Не знаю, почему его именно этому научили. А когда поднимал бокал, говорил «фаше здароф», дальше у него не получалось. А не понимал вообще ни слова…
– Метя, кончай жалеть заграничного посредника, говори эту страшную правду, – призвала я его к порядку. – Речь шла об арабских скакунах?
– Да вовсе нет. Он интересовался разведением, вообще производителями. И многообещающими трехлетками, они ведь там берут бешеные деньги за покрытие кобылы.
– Мы и маток продаем, как идиоты, – заявила Мария прокурорским голосом. – Не знаю, кто это решает, но, должно быть, враг нашего коневодства.
– Да им деньги нужны.
– Ну так это политика мало сказать близорукая, она же просто ведет назад! Если они не видят дальше собственного носа, то у них нос просто вдавленный! Отрубленный!
– Не кажется ли вам, что вы слегка оторвались от темы? – неуверенно вставила Гонората.
– Гадюку я пригрел на своей груди! – душераздирающе простонал Метя. – Никуда мы не отошли, это и есть тема. Ну да, самых лучших маток, самых лучших производителей нужно оставлять себе, а если уж какой-нибудь кретин захочет их продать, надо сделать так, чтобы он не смог. Понимаете, что я говорю?
– Понимаем, – безжалостно сказала я, потому что Метя явно не хотел говорить дальше. – Надо сделать какой-нибудь трюк, лучших Лошадей спрягать, показать тех, что похуже, иностранный покупатель купит похуже, а лучших вообще не увидит, и вредный кретин не сможет продать самых-самых. Зато получит больше бабок за тех, что поплоше, и его, может быть, это утешит.
– Ты просто за меня эти золотые слова сказала! – запальчиво выкрикнул Метя. – За твое здоровье! Чествовать ее!
Я позволила за себя выпить, лично приняла в этом участие, но от Мети не отцепилась.
– Валяй, Метя, дальше. Где-то тут зарыт Василь.
– Он там был, – сказал Метя через пару минут молчания, уставившись на цветущий кактус Гонораты. Мы подождали еще минутку.
– Василь был там, на том приеме? – уточнила Мария.
– Да. Головой ручаюсь. Так получалось из разговора. Это можно устроить без проблем, такой показ коней похуже и укрывание лучших. И вообще это пустяк, тьфу и растереть.
– То есть из всего этого следует, что Василь – личность положительная? – проговорила я с большим сомнением.
– Да, – подтвердил Метя. – А Дерчик – вещественное тому доказательство.
Ровно три секунды я думала, могут ли полбутылки вина дать такие последствия. Да пет, невозможно, я же начала с паштета! Буря в мыслях – следствие сложностей жизни, а не избытка алкоголя.
– Метя, подожди, – попросила я кротко. – Ты слышал треп. Я свято верю, что ты его абсолютно правильно понял. Кто там что говорил, ты, наверное, знаешь. Я хочу сказать, ты отгадал, кто такой Василь, на основании тех слов, которые он высказал?
– Ты как-то уж очень мудрено выражаешься, но я гениальный и все понял, – ответил Метя. – Нет, не отгадал.
– Почему?
– Потому что я не мог сориентироваться, кто что говорит. Не исключено, что я смутно помнил, кто есть кто, и двоих-троих вообще забыл. Я склонен думать, что троих.
– Метя, ты что, был в сосиску пьян? – с упреком спросила Гонората.
– Был. Но я очень прилично притворялся трезвым. И за то страдаю. За талант.
Пощупав голову с мученическим выражением лица, он откинулся назад и из-за оконной шторы вытащил очередную бутылку вина. Я пододвинула ему штопор.
– И ты столь талантливо симулировал трезвость ума, что все поверили, – сообразила я. – Теперь Василь уверен, что ты его расшифровал, поэтому велел тебя обезвредить. А ты и впрямь не знаешь, кто это?
– Я и впрямь не знаю, – заверил меня Метя. – Один из четверых. Но я никого из них не знаю и не знаю, как их зовут. Могу вам поклясться, я спрашивал Малиновского, он тоже понятия не имеет, кто эти типы, но в банкете принимали участие двадцать семь человек. Двое отпадают: Малиновский и заграничный посредник, они как раз трепались у окна, остается двадцать пять человек.
– Двадцать четыре. Еще и ты отпадаешь. Если бы Василем был ты, ты бы про это знал.
– Двадцать четыре. Тоже неплохо. Между ними Василь, который считает, что я его знаю. Так что мне делать? Драпать в Аргентину?
– Он один из тех, кто ходит на бега, – подсказала Гонората.
– Да все, кто там был, ходят на бега.
– Ежи… – начала я. – То есть, пардон, Малиновский. Он же должен знать, кого приглашал на раут. Как ты думаешь, он сможет вспомнить? Ментов надо натравить дипломатично.
– Весьма дипломатично, потому что дело было в прошлом году. Не знаю, вспомнит ли он, но секретарша у него хорошая, может, она что-нибудь знает. Мы узнаем фамилии двадцати четырех типов, строго говоря, восемнадцать из тех двадцати четырех я знаю лично, ну и что мы с этого получим?
– Не мы, а менты. У них будет двадцать четыре штуки подозреваемых…
– И это их так обрадует?
– Это все-таки лучше, чем двадцать четыре тысячи. А в лицо ты бы их не узнал?
– Кого?
– Тех четверых, среди которых был Василь? Метя налил всем вина, подсунул Гонорате тарелку, получил кусок паштета и задумался.
– Нет, – сказал он. – Органы зрения у меня в тот момент работали хуже, чем органы слуха. Я вам признаюсь, что их временами было восемь, но я помнил, что их четверо, и развлекался тем, что пытался угадать, которые из восьми настоящие.
– Ну да, – с ужасом сказала я, – теперь-то я все понимаю. Он пристально на них таращился, и не исключено, что таращился прямо на Василя. А тот это заметил. И никакая сила его не убедит, что Метя его не знает. Не представляю, что и делать.
– У Мети бюллетень, – сказала Гонората. – Я его дома запру на ключ. Нельзя ли все это распутать, пока у него еще бюллетень?
– Если у тебя есть шансы напустить на них полицию, так сделай это, – посоветовала мне Мария. – У всех хватит ума все им рассказать, а если этот чертов Василь действительно существует и подстраивает бега, то он у меня в печенках. Пусть поймают его и что-нибудь плохое ему сделают.
– Аминь, – торжественно произнес Метя, поднимая бокал. – А сейчас бы посмотрел, что там в среду.
– Шанс у меня есть, полицию натравлю, – обещала я. – Я бы тоже посмотрела, что там в среду, и можете спокойно говорить, где Болек обещает прийти первым, я и так на это внимания не обращаю…
– В четвертом заезде идут две лошади, и не знаю, зачем там записаны шесть, – объявил пан Злись сразу как пришел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Как раз на Даниэлу. Они играют и в кассах, и еще у букмекеров. Букмекеры обожают их больше собственной жизни, потому что у них ставка сто миллионов. Они ставят в последний момент, лошади к виражу подходят, а они еще пихают букмекеру деньги. На такой идиотизм… Это же чистая прибыль!
В доли секунды я поняла как минимум половину комбинации. Букмекеры, которые принимают деньги, обычно стараются застраховаться и сами ставят деньги в кассе, особенно если в игре участвуют фавориты. То, что на лошадей ставят заранее, позволяет им сориентироваться в ситуации и протолкаться к кассе, потом они выплачивают выигрыши, но и сами их получают. С закрытием последней кассы они предоставлены собственной судьбе, страховки уже не получат, поэтому должны рисковать. Значит, если кто-то надеется на бессмысленные фуксы, они зарабатывают, забирая себе ставки, и получают чистую прибыль. Кретины, которые делают ставки на безнадежных лошадей, должны им безгранично импонировать. Кого-нибудь, кто способен разумно ставить, они, может быть, возненавидели бы смертельно и отказывались бы принимать у него деньги или пытались бы избавиться от него любым другим способом…
– А этот Дерчик, часом, у букмекеров не игрывал? – вырвалось у меня.
– Ты очень разумно мыслишь, – похвалил меня Метя. – Не знаю, но вроде нет. Кажется, не играл.
– Если бы играл, я бы знала, кто его убил… Сговор с жокеем им необходим. Лошадь, которая наверняка не выиграет, гораздо легче заметить и выбрать, чем ту, которая придет первой. Почти в каждом заезде я могла бы указать по крайней мере одну лошадь, на которую я могла бы поставить все сокровища мира в уверенности, что ее на первых местах не будет ни в коем разе. Жокеи, конюхи или кто-то из сотрудников подсказывают плохую лошадь лопухам, лопухи мчатся к букмекерам, доходверный, как в швейцарском банке. Особенно при таких суммах…
Я вдруг увидела еще одну возможность. А если Дерчик по глупости, по злобе или по каким-то другим причинам подсказывал кому-нибудь хороших лошадей? Может, ему просто везло и он попадал в яблочко случайно? Этот кто-то, неважно, из мафии или нет, играл у букмекеров и обошелся им в страшную кучу денег… Но вроде никто не ставит так много, как эти жлобы…
– А они всегда играют по сто миллионов?
– Как минимум. Если удастся, то и дороже. Сами они не успели бы, у них курьеры на побегушках, рассылают их во все стороны. И мне что-то кажется, что эти посредники-курьеры обогащаются больше всех.
– Потому что у них мозги есть и они на ерунду не ставят?
– Ну конечно. Хотя раз накололся один, не поставил, потому что считал, что конь не придет.
– А он пришел?
– Пришел. Бегал он, как ошпаренный кот, чтобы одолжить деньги на выплату выигрыша, одну треть вроде как раздобыл. Морда у него потом была как отбивная, но бюллетеня брать не стал. Должен выплатить все до конца, кажется, у него еще до сих пор какая-то часть долга осталась, потому что у него теперь бзик и он боится не ставить. С жокеями тоже проделывают номер, дают, например, те жлобы для Сарновского или Замечека пять миллионов, а они передают четыре или даже три. А ведь и три миллиона больше, чем эта глупая награда за победу, правильно?
– Погодите, – перебила нас удивленная Гонората. – Из того, что вы мне тут наговорили, получается, что примитивная мафия проигрывает? Я не ослышалась?
– Не ослышалась, ненаглядная жена, – поддакнул Метя. – Она действительно проигрывает.
– Так Зачем им все эти штучки?
– Этого никто не знает. Нравится им, видимо. Раза два за сезон им случается выиграть, но не больше, потому что парни за этим следят.
– Ну хорошо, а откуда в таком случае они берут на это деньги?
– Из чего-нибудь другого. Как Иоаннин прокурор. Где-нибудь еще выигрывают, чтобы на бегах проигрывать. Вообще они родились богатыми, всю жизнь фарцовкой занимались, и легализация этой процедуры им принесла непоправимый вред. Но у них еще много осталось. Глупость непостижимая, но я вам с самого начала говорил, что это деревенские лопухи.
– Ты прав. Метя, я тоже сомневаюсь, умеют ли они читать, – согласилась я. – Достаточно было бы один раз в программку заглянуть, чтобы сообразить, что их надувают. Но и так у меня тут концы с концами не сходятся, потому что если у них хватило мозгов обогатиться на чужой валюте, то должно было бы хватить мозгов и на то, чтобы ее теперь не потерять.
– А какое им дело? Выигрывают в рулетку и в казино.
– Думай логически и не говори глупостей. Если бы им не хотелось выиграть, они бы вообще этим не занимались.
– Они азартные, – предположила Мария;
– Естественно, но куда в таком случае делась их деловая сметка на прибыль? Нет, я стою на своем, что-то тут не сходится, какой-то падалью из-под земли попахивает. Не говоря уже о том, что Дерчик мне все больше и больше кажется информатором. Если его укокошили не букмекеры за то, что давал игрокам хороших лошадок, тогда его шлепнула мафия, потому что давал плохих. В конце концов они озверели и прикончили его из мести или обыкновенно, со злости. Так у меня получается.
– В какой-то степени у тебя даже слишком хорошо получается, потому что один из этой троицы человек очень нервный и прямо-таки рвется к мордобитию, – подтвердил Метя. – Так могло быть, но не знаю, что здесь можно доказать.
Я подозрительно на него посмотрела и вспомнила, о чем должна была его спросить.
– Метя, говори правду. У меня два скромненьких вопросика. Почему тебя так этот Дерчик потряс? Ты ведь не столь уж впечатлительный, так в чем же дело?
– В том, что мне хотелось коньячку, – не задумываясь ответил Метя. – И такой хитроумный способ показался мне самым лучшим.
– Ты уже по балде за укрывательство сведений получил, – заметила ему Мария. – Хочешь еще разок?
– От вас?
– Можешь и от нас, но в первую очередь я имела в виду злоумышленников.
– А что общего между моим шоком или коньячком и злоумышленниками?
– Гонората, он каждый день в это время не в своем уме? – озабоченно спросила я. – Или, может, только сегодня? Ему нехорошо?
– Ну как ты себе это представляешь? Жестокая и бессердечная баба бестактно и грубо рассказывает мне о страшном преступлении, что человека убили…
– Метя, она говорит то же, что и я, – перебила его Гонората. – Если ты будешь молчать как дурак, то они тебя еще раз шандарахнут. А если ты все расскажешь, они потеряют повод, – Как же, сейчас! – сердито фыркнул Метя. – Они меня шандарахнут из мести. А вообще кто сказал, что я что-то знаю?
– За километр видать, – сухо заметила я. – Слепой увидит. И второй вопросик: кто такой Василь?
Метя покраснел, побледнел, потом снова покраснел. Потом он начал как-то странно фукать. Мы все втроем укоризненно смотрели на него, не делая скидок на его разбитую голову. Гонората положила ему кусочек паштета.
– На вот, съешь, запей и перестань этими сведениями давиться. Какой такой этот Василь? Я о нем ничего не слышала.
– Никто о нем не слышал! – пробулькал Метя. – Она одна! Прицепилась и прицепилась, вьщумала себе все!
– А вместе со мной Сарновский и Бялас, – отчетливо выговорила я.
Метя застыл с паштетом на вилке.
– Что?!..
– Сарновский и Бялас. Как раз они с седлами выходили. Я так поняла, что Василь велел Сарновскому спустить заезд на тормозах, хотя он фаворитом не был. Так что это за какой-то Василь? Перестань дурака валять, потому что у нас всех глаза есть и колет нам глаза то, что ты не просто знаешь что-то, но еще и трусишь, как канадский скунс.
– Но я на сто миль не воняю! – бурно запротестовал Метя и сожрал паштет. – Ну ладно, хорошо, скажу. Не знаю, кто это, но знаю, что существует нечто такое. Может, это символ, а может, псевдоним…
– А может, человек…
– Тварь паршивая, а не человек! Ну ладно, хорошо, есть один такой. Ну ладно, вот вам, я тоже подслушал. Не знаю, кто разговаривал, два голоса я слышал, о Дерчике как раз разговор шел. Никаких цитат, ничего не помню, что они говорили, но у них получалось, что Дерчик слишком много языком треплет и надо его утихомирить. И когда я узнал, что его радикально утихомирили, имел я право занервничать, а?
– Имел, Метя, имел, – примирительно сказала Гонората и погладила его по голове.
– Руки прочь от Кореи! – завопил Метя. – А, это моя жена… Ну ладно, я тебя люблю больше всех на свете. А этот Василь, кажется, такое что-то…
Он вдруг замолчал. Тщетно мы ждали продолжения. Метя занялся винцом.
– И где это было? – спросила я с нажимом.
– Что где было?
– Да разговор о том, что Дерчика надо утихомирить.
– В пожарной части в Ожарове.
– Где?! – поразилась Мария.
– А что это ты делал в пожарной части в Ожарове? – подозрительно спросила Гонората.
– Там клуб или просто забегаловка? – поинтересовалась я, потому что некогда в одной пожарной части существовал жокейский клуб. Это было давно и случайно, но все-таки…
Метя явно не был уверен, кому из нас отвечать первой. Разумно поступив, он выбрал жену.
– В Ожарове я был по службе, любимая моя жена, и туда пошел устраивать дела за селедочкой и чашечкой вполне невинной жидкости. А ты почем знаешь насчет клуба? – напустился он на меня с обидой.
– Не знаю, я просто угадала. По жизненному опыту. Так есть клуб?
– Ну, что-то в этом роде. В подробности пускаться не стану, потому что, строго говоря, я это подслушал в туалете, и они покинули это заведение раньше меня, потому не знаю, кто это был. Одного могу угадать, это такой букмекер, среднего возраста, худой, волосики на башке поредели, зато брови кустистые.
– А! – вспомнила я, потому что этого букмекера знала в лицо.
– Ну хорошо, и что дальше? – помогла мне Мария. – Какое отношение имеет к этому какой-то Василь?
Метя словно перестал нервничать. Возможно, его успокоило винцо.
– Василь – таинственная фигура. Я могу только поклясться, что никто не знает, имя это или сокращение от василиска. О нем только шепотом и говорят. Я так понял, что он всю развлекательную индустрию в кунаке держит." И ты мне теперь говоришь, что Сарновский!..
– Ну и что? Ты считал, как и все, что Сарновский там правит бал? А теперь вроде как получается, что Сарновский подчиняется Василю?
– Ну да, так оно получается, и мне это совсем не нравится. Теперь-то я вам всю правду скажу до конца. Я был по службе на одном таком банкетике на рабочем месте. Малиновский организовывал для заграничного посредника, и там говорилось про.., как бы это лучше сказать.., обман партнера. Что темных лошадок показали.., что-то в этом роде.
– Малиновский?! – изумилась Мария.
– Какое там Малиновский! Он в этом участия не принимал и ничего не слышал. А посредник по-польски только и мог сказать, что «пошалюста» и «пошель на хрэнь». Не знаю, почему его именно этому научили. А когда поднимал бокал, говорил «фаше здароф», дальше у него не получалось. А не понимал вообще ни слова…
– Метя, кончай жалеть заграничного посредника, говори эту страшную правду, – призвала я его к порядку. – Речь шла об арабских скакунах?
– Да вовсе нет. Он интересовался разведением, вообще производителями. И многообещающими трехлетками, они ведь там берут бешеные деньги за покрытие кобылы.
– Мы и маток продаем, как идиоты, – заявила Мария прокурорским голосом. – Не знаю, кто это решает, но, должно быть, враг нашего коневодства.
– Да им деньги нужны.
– Ну так это политика мало сказать близорукая, она же просто ведет назад! Если они не видят дальше собственного носа, то у них нос просто вдавленный! Отрубленный!
– Не кажется ли вам, что вы слегка оторвались от темы? – неуверенно вставила Гонората.
– Гадюку я пригрел на своей груди! – душераздирающе простонал Метя. – Никуда мы не отошли, это и есть тема. Ну да, самых лучших маток, самых лучших производителей нужно оставлять себе, а если уж какой-нибудь кретин захочет их продать, надо сделать так, чтобы он не смог. Понимаете, что я говорю?
– Понимаем, – безжалостно сказала я, потому что Метя явно не хотел говорить дальше. – Надо сделать какой-нибудь трюк, лучших Лошадей спрягать, показать тех, что похуже, иностранный покупатель купит похуже, а лучших вообще не увидит, и вредный кретин не сможет продать самых-самых. Зато получит больше бабок за тех, что поплоше, и его, может быть, это утешит.
– Ты просто за меня эти золотые слова сказала! – запальчиво выкрикнул Метя. – За твое здоровье! Чествовать ее!
Я позволила за себя выпить, лично приняла в этом участие, но от Мети не отцепилась.
– Валяй, Метя, дальше. Где-то тут зарыт Василь.
– Он там был, – сказал Метя через пару минут молчания, уставившись на цветущий кактус Гонораты. Мы подождали еще минутку.
– Василь был там, на том приеме? – уточнила Мария.
– Да. Головой ручаюсь. Так получалось из разговора. Это можно устроить без проблем, такой показ коней похуже и укрывание лучших. И вообще это пустяк, тьфу и растереть.
– То есть из всего этого следует, что Василь – личность положительная? – проговорила я с большим сомнением.
– Да, – подтвердил Метя. – А Дерчик – вещественное тому доказательство.
Ровно три секунды я думала, могут ли полбутылки вина дать такие последствия. Да пет, невозможно, я же начала с паштета! Буря в мыслях – следствие сложностей жизни, а не избытка алкоголя.
– Метя, подожди, – попросила я кротко. – Ты слышал треп. Я свято верю, что ты его абсолютно правильно понял. Кто там что говорил, ты, наверное, знаешь. Я хочу сказать, ты отгадал, кто такой Василь, на основании тех слов, которые он высказал?
– Ты как-то уж очень мудрено выражаешься, но я гениальный и все понял, – ответил Метя. – Нет, не отгадал.
– Почему?
– Потому что я не мог сориентироваться, кто что говорит. Не исключено, что я смутно помнил, кто есть кто, и двоих-троих вообще забыл. Я склонен думать, что троих.
– Метя, ты что, был в сосиску пьян? – с упреком спросила Гонората.
– Был. Но я очень прилично притворялся трезвым. И за то страдаю. За талант.
Пощупав голову с мученическим выражением лица, он откинулся назад и из-за оконной шторы вытащил очередную бутылку вина. Я пододвинула ему штопор.
– И ты столь талантливо симулировал трезвость ума, что все поверили, – сообразила я. – Теперь Василь уверен, что ты его расшифровал, поэтому велел тебя обезвредить. А ты и впрямь не знаешь, кто это?
– Я и впрямь не знаю, – заверил меня Метя. – Один из четверых. Но я никого из них не знаю и не знаю, как их зовут. Могу вам поклясться, я спрашивал Малиновского, он тоже понятия не имеет, кто эти типы, но в банкете принимали участие двадцать семь человек. Двое отпадают: Малиновский и заграничный посредник, они как раз трепались у окна, остается двадцать пять человек.
– Двадцать четыре. Еще и ты отпадаешь. Если бы Василем был ты, ты бы про это знал.
– Двадцать четыре. Тоже неплохо. Между ними Василь, который считает, что я его знаю. Так что мне делать? Драпать в Аргентину?
– Он один из тех, кто ходит на бега, – подсказала Гонората.
– Да все, кто там был, ходят на бега.
– Ежи… – начала я. – То есть, пардон, Малиновский. Он же должен знать, кого приглашал на раут. Как ты думаешь, он сможет вспомнить? Ментов надо натравить дипломатично.
– Весьма дипломатично, потому что дело было в прошлом году. Не знаю, вспомнит ли он, но секретарша у него хорошая, может, она что-нибудь знает. Мы узнаем фамилии двадцати четырех типов, строго говоря, восемнадцать из тех двадцати четырех я знаю лично, ну и что мы с этого получим?
– Не мы, а менты. У них будет двадцать четыре штуки подозреваемых…
– И это их так обрадует?
– Это все-таки лучше, чем двадцать четыре тысячи. А в лицо ты бы их не узнал?
– Кого?
– Тех четверых, среди которых был Василь? Метя налил всем вина, подсунул Гонорате тарелку, получил кусок паштета и задумался.
– Нет, – сказал он. – Органы зрения у меня в тот момент работали хуже, чем органы слуха. Я вам признаюсь, что их временами было восемь, но я помнил, что их четверо, и развлекался тем, что пытался угадать, которые из восьми настоящие.
– Ну да, – с ужасом сказала я, – теперь-то я все понимаю. Он пристально на них таращился, и не исключено, что таращился прямо на Василя. А тот это заметил. И никакая сила его не убедит, что Метя его не знает. Не представляю, что и делать.
– У Мети бюллетень, – сказала Гонората. – Я его дома запру на ключ. Нельзя ли все это распутать, пока у него еще бюллетень?
– Если у тебя есть шансы напустить на них полицию, так сделай это, – посоветовала мне Мария. – У всех хватит ума все им рассказать, а если этот чертов Василь действительно существует и подстраивает бега, то он у меня в печенках. Пусть поймают его и что-нибудь плохое ему сделают.
– Аминь, – торжественно произнес Метя, поднимая бокал. – А сейчас бы посмотрел, что там в среду.
– Шанс у меня есть, полицию натравлю, – обещала я. – Я бы тоже посмотрела, что там в среду, и можете спокойно говорить, где Болек обещает прийти первым, я и так на это внимания не обращаю…
– В четвертом заезде идут две лошади, и не знаю, зачем там записаны шесть, – объявил пан Злись сразу как пришел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29