Поклонниц и пассий у него было хоть пруд пруди, она, однако, по её собственному мнению, личность исключительная, ибо сберегла свою девственность в неприкосновенности. Вчинить иск подначила её приятельница, жена или невестка милиционера, экс-хахальша обвиняемого, брошенная им, а потому пылавшая жаждой мести. На пару они раскрутили кретинизм неимоверный.Следующие одно за другим события выглядели так.Обе эти девы знали друг друга навылет — не то жили вместе, не то в школе вместе учились. Стефча, прогуливаясь как-то с сестрой героя, познакомилась и с ним, все вместе отправились в кафе, где Стефча и приступила к охмурению Зютека, оперируя своей фотокарточкой в паспорте и осведомляясь, идёт ли ей причёска. Через несколько дней она навестила Зютеково семейство. Там и произошёл решающий эпизод: три панны — Стефча, Зютекова сестра Гонората и приятельница её Петровская, отмечавшая некое торжество, определённое в суде как интимное, дёрнули на балконе по стаканчику. Зютека дома не случилось, работал на участке — семейство ставило дом. Стефча решила во что бы то ни стало дождаться возможного поклонника, а он явился со своей тогдашней невестой Эльжбетой. Невеста удалилась на кухню, Зютек шастал по квартире туда-сюда, Стефча солидно надралась и заснула, хозяин тем временем проводил невесту, вместе с сестрой и Петровской решили отвезти Стефчу… и отвезли на свой строительный участок. Панны уехали тем же такси, а Стефча и Зютек остались. В элегантно убранном подполе строящегося дома поклонник разостлал пальто и даже простыню, после чего изнасиловал жертву.А изнасиловав, осыпал упрёками, что-де она не девственница, Стефча разгневалась ужасно. Около полуночи её отвезли домой, на следующий день жертва полетела к экс-конкубине насильника. Экс-конкубина твёрдо давала показания не в пользу обвиняемого, в связи с чем защита заявила сомнение в её моральном облике: в Познани бывшая хахельша поддерживала отношения с преступным элементом, занималась проституцией, сожительствовала с каким-то Лешеком-медвежатником, по её делу велось следствие. Обвиняемый написал показания, зашита представила их суду, судья попытался оные не принять. Выглядело все это, как следует ниже. Защитник. Вношу просьбу начать расследование для выяснения нравственного облика Зажицкой.
Судья. Какого ещё выяснения?! Защитник. Через расследование. (Судья что-то бормочет под нос насчёт параграфов.) Защитник. По обвинению Зажицкой в воровстве. (Судья бормочет что-то прокурору.) Защитник. Я передаю изложение событий, сделанное обвиняемым. Судья. А почему он направил туда, а не сюда? Защитник. Потому что она там совершила… Судья. Когда? Защитник. Вот показания. Судья. Возможно, была амнистия или аболиция… Защитник. Здесь все от "а" до "я". Судья. Вы должны конкретизировать, люди пишут всякие бредни! Защитник. Её обвиняют в проституции. Судья. Климчак обвиняет? Защитник. Да, Климчак, Климчак… Судья (почти орёт).Когда? Когда? Может, ей тогда двенадцать лет было?! Обвиняемый (вскакивая с места).Пятнадцать месяцев назад!
Защитник передаёт показания обвиняемого и требует свидетеля в лице некоей Марии Рутковской, кажется, соседки, которая заходила к Климчакам взять взаймы мясорубку и застала там Гонорату, Петровскую и незнакомую ей тогда Стефчу. Свидетельница слышала, как Гонората убеждала Стефчу отправиться домой, а та желала дождаться Зютека. Судья, злой как черт, допускает свидетельницу.Затем обвиняемый пояснил: на строительном участке из-за злющей собаки он всегда делает обход через капустные грядки. На капусте Стефча упала, из носа у неё пошла кровь. Стефча же упорствовала, что схлопотала от грубияна по морде, хотя падение в капусте и по её мнению имело место. В подвал она отправилась почти добровольно — оттуда, мол, ближе до калитки.Признания барышень звучали согласно: Стефча весьма интересовалась, не женат ли Зютек, надралась, на балконе швырялась продуктами, убеждала Зютека, дескать, она такая боевая, хоть коней вместе красть, завалилась на раскладушку и совершала всякие иные «оргии». Где правда, а где врали, бросалось в глаза. Из показаний жертвы:
Стефча. Климчак держал меня за руку, а сам снимал брюки. Тогда я опять начала сопротивляться. Судья. Почему вы не кричали? Стефча. Вообще-то кричала, только не громко. Дак он сказал, и так никто не услышит, а уж из подвала и подавно. Судья. Сколько сигарет вы выкурили в подвале? Стефча. Ни одной. Судья. Так ведь там темно было. Стефча. А он зажёг спичку. Судья. Так почему же вы не убежали? Стефча. А он затащил меня в угол и там зажал. Судья. А насчёт того, что ты девственница, когда говорила? Стефча. В подвале. Судья. Зачем? Стефча. Хотел, чтобы отдалась ему. Я сказала «нет». Он сказал: «Ты и так не девица». Я настаивала, что невинная. Судья. А после сношения он не попрекал, что ты не девица? Стефча. Попрекал. Судья. А ты что? Стефча. Ошибаешься, сказала.
Весьма странное изнасилование. Из показаний самой жертвы следовало, что сопротивлялась лишь тогда, когда насильник имел полную свободу действий, а пока был занят, она терпеливо пережидала. Ждала, когда расстелет простыню, когда снимет брюки…Ещё случилась какая-то история с шофёром, может милицейским, имевшим доступ к протоколам, он сообщал невесте какие-то тайные сведения, короче, невеста получала от него дополнительную информацию, а судья сформулировал это деяние следующим образом:
Судья. А о протоколах он ничего не говорил, что девица? Невеста. Кто? Судья. Да этот, шофёр. Невеста. Нет, не говорил.
Трудно удивляться шофёру, что он не утверждал, якобы он девица. Многие перлы подобного красноречия то и дело блистали в речи старого хрыча на протяжении всего слушания дела. Много сил и времени посвятил он открытию тайны, например, зачем панны направились в магазин деликатесов, после долгих прений выяснилось, что купили там кило смальца. В равной степени долго и дотошно обсуждал проблему красного пятна на шее у обвиняемого, каковой след должен доказать страстный поцелуй, по этому поводу был вызван свидетель в лице лядащего деревенского мужичонки, проведшего некоторое время в одной камере с Климчаком.
Судья. Как это выглядело? Мужичонка. А такое красное. Судья. И чем объяснял, по какой причине красное? Мужичонка. А говорил, от пани, мол, которая его обвиняла. Судья. Похоже было на след поцелуя? (К эксперту, естественно, не обратился.) Мужичонка. Дак я тут ничего не понимаю. Судья. Что ещё свидетель имеет сообщить? Мужичонка (глубоко задумавшись.)А как бы мне деньги на дорогу?..
Дамы, выступавшие в суде, в общем и целом были весьма колоритны. Невеста дефилировала в причёске огромной начёсанной пирамидой, экс-конкубина отличалась сексапилом, Стефча же, девушка весьма дородная, одним взмахом руки могла любого насильника отправить к праотцам. Никто нормальный не усмотрел бы изнасилования в её попытке доказать свою девственность. Однако в ход пошли закулисные интересы. Защитник, жертвуя собой, решился на интимную исповедь:— Высокий суд, я провёл опыт с собственной женой. Одной рукой держал её, а второй снимал брюки, велев ей вырываться. Так вот, возможно что-нибудь одно: либо жена вырывается и убегает, либо брюки не снимешь……И все-таки Климчаку влепили полгода — весь срок, который он отсидел до суда. Войтек пари выиграл. Разумеется, была апелляция, но опять судью отыскали старого хрыча и полного дебила — я обалдела, казалось, дебильнее первого судьи найти невозможно. Смилуйся Господи над нашим оплотом Речи Посполитой!Дабы избежать недоразумений, сообщаю: в принципе я на стороне женщин, которые, как правило, несут все последствия амурных похождений. Но в иных случаях, однако, допускаю невинность несправедливо обвинённых мужчин — у баб порой такие дьявольские сюжетцы в голове закручиваются… А в целом на вышеприведённом примере всячески порицаю правосудие, как таковое, об уголовном же кодексе выскажусь в самом конце. * * * В мастерской на меня вдруг свалилось дело с гаражами под Дворцом культуры. Я была «за», и мы с Эвой провели обследование подвалов и подземелий. Честно говоря, в мои обязанности вовсе не входило самой ползать по кучам грунта в резиновых сапогах, рабочем халате и с шахтёрской лампой, этим мог заняться кто-нибудь другой, но я люблю обследование, а гаражи просто меня заинтересовали. Мы выполнили работу, все было за то, чтобы гаражи строить, после чего собралась комиссия по утверждению инвестиционных проектов, состоявшая из девяти вялых хрычей, порешили: гаражи вовсе не нужны. На кой черт? Машины в центр можно и не пускать, а если уж ездят, нечего им останавливаться, и привет. Я готова прозакладывать все сокровища мира, ни один из этих тупых маразматиков в жизни не сидел за рулём. К счастью, в это время я уехала и не понеслась как разъярённая фурия выяснять отношения.Ситуация в моем собственном доме складывалась невыносимая. Войтек вёл себя скандально, одновременно декларируя великие чувства ко мне. Может статься, и питал таковые, да уж очень они были разнообразны, и я едва от них не очумела. Не имела ни времени, ни охоты на эту партизанскую войну, им ведомую с воодушевлением; нам следовало расстаться если не навсегда, то во всяком случае на время, и я обдумывала, не поехать ли на работу куда-нибудь в провинцию. По ходу размышлений пришло в голову, а почему бы не поехать в более привлекательное место, нежели, к примеру, Великая Роспша, есть ведь на свете Париж, Монреаль, Копенгаген…Париж накрылся ещё раньше из-за Ирэны и нежелания Соланж. Монреаль тоже отпал почти сразу — подвела Тереса. Не помню, что там затевалось, олимпиада не подходит, может, какие другие спортивные игры, а может, и всемирная выставка, во всяком случае работы для архитекторов хватало, кое-кто из приятелей уже там сидел, соблазняли и меня, дело стало за приглашением. Место работы ожидало. На моё письмо Тереса ответила исключительно предостережениями, поучениями и явным нежеланием, до сего дня ни я, ни она не понимаем, почему она так испугалась перспективы моего приезда в Канаду, переписка продолжалась долго, и работу на гипотетической выставке черти взяли. Остался Копенгаген.Написала я Алиции отчаянное письмо, умоляя о приглашении, приглашение получила молниеносно. Возможно, Алиция спасла мне жизнь, а уж свободу несомненно, так как я почитала своим долгом убить Войтека во что бы то ни стало. В состоянии аффекта, конечно, но отсидеть пришлось бы изрядно. Из двух зол лучшее — уехать, бросив детей, тем более что Ежи исполнилось шестнадцать лет, парень был абсолютно самостоятельный, а Роберт остался под надзором семейства.Уехала я на две недели, имея на тот момент двадцать две тысячи злотых долгу, а на ногах последние туфли, у которых отлетал каблук. В письме попросила Алицию принести на вокзал какую-нибудь обувь — вдруг каблук не выдержит и приеду босая, а носили мы один размер. Деньги за книги и фильм уже иссякли, а писать новые Войтек мешал всеми силами…— Не желаю видеть такое выражение лица! — заявлял, когда я садилась за машинку. — Для меня у тебя такого выражения морды не бывает. Вот и испорчу тебе это настроение!И портил. Я и сейчас вовсе не удивляюсь, что убийство считала единственным выходом. А сколько тогда этих преступлений обдумала!Платила я за все, с чёртовой «шкодой» в том числе. Дети имели нестандартные размеры, и готовые вещи им не подходили. Роберт был слишком толстый, а Ежи слишком высокий, и все приходилось шить на заказ. Пальто, свитер вроде бы можно удлинить, а какой толк, когда рукава едва прикрывают локти. Семейство меня добивало — обеды для детей тоже стоили немало, короче, и думать не приходится, что моё весёлое расположение духа обусловлено было лёгкой жизнью. Все как раз наоборот.С собой вывезла контрабанду в виде восемнадцати долларов с грошами плюс пять легальных и в купе сбросила сумочку таможеннику на голову — занимала, естественно, верхнее место, а он внезапно меня разбудил. Таможенник вежливо подобрал под скамейками разные мелочи, в том числе и фольговый пакетик с долларами, что меня ни в малейшей степени не смутило — просто совершенно забыла про эти доллары. Доехала до ГДР, села на датский паром в Варнемюнде и очутилась совсем в ином мире.Сам воздух казался насыщенным чем-то таким, что не поддаётся определению, но что сотворило чудо — я почувствовала себя человеком. Личностью, а не составной частью массы, к тому же личностью, имеющей все возможные права. Могла делать, что мне нравится, и никто не запрещал, даже не интересовался зачем и почему. Могла позволить себе любые прихоти и капризы. Я ничего не делала, и вообще ничего не происходило особенного, но сама атмосфера наполняла меня блаженством.Алиция про обувь, естественно, забыла, но мой каблук выдержал. Опоздала она на вокзал всего на пять минут, и, приняв во внимание мой багаж, мы поехали на Sanct Annae Plads, то есть на площадь Святой Анны, в такси. И в самом деле, я ничего не наврала, мы жили в прачечной у господина и госпожи фон Розен, на пятом этаже без лифта, с уборной на первом этаже.А теперь прошу перечитать "Крокодила из страны Шарлотты" — в копенгагенской части там описана одна только правда и ничего, кроме правды. Прачечная состояла из трех помещений, двух поменьше по одну сторону лестничной клетки и одного побольше — по другую. В этих помещениях мы и жили, так как там была кухня и слив, большое помещение использовалось по мере надобности, например, в качестве душа — зарешеченные стоки в полу позволяли безнаказанно обливаться, во все стороны расплёскивая воду.С первых же дней появился Мартин, студент архитектуры, ему удалось поехать на заработки, и он сидел в Дании уже несколько недель; моложе меня на десять лет, моложе Алиции ещё больше, он получил у неё убежище. Они оба нарезались привезённой мною «чистой выборовой», в чем я участия не приняла, ибо свалилась от усталости, к тому же меня донимала печень. На следующий день я была вознаграждена вполне: у них похмелье, а я как огурчик.При случае хочу сразу объясниться: когда я написала «Крокодила», Мартин впал в панику и категорически потребовал изменить его имя из-за мамуси. Мамуся в Польше и близко не представляла, что он делает в Копенгагене; пришлось принять мамусю во внимание и через весь текст, уже в корректуре, менять Мартина на Михала. А мамуся все равно догадалась, о ком речь, так что секрета уже не существует и могу открыто объявить: в "Крокодиле " действует не Михал, а именно Мартин.Через пару дней по приезде я отправилась с визитом в архитектурную мастерскую Алиции, куда как раз зашёл какой-то тип. На каком языке они говорили, не знаю, думаю, на смеси немецкого с английским. Алиция лучше знала немецкий, датчанин — английский, а я высказывалась с помощью польского словаря иностранных слов, и мне было все едино. Среди весёлых хиханек и хаханек меня спросили, не соглашусь ли поработать; я похохотала в ответ: ха-ха, да, конечно, с удовольствием. И вдруг меня оповестили — могу начать сразу, не в мастерской Алиции, а у господина профессора Суенсона, таким образом я попала прямиком в рай, на Гаммель-странд, сорок четыре.Первые минуты труда переполнили меня прямо-таки упоением и обратились в ничем не омрачённый триумф. Работу получила сразу же — чертежи части проекта, в условиях, в Польше не виданных. Винтовой стул на колёсиках, калька идеально прозрачная, всевозможные приспособления для затачивания карандашей и прочие люксы, одного мне недоставало — роликов. Работали с рейсшинами. Ролики у меня нашлись, не помню, привезла с собой или прислали позднее, привинтила их, возбуждая безумный интерес и большое недоверие персонала, скрупулёзно проверяли, действительно ли параллельно, сверяли результаты. Через некоторое время вся мастерская перешла на ролики, присланные от нас частным образом. Одновременно все внимательно следили за моими первыми чертежами, к чему я отнеслась снисходительно: кого они проверяют, чертёжника из наших мастерских?Успех был абсолютный, над моим творением чмокали и цокали с удивлением. Я чертила двор, выложенный каменными плитами, террасы и лестницы. Само собой, сообразила, что плиты надлежит пересчитать так, чтобы уместились все целиком, а в зависимости от этого следует установить и ширину швов между плитами. Полдвора уже вычертила, когда явился некто, кому, по-видимому, поручили меня опекать, и на листочке принёс свои расчёты. Я взглянула и постучала пальцем по краю чертежа, где написала идентичные цифры. Посмотрел, удивился, похлопал меня по плечу с большим одобрением и как бы чуток ошеломлённый, а в перерыве вся мастерская прилетела поглазеть на мой чертёж. В таком сумасшедшем темпе рассчитала эти плиты, да ещё столько успела начертить — не верится, просто невозможно!Я не поняла, в чем загвоздка, пока не объяснила Алиция.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Судья. Какого ещё выяснения?! Защитник. Через расследование. (Судья что-то бормочет под нос насчёт параграфов.) Защитник. По обвинению Зажицкой в воровстве. (Судья бормочет что-то прокурору.) Защитник. Я передаю изложение событий, сделанное обвиняемым. Судья. А почему он направил туда, а не сюда? Защитник. Потому что она там совершила… Судья. Когда? Защитник. Вот показания. Судья. Возможно, была амнистия или аболиция… Защитник. Здесь все от "а" до "я". Судья. Вы должны конкретизировать, люди пишут всякие бредни! Защитник. Её обвиняют в проституции. Судья. Климчак обвиняет? Защитник. Да, Климчак, Климчак… Судья (почти орёт).Когда? Когда? Может, ей тогда двенадцать лет было?! Обвиняемый (вскакивая с места).Пятнадцать месяцев назад!
Защитник передаёт показания обвиняемого и требует свидетеля в лице некоей Марии Рутковской, кажется, соседки, которая заходила к Климчакам взять взаймы мясорубку и застала там Гонорату, Петровскую и незнакомую ей тогда Стефчу. Свидетельница слышала, как Гонората убеждала Стефчу отправиться домой, а та желала дождаться Зютека. Судья, злой как черт, допускает свидетельницу.Затем обвиняемый пояснил: на строительном участке из-за злющей собаки он всегда делает обход через капустные грядки. На капусте Стефча упала, из носа у неё пошла кровь. Стефча же упорствовала, что схлопотала от грубияна по морде, хотя падение в капусте и по её мнению имело место. В подвал она отправилась почти добровольно — оттуда, мол, ближе до калитки.Признания барышень звучали согласно: Стефча весьма интересовалась, не женат ли Зютек, надралась, на балконе швырялась продуктами, убеждала Зютека, дескать, она такая боевая, хоть коней вместе красть, завалилась на раскладушку и совершала всякие иные «оргии». Где правда, а где врали, бросалось в глаза. Из показаний жертвы:
Стефча. Климчак держал меня за руку, а сам снимал брюки. Тогда я опять начала сопротивляться. Судья. Почему вы не кричали? Стефча. Вообще-то кричала, только не громко. Дак он сказал, и так никто не услышит, а уж из подвала и подавно. Судья. Сколько сигарет вы выкурили в подвале? Стефча. Ни одной. Судья. Так ведь там темно было. Стефча. А он зажёг спичку. Судья. Так почему же вы не убежали? Стефча. А он затащил меня в угол и там зажал. Судья. А насчёт того, что ты девственница, когда говорила? Стефча. В подвале. Судья. Зачем? Стефча. Хотел, чтобы отдалась ему. Я сказала «нет». Он сказал: «Ты и так не девица». Я настаивала, что невинная. Судья. А после сношения он не попрекал, что ты не девица? Стефча. Попрекал. Судья. А ты что? Стефча. Ошибаешься, сказала.
Весьма странное изнасилование. Из показаний самой жертвы следовало, что сопротивлялась лишь тогда, когда насильник имел полную свободу действий, а пока был занят, она терпеливо пережидала. Ждала, когда расстелет простыню, когда снимет брюки…Ещё случилась какая-то история с шофёром, может милицейским, имевшим доступ к протоколам, он сообщал невесте какие-то тайные сведения, короче, невеста получала от него дополнительную информацию, а судья сформулировал это деяние следующим образом:
Судья. А о протоколах он ничего не говорил, что девица? Невеста. Кто? Судья. Да этот, шофёр. Невеста. Нет, не говорил.
Трудно удивляться шофёру, что он не утверждал, якобы он девица. Многие перлы подобного красноречия то и дело блистали в речи старого хрыча на протяжении всего слушания дела. Много сил и времени посвятил он открытию тайны, например, зачем панны направились в магазин деликатесов, после долгих прений выяснилось, что купили там кило смальца. В равной степени долго и дотошно обсуждал проблему красного пятна на шее у обвиняемого, каковой след должен доказать страстный поцелуй, по этому поводу был вызван свидетель в лице лядащего деревенского мужичонки, проведшего некоторое время в одной камере с Климчаком.
Судья. Как это выглядело? Мужичонка. А такое красное. Судья. И чем объяснял, по какой причине красное? Мужичонка. А говорил, от пани, мол, которая его обвиняла. Судья. Похоже было на след поцелуя? (К эксперту, естественно, не обратился.) Мужичонка. Дак я тут ничего не понимаю. Судья. Что ещё свидетель имеет сообщить? Мужичонка (глубоко задумавшись.)А как бы мне деньги на дорогу?..
Дамы, выступавшие в суде, в общем и целом были весьма колоритны. Невеста дефилировала в причёске огромной начёсанной пирамидой, экс-конкубина отличалась сексапилом, Стефча же, девушка весьма дородная, одним взмахом руки могла любого насильника отправить к праотцам. Никто нормальный не усмотрел бы изнасилования в её попытке доказать свою девственность. Однако в ход пошли закулисные интересы. Защитник, жертвуя собой, решился на интимную исповедь:— Высокий суд, я провёл опыт с собственной женой. Одной рукой держал её, а второй снимал брюки, велев ей вырываться. Так вот, возможно что-нибудь одно: либо жена вырывается и убегает, либо брюки не снимешь……И все-таки Климчаку влепили полгода — весь срок, который он отсидел до суда. Войтек пари выиграл. Разумеется, была апелляция, но опять судью отыскали старого хрыча и полного дебила — я обалдела, казалось, дебильнее первого судьи найти невозможно. Смилуйся Господи над нашим оплотом Речи Посполитой!Дабы избежать недоразумений, сообщаю: в принципе я на стороне женщин, которые, как правило, несут все последствия амурных похождений. Но в иных случаях, однако, допускаю невинность несправедливо обвинённых мужчин — у баб порой такие дьявольские сюжетцы в голове закручиваются… А в целом на вышеприведённом примере всячески порицаю правосудие, как таковое, об уголовном же кодексе выскажусь в самом конце. * * * В мастерской на меня вдруг свалилось дело с гаражами под Дворцом культуры. Я была «за», и мы с Эвой провели обследование подвалов и подземелий. Честно говоря, в мои обязанности вовсе не входило самой ползать по кучам грунта в резиновых сапогах, рабочем халате и с шахтёрской лампой, этим мог заняться кто-нибудь другой, но я люблю обследование, а гаражи просто меня заинтересовали. Мы выполнили работу, все было за то, чтобы гаражи строить, после чего собралась комиссия по утверждению инвестиционных проектов, состоявшая из девяти вялых хрычей, порешили: гаражи вовсе не нужны. На кой черт? Машины в центр можно и не пускать, а если уж ездят, нечего им останавливаться, и привет. Я готова прозакладывать все сокровища мира, ни один из этих тупых маразматиков в жизни не сидел за рулём. К счастью, в это время я уехала и не понеслась как разъярённая фурия выяснять отношения.Ситуация в моем собственном доме складывалась невыносимая. Войтек вёл себя скандально, одновременно декларируя великие чувства ко мне. Может статься, и питал таковые, да уж очень они были разнообразны, и я едва от них не очумела. Не имела ни времени, ни охоты на эту партизанскую войну, им ведомую с воодушевлением; нам следовало расстаться если не навсегда, то во всяком случае на время, и я обдумывала, не поехать ли на работу куда-нибудь в провинцию. По ходу размышлений пришло в голову, а почему бы не поехать в более привлекательное место, нежели, к примеру, Великая Роспша, есть ведь на свете Париж, Монреаль, Копенгаген…Париж накрылся ещё раньше из-за Ирэны и нежелания Соланж. Монреаль тоже отпал почти сразу — подвела Тереса. Не помню, что там затевалось, олимпиада не подходит, может, какие другие спортивные игры, а может, и всемирная выставка, во всяком случае работы для архитекторов хватало, кое-кто из приятелей уже там сидел, соблазняли и меня, дело стало за приглашением. Место работы ожидало. На моё письмо Тереса ответила исключительно предостережениями, поучениями и явным нежеланием, до сего дня ни я, ни она не понимаем, почему она так испугалась перспективы моего приезда в Канаду, переписка продолжалась долго, и работу на гипотетической выставке черти взяли. Остался Копенгаген.Написала я Алиции отчаянное письмо, умоляя о приглашении, приглашение получила молниеносно. Возможно, Алиция спасла мне жизнь, а уж свободу несомненно, так как я почитала своим долгом убить Войтека во что бы то ни стало. В состоянии аффекта, конечно, но отсидеть пришлось бы изрядно. Из двух зол лучшее — уехать, бросив детей, тем более что Ежи исполнилось шестнадцать лет, парень был абсолютно самостоятельный, а Роберт остался под надзором семейства.Уехала я на две недели, имея на тот момент двадцать две тысячи злотых долгу, а на ногах последние туфли, у которых отлетал каблук. В письме попросила Алицию принести на вокзал какую-нибудь обувь — вдруг каблук не выдержит и приеду босая, а носили мы один размер. Деньги за книги и фильм уже иссякли, а писать новые Войтек мешал всеми силами…— Не желаю видеть такое выражение лица! — заявлял, когда я садилась за машинку. — Для меня у тебя такого выражения морды не бывает. Вот и испорчу тебе это настроение!И портил. Я и сейчас вовсе не удивляюсь, что убийство считала единственным выходом. А сколько тогда этих преступлений обдумала!Платила я за все, с чёртовой «шкодой» в том числе. Дети имели нестандартные размеры, и готовые вещи им не подходили. Роберт был слишком толстый, а Ежи слишком высокий, и все приходилось шить на заказ. Пальто, свитер вроде бы можно удлинить, а какой толк, когда рукава едва прикрывают локти. Семейство меня добивало — обеды для детей тоже стоили немало, короче, и думать не приходится, что моё весёлое расположение духа обусловлено было лёгкой жизнью. Все как раз наоборот.С собой вывезла контрабанду в виде восемнадцати долларов с грошами плюс пять легальных и в купе сбросила сумочку таможеннику на голову — занимала, естественно, верхнее место, а он внезапно меня разбудил. Таможенник вежливо подобрал под скамейками разные мелочи, в том числе и фольговый пакетик с долларами, что меня ни в малейшей степени не смутило — просто совершенно забыла про эти доллары. Доехала до ГДР, села на датский паром в Варнемюнде и очутилась совсем в ином мире.Сам воздух казался насыщенным чем-то таким, что не поддаётся определению, но что сотворило чудо — я почувствовала себя человеком. Личностью, а не составной частью массы, к тому же личностью, имеющей все возможные права. Могла делать, что мне нравится, и никто не запрещал, даже не интересовался зачем и почему. Могла позволить себе любые прихоти и капризы. Я ничего не делала, и вообще ничего не происходило особенного, но сама атмосфера наполняла меня блаженством.Алиция про обувь, естественно, забыла, но мой каблук выдержал. Опоздала она на вокзал всего на пять минут, и, приняв во внимание мой багаж, мы поехали на Sanct Annae Plads, то есть на площадь Святой Анны, в такси. И в самом деле, я ничего не наврала, мы жили в прачечной у господина и госпожи фон Розен, на пятом этаже без лифта, с уборной на первом этаже.А теперь прошу перечитать "Крокодила из страны Шарлотты" — в копенгагенской части там описана одна только правда и ничего, кроме правды. Прачечная состояла из трех помещений, двух поменьше по одну сторону лестничной клетки и одного побольше — по другую. В этих помещениях мы и жили, так как там была кухня и слив, большое помещение использовалось по мере надобности, например, в качестве душа — зарешеченные стоки в полу позволяли безнаказанно обливаться, во все стороны расплёскивая воду.С первых же дней появился Мартин, студент архитектуры, ему удалось поехать на заработки, и он сидел в Дании уже несколько недель; моложе меня на десять лет, моложе Алиции ещё больше, он получил у неё убежище. Они оба нарезались привезённой мною «чистой выборовой», в чем я участия не приняла, ибо свалилась от усталости, к тому же меня донимала печень. На следующий день я была вознаграждена вполне: у них похмелье, а я как огурчик.При случае хочу сразу объясниться: когда я написала «Крокодила», Мартин впал в панику и категорически потребовал изменить его имя из-за мамуси. Мамуся в Польше и близко не представляла, что он делает в Копенгагене; пришлось принять мамусю во внимание и через весь текст, уже в корректуре, менять Мартина на Михала. А мамуся все равно догадалась, о ком речь, так что секрета уже не существует и могу открыто объявить: в "Крокодиле " действует не Михал, а именно Мартин.Через пару дней по приезде я отправилась с визитом в архитектурную мастерскую Алиции, куда как раз зашёл какой-то тип. На каком языке они говорили, не знаю, думаю, на смеси немецкого с английским. Алиция лучше знала немецкий, датчанин — английский, а я высказывалась с помощью польского словаря иностранных слов, и мне было все едино. Среди весёлых хиханек и хаханек меня спросили, не соглашусь ли поработать; я похохотала в ответ: ха-ха, да, конечно, с удовольствием. И вдруг меня оповестили — могу начать сразу, не в мастерской Алиции, а у господина профессора Суенсона, таким образом я попала прямиком в рай, на Гаммель-странд, сорок четыре.Первые минуты труда переполнили меня прямо-таки упоением и обратились в ничем не омрачённый триумф. Работу получила сразу же — чертежи части проекта, в условиях, в Польше не виданных. Винтовой стул на колёсиках, калька идеально прозрачная, всевозможные приспособления для затачивания карандашей и прочие люксы, одного мне недоставало — роликов. Работали с рейсшинами. Ролики у меня нашлись, не помню, привезла с собой или прислали позднее, привинтила их, возбуждая безумный интерес и большое недоверие персонала, скрупулёзно проверяли, действительно ли параллельно, сверяли результаты. Через некоторое время вся мастерская перешла на ролики, присланные от нас частным образом. Одновременно все внимательно следили за моими первыми чертежами, к чему я отнеслась снисходительно: кого они проверяют, чертёжника из наших мастерских?Успех был абсолютный, над моим творением чмокали и цокали с удивлением. Я чертила двор, выложенный каменными плитами, террасы и лестницы. Само собой, сообразила, что плиты надлежит пересчитать так, чтобы уместились все целиком, а в зависимости от этого следует установить и ширину швов между плитами. Полдвора уже вычертила, когда явился некто, кому, по-видимому, поручили меня опекать, и на листочке принёс свои расчёты. Я взглянула и постучала пальцем по краю чертежа, где написала идентичные цифры. Посмотрел, удивился, похлопал меня по плечу с большим одобрением и как бы чуток ошеломлённый, а в перерыве вся мастерская прилетела поглазеть на мой чертёж. В таком сумасшедшем темпе рассчитала эти плиты, да ещё столько успела начертить — не верится, просто невозможно!Я не поняла, в чем загвоздка, пока не объяснила Алиция.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37