Пил замер, сделал глубокий
вдох и, не побеспокоившись помолиться, прыгнул.
Уже в воздухе он подумал, что легко сосчитать, сколько ему остается
жить. Тридцать два фута в секунду, поделенные на шесть, дают ему почи
пять... Сильный рывок потряс его, в ушах громом прозвучал треск,
агонизирующая боль пронеслась по всему телу. Он задергался в конвульсиях...
Затем он понял, что все еще жив. Он в ужасе болтался, подвешенный за
шею, понимая, что не умер неизвестно почему. Ужас бегал по коже невидимыми
мурашками, он долго висел и дергался, отказываясь поверить, что случилось
невозможное. Он извивался, пока холод не пронизал мозг, введя его в
оцепенение, разрушая его железный контроль.
Наконец, он полез в карман и достал перочинный нож. С большим трудом
он открыл нож - тело было словно парализовано и плохо слушалось. Он долго
пилил ножом веревку, пока остатки волокон не порвались, и упал с высоты
нескольких футов на лестничные ступеньки. Еще не поднявшись, он
почувствовал, что сломана шея. Он ощущал края переломанных позвонков.
Голова застыла под острым углом к туловищу, и он видел все вверх
тормашками.
Пил потащился по лестнице, смутно сознавая, что все слишком ужасно,
чтобы можно было понять до конца. Он не пытался хладнокровно оценить
происходящее. Не было ни дополнительных фактов, ни логики. Он поднялся по
лестнице и бросился через спальню Сидры к ванной, где иногда они мылись
вдвоем. Он долго шарился в медицинском шкафчике, пока не достал бритву:
шесть дюймов острейший закаленной стали. Дрожащей рукой он чиркнул лезвием
себе по горлу...
Мгновенно он захлебнулся фонтаном крови, перехватило дыхание. Он
сложился пополам от боли, рефлекторно кашляя, дыхание со свистом
вырывалось из разреза в гортани. Пил скорчился на кафельном полу, кровь
била фонтаном при каждом ударе сердца и залила его всего. Однако, он
лежал, трижды убитый, и не терял сознания. Жизнь вцепилась в него с той же
неослабевающей силой, с какой он прежде цеплялся за жизнь.
Наконец, он с трудом поднялся, не осмеливаясь взглянуть на себя в
зеркало. Кровь, что еще оставалась в нем, начала свертываться. И в то же
время, он мог дышать. Тяжело дыша, весь покалеченный, Пил проковылял в
спальню, пошарил в тумбочке Сидры и достал револьвер. Со всей оставшейся
силой он прижал его дуло к груди и трижды выстрелил в сердце. Пули
отшвырнули его к стене с ужасными дырами в груди, сердце перестало биться,
но он все еще жил.
Это тело, обрывочно подумал он, жизнь цепляется за тело. До тех пор,
пока тело - простая раковина - будет достаточным, чтобы содержать искру...
До тех пор жизнь не уйдет. Она владеет мной, эта жизнь. Но есть ответ... Я
еще в достаточной степени инженер, чтобы найти решение...
Полное разрушение. Разбить тело на части... на куски - тысячи,
миллионы кусочков, - и оно перестанет быть чашей, содержащей его такую
упорную жизнь. Взрыв. Да! В доме никого нет. В доме ничего нет, кроме
инженерной смекалки. Да! Тогда как, с помощью чего? Он совершенно обезумел
и пришедшая ему идея тоже была безумной.
Он проковылял в свой кабинет и достал из ящика стола колоду моющихся
игральных карт. Он долго резал их ножницами на крохотные кусочки, пока не
нарезал полную чашку. Потом снял с камина подставку для дров и с трудом
разломал ее. Ее прутья были полыми. Он набил медный прут кусочками карт,
утрамбовал их. Когда прут был забит, положил в верхний конец три спички и
плотно закупорил его.
На столе была спиртовка, которую он использовал для варки кофе. Пил
зажег ее и поместил прут в пламя. Затем пододвинул стул и сгорбился перед
нагревающейся бомбой. Нитроцеллюлоза - мощное взрывчатое вещество, когда
загорается под давлением. Это лишь вопрос времени, подумал он, когда медь
в свирепом взрыве разнесет его по комнате, разорвет на куски в
благословенной смерти. Пил скулил от муки нетерпения. из разрезанного
горла снова потекла кровавая пена. Кровь на одежде заскорузла.
Слишком медленно нагревается бомба.
Слишком медленно тянутся минуты.
Слишком быстро усиливается нетерпение.
Пил дрожал и скулил, а когда протянул руку, чтобы сунуть бомбу
подальше в огонь, его пальцы не почувствовали тепла. Он видел обоженное
красное мясо, но ничего не чувствовал. Вся боль сосредоточилась внутри - и
ничего не осталось снаружи.
От боли шумело в ушах, но даже сквозь шум он услышал на лестнице
шаги. Они звучали все громче и ближе. Пил скорчился и с помутневшим
сознанием стал молиться, чтобы это шагала Смерть, явившаяся за ним. Шаги
раздались на площадке и двинулись к кабинету. Послышался слабый скрип,
когда открылась дверь. Пила бросало то в жар, то в холод в лихорадке
безумия. Он отказывался повернуться.
- Ну, Боб, что все это значит? - послышался раздраженный голос.
Он не мог ни обернуться, ни ответить.
- Боб! - хрипло воскликнул голос. - Не делай глупостей!
Он смутно подумал, что когда-то уже слышал этот голос. Снова
раздались шаги и рядом с ним возникла фигура. Он поднял бескровные глаза.
Это была леди Саттон, все еще одетая в вечернее платье с блестками.
- Боже мой! - Ее маленькие глазки замигали в мясистых амбразурах. -
Ты что, собираешься превратить себя в месиво?
- Гу... вау-у... - Искаженные слова со свистом вырывались вместе с
дыханием из разрезанного горла. - Х-хочу... пов... в... с-ся...
- Появиться? - рассмеялась леди Саттон. - Неплохая идея.
- У-у-уме-реть... - просвистел Пил.
- Что ты собираешься делать? - настойчиво спросила леди Саттон. - А,
понятно, Боб. Хочешь разнести себя на кусочки, да?
Его губы беззвучно шевелились.
- Послушай, - сказала леди Саттон, - брось эти глупости. - Она
потянулась вытащить бомбу из огня. Пил попытался оттолкнуть ее руки. Она
была сильная для привидения, но он все же оттолкнул ее.
- Да-ай... м-мне-е... - прошипел он.
- Прекрати, Боб! - приказала леди Саттон. - Я никогда не желала тебе
столько мучений.
Он ударил ее, когда она снова попыталась подойти к бомбе. Но она была
слишком сильной для него. Тогда он схватил спиртовку обеими руками, чтобы
ускорить свое спасение.
- Боб! - закричала леди Саттон. - Ты проклятый дурак!..
Раздался взрыв. Он ударил в лицо Пилу ослепительным светом и
оглушительным ревом. Весь кабинет затрясся, часть стены рухнула. С полок
дождем посыпались тяжелые тома. Пыль и дым плотным облаком наполнили
помещение.
Когда облако осело, леди Саттон по-прежнему стояла возле того места,
где только что находился стол. Впервые за много лет - возможно, за много
вечностей - на ее лице появилась печаль. Она долго стояла в молчании,
наконец, пожала плечами и заговорила тем же спокойным голосом, каким
разговаривало Существо с пятерыми в убежище.
- Неужели ты не понял, Боб, что не можешь убить себя? Смерть приходит
только раз, а ты и так уже мертв. Ты был мертв все эти дни. Как ты мог не
понять этого? Возможно, тут виновата личность, о которой твердил Брафф...
Возможно... Все вы были мертвы, когда пришли в убежище вечером в четверг.
Ты должен был понять это, когда увидел свой разбомбленный дом. Это
случилось днем в четверг во время большого налета.
Она подняла руки и начала срывать с себя платье. В мертвой тишине
хрустели и позвякивали блестки. Они мерцали, когда платье спадало с тела,
открывая... ничего. Пустоту.
- Я наслаждалась этими маленькими убийствами, - сказала она. -
Забавно было наблюдать, как мертвец пытается убить себя. Вот почему я не
остановила тебя сразу.
Она сбросила туфли и чулки. Теперь не было ничего, кроме рук, плеч и
тяжелой головы леди Саттон. Ее лицо все еще было немного печальным.
- Но ваша нелепая попытка убить меня показала, кто я такая. Конечно,
никто из вас этого не знал. Пьеска была тем более восхитительной, Боб,
потому что я и есть Астарот.
Внезапно голова и руки подпрыгнули в воздухе и упали рядом со
сброшенным платьем. Голос продолжал звучать из дымного пространства,
бестелесный, но затем пыль заклубилась смерчиком, обрисовывая фигуру,
просто контуры, однако, и они были ужасны.
- Да, - продолжал спокойный голос, - я Астарот, старый, как мир,
старый, как сама вечность. Вот почему я сыграл с вами эту маленькую шутку.
Мне захотелось немного поразвлечься. Ваши крики и слезы послужили новизной
и развлечением после вечного оборудования адов для проклятых, потому что
нет худшего ада, чем ад скуки.
Голос замолчал, и тысячи кусочков Роберта Пила услышали и поняли его.
Тысячи кусочков, и каждый продолжал мучиться искрой жизни, и каждый слышал
голос Астарота и все понимал.
- О жизни я не знаю ничего, - тихо сказал Астарот. - Зато все знаю о
смерти - о смерти и правосудии. Я знаю, что каждое живое существо создает
свой собственный вечный ад. Ты сам сделал то, чем стал теперь. Послушайте
все вы, прежде чем я уйду. Если кто-нибудь сможет отрицать это, если
кто-нибудь сможет оспорить это, если кто-нибудь сможет найти недостатки в
правосудии Астарота - говорите!
Через все расстояния прошло эхо голоса, и ответа не последовало.
Тысячи мучившихся кусочков Роберта Пила слышали и не ответили.
Феона Дубидат услышала и не ответила из диких объятий бога-любовника.
Вопрошающий, сомневающийся Кристиан Брафф услышал в аду и не ответил.
Не ответила ни Сидра Пил, ни зеркальное отражение ее страсти.
Все проклятые за всю вечность в бесчисленных, созданных ими самими
адах услышали, поняли и не ответили.
На правосудие Астарота не существует ответа.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10