тщеславно, высокомерно и просто по-детски. Но она скорее сгорит на костре, чем предаст. У Жанны д'Арк не было такой силы духа, как у нее.
Между нами тремя установилось натянутое перемирие. Я держался в сторонке, спал в один глаз, и старался не засыпать, прежде чем не захрапят они. Кинжал я всегда держал под рукой. Со времени их появления в камере я не мылся, чтобы не подставиться под удар. Тощий просто не обращал на меня внимания. Толстяк вел себя почти по-дружески и всячески показывал, что не боится жалкого оружия, хотя, по-моему, только притворялся, что не боится. Во всяком случае, мне так показалось во время конфликта, возникшего во время кормежки.
Сверху сбросили три банки. Одну подобрал Тощий, вторую – Толстяк. Когда я осторожно, кругами, приблизился, чтобы взять третью, он схватил и ее.
– Отдай ее мне, пожалуйста, – сказал я.
– С чего ты взял, что она твоя, сынок? – усмехнулся Толстяк.
– Три банки, трое людей.
– И что с того? У меня сегодня аппетит, видишь ли, разыгрался, так что вряд ли смогу с тобой поделиться.
– У меня тоже. Так что не валяй дурака.
– Ммм... – казалось, он обдумывает мои слова. – Знаешь что? Пожалуй, я тебе ее продам.
Я заколебался. До какой-то степени его позиция казалась логичной. В самом деле, не мог же Черволицый зайти в магазин Лунной базы и купить консервы; по всей вероятности. Толстяк и его партнер покупали их на свои. И почему бы мне не подписать долговое обязательство хоть по сотне, а то и по тысяче долларов за банку? Деньги больше ничего не значат, а его это ублажит.
Нет! Поддайся я сейчас, покажи ему, что поддаюсь, лишь бы только получить свой паек, и он сядет мне на тою. И кончится это тем, что я стану прислуживать ему и вилять хвостом, только бы поесть.
Я показал ему свой жестяной кинжал:
– Будем драться.
Кинув взгляд на мою руку, Толстяк улыбнулся во весь рот:
– Ну что ты, шуток не понимаешь? – и бросил мне банку. Больше споров по поводу еды не возникало.
Жили мы как «счастливая семья», которую любят показывать в бродячих зоопарках – лев в одной клетке с ягненком. Зрелище впечатляющее, только вот ягненка приходится все время заменять.
Толстяк любил поговорить, и я многое узнал от него, когда был способен отличить правду от вымысла. Звали его – по его словам – Жак де Барр де Вигни («Зови меня Джок»), а Тощего – Тимоти Джонсон. Однако сдавалось мне, что их настоящие имена можно узнать, только тщательно изучив полицейские объявления о розыске преступников. Джок всячески пытался показать, что знает все и вся, но вскоре я пришел к выводу, что ему ничего не известно ни о происхождении черволицых, ни об их дальнейших планах. Черволицый вряд ли стал бы вступать в беседы с «существами низшего порядка», он просто ездил на них, как мы на лошадях.
Очень охотно Джок рассказал мне следующее:
– Да, девку заманили мы. Урана на Луне и в помине нет, все эти басни о нем на сопляков рассчитаны, чтобы завлечь их туда. Так что времени мы впустую потратили изрядно, а есть-то человеку надо?
Я ничего не ответил, чтобы не перебить поток информации. Однако Тим буркнул:
– Заткнись.
– Да брось ты, Тим! Ты что, ФБР испугался? Думаешь, легавые тебя даже здесь достанут?
– Заткнись, тебе говорят.
– Сам заткнись. А мне поболтать охота. Дело было плевое, – продолжал Джон. – Эта соплюшка любопытна, как семь кошек. И он знал, что она прибывает на Луну, и знал, когда. – Джок задумался. – Он всегда все знает, на него очень много людей работает, и некоторые из них – большие шишки. Так что мне всего-то пришлось пошататься в Лунном городе и с ней познакомиться – это выпало на меня, потому что наш Тим никак не сошел бы за доброго дядю. Разговорился я с ней, угостил кока-колой. Наплел всякого такого о романтике лунной геологии. Потом вздохнул и пожалел, что не могу показать ей наш с партнером шурф.
Тут-то она и клюнула. Когда ее тургруппа посещала станцию Томба, она удрала через шлюз – эту часть она сама и разработала. Хитрюга, скажу я тебе! А нам только и оставалось, что поджидать ее в условленном месте, даже руки скручивать не пришлось, пока она не забеспокоилась, что едем мы к нашей шахте намного дальше, чем предполагалось. – Джок усмехнулся. – Для своего веса дерется она здорово. Изрядно меня поцарапала.
Да, на Крошку это похоже – уверенная в себе, не боясь никого, она не могла пройти мимо каких бы то ни было новых «познавательных» впечатлений.
– Но ему вовсе не эта сопля была нужна, – продолжал Джок. – Он хотел заполучить ее отца. Задумал заманить его на Луну, но ничего не вышло. – Джок кисло усмехнулся. – Туго нам доставалось, когда у него не получалось так, как он хотел. Но пришлось ему удовлетвориться девчонкой. Это Тим ему подсказал, что ею можно воспользоваться как заложницей.
Тим выдавил словечко, которое я воспринял как общее отрицание. Джок задрал брови:
– Нет, ты послушай только! Ну и манеры!
Мне, наверное, следовало промолчать, поскольку я добивался фактов, а не рассуждений, но я страдаю тем же недостатком, что и Крошка: если я чего не понимаю, то чувствую непреодолимый зуд добраться до сути. Я не мог (и до сих пор не могу) понять, что движет Джеком.
– Зачем ты это сделал, Джок?
– Что?
– Послушай, ведь ты же человек. (По крайней мере, выглядел он по-человечески). И, как ты сам выразился, мы, люди, должны держаться заодно. Как же ты мог заманить для него в ловушку маленькую девочку?
– Ты что, парень, псих?
– Думаю, что нет.
– А говоришь как псих. Попробуй-ка ему воспротивиться, я на тебя погляжу. – Я понял, о чем он: возражать Черволицему, все равно, что кролику плюнуть в глаз удаву; это я и сам усвоил. А Джок продолжал:– Ты должен понять чужую точку зрения. Я всегда говорил – «живи и давай жить другим». Он нас схватил, когда мы искали минералы, и после этого выбора у нас уже не было. Это все равно, что упираться против властей – шансов никаких. Так что мы пошли на сделку: мы на него работаем, а он нам платит ураном.
Слабый намек на сочувствие, который у меня к нему появился было, немедленно испарился. Меня чуть не стошнило.
– И вам платили?
– Ну, скажем, записывали нам на счет.
– Неважную вы заключили сделку, – сказал я, обводя взглядом камеру.
– Может быть, может быть, – скорчил физиономию Джок. – Но, малый, будь благоразумен! С неизбежным всегда приходится мириться. Эти ребята захватят Землю – у них все для этого есть. Сам ведь видел. А человек, он ведь должен понимать, откуда ветер дует. Меня, знаешь, одна история много чему научила, когда я еще был в твоем возрасте. Жили мы себе в своем городке тихо, жили не тужили, но хозяин у нас стал староват и начал отпускать вожжи... ну тут-то ребята из Сент-Луиса и начали прибирать нашу территорию к рукам. Такая пошла катавасия, ничего не поймешь. Человеку, понимаешь, надо знать, какой стороны держаться, чтобы не проснуться в деревянном пиджаке... Ну, те, которые быстро смекнули, что к чему, приспособились, а остальные... нечего плыть против течения; без толку это все, ясно?
Понять его логику было нетрудно, особенно с точки зрения «живой гниды». Но от самого главного он увильнул.
– И все же, Джок, как же ты мог поступить так с маленькой девочкой?
– Да я же тебе битый час объясняю, что выхода не было.
– Нет, был. При всем том, что отказаться, когда он приказывает, просто невозможно, у тебя ведь была возможность бежать.
– Куда?
– Он же тебя послал за ней в Лунный город, ты сам говорил. И у тебя ведь был неиспользованный обратный билет на Землю – я знаю правила. Тебе всего-то было нужно затаиться и с первым же кораблем махнуть на Землю, а не заниматься его грязными делами.
– Но...
Я перебил его:
– Допускаю, что ты не мог укрыться в лунной пустыне, допускаю, что не чувствовал бы себя в безопасности даже на станции Томба. Но у тебя был шанс удрать, когда он послал тебя в Лунный город. Ты должен был воспользоваться им, а не заманивать маленькую девочку в лапы пучеглазого чудовища.
Он выглядел обескураженно, но ответил живо:
– Ты нравиться мне. Кип! Ты хороший парень. Но не умный. Без понятия ты.
– Нет, почему же, я все понимаю.
– Нет, не понимаешь. – Он наклонился ко мне, хотел положить мне руку на колено, я отпрянул. Он продолжал:– Есть еще одно обстоятельство, о котором я тебе не сказал... боялся, что ты примешь меня за зомби или что-то в этом роде. Они нам операцию сделали.
– Какую операцию?
– Такую. Вделали нам в головы бомбы с дистанционным управлением, как на ракетах. Попробуй только ослушаться... Он нажмет кнопку, – и б-бах! Мозги весь потолок залеплют. – Он ощупал пальцами шею у затылка. – Видишь здесь шрам? Волосы у меня уже отросли, но если приглядеться, то шрам еще виден, так навсегда и останется. Хочешь поглядеть?
Я уж было склонился посмотреть и вполне поверил бы (за последнее время пришлось поверить и в более невероятные вещи), – но Тим все поставил на место одним взрывным словечком.
Джок дернулся, потом взял себя в руки и сказал:
– Да не обращай ты на него внимания.
Я пожал плечами и отошел. Джок в тот день больше со мной не заговаривал, что меня вполне устраивало.
На следующее «утро» я проснулся от того, что Джок тряс меня за плечо.
– Проснись, Кип, проснись!
Я на ощупь потянулся за своим игрушечным кинжалом.
– Здесь он, у стены, – сказал Джок, – но только теперь он тебе не поможет.
Я схватил кинжал.
– Почему же? А где Тим?
– Ты что, никак не проснешься?
– То есть?
– Все проспал, значит? Ничего не видел? Я тебя потому и разбудил, что страшно; поговорить с живой душой хочется.
– Что я проспал? И где Тим?
Дрожащий Джок весь покрылся потом.
– Они парализовали нас голубым светом, вот что! И забрали Тима. – Его передернуло. – Хорошо, что его. Я ведь думал... ну, ты понимаешь, ты же заметил... я немножко толстый... а они любят жир.
– О чем ты? Что они с ним сделали?
– Бедный старина Тим. Были, конечно, у него свои недостатки – у кого их нет? – но... Из него, должно быть, уже суп сварили, вот что! – Его опять передернуло. – Суп они тоже любят – с костями и все такое.
– Не верю. Ты просто пытаешься запугать меня.
– Не веришь? – Он смерил меня взглядом с головы до ног. – Тебя, наверное, потащат следующим. Если ты хоть что-нибудь соображаешь, сынок, возьми лучше свою пилку для ногтей и вскрой себе вены. Так будет лучше.
– А сам-то ты что же? – спросил я. – Хочешь, одолжу?
– У меня духу не хватит, – ответил Джок, дрожа.
Я не знаю, что стало с Тимом. Я не знаю, ели черволицые людей или нет. (И «людоедами» их не назовешь – может, мы для них все равно что бараны). Но я даже не особенно испугался, потому что все предохранители в моих «цепях» страха давно уже полетели. Мне было безразлично, что случится с моим телом после того, как я сведу с ним счеты. Но у Джока эти мысли вызывали безотчетный ужас. Не думаю, чтобы он был трусом – трус вряд ли займется изыскательством на Луне. Но он трясся оттого, что всерьез верил своим догадкам. Он сбивчиво дал понять, что оснований верить им у него больше, чем я мог предполагать. По его словам, он летал на Плутон и раньше, и остальные люди, которых в тот раз доставили сюда кого добром, кого силой, обратно на Луну не вернулись.
Когда настало время есть, нам сбросили две банки, но Джок сказал, что не испытывает аппетита и предложил мне свою банку. Той «ночью» он все сидел и пытался бороться со сном.
Проснулся я как после кошмарного сна, в котором, бывает, не можешь шевельнуться. Но это был не сон – незадолго до пробуждения меня облучили синим светом.
Джок исчез.
Больше я никогда не видел ни того, ни другого. Отчасти мне их даже не хватало... По крайней мере – Джока. Стало, конечно, намного легче – не надо было все время быть начеку, и я мог позволить себе роскошь вымыться. Но очень надоело мерить клетку шагами одному.
Никаких иллюзий касательно этих двух типов я не испытывал. Наверное, нашлось бы больше трех миллиардов человек, с которыми делить заключение было бы много приятнее, чем с ними. Но, какие-никакие, они были люди. Тим казался опасно холодным, как нож гильотины. Но у Джона сохранились какие-то туманные представления о зле и добре, – иначе он не стал бы пытаться найти оправдание своим поступкам. Можно предположить, что он просто был безволен.
Но я вовсе не считаю, что понять – значит простить. Если встать на эту точку зрения, дойдешь до того, что начнешь распускать слюни над судьбой убийц, насильников и похитителей детей, забывая при этом об их жертвах. А это неправильно. Жалость у меня может вызвать судьба Крошки и других, попавших в ее положение, но никак не судьба тех преступников, чьими жертвами они становятся. Мне не хватало болтовни Джока, но существуй возможность топить подобных ему людей сразу же после рождения, я делал бы это собственными руками. А о Тиме и говорить нечего.
И если они попали в суп вурдалакам, мне, ей-богу, совсем их не жалко, даже если завтра меня ожидает та же судьба. Пожалуй, суп – это лучшее, что может из них выйти.
Глава 8
Мои бесплодные размышления прервал взрыв – резкий треск, похожий на удар бича, громовой раскат, а затем шипение, свидетельствующее о понижении давления.
– Какого черта! – вырвалось у меня. Затем я добавил:– Надеюсь, вахтенный знает свое дело, в противном случае нам всем конец.
На Плутоне, насколько я знал, кислорода нет. Во всяком случае, так утверждали астрономы, а я не испытывал желания проверять их утверждения на собственной шкуре. Уж не бомбят ли нас? Вот было бы здорово. Или это землетрясение?
Мысль о землетрясении – предположение отнюдь не праздное. Та статья в «Сайентифик Америкен» – о «лете» на Плутоне – предсказывала «острые изостатические колебания» по мере повышения температуры. В переводе на нормальный человеческий язык эта изящная фраза означает: «Держись за шляпы, крыта падает!»
После того, как я однажды попал в землетрясение близ Санта-Барбары, я на всю жизнь усвоил прописную истину, с которой калифорнийцы рождаются, а все остальные запоминают после первого урока: когда земля трясется, беги наружу!
Минуты две я проверял, набралось ли у меня достаточно адреналина, чтобы прыгнуть на восемнадцать футов вместо двенадцати. Оказалось, что нет. Но я продолжал заниматься этим еще полчаса, потому что больше делать было нечего, кроме как грызть ногти.
И тут я услышал свое имя:
– Кип! Кип, где ты?
– Крошка, – завопил я. – Сюда! Сюда!
Целую вечность длиной в три удара сердца стояла тишина.
– Кип?
– Да здесь я, внизу!
– Кип? Ты здесь, в этой яме?
– Да! Да! Ты что, не видишь меня? – Ее голова показалась в проеме потолка.
– Теперь вижу. Ой, Кип, как я рада!
– Так чего ж ты плачешь тогда? Я тоже рад.
– Я не плачу, – всхлипывала она. – Кип... Кип...
– Ты можешь вытащить меня отсюда?
Она осмотрела отверстие и сказала:
– Оставайся, где стоишь.
– Эй, не уходи! – Но она уже ушла.
Прошло две минуты, но мне они показались неделями. Наконец она вернулась с нейлоновой веревкой. Умница!
– Хватайся! – крикнула Крошка.
– Погоди секунду. Как она закреплена?
– Я тебя вытащу.
– Нет, не вытащишь. Наоборот, мы окажемся в этой дыре оба. Найди что-нибудь, за что можно ее зацепить.
– Я подниму тебя.
– Крепи веревку, тебе говорят! Живо!
Она снова исчезла, оставив конец веревки у меня в руках. Вскоре я услышал издалека:
– Готово!
– Проверка! – завопил я в ответ и повис на веревке всем телом. Она держала. – Лезу! – завопил я снова, что было мочи и выскочил наверх вместе с "у".
Крошка бросилась ко мне, одной рукой обняла меня за плечи, сжимая при этом другой мадам Помпадур. Я стиснул ее в объятиях. Она стала еще меньше и тощее, чем раньше.
– О, Кип, было так ужасно!
Я потрепал ее по худеньким лопаткам.
– Знаю, знаю. Что будем делать? Где...
Я хотел спросить, где черволицые, но Крошка разразилась слезами.
– Кип, наверное, она погибла!
– Кто она? – спросил я, ничего не понимая, потому что содержимое моей головы превратилось в кашу.
Крошка казалась не менее изумленной, чем я.
– Как кто? Материня!
– Вот оно что! – На меня вдруг нахлынула печаль. – Ты точно знаешь? Она ведь говорила со мной до самой последней минуты, а я жив.
– Что ты несеть... А, да нет. Кип, я не про прошлый раз. Я про сейчас.
– Сейчас? Так она была здесь?
– Здесь, конечно, где же еще?
Вопрос, прямо скажем, неумный, учитывая масштабы Вселенной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Между нами тремя установилось натянутое перемирие. Я держался в сторонке, спал в один глаз, и старался не засыпать, прежде чем не захрапят они. Кинжал я всегда держал под рукой. Со времени их появления в камере я не мылся, чтобы не подставиться под удар. Тощий просто не обращал на меня внимания. Толстяк вел себя почти по-дружески и всячески показывал, что не боится жалкого оружия, хотя, по-моему, только притворялся, что не боится. Во всяком случае, мне так показалось во время конфликта, возникшего во время кормежки.
Сверху сбросили три банки. Одну подобрал Тощий, вторую – Толстяк. Когда я осторожно, кругами, приблизился, чтобы взять третью, он схватил и ее.
– Отдай ее мне, пожалуйста, – сказал я.
– С чего ты взял, что она твоя, сынок? – усмехнулся Толстяк.
– Три банки, трое людей.
– И что с того? У меня сегодня аппетит, видишь ли, разыгрался, так что вряд ли смогу с тобой поделиться.
– У меня тоже. Так что не валяй дурака.
– Ммм... – казалось, он обдумывает мои слова. – Знаешь что? Пожалуй, я тебе ее продам.
Я заколебался. До какой-то степени его позиция казалась логичной. В самом деле, не мог же Черволицый зайти в магазин Лунной базы и купить консервы; по всей вероятности. Толстяк и его партнер покупали их на свои. И почему бы мне не подписать долговое обязательство хоть по сотне, а то и по тысяче долларов за банку? Деньги больше ничего не значат, а его это ублажит.
Нет! Поддайся я сейчас, покажи ему, что поддаюсь, лишь бы только получить свой паек, и он сядет мне на тою. И кончится это тем, что я стану прислуживать ему и вилять хвостом, только бы поесть.
Я показал ему свой жестяной кинжал:
– Будем драться.
Кинув взгляд на мою руку, Толстяк улыбнулся во весь рот:
– Ну что ты, шуток не понимаешь? – и бросил мне банку. Больше споров по поводу еды не возникало.
Жили мы как «счастливая семья», которую любят показывать в бродячих зоопарках – лев в одной клетке с ягненком. Зрелище впечатляющее, только вот ягненка приходится все время заменять.
Толстяк любил поговорить, и я многое узнал от него, когда был способен отличить правду от вымысла. Звали его – по его словам – Жак де Барр де Вигни («Зови меня Джок»), а Тощего – Тимоти Джонсон. Однако сдавалось мне, что их настоящие имена можно узнать, только тщательно изучив полицейские объявления о розыске преступников. Джок всячески пытался показать, что знает все и вся, но вскоре я пришел к выводу, что ему ничего не известно ни о происхождении черволицых, ни об их дальнейших планах. Черволицый вряд ли стал бы вступать в беседы с «существами низшего порядка», он просто ездил на них, как мы на лошадях.
Очень охотно Джок рассказал мне следующее:
– Да, девку заманили мы. Урана на Луне и в помине нет, все эти басни о нем на сопляков рассчитаны, чтобы завлечь их туда. Так что времени мы впустую потратили изрядно, а есть-то человеку надо?
Я ничего не ответил, чтобы не перебить поток информации. Однако Тим буркнул:
– Заткнись.
– Да брось ты, Тим! Ты что, ФБР испугался? Думаешь, легавые тебя даже здесь достанут?
– Заткнись, тебе говорят.
– Сам заткнись. А мне поболтать охота. Дело было плевое, – продолжал Джон. – Эта соплюшка любопытна, как семь кошек. И он знал, что она прибывает на Луну, и знал, когда. – Джок задумался. – Он всегда все знает, на него очень много людей работает, и некоторые из них – большие шишки. Так что мне всего-то пришлось пошататься в Лунном городе и с ней познакомиться – это выпало на меня, потому что наш Тим никак не сошел бы за доброго дядю. Разговорился я с ней, угостил кока-колой. Наплел всякого такого о романтике лунной геологии. Потом вздохнул и пожалел, что не могу показать ей наш с партнером шурф.
Тут-то она и клюнула. Когда ее тургруппа посещала станцию Томба, она удрала через шлюз – эту часть она сама и разработала. Хитрюга, скажу я тебе! А нам только и оставалось, что поджидать ее в условленном месте, даже руки скручивать не пришлось, пока она не забеспокоилась, что едем мы к нашей шахте намного дальше, чем предполагалось. – Джок усмехнулся. – Для своего веса дерется она здорово. Изрядно меня поцарапала.
Да, на Крошку это похоже – уверенная в себе, не боясь никого, она не могла пройти мимо каких бы то ни было новых «познавательных» впечатлений.
– Но ему вовсе не эта сопля была нужна, – продолжал Джок. – Он хотел заполучить ее отца. Задумал заманить его на Луну, но ничего не вышло. – Джок кисло усмехнулся. – Туго нам доставалось, когда у него не получалось так, как он хотел. Но пришлось ему удовлетвориться девчонкой. Это Тим ему подсказал, что ею можно воспользоваться как заложницей.
Тим выдавил словечко, которое я воспринял как общее отрицание. Джок задрал брови:
– Нет, ты послушай только! Ну и манеры!
Мне, наверное, следовало промолчать, поскольку я добивался фактов, а не рассуждений, но я страдаю тем же недостатком, что и Крошка: если я чего не понимаю, то чувствую непреодолимый зуд добраться до сути. Я не мог (и до сих пор не могу) понять, что движет Джеком.
– Зачем ты это сделал, Джок?
– Что?
– Послушай, ведь ты же человек. (По крайней мере, выглядел он по-человечески). И, как ты сам выразился, мы, люди, должны держаться заодно. Как же ты мог заманить для него в ловушку маленькую девочку?
– Ты что, парень, псих?
– Думаю, что нет.
– А говоришь как псих. Попробуй-ка ему воспротивиться, я на тебя погляжу. – Я понял, о чем он: возражать Черволицему, все равно, что кролику плюнуть в глаз удаву; это я и сам усвоил. А Джок продолжал:– Ты должен понять чужую точку зрения. Я всегда говорил – «живи и давай жить другим». Он нас схватил, когда мы искали минералы, и после этого выбора у нас уже не было. Это все равно, что упираться против властей – шансов никаких. Так что мы пошли на сделку: мы на него работаем, а он нам платит ураном.
Слабый намек на сочувствие, который у меня к нему появился было, немедленно испарился. Меня чуть не стошнило.
– И вам платили?
– Ну, скажем, записывали нам на счет.
– Неважную вы заключили сделку, – сказал я, обводя взглядом камеру.
– Может быть, может быть, – скорчил физиономию Джок. – Но, малый, будь благоразумен! С неизбежным всегда приходится мириться. Эти ребята захватят Землю – у них все для этого есть. Сам ведь видел. А человек, он ведь должен понимать, откуда ветер дует. Меня, знаешь, одна история много чему научила, когда я еще был в твоем возрасте. Жили мы себе в своем городке тихо, жили не тужили, но хозяин у нас стал староват и начал отпускать вожжи... ну тут-то ребята из Сент-Луиса и начали прибирать нашу территорию к рукам. Такая пошла катавасия, ничего не поймешь. Человеку, понимаешь, надо знать, какой стороны держаться, чтобы не проснуться в деревянном пиджаке... Ну, те, которые быстро смекнули, что к чему, приспособились, а остальные... нечего плыть против течения; без толку это все, ясно?
Понять его логику было нетрудно, особенно с точки зрения «живой гниды». Но от самого главного он увильнул.
– И все же, Джок, как же ты мог поступить так с маленькой девочкой?
– Да я же тебе битый час объясняю, что выхода не было.
– Нет, был. При всем том, что отказаться, когда он приказывает, просто невозможно, у тебя ведь была возможность бежать.
– Куда?
– Он же тебя послал за ней в Лунный город, ты сам говорил. И у тебя ведь был неиспользованный обратный билет на Землю – я знаю правила. Тебе всего-то было нужно затаиться и с первым же кораблем махнуть на Землю, а не заниматься его грязными делами.
– Но...
Я перебил его:
– Допускаю, что ты не мог укрыться в лунной пустыне, допускаю, что не чувствовал бы себя в безопасности даже на станции Томба. Но у тебя был шанс удрать, когда он послал тебя в Лунный город. Ты должен был воспользоваться им, а не заманивать маленькую девочку в лапы пучеглазого чудовища.
Он выглядел обескураженно, но ответил живо:
– Ты нравиться мне. Кип! Ты хороший парень. Но не умный. Без понятия ты.
– Нет, почему же, я все понимаю.
– Нет, не понимаешь. – Он наклонился ко мне, хотел положить мне руку на колено, я отпрянул. Он продолжал:– Есть еще одно обстоятельство, о котором я тебе не сказал... боялся, что ты примешь меня за зомби или что-то в этом роде. Они нам операцию сделали.
– Какую операцию?
– Такую. Вделали нам в головы бомбы с дистанционным управлением, как на ракетах. Попробуй только ослушаться... Он нажмет кнопку, – и б-бах! Мозги весь потолок залеплют. – Он ощупал пальцами шею у затылка. – Видишь здесь шрам? Волосы у меня уже отросли, но если приглядеться, то шрам еще виден, так навсегда и останется. Хочешь поглядеть?
Я уж было склонился посмотреть и вполне поверил бы (за последнее время пришлось поверить и в более невероятные вещи), – но Тим все поставил на место одним взрывным словечком.
Джок дернулся, потом взял себя в руки и сказал:
– Да не обращай ты на него внимания.
Я пожал плечами и отошел. Джок в тот день больше со мной не заговаривал, что меня вполне устраивало.
На следующее «утро» я проснулся от того, что Джок тряс меня за плечо.
– Проснись, Кип, проснись!
Я на ощупь потянулся за своим игрушечным кинжалом.
– Здесь он, у стены, – сказал Джок, – но только теперь он тебе не поможет.
Я схватил кинжал.
– Почему же? А где Тим?
– Ты что, никак не проснешься?
– То есть?
– Все проспал, значит? Ничего не видел? Я тебя потому и разбудил, что страшно; поговорить с живой душой хочется.
– Что я проспал? И где Тим?
Дрожащий Джок весь покрылся потом.
– Они парализовали нас голубым светом, вот что! И забрали Тима. – Его передернуло. – Хорошо, что его. Я ведь думал... ну, ты понимаешь, ты же заметил... я немножко толстый... а они любят жир.
– О чем ты? Что они с ним сделали?
– Бедный старина Тим. Были, конечно, у него свои недостатки – у кого их нет? – но... Из него, должно быть, уже суп сварили, вот что! – Его опять передернуло. – Суп они тоже любят – с костями и все такое.
– Не верю. Ты просто пытаешься запугать меня.
– Не веришь? – Он смерил меня взглядом с головы до ног. – Тебя, наверное, потащат следующим. Если ты хоть что-нибудь соображаешь, сынок, возьми лучше свою пилку для ногтей и вскрой себе вены. Так будет лучше.
– А сам-то ты что же? – спросил я. – Хочешь, одолжу?
– У меня духу не хватит, – ответил Джок, дрожа.
Я не знаю, что стало с Тимом. Я не знаю, ели черволицые людей или нет. (И «людоедами» их не назовешь – может, мы для них все равно что бараны). Но я даже не особенно испугался, потому что все предохранители в моих «цепях» страха давно уже полетели. Мне было безразлично, что случится с моим телом после того, как я сведу с ним счеты. Но у Джока эти мысли вызывали безотчетный ужас. Не думаю, чтобы он был трусом – трус вряд ли займется изыскательством на Луне. Но он трясся оттого, что всерьез верил своим догадкам. Он сбивчиво дал понять, что оснований верить им у него больше, чем я мог предполагать. По его словам, он летал на Плутон и раньше, и остальные люди, которых в тот раз доставили сюда кого добром, кого силой, обратно на Луну не вернулись.
Когда настало время есть, нам сбросили две банки, но Джок сказал, что не испытывает аппетита и предложил мне свою банку. Той «ночью» он все сидел и пытался бороться со сном.
Проснулся я как после кошмарного сна, в котором, бывает, не можешь шевельнуться. Но это был не сон – незадолго до пробуждения меня облучили синим светом.
Джок исчез.
Больше я никогда не видел ни того, ни другого. Отчасти мне их даже не хватало... По крайней мере – Джока. Стало, конечно, намного легче – не надо было все время быть начеку, и я мог позволить себе роскошь вымыться. Но очень надоело мерить клетку шагами одному.
Никаких иллюзий касательно этих двух типов я не испытывал. Наверное, нашлось бы больше трех миллиардов человек, с которыми делить заключение было бы много приятнее, чем с ними. Но, какие-никакие, они были люди. Тим казался опасно холодным, как нож гильотины. Но у Джона сохранились какие-то туманные представления о зле и добре, – иначе он не стал бы пытаться найти оправдание своим поступкам. Можно предположить, что он просто был безволен.
Но я вовсе не считаю, что понять – значит простить. Если встать на эту точку зрения, дойдешь до того, что начнешь распускать слюни над судьбой убийц, насильников и похитителей детей, забывая при этом об их жертвах. А это неправильно. Жалость у меня может вызвать судьба Крошки и других, попавших в ее положение, но никак не судьба тех преступников, чьими жертвами они становятся. Мне не хватало болтовни Джока, но существуй возможность топить подобных ему людей сразу же после рождения, я делал бы это собственными руками. А о Тиме и говорить нечего.
И если они попали в суп вурдалакам, мне, ей-богу, совсем их не жалко, даже если завтра меня ожидает та же судьба. Пожалуй, суп – это лучшее, что может из них выйти.
Глава 8
Мои бесплодные размышления прервал взрыв – резкий треск, похожий на удар бича, громовой раскат, а затем шипение, свидетельствующее о понижении давления.
– Какого черта! – вырвалось у меня. Затем я добавил:– Надеюсь, вахтенный знает свое дело, в противном случае нам всем конец.
На Плутоне, насколько я знал, кислорода нет. Во всяком случае, так утверждали астрономы, а я не испытывал желания проверять их утверждения на собственной шкуре. Уж не бомбят ли нас? Вот было бы здорово. Или это землетрясение?
Мысль о землетрясении – предположение отнюдь не праздное. Та статья в «Сайентифик Америкен» – о «лете» на Плутоне – предсказывала «острые изостатические колебания» по мере повышения температуры. В переводе на нормальный человеческий язык эта изящная фраза означает: «Держись за шляпы, крыта падает!»
После того, как я однажды попал в землетрясение близ Санта-Барбары, я на всю жизнь усвоил прописную истину, с которой калифорнийцы рождаются, а все остальные запоминают после первого урока: когда земля трясется, беги наружу!
Минуты две я проверял, набралось ли у меня достаточно адреналина, чтобы прыгнуть на восемнадцать футов вместо двенадцати. Оказалось, что нет. Но я продолжал заниматься этим еще полчаса, потому что больше делать было нечего, кроме как грызть ногти.
И тут я услышал свое имя:
– Кип! Кип, где ты?
– Крошка, – завопил я. – Сюда! Сюда!
Целую вечность длиной в три удара сердца стояла тишина.
– Кип?
– Да здесь я, внизу!
– Кип? Ты здесь, в этой яме?
– Да! Да! Ты что, не видишь меня? – Ее голова показалась в проеме потолка.
– Теперь вижу. Ой, Кип, как я рада!
– Так чего ж ты плачешь тогда? Я тоже рад.
– Я не плачу, – всхлипывала она. – Кип... Кип...
– Ты можешь вытащить меня отсюда?
Она осмотрела отверстие и сказала:
– Оставайся, где стоишь.
– Эй, не уходи! – Но она уже ушла.
Прошло две минуты, но мне они показались неделями. Наконец она вернулась с нейлоновой веревкой. Умница!
– Хватайся! – крикнула Крошка.
– Погоди секунду. Как она закреплена?
– Я тебя вытащу.
– Нет, не вытащишь. Наоборот, мы окажемся в этой дыре оба. Найди что-нибудь, за что можно ее зацепить.
– Я подниму тебя.
– Крепи веревку, тебе говорят! Живо!
Она снова исчезла, оставив конец веревки у меня в руках. Вскоре я услышал издалека:
– Готово!
– Проверка! – завопил я в ответ и повис на веревке всем телом. Она держала. – Лезу! – завопил я снова, что было мочи и выскочил наверх вместе с "у".
Крошка бросилась ко мне, одной рукой обняла меня за плечи, сжимая при этом другой мадам Помпадур. Я стиснул ее в объятиях. Она стала еще меньше и тощее, чем раньше.
– О, Кип, было так ужасно!
Я потрепал ее по худеньким лопаткам.
– Знаю, знаю. Что будем делать? Где...
Я хотел спросить, где черволицые, но Крошка разразилась слезами.
– Кип, наверное, она погибла!
– Кто она? – спросил я, ничего не понимая, потому что содержимое моей головы превратилось в кашу.
Крошка казалась не менее изумленной, чем я.
– Как кто? Материня!
– Вот оно что! – На меня вдруг нахлынула печаль. – Ты точно знаешь? Она ведь говорила со мной до самой последней минуты, а я жив.
– Что ты несеть... А, да нет. Кип, я не про прошлый раз. Я про сейчас.
– Сейчас? Так она была здесь?
– Здесь, конечно, где же еще?
Вопрос, прямо скажем, неумный, учитывая масштабы Вселенной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27