той вечной пылающей Животворной Силой, действие которой ты видел недавно, Силой, мне подвластной, которая может укрепить здоровье людей либо даже изменить свойства металлов и в то же время по моему слову может уничтожить город или низвергнуть эту Гору.
Но посмотри, Холли устал уже удивляться и нуждается в отдыхе. О Холли, ты рожден хулителем всего совершаемого, но не свершителем. Я знаю это племя: еще в мои дни в александрийских общинах не прекращались их бесконечные препирательства; их позабытый прах давно уже разнесен ветрами. Холли, я говорю тебе, что по временам творцам и вершителям не до мелких сомнений и всяких придирок. Но не бойся, старый друг, и не таи на меня обиды. Твое сердце – и так чистое золото, зачем же мне золотить твои кости?
Я поблагодарил Айшу за ее добрые слова и отправился спать, размышляя, что же выражает ее истинные чувства: эта доброта или гнев, либо и то и другое – притворство. И еще я размышлял, почему у нее такая нелюбовь к александрийским критикам – хулителям, как она их называет. Может быть, она сочинила какую-нибудь поэму или основала новую школу философии, а они разнесли ее в пух и прах? Вполне возможно, но только если бы Айша и в самом деле писала стихи, я уверен, что они жили бы так же долго, как и стихи Сапфо.
Утром я убедился, что – какие бы достоинства Айши ни вызывали сомнение – химик она, бесспорно, выдающийся, может быть, величайший из всех живших когда-либо на свете. Пока я одевался, в комнату ввалились тс самые жрецы, которых мы видели в лаборатории, они несли какую-то тяжелую штуку, прикрытую куском ткани, и по знаку Ороса положили ее на пол.
– Что это? – спросил я у Ороса.
– Дар, который в знак примирения посылает тебе Хесеа, – ответил он. – Я слышал, что вчера вечером ты посмел с ней поссориться.
Он сдернул ткань, и мы увидели большой сверкающий слиток, в моем и Лео присутствии помеченный Знаком Жизни: этот знак можно было видеть на его поверхности. Только теперь это было золото, а не железо; золото такое чистое и мягкое, что я мог бы ногтем нацарапать на нем свое имя. Тут же лежал и мой нож: лезвие его как было, так и осталось стальным, а вот рукоятка стала золотой.
Позднее Айша попросила меня показать нож и была не вполне удовлетворена результатами эксперимента. В лезвие на целый дюйм вплавились золотые полосы и пятна, и она опасалась, что сталь потеряла закалку и прочность, тогда как она намеривалась сделать золотой только рукоятку.
С тех пор я часто раздумывал, каким образом Айше удалось осуществить это чудо: из каких веществ составила она ту, сверкающую, подобно молнии, субстанцию, с помощью которой она изготовляла золото, раздумывал я и о том, есть ли у этой субстанции какая-либо связь с Животворным Огнем, пылающим в пещерах Кора. Я и по сей час не знаю ответа на этот вопрос, ибо он выше моего понимания.
Предполагаю только, что, готовясь к покорению земного шара, а для этого хватило бы одних ее алхимических познаний, она повелела, чтобы золото выплавлялось в пещере непрерывно.
Как бы там ни было, в течение нескольких дней, проведенных нами вместе, Айша больше не возвращалась к этой теме. Видимо, она добилась своей цели и успокоилась, или же, поглощенная другими, более неотложными делами, забыла об этом своем замысле, или на время отложила его осуществление. По необходимости мне приходится многое опускать в своем повествовании, но я пространно описываю этот странный случай и связанные с ним наши разговоры, ибо он произвел на меня сильнейшее впечатление, как поразительный пример власти Айши над тайными силами Природы: вскоре мы получили еще более устрашающее подтверждение этой власти.
Глава XXI. Пророчество Атене
На другой день после того, как мы стали свидетелями этого чуда – превращения железа в золото, в храме состоялась большая служба; ее целью, как мы поняли, было «освящение войны», на этой службе мы не присутствовали, но вечером, как обычно, собрались все втроем за ужином. Айша сидела в странно изменчивом настроении: то была мрачна и угрюма, то весело хохотала.
– Знаете ли вы, – сказала она, – что сегодня я была Оракулом: эти глупые горцы прислали своих шаманов, чтобы те узнали у Хесеа, как будет идти война, кто погибнет, а кто покроет свое имя славой. А я… я не могла сказать им, я строила предсказание так, чтобы каждый мог истолковать их по-своему. Как будет идти война – я хорошо знаю, потому что буду сама направлять ее ход, но читать будущее я не могу – как и ты, мой Холли, – к сожалению. Для меня и все прошлое и настоящее озарены светом, отражающимся от этой черной стены – будущего.
Она надолго задумалась, затем подняла глаза и с умоляющим видом сказала Лео:
– Очень тебя прошу: побудь эти несколько дней дома, можешь даже сходить на охоту. Я останусь с тобой, а командовать племенами в этой пустяковой стычке пошлю Холли и Ороса.
– Ни за что! – ответил Лео, дрожа от негодования; так возмутило его, человека храброго до безрассудства, предложение послать меня на войну, тогда как он будет прохлаждаться здесь в храме, к тому же, хотя в теории он осуждал кровопролитие, ему отнюдь не было чуждо упоение битвой.
– Нет, Айша, я не останусь. Не останусь, – повторил он. – А если ты отправишься без меня, я последую за тобой и все равно приму участие в войне.
– Тогда поедем вместе, – сказала она. – Пусть несчастье, если ему суждено случиться, падет на твою голову. Нет, нет, любимый, – на мою голову.
После этого, без каких бы то ни было видимых причин, она вдруг развеселилась, как девочка, не переставая смеялась и рассказывала множество историй из далекого прошлого – ни одной печальной или трагической. До чего же это было странно – сидеть и слушать, как она рассказывает о людях, чьи имена донесло до нас время, но чаще – о неизвестных, но знакомых ей, которые ступали по земле две тысячи лет назад. Все ее забавные истории об их любви и ненависти, об их силе и слабостях были приправлены перцем едкой насмешки, изображали, к каким комическим последствиям могут приводить человеческие устремления и надежды.
Но в конце концов она перешла на более серьезную личную тему. Заговорила о своих поисках истины, о том, как в этих поисках она изучала – и отвергала одну за другой – все существовавшие тогда религии, о том, как она проповедовала в Иерусалиме и как ее забросали камнями несогласные с ней богословы. И еще о том, как она вернулась в Аравию, а аравитяне отвергли ее реформаторство, и ей пришлось бежать в Египет, где при дворе тогдашнего фараона она встретилась со знаменитым магом, полушарлатаном, полупровидцем: у нее обнаружился дар, как мы сказали бы теперь, «ясновидения», а он так хорошо обучил ее своему искусству, что вскоре она его превзошла и заставила подчиниться ее воле.
Затем, как будто жалея о своей откровенности, Айша перевела разговор с Египта на пещеры Кора. Она поведала Лео о том, как он туда прибыл, – странник по имени Калликрат, преследуемый дикарями и сопровождаемый принцессой Аменартас, которую Айша, по-видимому, знала и ненавидела еще в Египте, – и как она приняла их. Да, она даже упомянула, как они все втроем ужинали перед отправлением к Источнику Жизни и о зловещем предсказании принцессы Аменартас об исходе их путешествия.
– Да, – сказала Айша, – была такая же тихая ночь, и ели мы такой же ужин, как и сейчас; Лео сидел рядом со мной, почти такой же, как и сейчас, только помоложе и без бороды. На твоем месте, Холли, была принцесса Аменартас, женщина очень красивая, даже красивее меня до омовения в Источнике, проницательная, хотя и менее ученая, чем я. Мы возненавидели друг друга с первого взгляда, а когда она увидела, как дорог ты мне стал, Лео, тогда ее возлюбленный, но не муж, ибо вы бежали слишком поспешно, чтобы успеть жениться, – ее ненависть разгорелась еще пуще. И она тоже знала, что соперничество между нами началось еще за много веков и поколений до той встречи, но никому из нас не суждено причинить вред другой, так как обе мы любили тебя и были грешны в равной степени; этот грех лежал тяжким бременем на наших душах.
«Я вижу, Калликрат, – сказала Аменартас, – как вино в твоем кубке превращается в кровь; алая кровь каплет и с твоего кинжала, дочь Яруба, – так она меня называла. – Это место, где мы находимся, – гробница, в ней спишь ты, Калликрат, а твоя убийца тщетно пытается согреть поцелуями твои охладелые уста».
– Предначертанное свершилось, – задумчиво добавила Айша, – Я убила тебя близ Источника Жизни, – да, убила тебя в приступе безумия, потому что ты не хотел понять происшедшей со мной перемены и не хотел замечать моей красоты, как летучая мышь не видит ослепительного сверкания огня; ты отворачивался и прятал лицо в ее темных косах… Это опять ты, Орос? Неужто ты не можешь оставить меня в покое хоть на час?
– О Хес! Послание от Хании Атене, – кланяясь, настаивал жрец.
– Вскрой его и прочти, – беспечно бросила Айша. – Может быть, она раскаивается в своем безрассудстве и припадет к моим ногам с повинной?
Орос прочитал:
Хесеа, из горной Общины, здесь на земле называемой Айшей, а в Доме Небес, откуда ей позволено было явиться, Падшей Звездой .
– Неплохо звучащее имя, – перебила Айша. – Но Атене следовало бы знать, что падшие звезды вновь возносятся ввысь – даже из подземного мира. Продолжай, Орос.
Приветствую тебя, Айша! Ты очень стара, за долгие столетия обрела много мудрости и знаний, умеешь представляться прекрасной глазам людей, которых ты ослепляешь своим искусством. Но у тебя нет одной способности, имеющейся у меня, а именно – дара предвидеть еще не случившееся. Знай же, о Айша, что я и мой дядя, великий провидец, тщательно изучили небесные письмена, чтобы узнать, каков будет исход войны.
Письмена предвещают: мне – смерть, чему я заранее рада. Тебе – попадание копья, брошенного твоей собственной рукой, стране же Калун – кровопролитие и разорение, и ты их виновница.
Атене
Хания Калуна
Айша слушала молча; губы ее не дрожали, щеки не побледнели. Она гордо молвила Оросу:
– Скажи гонцу Атене, что я получила ее послание, ответ будет ей дан очень скоро – когда мы увидимся в ее дворце. Иди, жрец, и больше меня не тревожь.
После ухода Ороса она повернулась к нам и сказала:
– То, что я рассказывала о временах минувших, перекликается и с временами нынешними. Тогда Аменартас предрекала недоброе, и сейчас она предрекает недоброе; Аменартас и Атене – одна и та же женщина. Ну что ж, пусть копье поражает меня, в конце концов я одержу победу. Можно, конечно, предположить, что Атене хочет запугать меня искусной ложью, но, даже если ее пророчество верно, у нас нет повода отчаиваться, ибо никто не может избежать предначертаний судьбы и никогда не расторгнется наш союз, созданный самой вселенной, нашей Праматерью.
Она помолчала, потом излила на нас неожиданный поток поэтических мыслей и образов:
– Говорю тебе, Лео: из хаотического переплетения наших жизней и смертей еще родится порядок. Через прорези в маске Жестокости сияют ласковые глаза Милосердия; беды, которые мы несправедливо терпим в этом жестоком и уродливом мире, – всего лишь нестерпимо яркие, обжигающие искры, сыплющиеся от меча вечной, совершенной Справедливости, призванной бороться со злом. Муки и страдания, которые мы испытываем, всего лишь звенья золотой цепи, втягивающей наш корабль в гавань отдохновения; это крутые, трудно преодолеваемые ступени лестницы, ведущей во дворец Радости. Прочь опасения – да свершится то, что предначертано. Ибо, говорю я, мы крылатые семена, которые ветры судьбы и перемен отнесут в тот сад, где им суждено прорасти, а потом и расцвести, наполняя тамошний благословенный воздух бессмертным ароматом.
А теперь оставь меня, Лео, пойди поспи: завтра на рассвете мы выезжаем.
Был уже полдень, когда мы присоединились к армии горных племен, свирепых, дикого вида людей. За высланными вперед разведчиками ехал большой отряд всадников на поджарых конях, справа, слева и сзади шли полки пеших воинов под начальством их вождей.
Айша ехала в самом центре конного отряда на необыкновенно быстрой и стройной кобыле; лицо она закрыла, не желая, чтобы его видели эти дикари. С ней были Лео и я: Лео на черном коне Хана, я на другом таком же, только более тяжелом. Нас охраняли жрецы и полк отборных воинов, среди них были и охотники, спасенные Лео от разгневанной Айши и очень к нему привязанные.
Мы все были в бодром настроении: в свежем осеннем воздухе, под яркими лучами солнца все страхи и недобрые предчувствия, которые преследовали нас в мрачных, освещаемых пылающим газом пещерах, быстро улетучились. А мерный топот тысяч вооруженных воинов и предвкушение предстоящей битвы приятно щекотали наши нервы.
Уже давно не видел я Лео таким энергичным и счастливым. В последнее время – вероятно, по причинам, о которых я уже говорил, – он исхудал, побледнел, но сейчас его щеки раскраснелись, а глаза горели ярким огнем. Радостной казалось и Айша, настроения этой странной женщины изменчивы, как сама Природа, и разнообразятся, как пейзажи в зависимости от освещения. Она была то сияющим полуднем, то темной ночью, то утренней зарей, то сумеречным вечером; будто облачка по летнему небу, проносились тени мыслей в голубых глубинах ее глаз, а ее прекрасное лицо менялось и мерцало, точно потревоженная вода под лучистыми звездами.
– Слишком долго, – воскликнула она, – слишком долго была я затворена в мрачных недрах Горы, среди немых, дикарей и жрецов с их печальными песнопениями; и как же рада я вновь видеть этот мир! Как прекрасны снега над нами, и бурные склоны внизу, и широкие равнины вдали, убегающие к пограничным холмам! Как великолепно сияющее солнце, вечное, как и я; как сладостен прохладный горный воздух!
Поверь мне, Лео, более двадцати веков не садилась я на лошадь и, как видишь, не утратила навыков верховой езды, хотя эта кобыла не идет ни в какое сравнение с теми арабскими жеребцами, на которых я скакала по бескрайним пустыням Аравии. О, я помню, как бок о бок с отцом мчалась на битву с грабителями-бедуинами и как я вонзила копье в их вождя и он, еще живой, умолял меня о пощаде. Как-нибудь я расскажу тебе о своем отце; я была его любимицей, и, хотя мы расстались уже очень давно, я нежно храню память о нем и надеюсь, что мы еще свидимся.
А вот, смотри, та горловина, где жил колдун, что поклонялся коту и хотел убить вас обоих, потому что ты, Лео, швырнул эту тварь в костер. Странно, но некоторые племена, живущие на Горе и вокруг, почитают котов, как божества, и используют их для гадания. По всей вероятности, первый Рассен, военачальник Александра, привез этот культ с собой из Египта. Я могла бы многое рассказать тебе об этом Александре Македонском, он был почти моим современником, и когда я родилась в последний раз, мир еще звенел славой его подвигов.
Это он, Рассен, заменил примитивное огнепоклонничество, о котором еще напоминают огненные столбы, освещающие Святилище, почитанием Хес или Исиды, вернее, их общим культам. Несомненно, среди жрецов его армии были поклонники Пахт или Сехмет Львиноголовой: они и принесли с собой тайный культ, выродившийся в убогое колдовство дикарей. Вспоминаю смутно, так оно и было, ведь я первая Хесеа здешнего храма, прибывшая сюда вместе с Рассеном, моим родственником.
Мы с Лео изумленно уставились на нее, и я заметил, что она внимательно наблюдает за нами сквозь покрывало. Как обычно, упреки ее обрушились на меня, ибо Лео мог думать и делать все, что ему заблагорассудится, не рискуя навлечь на себя ее гнев.
– Ты, Холл и, – быстро сказала она, – человек дотошный и подозрительный, ты помнишь только что мною сказанное и полагаешь, будто я лгу.
Я возразил, что я лишь размышлял об очевидном несоответствии между двумя ее утверждениями.
– Не оправдывайся, – сказала она, – в глубине души ты записал меня в лгуньи, и мне это обидно. Знай, глупец: когда я сказала, что Александр Македонский жил до меня, я имела в виду это последнее мое существование. В предыдущем же существовании, хотя я пережила его на тридцать лет, мы родились в одно лето, и я его хорошо знала, ибо была Оракулом, чье мнение он неизменно испрашивал перед каждым походом, моей мудрости он и обязан своими победами. Затем, однако, мы поссорились, я оставила его и присоединилась к Рассену. С того дня яркая звезда Александра стала клониться к закату.
При этих словах Лео издал странный звук, очень похожий на свист. Охваченный отчаянным страхом, подавляя недоверие и стараясь заглушить воспоминания о странном рассказе настоятеля Куена, я быстро спросил:
– И ты хорошо помнишь, Айша, все, что с тобой случилось в том прежнем существовании?
– Нет, не очень хорошо, – ответила она, размышляя, – лишь самые важные события и те, что я смогла воскресить в своей памяти с помощью тайных наук, которые ты называешь колдовством или магией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Но посмотри, Холли устал уже удивляться и нуждается в отдыхе. О Холли, ты рожден хулителем всего совершаемого, но не свершителем. Я знаю это племя: еще в мои дни в александрийских общинах не прекращались их бесконечные препирательства; их позабытый прах давно уже разнесен ветрами. Холли, я говорю тебе, что по временам творцам и вершителям не до мелких сомнений и всяких придирок. Но не бойся, старый друг, и не таи на меня обиды. Твое сердце – и так чистое золото, зачем же мне золотить твои кости?
Я поблагодарил Айшу за ее добрые слова и отправился спать, размышляя, что же выражает ее истинные чувства: эта доброта или гнев, либо и то и другое – притворство. И еще я размышлял, почему у нее такая нелюбовь к александрийским критикам – хулителям, как она их называет. Может быть, она сочинила какую-нибудь поэму или основала новую школу философии, а они разнесли ее в пух и прах? Вполне возможно, но только если бы Айша и в самом деле писала стихи, я уверен, что они жили бы так же долго, как и стихи Сапфо.
Утром я убедился, что – какие бы достоинства Айши ни вызывали сомнение – химик она, бесспорно, выдающийся, может быть, величайший из всех живших когда-либо на свете. Пока я одевался, в комнату ввалились тс самые жрецы, которых мы видели в лаборатории, они несли какую-то тяжелую штуку, прикрытую куском ткани, и по знаку Ороса положили ее на пол.
– Что это? – спросил я у Ороса.
– Дар, который в знак примирения посылает тебе Хесеа, – ответил он. – Я слышал, что вчера вечером ты посмел с ней поссориться.
Он сдернул ткань, и мы увидели большой сверкающий слиток, в моем и Лео присутствии помеченный Знаком Жизни: этот знак можно было видеть на его поверхности. Только теперь это было золото, а не железо; золото такое чистое и мягкое, что я мог бы ногтем нацарапать на нем свое имя. Тут же лежал и мой нож: лезвие его как было, так и осталось стальным, а вот рукоятка стала золотой.
Позднее Айша попросила меня показать нож и была не вполне удовлетворена результатами эксперимента. В лезвие на целый дюйм вплавились золотые полосы и пятна, и она опасалась, что сталь потеряла закалку и прочность, тогда как она намеривалась сделать золотой только рукоятку.
С тех пор я часто раздумывал, каким образом Айше удалось осуществить это чудо: из каких веществ составила она ту, сверкающую, подобно молнии, субстанцию, с помощью которой она изготовляла золото, раздумывал я и о том, есть ли у этой субстанции какая-либо связь с Животворным Огнем, пылающим в пещерах Кора. Я и по сей час не знаю ответа на этот вопрос, ибо он выше моего понимания.
Предполагаю только, что, готовясь к покорению земного шара, а для этого хватило бы одних ее алхимических познаний, она повелела, чтобы золото выплавлялось в пещере непрерывно.
Как бы там ни было, в течение нескольких дней, проведенных нами вместе, Айша больше не возвращалась к этой теме. Видимо, она добилась своей цели и успокоилась, или же, поглощенная другими, более неотложными делами, забыла об этом своем замысле, или на время отложила его осуществление. По необходимости мне приходится многое опускать в своем повествовании, но я пространно описываю этот странный случай и связанные с ним наши разговоры, ибо он произвел на меня сильнейшее впечатление, как поразительный пример власти Айши над тайными силами Природы: вскоре мы получили еще более устрашающее подтверждение этой власти.
Глава XXI. Пророчество Атене
На другой день после того, как мы стали свидетелями этого чуда – превращения железа в золото, в храме состоялась большая служба; ее целью, как мы поняли, было «освящение войны», на этой службе мы не присутствовали, но вечером, как обычно, собрались все втроем за ужином. Айша сидела в странно изменчивом настроении: то была мрачна и угрюма, то весело хохотала.
– Знаете ли вы, – сказала она, – что сегодня я была Оракулом: эти глупые горцы прислали своих шаманов, чтобы те узнали у Хесеа, как будет идти война, кто погибнет, а кто покроет свое имя славой. А я… я не могла сказать им, я строила предсказание так, чтобы каждый мог истолковать их по-своему. Как будет идти война – я хорошо знаю, потому что буду сама направлять ее ход, но читать будущее я не могу – как и ты, мой Холли, – к сожалению. Для меня и все прошлое и настоящее озарены светом, отражающимся от этой черной стены – будущего.
Она надолго задумалась, затем подняла глаза и с умоляющим видом сказала Лео:
– Очень тебя прошу: побудь эти несколько дней дома, можешь даже сходить на охоту. Я останусь с тобой, а командовать племенами в этой пустяковой стычке пошлю Холли и Ороса.
– Ни за что! – ответил Лео, дрожа от негодования; так возмутило его, человека храброго до безрассудства, предложение послать меня на войну, тогда как он будет прохлаждаться здесь в храме, к тому же, хотя в теории он осуждал кровопролитие, ему отнюдь не было чуждо упоение битвой.
– Нет, Айша, я не останусь. Не останусь, – повторил он. – А если ты отправишься без меня, я последую за тобой и все равно приму участие в войне.
– Тогда поедем вместе, – сказала она. – Пусть несчастье, если ему суждено случиться, падет на твою голову. Нет, нет, любимый, – на мою голову.
После этого, без каких бы то ни было видимых причин, она вдруг развеселилась, как девочка, не переставая смеялась и рассказывала множество историй из далекого прошлого – ни одной печальной или трагической. До чего же это было странно – сидеть и слушать, как она рассказывает о людях, чьи имена донесло до нас время, но чаще – о неизвестных, но знакомых ей, которые ступали по земле две тысячи лет назад. Все ее забавные истории об их любви и ненависти, об их силе и слабостях были приправлены перцем едкой насмешки, изображали, к каким комическим последствиям могут приводить человеческие устремления и надежды.
Но в конце концов она перешла на более серьезную личную тему. Заговорила о своих поисках истины, о том, как в этих поисках она изучала – и отвергала одну за другой – все существовавшие тогда религии, о том, как она проповедовала в Иерусалиме и как ее забросали камнями несогласные с ней богословы. И еще о том, как она вернулась в Аравию, а аравитяне отвергли ее реформаторство, и ей пришлось бежать в Египет, где при дворе тогдашнего фараона она встретилась со знаменитым магом, полушарлатаном, полупровидцем: у нее обнаружился дар, как мы сказали бы теперь, «ясновидения», а он так хорошо обучил ее своему искусству, что вскоре она его превзошла и заставила подчиниться ее воле.
Затем, как будто жалея о своей откровенности, Айша перевела разговор с Египта на пещеры Кора. Она поведала Лео о том, как он туда прибыл, – странник по имени Калликрат, преследуемый дикарями и сопровождаемый принцессой Аменартас, которую Айша, по-видимому, знала и ненавидела еще в Египте, – и как она приняла их. Да, она даже упомянула, как они все втроем ужинали перед отправлением к Источнику Жизни и о зловещем предсказании принцессы Аменартас об исходе их путешествия.
– Да, – сказала Айша, – была такая же тихая ночь, и ели мы такой же ужин, как и сейчас; Лео сидел рядом со мной, почти такой же, как и сейчас, только помоложе и без бороды. На твоем месте, Холли, была принцесса Аменартас, женщина очень красивая, даже красивее меня до омовения в Источнике, проницательная, хотя и менее ученая, чем я. Мы возненавидели друг друга с первого взгляда, а когда она увидела, как дорог ты мне стал, Лео, тогда ее возлюбленный, но не муж, ибо вы бежали слишком поспешно, чтобы успеть жениться, – ее ненависть разгорелась еще пуще. И она тоже знала, что соперничество между нами началось еще за много веков и поколений до той встречи, но никому из нас не суждено причинить вред другой, так как обе мы любили тебя и были грешны в равной степени; этот грех лежал тяжким бременем на наших душах.
«Я вижу, Калликрат, – сказала Аменартас, – как вино в твоем кубке превращается в кровь; алая кровь каплет и с твоего кинжала, дочь Яруба, – так она меня называла. – Это место, где мы находимся, – гробница, в ней спишь ты, Калликрат, а твоя убийца тщетно пытается согреть поцелуями твои охладелые уста».
– Предначертанное свершилось, – задумчиво добавила Айша, – Я убила тебя близ Источника Жизни, – да, убила тебя в приступе безумия, потому что ты не хотел понять происшедшей со мной перемены и не хотел замечать моей красоты, как летучая мышь не видит ослепительного сверкания огня; ты отворачивался и прятал лицо в ее темных косах… Это опять ты, Орос? Неужто ты не можешь оставить меня в покое хоть на час?
– О Хес! Послание от Хании Атене, – кланяясь, настаивал жрец.
– Вскрой его и прочти, – беспечно бросила Айша. – Может быть, она раскаивается в своем безрассудстве и припадет к моим ногам с повинной?
Орос прочитал:
Хесеа, из горной Общины, здесь на земле называемой Айшей, а в Доме Небес, откуда ей позволено было явиться, Падшей Звездой .
– Неплохо звучащее имя, – перебила Айша. – Но Атене следовало бы знать, что падшие звезды вновь возносятся ввысь – даже из подземного мира. Продолжай, Орос.
Приветствую тебя, Айша! Ты очень стара, за долгие столетия обрела много мудрости и знаний, умеешь представляться прекрасной глазам людей, которых ты ослепляешь своим искусством. Но у тебя нет одной способности, имеющейся у меня, а именно – дара предвидеть еще не случившееся. Знай же, о Айша, что я и мой дядя, великий провидец, тщательно изучили небесные письмена, чтобы узнать, каков будет исход войны.
Письмена предвещают: мне – смерть, чему я заранее рада. Тебе – попадание копья, брошенного твоей собственной рукой, стране же Калун – кровопролитие и разорение, и ты их виновница.
Атене
Хания Калуна
Айша слушала молча; губы ее не дрожали, щеки не побледнели. Она гордо молвила Оросу:
– Скажи гонцу Атене, что я получила ее послание, ответ будет ей дан очень скоро – когда мы увидимся в ее дворце. Иди, жрец, и больше меня не тревожь.
После ухода Ороса она повернулась к нам и сказала:
– То, что я рассказывала о временах минувших, перекликается и с временами нынешними. Тогда Аменартас предрекала недоброе, и сейчас она предрекает недоброе; Аменартас и Атене – одна и та же женщина. Ну что ж, пусть копье поражает меня, в конце концов я одержу победу. Можно, конечно, предположить, что Атене хочет запугать меня искусной ложью, но, даже если ее пророчество верно, у нас нет повода отчаиваться, ибо никто не может избежать предначертаний судьбы и никогда не расторгнется наш союз, созданный самой вселенной, нашей Праматерью.
Она помолчала, потом излила на нас неожиданный поток поэтических мыслей и образов:
– Говорю тебе, Лео: из хаотического переплетения наших жизней и смертей еще родится порядок. Через прорези в маске Жестокости сияют ласковые глаза Милосердия; беды, которые мы несправедливо терпим в этом жестоком и уродливом мире, – всего лишь нестерпимо яркие, обжигающие искры, сыплющиеся от меча вечной, совершенной Справедливости, призванной бороться со злом. Муки и страдания, которые мы испытываем, всего лишь звенья золотой цепи, втягивающей наш корабль в гавань отдохновения; это крутые, трудно преодолеваемые ступени лестницы, ведущей во дворец Радости. Прочь опасения – да свершится то, что предначертано. Ибо, говорю я, мы крылатые семена, которые ветры судьбы и перемен отнесут в тот сад, где им суждено прорасти, а потом и расцвести, наполняя тамошний благословенный воздух бессмертным ароматом.
А теперь оставь меня, Лео, пойди поспи: завтра на рассвете мы выезжаем.
Был уже полдень, когда мы присоединились к армии горных племен, свирепых, дикого вида людей. За высланными вперед разведчиками ехал большой отряд всадников на поджарых конях, справа, слева и сзади шли полки пеших воинов под начальством их вождей.
Айша ехала в самом центре конного отряда на необыкновенно быстрой и стройной кобыле; лицо она закрыла, не желая, чтобы его видели эти дикари. С ней были Лео и я: Лео на черном коне Хана, я на другом таком же, только более тяжелом. Нас охраняли жрецы и полк отборных воинов, среди них были и охотники, спасенные Лео от разгневанной Айши и очень к нему привязанные.
Мы все были в бодром настроении: в свежем осеннем воздухе, под яркими лучами солнца все страхи и недобрые предчувствия, которые преследовали нас в мрачных, освещаемых пылающим газом пещерах, быстро улетучились. А мерный топот тысяч вооруженных воинов и предвкушение предстоящей битвы приятно щекотали наши нервы.
Уже давно не видел я Лео таким энергичным и счастливым. В последнее время – вероятно, по причинам, о которых я уже говорил, – он исхудал, побледнел, но сейчас его щеки раскраснелись, а глаза горели ярким огнем. Радостной казалось и Айша, настроения этой странной женщины изменчивы, как сама Природа, и разнообразятся, как пейзажи в зависимости от освещения. Она была то сияющим полуднем, то темной ночью, то утренней зарей, то сумеречным вечером; будто облачка по летнему небу, проносились тени мыслей в голубых глубинах ее глаз, а ее прекрасное лицо менялось и мерцало, точно потревоженная вода под лучистыми звездами.
– Слишком долго, – воскликнула она, – слишком долго была я затворена в мрачных недрах Горы, среди немых, дикарей и жрецов с их печальными песнопениями; и как же рада я вновь видеть этот мир! Как прекрасны снега над нами, и бурные склоны внизу, и широкие равнины вдали, убегающие к пограничным холмам! Как великолепно сияющее солнце, вечное, как и я; как сладостен прохладный горный воздух!
Поверь мне, Лео, более двадцати веков не садилась я на лошадь и, как видишь, не утратила навыков верховой езды, хотя эта кобыла не идет ни в какое сравнение с теми арабскими жеребцами, на которых я скакала по бескрайним пустыням Аравии. О, я помню, как бок о бок с отцом мчалась на битву с грабителями-бедуинами и как я вонзила копье в их вождя и он, еще живой, умолял меня о пощаде. Как-нибудь я расскажу тебе о своем отце; я была его любимицей, и, хотя мы расстались уже очень давно, я нежно храню память о нем и надеюсь, что мы еще свидимся.
А вот, смотри, та горловина, где жил колдун, что поклонялся коту и хотел убить вас обоих, потому что ты, Лео, швырнул эту тварь в костер. Странно, но некоторые племена, живущие на Горе и вокруг, почитают котов, как божества, и используют их для гадания. По всей вероятности, первый Рассен, военачальник Александра, привез этот культ с собой из Египта. Я могла бы многое рассказать тебе об этом Александре Македонском, он был почти моим современником, и когда я родилась в последний раз, мир еще звенел славой его подвигов.
Это он, Рассен, заменил примитивное огнепоклонничество, о котором еще напоминают огненные столбы, освещающие Святилище, почитанием Хес или Исиды, вернее, их общим культам. Несомненно, среди жрецов его армии были поклонники Пахт или Сехмет Львиноголовой: они и принесли с собой тайный культ, выродившийся в убогое колдовство дикарей. Вспоминаю смутно, так оно и было, ведь я первая Хесеа здешнего храма, прибывшая сюда вместе с Рассеном, моим родственником.
Мы с Лео изумленно уставились на нее, и я заметил, что она внимательно наблюдает за нами сквозь покрывало. Как обычно, упреки ее обрушились на меня, ибо Лео мог думать и делать все, что ему заблагорассудится, не рискуя навлечь на себя ее гнев.
– Ты, Холл и, – быстро сказала она, – человек дотошный и подозрительный, ты помнишь только что мною сказанное и полагаешь, будто я лгу.
Я возразил, что я лишь размышлял об очевидном несоответствии между двумя ее утверждениями.
– Не оправдывайся, – сказала она, – в глубине души ты записал меня в лгуньи, и мне это обидно. Знай, глупец: когда я сказала, что Александр Македонский жил до меня, я имела в виду это последнее мое существование. В предыдущем же существовании, хотя я пережила его на тридцать лет, мы родились в одно лето, и я его хорошо знала, ибо была Оракулом, чье мнение он неизменно испрашивал перед каждым походом, моей мудрости он и обязан своими победами. Затем, однако, мы поссорились, я оставила его и присоединилась к Рассену. С того дня яркая звезда Александра стала клониться к закату.
При этих словах Лео издал странный звук, очень похожий на свист. Охваченный отчаянным страхом, подавляя недоверие и стараясь заглушить воспоминания о странном рассказе настоятеля Куена, я быстро спросил:
– И ты хорошо помнишь, Айша, все, что с тобой случилось в том прежнем существовании?
– Нет, не очень хорошо, – ответила она, размышляя, – лишь самые важные события и те, что я смогла воскресить в своей памяти с помощью тайных наук, которые ты называешь колдовством или магией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35