И хотя со стороны сэра Шепстона тотчас же были предприняты все необходимые меры для опровержения этой ужасной клеветы, переубедить общественное мнение было, безусловно, не так-то просто, и уже 12апреля 1879 года один из бурских лидеров, м-р М. Преториус, на собрании фермеров публично заявлял о том, что «накануне аннексии сэр Т. Шепстон открыто угрожал Трансваалю, призывая на помощь зулусскую армию, с тем чтобы как можно скорее осуществить аннексию страны».
В условиях, когда было выдвинуто подобное обвинение, правительство уже не могло отмалчиваться, поэтому сэр Оуэн Лэньон, тогдашний администратор Трансвааля, назначил официальное расследование дела; результаты этого расследования он изложил в письме, отправленном м-ру Преториусу 1 мая 1879 года:
1. Протокол заседания исполнительного совета республики не содержит каких-либо ссылок на подобное заявление.
2. Два члена совета представили заявления, в которых они категорически настаивают на том, что в речи сэра Шепстона не звучало угроз, в которых его обвиняют.
3. Подобные заявления представили также двое сотрудников сэра Шепстона, которые постоянно сопровождали его во время встреч с членами исполнительного совета.
«У меня нет сомнений, – заключает сэр Оуэн Лэньон, – что донос составлен и распространен злоумышленником».
В дополнение ко всему у нас имеется письмо, на котором стоит дата: 12 августа 1879 года, Лондон. Оно было написано сэром Шепстоном и направлено в ведомство по делам колоний. В нем, в частности, указывается на тот факт, что м-р Преториус ни разу не присутствовал ни на одном из заседаний исполнительного совета; каким же образом тогда он мог слышать вообще чьи-либо угрозы? Далее сэр Шепстон подчеркивает, что угрозы с его стороны явились бы непростительной ошибкой, «умышленным провалом всей миссии», поскольку буры были настолько уверены в своей доблести и отваге, что убедить их в опасности, исходящей со стороны туземных племен, не представлялось возможным, кроме того, считает сэр Теофил, «подобная игра с огнем, огнем бушующих страстей возбужденной толпы дикарей, каковыми являются зулусы, совершенно не для меня, если учесть к тому же мой 42-летний опыт общения с ними».
И тем не менее, несмотря на собранные доказательства, в этот донос продолжают верить, правда только те, кому это выгодно.
Такова, вкратце, суть обвинений, предъявляемых теми, кто осуждал аннексию и выступал против должностного лица, ответственного за ее претворение в жизнь, и нужно сказать, что не было никогда более безответственных и необоснованных обвинений, чем эти. В самом деле, к каким только средствам ни прибегали эти господа, неважно в интересах ли партии или из каких-либо личных злобных побуждений, с тем чтобы дискредитировать аннексию и все, что с ней было связано. Вот перед вами наглядный пример. Один из авторов (мисс Коленсо, «История зулусской войны», стр. 134) в своей работе доходит до такого абсурда, что выдает отрывок из речи президента Бюргерса за речь сэра Шепстона и затем обвиняет его в крайней неосведомленности о положении дел в стране. Несомненно, это выходит за рамки любой справедливой критики.
Прежде чем перейти непосредственно к рассказу о том, как проходила аннексия, мне бы хотелось заострить внимание читателя на одном важном моменте. В Англии о смене правительства всегда говорили так, как будто это касалось только сорокатысячного белокожего населения страны, но почему-то постоянно забывали, что на той же самой земле проживает около миллиона истинных ее владельцев, отличающихся от других рас, к своему несчастью, темным цветом кожи, а потому обреченных терпеть пренебрежительное отношение к себе – даже со стороны самого филантропичного правительства в мире. Похоже, что тем, кто поднял столько шума в защиту сорока тысяч буров, и в голову не пришло задаться вопросом, а что же все-таки думает по этому поводу миллионное население туземцев. Если бы им предоставили право голоса, то решение об аннексии тогда действительно было бы принято большинством голосов. Правда, Секукуни, подстрекаемый бурами, впоследствии продолжил с нами войну, но, за исключением этого вождя, все остальные туземцы Трансвааля с радостью приветствовали наступление «эры» британского правления, да и он сам в то время тоже был этому рад. В этот период трансваальские туземцы жили, как они и предполагали, в относительном мире и спокойствии, чего никогда не бывало с тех пор, как нога белого человека вступила на эту землю. Они без принуждения платили налоги, между ними не было вооруженных столкновений; но с того самого момента, как мы покинули страну, до нас стали доходить слухи, говорящие об обратном. Именно этот миллион мужчин, женщин и детей, которые, несмотря на черный цвет кожи, живут, чувствуют и думают так же, как и мы, пострадал больше всех в результате «цирковых фокусов» м-ра Гладстона, способного превращать сюзеренное государство в государство суверенное так же легко и просто, как фокусник, приподнимающий шляпу, под которой до этого ничего не было, показывает публике появившихся там морских свинок. Мы обманули и предали тех, кого брали под свою защиту «навсегда» (так им было обещано) и кого теперь отдаем обратно в руки старых врагов, отплатив им таким вот образом за преданность и верность англичанам; это самое грязное пятно во всем этом грязном деле, которое теперь не отмыть, и они смотрят на нас, не скрывая своих чувств, как на «трусов и предателей».
Похоже, что в Трансваале во все времена не очень-то считались с мнениями и запросами туземцев; на протяжении всей жизни с ними обращались как с крепостными, при необходимости могли продать новому хозяину. Правда, правительство под давлением общества по защите туземцев предприняло жалкую попытку по случаю капитуляции добиться независимости для некоторых туземных племен; однако вскоре после того, как бурские лидеры заявили о том, что не потерпят ничего подобного и что в противном случае они снова займут Лейнгс Нэк, правительство тотчас же отказалось от своей попытки, принеся многочисленные извинения за нанесенную обиду. Но самое ужасное, Что подобное обхождение с нашими туземными подданными и союзниками в конечном итоге непременно отразится на будущих ни в чем не провинившихся правительствах страны.
Вскоре после назначения объединенной комиссии, о которой упоминалось в начале главы, президент Бюргерс, будучи в курсе всех планов чрезвычайного комиссара на случай, если не удастся осуществить проведение радикальных реформ, которые бы удовлетворили английское правительство, решил, что наступил самый подходящий Момент для созыва фолксраада. Тем временем было объявлено, что «мятежник» Секукуни запросил мира и подписал договор, где признавал себя подданным республики. Мне придется ниже остановиться на этом договоре подробнее, а пока я только подчеркну, что этот документ был первым на повестке дня парламента и после обсуждения он был ратифицирован. Вторым рассматривался вопрос о конфедерации, изложенный в законопроекте лорда Карнарвона. По этому вопросу с очень яркой и эмоциональной речью выступил президент, который просил присутствующих обратить внимание на всю серьезность положения, в котором находится республика, и встретить трудности, как подобает мужчинам.
Этот вопрос передали на рассмотрение комиссии, но в связи с тем, что прозвучало выступление, в котором приводились контраргументы, к нему больше не возвращались.
Вполне возможно, что страх сыграл определенную роль при ускоренном рассмотрении этого весьма важного вопроса, если учесть, что, пока велись прения, огромная толпа буров, вооруженная хлыстами из тюленьей кожи и наводящая своим видом ужас на окружающих, следила через окна Фолксраад-холла за каждым движением своих депутатов. Так на практике было продемонстрировано действие системы м-ра Чемберлена.
Спустя несколько дней после того как был отклонен законопроект о конфедерации, президент Бюргерс, часто ссылавшийся на безнадежное положение республики и заявлявший о необходимости радикальных реформ или, в противном случае, о передаче власти англичанам, представил на рассмотрение фолксраада проект новой конституции, весьма примечательной по своей сути, и поставил перед членами собрания условие – либо они ее принимают, либо теряют свою независимость.
В первой части этого удивительного документа рассматривались положения о правах граждан, которые, по существу, не претерпели каких-либо изменений, за исключением пункта, где говорилось о необходимости гарантировать гражданам тайну переписки. Признание этого права – необычайный случай в истории свободного государства. Соответствующие статьи предусматривали обязанности туземных граждан республики, отправление правосудия, управление образованием, регулирование финансами и т.д. И только в четвертой главе мы подходим к сути основного закона страны, а именно: предоставление президенту чрезвычайных (диктаторских) полномочий. М-р Бюргерс считал, что спасти государство можно, став абсолютным монархом. Срок его полномочий при этом увеличивался до семи лет, вместо пяти, за ним закреплялось право быть переизбранным на последующие сроки, а также право назначения служащих на все государственные должности без согласования с законодательными органами власти. Президент пользовался законодательной властью с правом налагать вето на резолюции фолксраада, который он мог созывать или распускать по своему усмотрению. И наконец, в состав его исполнительного совета должны были входить главы департаментов, которых он назначил сам, и один член фолксраада. Фолксраад отнесся к данному законопроекту точно так же, как к законопроекту о конфедерации: он наспех рассмотрел его и затем отклонил.
Президент тем временем делал все, чтобы убедить собрание в существовании реальной опасности для страны: казна была пуста, а кредиторы торопили, со всех сторон угрожали враги и, наконец, чрезвычайный комиссар ее величества расположился «лагерем» в тысяче ярдов от них и наблюдал с некоторым интересом за происходящим. Он указал на невозможность в данный момент отказаться от проведения реформы, выразив сомнение в том, что имеется иной выход из создавшегося положения и что если не предпринимать никаких мер, то как нация они обречены. «Старейшины страны» все же отказались плясать под президентскую дудку. Тогда президент повел себя более решительно. Он заявил им, что нация, виновная в происходящем, не сможет уйти от неминуемой расплаты и от суда грядущих поколений. Он обратился с убедительной просьбой доказать народу, что было бы крайне нецелесообразно противиться объединению с более могущественным государством. И он бы не советовал им отказываться от такого союза… Он не верил, что новая конституция спасет их, потому что в той степени, в какой старая конституция привела их к развалу, в такой же степени новая вряд ли приведет их к возрождению. Если бы английские граждане вели себя по отношению к своему правительству таким же образом, как граждане Трансвааля, Англия никогда бы не смогла так долго удерживать свои позиции. Он указал им на безнадежность финансового положения. «Сегодня, – сказал президент, – мне принесли на подпись вексель на 1100 фунтов, но я бы скорее отдал на отсечение свою правую руку, чем подписал эту бумагу (аплодисменты ), ибо у меня нет ни малейшего основания полагать, что когда наступит момент оплачивать этот вексель, в стране найдется хотя бы один-единственный грош». И наконец он предложил: «Давайте дадим им возможность воспользоваться нашим трудным положением, и пусть это будет по возможности на самых выгодных для них условиях; пусть они договариваются об объединении со своими соотечественниками на юге, и тогда от Мыса до Замбези будет единое великое сообщество людей. Да, в этом есть нечто более монументальное и величественное, чем сама их идея о республике, то, что импонирует их национальным чувствам (аплодисменты ), и стоит ли об этом сожалеть? Да, стоит, но только тем, кто не в ладах с законом, мятежникам и революционерам; всем же честным гражданам, для которых превыше всего закон и порядок, это будет сулить благополучие и процветание».
Этим веским изречением он практически вынес приговор республике, а потому нет ни малейшего основания сомневаться в том, что президент Бюргерс был искренне убежден в необходимости и разумности аннексии. Интересно сравнить эти слова, впрочем как и многие другие его высказывания в этот период, с мыслями, которые он оставил в своем предсмертном документе, не так давно вышедшем в свет, где он говорит с некоторым ликованием об уроках, которые мы получили у Лейнгс Нэк и горы Маюба от такого «несерьезного противника, каким по своей природе являются буры» и считает их потрясающим примером свершившегося возмездия.
В этом документе причину аннексии он объясняет стремлением англичан установить свое господство сначала в Южной Африке, а затем и в других регионах. Однако он ни слова не говорит о том, каким способом это можно было бы предотвратить, чтобы государство, тем не менее, продолжало существовать; и похоже, что на протяжении всего повествования его не покидают сомнения в достаточной убедительности приводимых им аргументов, поскольку, объясняя или пытаясь объяснить, почему им никогда не отвергались обвинения, направленные в его адрес в связи с аннексией, он заявляет: «Если бы я не вынес всего этого молча, не выдержал всех обвинений, а из корыстных побуждений и страха рассказал бы всю правду, Трансвааль никогда бы не был удостоен такого внимания со стороны Великобритании, как сейчас. Пусть аннексия была несправедлива, но в свое оправдание хочу сказать, что буры повели себя таким образом в тяжелый для страны час, что вряд ли мировая общественность отнеслась бы к ним с сочувствием, а английские политики проявили бы к ним свое уважение. Иными словами, если бы я сказал правду, как обязан бы был это сделать в свое оправдание, больше бы не поднималось шума по поводу аннексии, потому что весь мир, даже английские радикалы признали бы ее необходимой и не требующей отлагательства в условиях критического положения в стране».
В связи с этим становится ясно, что отношение президента Бюргерса к аннексии в разные годы было разным (в 1881 году у него были совсем другие взгляды, чем в 1877); в самом деле, его речи на заседаниях фолксраада звучат довольно-таки странно, если сравнить их с его взглядами, изложенными в предсмертном обращении. Читатель вынужден прийти к одному из двух заключений – либо в одном случае он говорит не то, что думает, либо он переменил свою точку зрения. Поскольку я считаю его честным и порядочным человеком, то склонен предположить последнее; кроме того, мне это не трудно объяснить, учитывая его голландское происхождение.
В 1877 году Бюргерс – это отчаявшийся глава государства, которое стремительно катится в пропасть, и вдруг ему протягивает свою сильную руку английское правительство. Что ж странного в том, что он ее с радостью принимает от имени народа своей страны, которую удалось с помощью Англии превратить в процветающее государство, каким оно раньше никогда не было? В 1881 году колесо истории завершает свой оборот, и пока больной, умирающий президент проводит остаток своих дней вдали от политических баталий, в стране происходят большие перемены. Враги буров разбиты, Секукуни и зулусы теряют свое былое могущество, страна процветает в результате разумной политики ее правителей, финансовое положение стабилизируется. Радостные известия поступают для потерявших надежду «мятежников и революционеров», а новый английский «диктатор» произносит яркую речь, после чего происходит крупное вооруженное восстание. И в довершение ко всему английские войска терпят одно поражение за другим, а Англия просит мира у южноафриканского крестьянина, забыв про честь и достоинство.
Будучи свидетелем происходящих событий, умирающий президент мог найти достаточно оснований для того, чтобы изменить свои взгляды.
Безусловно, аннексия была ошибочной, поскольку Англия отказывается от своих завоеваний; а может быть, все-таки сбылась мечта о великой Южно-Африканской республике? Разве не был нанесен удар по превосходству англичанина, от которого он до сих пор не может оправиться, разве не утрачен безнадежно его контроль над бурами и туземцами? А он – Бюргерс – неужели он должен оставить в памяти потомков образ голландца, выступающего за интересы английской партии? Нет, безусловно, аннексия была ошибкой, но она не прошла без пользы, так как привела к падению англичан, ну а мы закончим дискуссию, приведя дословно его слова из последнего публичного выступления: «Южная Африка осталась от этого только в выигрыше, она сделала большой шаг вперед по пути к свободе».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
В условиях, когда было выдвинуто подобное обвинение, правительство уже не могло отмалчиваться, поэтому сэр Оуэн Лэньон, тогдашний администратор Трансвааля, назначил официальное расследование дела; результаты этого расследования он изложил в письме, отправленном м-ру Преториусу 1 мая 1879 года:
1. Протокол заседания исполнительного совета республики не содержит каких-либо ссылок на подобное заявление.
2. Два члена совета представили заявления, в которых они категорически настаивают на том, что в речи сэра Шепстона не звучало угроз, в которых его обвиняют.
3. Подобные заявления представили также двое сотрудников сэра Шепстона, которые постоянно сопровождали его во время встреч с членами исполнительного совета.
«У меня нет сомнений, – заключает сэр Оуэн Лэньон, – что донос составлен и распространен злоумышленником».
В дополнение ко всему у нас имеется письмо, на котором стоит дата: 12 августа 1879 года, Лондон. Оно было написано сэром Шепстоном и направлено в ведомство по делам колоний. В нем, в частности, указывается на тот факт, что м-р Преториус ни разу не присутствовал ни на одном из заседаний исполнительного совета; каким же образом тогда он мог слышать вообще чьи-либо угрозы? Далее сэр Шепстон подчеркивает, что угрозы с его стороны явились бы непростительной ошибкой, «умышленным провалом всей миссии», поскольку буры были настолько уверены в своей доблести и отваге, что убедить их в опасности, исходящей со стороны туземных племен, не представлялось возможным, кроме того, считает сэр Теофил, «подобная игра с огнем, огнем бушующих страстей возбужденной толпы дикарей, каковыми являются зулусы, совершенно не для меня, если учесть к тому же мой 42-летний опыт общения с ними».
И тем не менее, несмотря на собранные доказательства, в этот донос продолжают верить, правда только те, кому это выгодно.
Такова, вкратце, суть обвинений, предъявляемых теми, кто осуждал аннексию и выступал против должностного лица, ответственного за ее претворение в жизнь, и нужно сказать, что не было никогда более безответственных и необоснованных обвинений, чем эти. В самом деле, к каким только средствам ни прибегали эти господа, неважно в интересах ли партии или из каких-либо личных злобных побуждений, с тем чтобы дискредитировать аннексию и все, что с ней было связано. Вот перед вами наглядный пример. Один из авторов (мисс Коленсо, «История зулусской войны», стр. 134) в своей работе доходит до такого абсурда, что выдает отрывок из речи президента Бюргерса за речь сэра Шепстона и затем обвиняет его в крайней неосведомленности о положении дел в стране. Несомненно, это выходит за рамки любой справедливой критики.
Прежде чем перейти непосредственно к рассказу о том, как проходила аннексия, мне бы хотелось заострить внимание читателя на одном важном моменте. В Англии о смене правительства всегда говорили так, как будто это касалось только сорокатысячного белокожего населения страны, но почему-то постоянно забывали, что на той же самой земле проживает около миллиона истинных ее владельцев, отличающихся от других рас, к своему несчастью, темным цветом кожи, а потому обреченных терпеть пренебрежительное отношение к себе – даже со стороны самого филантропичного правительства в мире. Похоже, что тем, кто поднял столько шума в защиту сорока тысяч буров, и в голову не пришло задаться вопросом, а что же все-таки думает по этому поводу миллионное население туземцев. Если бы им предоставили право голоса, то решение об аннексии тогда действительно было бы принято большинством голосов. Правда, Секукуни, подстрекаемый бурами, впоследствии продолжил с нами войну, но, за исключением этого вождя, все остальные туземцы Трансвааля с радостью приветствовали наступление «эры» британского правления, да и он сам в то время тоже был этому рад. В этот период трансваальские туземцы жили, как они и предполагали, в относительном мире и спокойствии, чего никогда не бывало с тех пор, как нога белого человека вступила на эту землю. Они без принуждения платили налоги, между ними не было вооруженных столкновений; но с того самого момента, как мы покинули страну, до нас стали доходить слухи, говорящие об обратном. Именно этот миллион мужчин, женщин и детей, которые, несмотря на черный цвет кожи, живут, чувствуют и думают так же, как и мы, пострадал больше всех в результате «цирковых фокусов» м-ра Гладстона, способного превращать сюзеренное государство в государство суверенное так же легко и просто, как фокусник, приподнимающий шляпу, под которой до этого ничего не было, показывает публике появившихся там морских свинок. Мы обманули и предали тех, кого брали под свою защиту «навсегда» (так им было обещано) и кого теперь отдаем обратно в руки старых врагов, отплатив им таким вот образом за преданность и верность англичанам; это самое грязное пятно во всем этом грязном деле, которое теперь не отмыть, и они смотрят на нас, не скрывая своих чувств, как на «трусов и предателей».
Похоже, что в Трансваале во все времена не очень-то считались с мнениями и запросами туземцев; на протяжении всей жизни с ними обращались как с крепостными, при необходимости могли продать новому хозяину. Правда, правительство под давлением общества по защите туземцев предприняло жалкую попытку по случаю капитуляции добиться независимости для некоторых туземных племен; однако вскоре после того, как бурские лидеры заявили о том, что не потерпят ничего подобного и что в противном случае они снова займут Лейнгс Нэк, правительство тотчас же отказалось от своей попытки, принеся многочисленные извинения за нанесенную обиду. Но самое ужасное, Что подобное обхождение с нашими туземными подданными и союзниками в конечном итоге непременно отразится на будущих ни в чем не провинившихся правительствах страны.
Вскоре после назначения объединенной комиссии, о которой упоминалось в начале главы, президент Бюргерс, будучи в курсе всех планов чрезвычайного комиссара на случай, если не удастся осуществить проведение радикальных реформ, которые бы удовлетворили английское правительство, решил, что наступил самый подходящий Момент для созыва фолксраада. Тем временем было объявлено, что «мятежник» Секукуни запросил мира и подписал договор, где признавал себя подданным республики. Мне придется ниже остановиться на этом договоре подробнее, а пока я только подчеркну, что этот документ был первым на повестке дня парламента и после обсуждения он был ратифицирован. Вторым рассматривался вопрос о конфедерации, изложенный в законопроекте лорда Карнарвона. По этому вопросу с очень яркой и эмоциональной речью выступил президент, который просил присутствующих обратить внимание на всю серьезность положения, в котором находится республика, и встретить трудности, как подобает мужчинам.
Этот вопрос передали на рассмотрение комиссии, но в связи с тем, что прозвучало выступление, в котором приводились контраргументы, к нему больше не возвращались.
Вполне возможно, что страх сыграл определенную роль при ускоренном рассмотрении этого весьма важного вопроса, если учесть, что, пока велись прения, огромная толпа буров, вооруженная хлыстами из тюленьей кожи и наводящая своим видом ужас на окружающих, следила через окна Фолксраад-холла за каждым движением своих депутатов. Так на практике было продемонстрировано действие системы м-ра Чемберлена.
Спустя несколько дней после того как был отклонен законопроект о конфедерации, президент Бюргерс, часто ссылавшийся на безнадежное положение республики и заявлявший о необходимости радикальных реформ или, в противном случае, о передаче власти англичанам, представил на рассмотрение фолксраада проект новой конституции, весьма примечательной по своей сути, и поставил перед членами собрания условие – либо они ее принимают, либо теряют свою независимость.
В первой части этого удивительного документа рассматривались положения о правах граждан, которые, по существу, не претерпели каких-либо изменений, за исключением пункта, где говорилось о необходимости гарантировать гражданам тайну переписки. Признание этого права – необычайный случай в истории свободного государства. Соответствующие статьи предусматривали обязанности туземных граждан республики, отправление правосудия, управление образованием, регулирование финансами и т.д. И только в четвертой главе мы подходим к сути основного закона страны, а именно: предоставление президенту чрезвычайных (диктаторских) полномочий. М-р Бюргерс считал, что спасти государство можно, став абсолютным монархом. Срок его полномочий при этом увеличивался до семи лет, вместо пяти, за ним закреплялось право быть переизбранным на последующие сроки, а также право назначения служащих на все государственные должности без согласования с законодательными органами власти. Президент пользовался законодательной властью с правом налагать вето на резолюции фолксраада, который он мог созывать или распускать по своему усмотрению. И наконец, в состав его исполнительного совета должны были входить главы департаментов, которых он назначил сам, и один член фолксраада. Фолксраад отнесся к данному законопроекту точно так же, как к законопроекту о конфедерации: он наспех рассмотрел его и затем отклонил.
Президент тем временем делал все, чтобы убедить собрание в существовании реальной опасности для страны: казна была пуста, а кредиторы торопили, со всех сторон угрожали враги и, наконец, чрезвычайный комиссар ее величества расположился «лагерем» в тысяче ярдов от них и наблюдал с некоторым интересом за происходящим. Он указал на невозможность в данный момент отказаться от проведения реформы, выразив сомнение в том, что имеется иной выход из создавшегося положения и что если не предпринимать никаких мер, то как нация они обречены. «Старейшины страны» все же отказались плясать под президентскую дудку. Тогда президент повел себя более решительно. Он заявил им, что нация, виновная в происходящем, не сможет уйти от неминуемой расплаты и от суда грядущих поколений. Он обратился с убедительной просьбой доказать народу, что было бы крайне нецелесообразно противиться объединению с более могущественным государством. И он бы не советовал им отказываться от такого союза… Он не верил, что новая конституция спасет их, потому что в той степени, в какой старая конституция привела их к развалу, в такой же степени новая вряд ли приведет их к возрождению. Если бы английские граждане вели себя по отношению к своему правительству таким же образом, как граждане Трансвааля, Англия никогда бы не смогла так долго удерживать свои позиции. Он указал им на безнадежность финансового положения. «Сегодня, – сказал президент, – мне принесли на подпись вексель на 1100 фунтов, но я бы скорее отдал на отсечение свою правую руку, чем подписал эту бумагу (аплодисменты ), ибо у меня нет ни малейшего основания полагать, что когда наступит момент оплачивать этот вексель, в стране найдется хотя бы один-единственный грош». И наконец он предложил: «Давайте дадим им возможность воспользоваться нашим трудным положением, и пусть это будет по возможности на самых выгодных для них условиях; пусть они договариваются об объединении со своими соотечественниками на юге, и тогда от Мыса до Замбези будет единое великое сообщество людей. Да, в этом есть нечто более монументальное и величественное, чем сама их идея о республике, то, что импонирует их национальным чувствам (аплодисменты ), и стоит ли об этом сожалеть? Да, стоит, но только тем, кто не в ладах с законом, мятежникам и революционерам; всем же честным гражданам, для которых превыше всего закон и порядок, это будет сулить благополучие и процветание».
Этим веским изречением он практически вынес приговор республике, а потому нет ни малейшего основания сомневаться в том, что президент Бюргерс был искренне убежден в необходимости и разумности аннексии. Интересно сравнить эти слова, впрочем как и многие другие его высказывания в этот период, с мыслями, которые он оставил в своем предсмертном документе, не так давно вышедшем в свет, где он говорит с некоторым ликованием об уроках, которые мы получили у Лейнгс Нэк и горы Маюба от такого «несерьезного противника, каким по своей природе являются буры» и считает их потрясающим примером свершившегося возмездия.
В этом документе причину аннексии он объясняет стремлением англичан установить свое господство сначала в Южной Африке, а затем и в других регионах. Однако он ни слова не говорит о том, каким способом это можно было бы предотвратить, чтобы государство, тем не менее, продолжало существовать; и похоже, что на протяжении всего повествования его не покидают сомнения в достаточной убедительности приводимых им аргументов, поскольку, объясняя или пытаясь объяснить, почему им никогда не отвергались обвинения, направленные в его адрес в связи с аннексией, он заявляет: «Если бы я не вынес всего этого молча, не выдержал всех обвинений, а из корыстных побуждений и страха рассказал бы всю правду, Трансвааль никогда бы не был удостоен такого внимания со стороны Великобритании, как сейчас. Пусть аннексия была несправедлива, но в свое оправдание хочу сказать, что буры повели себя таким образом в тяжелый для страны час, что вряд ли мировая общественность отнеслась бы к ним с сочувствием, а английские политики проявили бы к ним свое уважение. Иными словами, если бы я сказал правду, как обязан бы был это сделать в свое оправдание, больше бы не поднималось шума по поводу аннексии, потому что весь мир, даже английские радикалы признали бы ее необходимой и не требующей отлагательства в условиях критического положения в стране».
В связи с этим становится ясно, что отношение президента Бюргерса к аннексии в разные годы было разным (в 1881 году у него были совсем другие взгляды, чем в 1877); в самом деле, его речи на заседаниях фолксраада звучат довольно-таки странно, если сравнить их с его взглядами, изложенными в предсмертном обращении. Читатель вынужден прийти к одному из двух заключений – либо в одном случае он говорит не то, что думает, либо он переменил свою точку зрения. Поскольку я считаю его честным и порядочным человеком, то склонен предположить последнее; кроме того, мне это не трудно объяснить, учитывая его голландское происхождение.
В 1877 году Бюргерс – это отчаявшийся глава государства, которое стремительно катится в пропасть, и вдруг ему протягивает свою сильную руку английское правительство. Что ж странного в том, что он ее с радостью принимает от имени народа своей страны, которую удалось с помощью Англии превратить в процветающее государство, каким оно раньше никогда не было? В 1881 году колесо истории завершает свой оборот, и пока больной, умирающий президент проводит остаток своих дней вдали от политических баталий, в стране происходят большие перемены. Враги буров разбиты, Секукуни и зулусы теряют свое былое могущество, страна процветает в результате разумной политики ее правителей, финансовое положение стабилизируется. Радостные известия поступают для потерявших надежду «мятежников и революционеров», а новый английский «диктатор» произносит яркую речь, после чего происходит крупное вооруженное восстание. И в довершение ко всему английские войска терпят одно поражение за другим, а Англия просит мира у южноафриканского крестьянина, забыв про честь и достоинство.
Будучи свидетелем происходящих событий, умирающий президент мог найти достаточно оснований для того, чтобы изменить свои взгляды.
Безусловно, аннексия была ошибочной, поскольку Англия отказывается от своих завоеваний; а может быть, все-таки сбылась мечта о великой Южно-Африканской республике? Разве не был нанесен удар по превосходству англичанина, от которого он до сих пор не может оправиться, разве не утрачен безнадежно его контроль над бурами и туземцами? А он – Бюргерс – неужели он должен оставить в памяти потомков образ голландца, выступающего за интересы английской партии? Нет, безусловно, аннексия была ошибкой, но она не прошла без пользы, так как привела к падению англичан, ну а мы закончим дискуссию, приведя дословно его слова из последнего публичного выступления: «Южная Африка осталась от этого только в выигрыше, она сделала большой шаг вперед по пути к свободе».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27