Потому-то кошка и живет с тобой, целиком зависит от тебя во всем, что касается еды и жилья, но лапой не шевельнет ради твоего блага и никакой любви к тебе не испытывает; короче говоря, потому-то кошка относится к тебе именно так, как относится.)
Собаку я ставлю на четвертое место. Она отважна, верна, неизменна в своей привязанности, что не мешает ей тоже быть нахлебницей; ее слабость (сравнительно с кошкой) состоит в том, что она согласна работать на тебя – я хочу сказать, готова по доброй воле, с радостью учиться всяким фокусам, самым дурацким, только бы доставить тебе удовольствие, только бы ты потрепал ее по голове; она не менее убежденная, цепкая нахлебница, чем крыса или кошка, но не может равняться с ними, потому что вдобавок еще и подхалимка, ей кажется, будто она должна выказывать тебе благодарность; она будет пресмыкаться, унижать свое достоинство ради твоей забавы, станет вилять хвостом в ответ на пинок, отдаст жизнь за тебя в драке и сдохнет от тоски на твоей могиле. Лошадь я ставлю на последнее место. Она способна переварить только одну мысль зараз, и ее главное свойство – робость, боязливость. Даже ребенок может уговорить, улестить лошадь, и она переломает ноги, доведет себя до разрыва сердца, согласившись бежать слишком далеко и слишком быстро или прыгать через препятствия слишком длинные, или слишком высокие, или слишком трудные; за ней нужен глаз да глаз, как за несмышленым младенцем, не то она обожрется и околеет; будь в ней хоть капля сообразительности самой захудалой крысы, она стала бы всадником.
Мула я ставлю на второе место. Только потому на второе, что ты все же можешь принудить его работать на тебя. Но в строжайших пределах, им самим и поставленных. Мул никогда не позволит себе обожраться. Будет тащить фургон или плуг, но не станет участвовать в скачках. Не станет прыгать через препятствие, если заранее не уверен, что перепрыгнет; лишь тогда войдет в помещение, когда твердо знает, что там происходит; будет десять лет терпеливо работать на тебя только ради того, чтобы хоть разок тебя же лягнуть. Словом, свободный от обязательств перед предками и ответственности перед потомками, он победил не только жизнь, но и смерть и, значит, стал бессмертен; исчезни он сегодня с лица земли, та же случайная биологическая комбинация, которая произвела его на свет вчера, произведет и через тысячу лет, неизменного, неуязвимого, неисправимого, по-прежнему огражденного пределами, им же самим поставленными и проверенными, по-прежнему свободного, по-прежнему на высоте положения. Потому-то Недов мул и был уникумом, неповторимым феноменом. Поставь десяток мулов на дорожку и крикни: «Пошел!» – и они разбегутся в десяти направлениях, как водяные жучки на поверхности пруда; тот из десятка, который случайно побежит по дорожке, неизбежно окажется победителем.
Но Недов мул был не такой. Отец рассказывал, что он бежал как конь, только без конского безумного азарта, без набирания скорости, заминок, испуганных, смертоубийственных бросков. Он бежал по-деловому, с места брал скорость, которую, по его расчетам, следовало взять в ответ на Недов хлыст (или окрик, или еще какой-нибудь знак), и уже не менял ее, пока не приходил к финишу и Нед не останавливал его. И никто, даже отец – а он был у Неда если и не грумом, то во всяком случае подручным и агентом, – не понимал, как Нед этого добивается. Разумеется, сразу стали создаваться и множиться легенды (что, кстати, была вполне на руку владельцам каретного двора). Я имею в виду – какое заговорное слово Нед узнал или придумал, чтобы заставить мула бежать, как до него не бежал не один мул. Но этого они – то есть мы – так и не узнали, только Нед и был его жокеем, даже когда вошел в возраст и отяжелел, пока мул не издох, ни разу за двадцать два года не потерпев поражения; его могила (все Эдмондсы по очереди наверняка показывали ее тебе) до сих пор существует в усадьбе Маккаслинов.
Вот это я имел в виду Нед, и Бун знал, что он имеет в виду, и Нед знал, что Бун знает. Они глядели друг на друга.
– Та«это же не мул, – сказал Бун. – Это конь.
– У этого коня голова варит в ту же сторону, что у того мула, – сказал Нед. – Не так хорошо варит, но в ту же сторону.
Они продолжали смотреть друг на друга. Потом Бун сказал:
– А ну пошли, поглядим на него. – Минни зажгла лампу и передала ее Буну, и мы все вышли на заднее крыльцо и во двор, мы трое, и Минни, и мисс Реба, и мисс Kopp«. Луна теперь стояла повыше, и мы уже могли что-то разглядеть. В углу двора росла белая акация, к ней и был привязав конь. Он сверкнул на нас глазами, потом отвел их в сторону, раздалось фырканье и нервное постукивание копыта о землю.
– Пусть лучше леди минутку постоят здесь, – сказал Нед. – Он еще не привык к такой большой компании. – Мы остановились; Бун высоко поднял лампу, снова холодно и пугливо сверкнули глаза, а Нед тем временем подошел к коню, что-то приговаривая, потом потрепал по холке, не переставая приговаривать, потом взял под уздцы. – Не слепи его лампой, – сказал Нед Буну. – Подойди поближе и держи лампу так, чтобы леди, ежели есть у них такое желание, посмотрели на коня. А когда я говорю конь, так разумею коня. Не всяких кляч, которых в Джефферсоне называют конями.
– Замолчи и выведя его сюда, дай нам на него поглядеть, – сказал Бун.
– А ты уже видишь его, – сказал Нед. – Подними лампу повыше. – Все же он вывел коня из-под дерева, поближе к нам. Еще бы мне его не помнить! Гнедой меринок-трехлеток, на три четверти кровный (по меньшей мере, но, может, и больше, я еще не был таким знатоком, чтобы определить точнее), некрупный, от силы шестнадцати ладоней высотой, но с длинной шеей для баланса, и косыми плечами для быстроты, и хорошо омускуленными задними ногами для устойчивости хода (и, по словам Неда, с Недом Маккаслином для рвения и ретивости). Так что даже в свои одиннадцать я, помнится, подумал о том же, о чем, как через секунду выяснилось, подумал Бун. Он посмотрел на коня. Потом на Неда. Но когда он заговорил, голос его едва шелестел:
– Этот конь…
– Погоди, – сказала мисс Корри. Больше ничего. Только тогда я заметил Отиса. У него была еще и талая особенность: ты его замечал всегда за мгновение до того, как было бы уже поздно. Но все-таки главная его неладность была в чем-то другом.
– Господи, ну конечно! – сказала мисс Реба. Говорю тебе – женщины замечательный народ. – Ступай отсюда, – сказала вна Отису.
– Иди в дом, Отис, – сказала, мисс Корри.
– И пойду, – сказал Отис. – Пошли, Люций.
– Нет, – сказала мисс Корри. – Ты один. Иди же. Подымись к себе в комнату.
– Еще рано, – сказал Отис. – У меня нока что сна ни в одном глазу.
– Я не люблю повторять, – сказала мисс Реба. Пока Отис не вошел в дом, Бун молчал. Молчали и мы, и он держал лампу таким манером, что свет падал главным образом на лицо Неда и на его собственное, и потом они заговорили, оба бесстрастно, без выражения.
– Этот конь краденый, – прошипел Буж.
– А как насчет того автомобиля? – прошипел Нед,
Да, женщины замечательный народ: голос мисс Ребы прозвучал не громче, чем голос Буна или Неда, только энергичнее:
– Его надо немедленно убрать из города.
– А я для этого и привел его сюда, – сказал Нед. – Вот поужинаю, и мы с ним махнем в Пассем.
– А ты знаешь, сколько отсюда до Пассема, а заодно и в какую сторону идти? – спросил Бун.
– На что мне знать? – спросил Нед. – Когда Хозяин уехал из города в забыл положить за пазуху этот автомобиль, очень ты ломал себе голову, сколько от Джефферсона до Мемфиса?
Мисс Реба повернулась:
– Пошли в дом, – сказала она. – Видать его с улицы? – спросила она Неда.
– Будьте покойны, – сказал Нед. – Настолько у меня смысла хватает. Уж об этом я позаботился. – Он снова, привязал коня к дереву, и мы все направились вслед за мисс Ребой к заднему крыльцу.
– Пошли на кухню, – сказала она. – Время такое, что вот-вот гости заявятся. – В кухне она сказала Минни: – Иди ко мне в спальню, там слышно, когда звонят в дверь. Отдала ты мне ключ или?… Ладно. Незнакомым в долг не отпускай. Сдачу постарайся давать, пока еще бутылку не раскупорила. И посмотри, кто сейчас дома. Если спросят мисс Корри, скажи – к ней дружок из Чикаго приехал.
– А если кто не поверит, пусть обойдет дом и постучится с заднего хода, – сказал Бун.
– Господи Иисусе, – сказала мисс Реба. – Тебе все еще мало хлопот? А если ты недоволен, что Корри принимает гостей, какого дьявола не покупаешь ее целиком со всеми потрохами, а берешь напрокат раз в полгода?
– Ладно, ладно, – сказал Бун.
– И посмотри, где сейчас кто, – сказала мисс Реба Минни.
– Где он, я сама посмотрю, – сказала мисс Корри.
– Пусть там и остается, – сказала мисс Реба. – Он сегодня уже столько наигрался с лошадьми, что я вот как сыта. – Мисс Корри вышла. Мисс Реба подошла к двери и сама ее закрыла, потом, не садясь, внимательно посмотрела на Неда. – Значит, собираешься прогуляться в Паршем, в компании с лошадью?
– Выходит, так, – сказал Нед.
– А сколько до Паршема, ты знаешь?
– А на что мне знать? – повторил Нед. – Мне ни к чему знать, сколько до Пассема. Мне сам Пассем нужен. Потому я и передумал вести его – может, это чересчур далеко. Сначала я думал, раз вы занимаетесь отношениями…
– Это еще что за околесица? – сказала мисс Реба. – Я хозяйка заведения. А кто слишком нежный, чтобы так и сказать, пусть катится подальше.
– Я только имел в виду, – сказал Нед, – может, у какой-нибудь вашей леди есть такие отношения, чтобы добыть мне верховую лошадь, или ломовую, или пусть хоть мула, а Люций поедет на жеребенке. Но нам послезавтра в Пассеме не одну милю надо проскакать, а три раза по одной миле и хотя два раза, да прийти первыми. Так что хоть лопни, а мне надо доставить его в Пассем.
– Ну хорошо, – сказала мисс Реба. – Предположим, ты привел его в Паршем. Остается малость: чтобы там были скачки.
– У кого есть скакун, тот и скачки найдет, – сказал Нед. – Только бы нам с ним до той поры на копытах продержаться.
– А ты его до той поры продержишь на копытах?
– Еще бы, – сказал Нед.
– И потом заставишь скакать?
– Еще бы! – сказал Нед.
– Откуда ты знаешь, что заставишь?
– Мула-то я заставил, – сказал Нед.
– Какого еще мула? – спросила мисс Реба. Вошла мисс Корри и прикрыла за собой дверь. – Плотней прихлопни, – сказала мисс Реба. Потом Неду: – Ладно. Расскажи про эти скачки. – Теперь Нед посмотрел на нее и смотрел добрую четверть минуты и когда заговорил, то уже не избалованным, безнаказанно-бесстыжим тоном фаворита, как с Буном, и не родственно-покровительственным, как со мной.
– Похоже, вы решили поговорить по-разумному, – сказал он.
– Попробуй – увидишь, – сказала мисс Реба.
– Ладно, – сказал Нед. – Есть еще один человек, тоже белый и тоже богатый, как звать – не скажу, но где его отыскать – знаю. Что говорить, такого коня, как этот, не то что на десять, на двадцать миль вокруг Пассема не сыщешь, но у того белого тоже есть скакун, и прошлой зимой на скачках тот конь два раза обскакал этого. В первый раз аккурат не так уж здорово обскакал, и белый богач, хозяин этого коня, поставил на него второй раз и в два раза больше, чем в первый, и опять проиграл, и так здорово, что когда этот конь послезавтра опять в Пассеме объявится, пассемский богач не удержится: тоже своего выпустит, ему, может, и совестно будет, а все ж таки лестно даром деньги загрести.
– Понятно, – сказала мисс Реба. – Продолжай.
– А чего продолжать? – сказал Нед. – Я могу заставить этого коня прийти первым. Только покамест один я и знаю про это. Так что ежели вы, леди, захотите маленечко поставить на него, мы с Люцием и мистером Хогганбеком не откажемся принять вас в компанию.
– И тот тип, у кого сейчас машина, тоже? – спросила мисс Реба. – Я хочу сказать, он тоже не знает, что ты можешь заставить лошадь прийти первой?
– Выходит, так, – сказал Нед.
– В таком случае, почему бы ему не избавить всех от лишней мороки и не отправить тебя с лошадью в Паршем, раз он думает, что если поставит против этой лошади, так положит в карман и ее и машину? – Ответа не было; теперь они просто смотрели друг на друга. – Выкладывай, – сказала мисс Реба. – Придется тебе все-таки объяснить. Как тебя звать?
– Нед Уильям Маккаслин Джефферсон Миссипи.
– Говори же, – сказала мисс Реба.
– А может, ему это не по карману, – сказал Нед.
– Сукин сын, – сказал Бун. – Нам это тоже не…
– Заткнись, – сказала мисс Реба Буну. Потом Неду: – Мне послышалось, ты сказал – он богатый.
– Я сейчас о том говорю, с которым сменялся, – сказал Нед.
– Значит, он купил лошадь у богатого?
– Лошадь у него, – сказал Нед.
– Дал он тебе какую-нибудь бумагу, когда вы менялись?
– Лошадь у меня, – сказал Нед.
– Ты же неграмотный, – сказала мисс Реба. – Ведь неграмотный?
– Лошадь у меня, – сказал Нед. Мисс Реба не спускала с него глаз.
– Ладно. Она у тебя. Ты доставишь ее в Паршем. Ты сказал, что знаешь заговорное слово, чтобы она выиграла скачки. Может, у тебя есть заговорное слово, чтобы доставать в Паршем и тот автомобиль?
– Пораскиньте вы мозгами, – сказал Нед. – У вас их хватает. Вы уже раскумекали быстрее и больше, чем другие прочие. Понатужьтесь маленько и поймете, что люди, с которыми я сменялся…
– Люди? – спросила мисс Реба. – Только что ты говорил – «человек». – Но Нед и внимания не обратил.
– …в такой же переделке, как мы: им-то ведь тоже рано или поздно, а не миновать домой вернуться.
– Звать ли его Нед Уильям Маккаслин, или Бун Хогганбек, или это люди, с которыми ты сменялся, все равно им никак нельзя вернуться домой только с конем или только с автомобилем: надо и с тем и с другим. Так я поняла? – спросила мисс Реба.
– Еще бы не так, – сказал Нед. – Я же битых два часа толкую вам про это. – Мисс Реба смотрела на Неда. Потом тихонько перевела дух.
– Значит, ты поведешь сейчас лошадь в Паршем, а все фараоны со всего западного Теннесси будут шнырять по всем дорогам вокруг Мемфиса и искать ее…
– Реба! – сказала мисс Корри.
– …с завтрашнего утра, с самого рассвета?
– Выходит, так, – сказал Нед. – Теперь уже всем поздновато попасться на этом деле. Но у вас котелок варит. Здорово варит. Так что теперь скажите вы мне. – Она смотрела на него; на этот раз она дважды перевела дух; потом, так и не отведя от него глаз, сказала мисс Корри:
– Тот тормозной кондуктор…
– Какой тормозной кондуктор? – спросила мисс Корри.
– Ты знаешь, о ком я говорю. У которого мамашин дядя, или двоюродный брат, или кто он там…
– Он не тормозной кондуктор, – сказала мисс Корри. – Он сигнальный кондуктор. На экспрессе Мемфис – Нью-Йорк. А форма у него, правда, как у тормозного…
– Неважно, – сказала мисс Реба. – Пусть будет сигнальный… – Теперь она обращалась к Буну. – Корри с ним… – она взглянула на Неда, – в отношениях. Пожалуй, мне это твое словечко даже нравится. Какой-то там дядя его мамаши что-то вроде вице-президента той железной дороги, которая проходит через Паршем…
– Его дядя начальник железнодорожного участка, – сказала мисс Корри.
– Начальник железнодорожного участка, – повторила мисс Реба. – То есть он начальствует, когда не околачивается на скачках здесь или в другом каком городе этого участка, а племянничек тем временем делает служебную карьеру, лезет в гору с самого низа на самый верх, и в рот ему уже положена серебряная ложка, и условие при этом одно – чтобы он не слишком сильно ее кусал и не привлекал к себе внимания. Понятно, что я хочу сказать?
– Багажный вагон, – сказал Бун.
– Вот именно, – сказала мисс Реба. – Тогда к завтрашнему дню они уже будут в Паршеме, и с глаз долой.
– За багажный вагон тоже надо платить, – сказал Бун. – И еще надо где-то таиться до скачек и потом еще поставить полторы сотни монет на скачках. А у меня всего-навсего не то пятнадцать, не то двадцать долларов. – Он встал. – Иди, отвяжи лошадь, – сказал он Неду. – Где, говоришь, живет тот тип, которому ты отдал машину?
– Сядь, – сказала мисс Реба. – Господи Иисусе, в Джефферсоне вас ждет такая веселенькая встреча, а ты еще медяки в кармане считаешь. – Она посмотрела на Неда. – Как, говоришь, тебя звать?
Нед повторил свое имя.
– Вы хотели узнать насчет мула. Спросите Буна Xoгганбека.
– Ты бы хоть заставил его мистером тебя называть, – сказала она Буну.
– А я всегда мистером и величаю, – сказал Нед. – Мистер Бун Хогганбек. Спросите у него насчет мула.
Она повернулась к мисс Корри:
– Сэм сегодня в городе?
– Да, – сказала мисс Корри.
– Можешь ты сейчас разыскать его?
– Да, – сказала мисс Корри.
Мисс Реба повернулась к Буну.
– Иди-ка ты отсюда. Погуляй часок-другой. Или загляни через улицу к Берди Уотс, если приспичит. Только, Христа ради, не наклюкайся. Откуда, по-твоему, Корри берет деньги на еду и жилье, пока ты там в своем дерьмовом миссипском болоте крадешь автомобили и младенцев? Из воздуха?
– Никуда я не пойду, – сказал Бун.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Собаку я ставлю на четвертое место. Она отважна, верна, неизменна в своей привязанности, что не мешает ей тоже быть нахлебницей; ее слабость (сравнительно с кошкой) состоит в том, что она согласна работать на тебя – я хочу сказать, готова по доброй воле, с радостью учиться всяким фокусам, самым дурацким, только бы доставить тебе удовольствие, только бы ты потрепал ее по голове; она не менее убежденная, цепкая нахлебница, чем крыса или кошка, но не может равняться с ними, потому что вдобавок еще и подхалимка, ей кажется, будто она должна выказывать тебе благодарность; она будет пресмыкаться, унижать свое достоинство ради твоей забавы, станет вилять хвостом в ответ на пинок, отдаст жизнь за тебя в драке и сдохнет от тоски на твоей могиле. Лошадь я ставлю на последнее место. Она способна переварить только одну мысль зараз, и ее главное свойство – робость, боязливость. Даже ребенок может уговорить, улестить лошадь, и она переломает ноги, доведет себя до разрыва сердца, согласившись бежать слишком далеко и слишком быстро или прыгать через препятствия слишком длинные, или слишком высокие, или слишком трудные; за ней нужен глаз да глаз, как за несмышленым младенцем, не то она обожрется и околеет; будь в ней хоть капля сообразительности самой захудалой крысы, она стала бы всадником.
Мула я ставлю на второе место. Только потому на второе, что ты все же можешь принудить его работать на тебя. Но в строжайших пределах, им самим и поставленных. Мул никогда не позволит себе обожраться. Будет тащить фургон или плуг, но не станет участвовать в скачках. Не станет прыгать через препятствие, если заранее не уверен, что перепрыгнет; лишь тогда войдет в помещение, когда твердо знает, что там происходит; будет десять лет терпеливо работать на тебя только ради того, чтобы хоть разок тебя же лягнуть. Словом, свободный от обязательств перед предками и ответственности перед потомками, он победил не только жизнь, но и смерть и, значит, стал бессмертен; исчезни он сегодня с лица земли, та же случайная биологическая комбинация, которая произвела его на свет вчера, произведет и через тысячу лет, неизменного, неуязвимого, неисправимого, по-прежнему огражденного пределами, им же самим поставленными и проверенными, по-прежнему свободного, по-прежнему на высоте положения. Потому-то Недов мул и был уникумом, неповторимым феноменом. Поставь десяток мулов на дорожку и крикни: «Пошел!» – и они разбегутся в десяти направлениях, как водяные жучки на поверхности пруда; тот из десятка, который случайно побежит по дорожке, неизбежно окажется победителем.
Но Недов мул был не такой. Отец рассказывал, что он бежал как конь, только без конского безумного азарта, без набирания скорости, заминок, испуганных, смертоубийственных бросков. Он бежал по-деловому, с места брал скорость, которую, по его расчетам, следовало взять в ответ на Недов хлыст (или окрик, или еще какой-нибудь знак), и уже не менял ее, пока не приходил к финишу и Нед не останавливал его. И никто, даже отец – а он был у Неда если и не грумом, то во всяком случае подручным и агентом, – не понимал, как Нед этого добивается. Разумеется, сразу стали создаваться и множиться легенды (что, кстати, была вполне на руку владельцам каретного двора). Я имею в виду – какое заговорное слово Нед узнал или придумал, чтобы заставить мула бежать, как до него не бежал не один мул. Но этого они – то есть мы – так и не узнали, только Нед и был его жокеем, даже когда вошел в возраст и отяжелел, пока мул не издох, ни разу за двадцать два года не потерпев поражения; его могила (все Эдмондсы по очереди наверняка показывали ее тебе) до сих пор существует в усадьбе Маккаслинов.
Вот это я имел в виду Нед, и Бун знал, что он имеет в виду, и Нед знал, что Бун знает. Они глядели друг на друга.
– Та«это же не мул, – сказал Бун. – Это конь.
– У этого коня голова варит в ту же сторону, что у того мула, – сказал Нед. – Не так хорошо варит, но в ту же сторону.
Они продолжали смотреть друг на друга. Потом Бун сказал:
– А ну пошли, поглядим на него. – Минни зажгла лампу и передала ее Буну, и мы все вышли на заднее крыльцо и во двор, мы трое, и Минни, и мисс Реба, и мисс Kopp«. Луна теперь стояла повыше, и мы уже могли что-то разглядеть. В углу двора росла белая акация, к ней и был привязав конь. Он сверкнул на нас глазами, потом отвел их в сторону, раздалось фырканье и нервное постукивание копыта о землю.
– Пусть лучше леди минутку постоят здесь, – сказал Нед. – Он еще не привык к такой большой компании. – Мы остановились; Бун высоко поднял лампу, снова холодно и пугливо сверкнули глаза, а Нед тем временем подошел к коню, что-то приговаривая, потом потрепал по холке, не переставая приговаривать, потом взял под уздцы. – Не слепи его лампой, – сказал Нед Буну. – Подойди поближе и держи лампу так, чтобы леди, ежели есть у них такое желание, посмотрели на коня. А когда я говорю конь, так разумею коня. Не всяких кляч, которых в Джефферсоне называют конями.
– Замолчи и выведя его сюда, дай нам на него поглядеть, – сказал Бун.
– А ты уже видишь его, – сказал Нед. – Подними лампу повыше. – Все же он вывел коня из-под дерева, поближе к нам. Еще бы мне его не помнить! Гнедой меринок-трехлеток, на три четверти кровный (по меньшей мере, но, может, и больше, я еще не был таким знатоком, чтобы определить точнее), некрупный, от силы шестнадцати ладоней высотой, но с длинной шеей для баланса, и косыми плечами для быстроты, и хорошо омускуленными задними ногами для устойчивости хода (и, по словам Неда, с Недом Маккаслином для рвения и ретивости). Так что даже в свои одиннадцать я, помнится, подумал о том же, о чем, как через секунду выяснилось, подумал Бун. Он посмотрел на коня. Потом на Неда. Но когда он заговорил, голос его едва шелестел:
– Этот конь…
– Погоди, – сказала мисс Корри. Больше ничего. Только тогда я заметил Отиса. У него была еще и талая особенность: ты его замечал всегда за мгновение до того, как было бы уже поздно. Но все-таки главная его неладность была в чем-то другом.
– Господи, ну конечно! – сказала мисс Реба. Говорю тебе – женщины замечательный народ. – Ступай отсюда, – сказала вна Отису.
– Иди в дом, Отис, – сказала, мисс Корри.
– И пойду, – сказал Отис. – Пошли, Люций.
– Нет, – сказала мисс Корри. – Ты один. Иди же. Подымись к себе в комнату.
– Еще рано, – сказал Отис. – У меня нока что сна ни в одном глазу.
– Я не люблю повторять, – сказала мисс Реба. Пока Отис не вошел в дом, Бун молчал. Молчали и мы, и он держал лампу таким манером, что свет падал главным образом на лицо Неда и на его собственное, и потом они заговорили, оба бесстрастно, без выражения.
– Этот конь краденый, – прошипел Буж.
– А как насчет того автомобиля? – прошипел Нед,
Да, женщины замечательный народ: голос мисс Ребы прозвучал не громче, чем голос Буна или Неда, только энергичнее:
– Его надо немедленно убрать из города.
– А я для этого и привел его сюда, – сказал Нед. – Вот поужинаю, и мы с ним махнем в Пассем.
– А ты знаешь, сколько отсюда до Пассема, а заодно и в какую сторону идти? – спросил Бун.
– На что мне знать? – спросил Нед. – Когда Хозяин уехал из города в забыл положить за пазуху этот автомобиль, очень ты ломал себе голову, сколько от Джефферсона до Мемфиса?
Мисс Реба повернулась:
– Пошли в дом, – сказала она. – Видать его с улицы? – спросила она Неда.
– Будьте покойны, – сказал Нед. – Настолько у меня смысла хватает. Уж об этом я позаботился. – Он снова, привязал коня к дереву, и мы все направились вслед за мисс Ребой к заднему крыльцу.
– Пошли на кухню, – сказала она. – Время такое, что вот-вот гости заявятся. – В кухне она сказала Минни: – Иди ко мне в спальню, там слышно, когда звонят в дверь. Отдала ты мне ключ или?… Ладно. Незнакомым в долг не отпускай. Сдачу постарайся давать, пока еще бутылку не раскупорила. И посмотри, кто сейчас дома. Если спросят мисс Корри, скажи – к ней дружок из Чикаго приехал.
– А если кто не поверит, пусть обойдет дом и постучится с заднего хода, – сказал Бун.
– Господи Иисусе, – сказала мисс Реба. – Тебе все еще мало хлопот? А если ты недоволен, что Корри принимает гостей, какого дьявола не покупаешь ее целиком со всеми потрохами, а берешь напрокат раз в полгода?
– Ладно, ладно, – сказал Бун.
– И посмотри, где сейчас кто, – сказала мисс Реба Минни.
– Где он, я сама посмотрю, – сказала мисс Корри.
– Пусть там и остается, – сказала мисс Реба. – Он сегодня уже столько наигрался с лошадьми, что я вот как сыта. – Мисс Корри вышла. Мисс Реба подошла к двери и сама ее закрыла, потом, не садясь, внимательно посмотрела на Неда. – Значит, собираешься прогуляться в Паршем, в компании с лошадью?
– Выходит, так, – сказал Нед.
– А сколько до Паршема, ты знаешь?
– А на что мне знать? – повторил Нед. – Мне ни к чему знать, сколько до Пассема. Мне сам Пассем нужен. Потому я и передумал вести его – может, это чересчур далеко. Сначала я думал, раз вы занимаетесь отношениями…
– Это еще что за околесица? – сказала мисс Реба. – Я хозяйка заведения. А кто слишком нежный, чтобы так и сказать, пусть катится подальше.
– Я только имел в виду, – сказал Нед, – может, у какой-нибудь вашей леди есть такие отношения, чтобы добыть мне верховую лошадь, или ломовую, или пусть хоть мула, а Люций поедет на жеребенке. Но нам послезавтра в Пассеме не одну милю надо проскакать, а три раза по одной миле и хотя два раза, да прийти первыми. Так что хоть лопни, а мне надо доставить его в Пассем.
– Ну хорошо, – сказала мисс Реба. – Предположим, ты привел его в Паршем. Остается малость: чтобы там были скачки.
– У кого есть скакун, тот и скачки найдет, – сказал Нед. – Только бы нам с ним до той поры на копытах продержаться.
– А ты его до той поры продержишь на копытах?
– Еще бы, – сказал Нед.
– И потом заставишь скакать?
– Еще бы! – сказал Нед.
– Откуда ты знаешь, что заставишь?
– Мула-то я заставил, – сказал Нед.
– Какого еще мула? – спросила мисс Реба. Вошла мисс Корри и прикрыла за собой дверь. – Плотней прихлопни, – сказала мисс Реба. Потом Неду: – Ладно. Расскажи про эти скачки. – Теперь Нед посмотрел на нее и смотрел добрую четверть минуты и когда заговорил, то уже не избалованным, безнаказанно-бесстыжим тоном фаворита, как с Буном, и не родственно-покровительственным, как со мной.
– Похоже, вы решили поговорить по-разумному, – сказал он.
– Попробуй – увидишь, – сказала мисс Реба.
– Ладно, – сказал Нед. – Есть еще один человек, тоже белый и тоже богатый, как звать – не скажу, но где его отыскать – знаю. Что говорить, такого коня, как этот, не то что на десять, на двадцать миль вокруг Пассема не сыщешь, но у того белого тоже есть скакун, и прошлой зимой на скачках тот конь два раза обскакал этого. В первый раз аккурат не так уж здорово обскакал, и белый богач, хозяин этого коня, поставил на него второй раз и в два раза больше, чем в первый, и опять проиграл, и так здорово, что когда этот конь послезавтра опять в Пассеме объявится, пассемский богач не удержится: тоже своего выпустит, ему, может, и совестно будет, а все ж таки лестно даром деньги загрести.
– Понятно, – сказала мисс Реба. – Продолжай.
– А чего продолжать? – сказал Нед. – Я могу заставить этого коня прийти первым. Только покамест один я и знаю про это. Так что ежели вы, леди, захотите маленечко поставить на него, мы с Люцием и мистером Хогганбеком не откажемся принять вас в компанию.
– И тот тип, у кого сейчас машина, тоже? – спросила мисс Реба. – Я хочу сказать, он тоже не знает, что ты можешь заставить лошадь прийти первой?
– Выходит, так, – сказал Нед.
– В таком случае, почему бы ему не избавить всех от лишней мороки и не отправить тебя с лошадью в Паршем, раз он думает, что если поставит против этой лошади, так положит в карман и ее и машину? – Ответа не было; теперь они просто смотрели друг на друга. – Выкладывай, – сказала мисс Реба. – Придется тебе все-таки объяснить. Как тебя звать?
– Нед Уильям Маккаслин Джефферсон Миссипи.
– Говори же, – сказала мисс Реба.
– А может, ему это не по карману, – сказал Нед.
– Сукин сын, – сказал Бун. – Нам это тоже не…
– Заткнись, – сказала мисс Реба Буну. Потом Неду: – Мне послышалось, ты сказал – он богатый.
– Я сейчас о том говорю, с которым сменялся, – сказал Нед.
– Значит, он купил лошадь у богатого?
– Лошадь у него, – сказал Нед.
– Дал он тебе какую-нибудь бумагу, когда вы менялись?
– Лошадь у меня, – сказал Нед.
– Ты же неграмотный, – сказала мисс Реба. – Ведь неграмотный?
– Лошадь у меня, – сказал Нед. Мисс Реба не спускала с него глаз.
– Ладно. Она у тебя. Ты доставишь ее в Паршем. Ты сказал, что знаешь заговорное слово, чтобы она выиграла скачки. Может, у тебя есть заговорное слово, чтобы доставать в Паршем и тот автомобиль?
– Пораскиньте вы мозгами, – сказал Нед. – У вас их хватает. Вы уже раскумекали быстрее и больше, чем другие прочие. Понатужьтесь маленько и поймете, что люди, с которыми я сменялся…
– Люди? – спросила мисс Реба. – Только что ты говорил – «человек». – Но Нед и внимания не обратил.
– …в такой же переделке, как мы: им-то ведь тоже рано или поздно, а не миновать домой вернуться.
– Звать ли его Нед Уильям Маккаслин, или Бун Хогганбек, или это люди, с которыми ты сменялся, все равно им никак нельзя вернуться домой только с конем или только с автомобилем: надо и с тем и с другим. Так я поняла? – спросила мисс Реба.
– Еще бы не так, – сказал Нед. – Я же битых два часа толкую вам про это. – Мисс Реба смотрела на Неда. Потом тихонько перевела дух.
– Значит, ты поведешь сейчас лошадь в Паршем, а все фараоны со всего западного Теннесси будут шнырять по всем дорогам вокруг Мемфиса и искать ее…
– Реба! – сказала мисс Корри.
– …с завтрашнего утра, с самого рассвета?
– Выходит, так, – сказал Нед. – Теперь уже всем поздновато попасться на этом деле. Но у вас котелок варит. Здорово варит. Так что теперь скажите вы мне. – Она смотрела на него; на этот раз она дважды перевела дух; потом, так и не отведя от него глаз, сказала мисс Корри:
– Тот тормозной кондуктор…
– Какой тормозной кондуктор? – спросила мисс Корри.
– Ты знаешь, о ком я говорю. У которого мамашин дядя, или двоюродный брат, или кто он там…
– Он не тормозной кондуктор, – сказала мисс Корри. – Он сигнальный кондуктор. На экспрессе Мемфис – Нью-Йорк. А форма у него, правда, как у тормозного…
– Неважно, – сказала мисс Реба. – Пусть будет сигнальный… – Теперь она обращалась к Буну. – Корри с ним… – она взглянула на Неда, – в отношениях. Пожалуй, мне это твое словечко даже нравится. Какой-то там дядя его мамаши что-то вроде вице-президента той железной дороги, которая проходит через Паршем…
– Его дядя начальник железнодорожного участка, – сказала мисс Корри.
– Начальник железнодорожного участка, – повторила мисс Реба. – То есть он начальствует, когда не околачивается на скачках здесь или в другом каком городе этого участка, а племянничек тем временем делает служебную карьеру, лезет в гору с самого низа на самый верх, и в рот ему уже положена серебряная ложка, и условие при этом одно – чтобы он не слишком сильно ее кусал и не привлекал к себе внимания. Понятно, что я хочу сказать?
– Багажный вагон, – сказал Бун.
– Вот именно, – сказала мисс Реба. – Тогда к завтрашнему дню они уже будут в Паршеме, и с глаз долой.
– За багажный вагон тоже надо платить, – сказал Бун. – И еще надо где-то таиться до скачек и потом еще поставить полторы сотни монет на скачках. А у меня всего-навсего не то пятнадцать, не то двадцать долларов. – Он встал. – Иди, отвяжи лошадь, – сказал он Неду. – Где, говоришь, живет тот тип, которому ты отдал машину?
– Сядь, – сказала мисс Реба. – Господи Иисусе, в Джефферсоне вас ждет такая веселенькая встреча, а ты еще медяки в кармане считаешь. – Она посмотрела на Неда. – Как, говоришь, тебя звать?
Нед повторил свое имя.
– Вы хотели узнать насчет мула. Спросите Буна Xoгганбека.
– Ты бы хоть заставил его мистером тебя называть, – сказала она Буну.
– А я всегда мистером и величаю, – сказал Нед. – Мистер Бун Хогганбек. Спросите у него насчет мула.
Она повернулась к мисс Корри:
– Сэм сегодня в городе?
– Да, – сказала мисс Корри.
– Можешь ты сейчас разыскать его?
– Да, – сказала мисс Корри.
Мисс Реба повернулась к Буну.
– Иди-ка ты отсюда. Погуляй часок-другой. Или загляни через улицу к Берди Уотс, если приспичит. Только, Христа ради, не наклюкайся. Откуда, по-твоему, Корри берет деньги на еду и жилье, пока ты там в своем дерьмовом миссипском болоте крадешь автомобили и младенцев? Из воздуха?
– Никуда я не пойду, – сказал Бун.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33