— Вероятно, нож или ножницы выскользнули у вас из рук. Маленькая капля вашей голубой крови осталась на бюваре.
Лицо ее заметно покраснело. Вид у нее был глупый, но в эту минуту она была особенно привлекательна. Нет ничего приятнее, нежели видеть смущающимся того, к кому вы проникнуты благоговением. У нее хватило сообразительности не спешить с ответом.
— Почему вы не предложите мне присесть? — спросил Смис.
Она жестом указала ему на стул.
— Что же вы надеялись найти в моем бюваре? — продолжал он. — Улики моих неслыханных преступлений?
— Их я уже имею,—сказала она. — Не забудьте, что я тоже в ту ночь была на Набережной Цветов.
В какую ночь, она не сказала, но требовать от нее более обстоятельных разъяснений было излишне. Больше всего поражало Смиса ее. необычное спокойствие. Она даже не дрогнула, — она, присутствовавшая при происшествии, которое в ее глазах было тяжелейшим преступлением. Она упоминала о той ночи с таким хладнокровием, точно она была не столько потрясенным случайным зрителем, сколько сознательным соучастником.
— Да, я припоминаю,—сказал Смис. — Как ни странно, но такие факты обычно долго остаются у меня в памяти.
Однако его сарказм не возымел на нее ни малейшего действия..
— Раз вы здесь, м-р Смис, то выпьете чашку чая? Сама я лью чай рано утром.
Смис согласился. Да, он в самом деле намерен был выпить чаю или вкусить еще более зловредного зелья, лишь бы оно было предложено ему ее рукой — вот до чего дошел он!
Она позвонила, а затем, снова опустившись на стул. взглянула на него с чуть заметной насмешкой.
— Итак, вы, м-р Смис, считаете меня грабителем?
— Я... я вовсе не склонен причислять вас к этому классу людей,—пробормотал Смис. — Дело в том, что... я было думал... быть может, ваш батюшка посоветовал вам прийти... — Он беспомощно замялся.
— Вы не согласны, что мы—престранные люди?— проронила она неожиданно. — Мой отец, вы и я?
— И еще м-р Росс, — сказал . Смис мягко. Невольно-пораженная, она с секунду молча глядела на него.
— Разумеется,— быстро сказала она,—м-р Росс тоже. Ведь м-р Валентайн поместил вас в смежную с ним. комнату, чтобы вам лучше было наблюдать за ним. Так. ведь?
Она, видно, обладала даром сбивать людей с толку. Смис снова был в затруднении. Он уже давно пришел к убеждению, что для выхода из затруднительного положения есть самое верное средство: создать такое же положение для противника.
— Сомневаюсь, чтобы для меня это было такой неотложной необходимостью —следить за м-ром Россом ради вашего батюшки, — протяжно произнес он, — особенно при таких условиях, когда он сам мог бы следить за ним, сидя у себя дома.
— Что вы хотите сказать? — быстро спросила она.
— Я полагал, что м-р Росс заходит к вам сюда в гости,—ответил Смис с самым невинным видом.
— В гости?
Она впилась в него глазами. Затем Смис вдруг увидел в ее глазах отблеск мелькнувшей мысли и заметил, что ее лицо покраснело. Секунду или две она пыталась сдерживать смех, готовый сорваться с ее уст; затем, откинувшись на шинку стула, она залилась долгим и звонким
хохотом.
— Вот еще что выдумали! — сказала она.—М-р Росс здесь! Уж не вы ли его здесь видели?
— Именно так, — отрезал Смис.
— И вы видели, как он выходил отсюда?
— Нет, этого я не видал, — возразил Смис.
— А ведь, собственно, вам надлежало бы видеть, — сказала она полунасмешливо-полусерьезно. — Вам бы следовало и дома наблюдать за ним, пока он не ляжет в постель. Ведь это же то самое, за что вы получаете содержание!
Плохо сдерживаемая гневная нотка в ее голосе заставила Смиса содрогнуться. Или же это было лишь добродушное лукавство?
— Итак, вы видели м-ра Росса приходившим сюда? — сказала она после паузы. — Что же, сообщили вы об этом отцу? Нет, конечно?
Смис покачал головою.
— Я ничего не сказал ему. — Она взглянула на него с изумлением;
В этот момент вошел слуга с подносом и стал накрывать стол, и потому разговор временно прекратился.После его ухода она налила чай в обе чашки и сидела, положив руки на колени, точно юна была занята разрешением какого-то вопроса.
— М-р Смис,—.сказала она затем, — пожалуй, вы сочтете, что мне .не пристало так поверхностно и легко говорить о том ужасном зрелище, при котором, я тогда присутствовала на Набережной Цветов, однако :у меня есть основания...
— Мне думается, что ваше основание мне известно, — спокойно заметил Смис.
— Вот как? — скатала она, — Право, мне следовало бы сторониться вас, даже вызвать полицию, как только вы ко мне явились, ведь, в общем, вы же — ужасный преступник, верно?
Смис неловко усмехнулся. Ей одной свойственно было воздействовать на него так, что он чувствовал себя каким-то жалким болваном.
— Мне думается, что вы правы, — сказал он, — хотя, с другой стороны, у меня есть...
— Незапятнанная репутация в Англии. Это я все знаю, — сказала она. Он уставился на нее в недоумении пытаясь вспомнить, кем могла быть раньше произнесена эта фраза. Тем более велико было его изумление, когда он вспомнил, как он сам некогда утверждал это.
— Я, пожалуй, девушка довольно странная,—сказала она,— но это объясняется тем, что вся жизнь моя сложилась странно. Детство я провела в небольшом городке, в Нью-Джерси.
— Как интересно! — пробормотал Смис, мешая ложкой чай.
— Не острите,— возразила она, улыбаясь,—в Америке я была очень, очень счастлива. Единственно, что омрачало мое' счастье, было полное отсутствие родных. Отец наезжал лишь изредка, да кроме того, он... как бы вам сказать... любит держать других в ежовых рукавицах...
Все время она не спускала с него глаз..
— Я, вероятно, провела бы в Нью-Джерси еще многие годы, пожалуй, даже всю жизнь, — настолько я привязалась к тем местам; только, поймите... — она опять заколебалась.— Я, видите ли, обнаружила нечто ужасное.
— Что ужасное? — переспросил Смис.
— Мне не хочется вам говорить об этом, — сказала она,—по крайней мере, в данный момент.
Теперь любопытство его усилилось еще больше.
— Но, быть может, скажи вы мне об этом, — ответил он спокойно,—это бы сильно помогло мне, да, пожалуй, и вам.
Она взглянула на него с недоверием и покачала головой.
— Не думаю, — сказала она. — Ладно, я многое скажу вам. О том, чтобы вы сохранили это в тайне мне просить нечего, я не сомневаюсь в этом, ведь я тоже обладаю вашею тайной, сами знаете...
— Признаться, я страшно боялся, что вдруг вы меня выдадите,—начал было Смис, но она перебила его.
— Не будем говорить об этом, — сказала она. — В ближайшем будущем я предприму нечто, чему вы поразитесь.
— Что же вы обнаружили там, в Нью-Джерси? — спросил Смис.
— После маминой... смерти, — сказала она с расстановкой,—и после отъезда отца в Европу все дела остались на попечении адвоката отца по» имени Крэмб: Он уплачивал все касающиеся меня издержки и расходы по содержанию дома; кроме того, я ежемесячно получала от него лично для себя известную сумму денег, как только достигла возраста, дающего мне на это право. Вообще, Крэмб почти всегда действовал на правах поверенного отца. И вот однажды, когда м-р Валентайн был в Европе, престарелый судья неожиданно умер и все его дела перешли в чужие .руки. Первым'действием его преемников было — переслать мне маленькую черную шкатулку, отданную отцом на сохранение м-ру Крэмбу. Мне даже думается, что перед самой смертью Крэмб вовсе не действовал по доверию отца, так как деньги обычно поступали ко мне через Фермерский Банк; затем, мне кажется, новый поверенный, очевидно, недовольный загромождением своей конторы всякими ненужными старыми шкатулками и ящиками, счел самым целесообразным вернуть их прежним владельцам. Таким образом, все вещи отца достались мне. О том, что делать с ними, я не имела ни малейшего понятия. Тогда мисс Тэмпль, моя гувернантка, предложила
послать шкатулку отца в Европу, заказной посылкой. Понятно, посылать увесистый ящик не было никакого смысла. Поэтому я всячески пыталась подыскать какой-нибудь ключ, подходящий к замку ящика, и, в конце концов, мне посчастливилось найти его. Шкатулка оказалась битком набитой всякими бумагами, аккуратно свя-
занными в пачки. Только несколько фотографий да отдельных документов лежали особо. Вынув все бумаги из шкатулки, я стала вкладывать их в большой конверт, адресованный на имя отца, л вот тогда-то,. бегло пересматривая бумаги, лежавшие разрозненно, я впервые наткнулась на то, что окончательно убедило меня переехать в Европу. Отец уже не раз просил меня это сделать, но мне всегда казалось, 'будто он не придавал этому вопросу особенного значения.
— Как давно это было? — сдержанно спросил Смис.
— Года два тому назад, — ответила Стефания.
— Итак, вы перебрались в Европу? Она утвердительно кивнула головой.
— С ведома вашего отца?
— Да, — безучастно ответила девушка, — он был согласен с этим. Пожалуй, он был даже очень доволен.
Смис с минуту молчал, погруженный в свои мысли.
— Это многое объясняет,—сказал он затем. — Скажите, как вы, в общем, проводите время?—спросил он небрежно, немного погодя.
— Да я ведь занимаюсь лепкой восковых фигур. Разве отец не говорил вам об этом?
Такого ответа он никак не ожидал.
— Лепкой?
Она подтвердила еще раз.
— Хотите, я покажу вам, — сказала она и провела его из гостиной через большой зал в небольшую комнатку в задней половине дома.
Это была настоящая мастерская, с длинным дощатым столом, несколькими стульями и большим шкафом.
Взглянув на стоящие на столе прелестные маленькие статуэтки, одни — начатые, другие — законченные, Смис не мог не выразить своего восхищения.
— Да ведь вы настоящая художница, мисс Стефания, то есть мисс Валентай'н!— поспешил он поправиться.
— Можете называть меня просто мисс Стефанией, — ответила она, слегка улыбнувшись. — Так по-вашему, я художница, вот как?
— Конечно, я не знаток в искусстве,— начал было Смис.
— Однако вы все-таки .и не совсем профан?— сказала она сухо. — Вот вы и разочаровали меня, м-р Смис. Я полагала, такой артист по характеру, как вы, даст более оригинальный отзыв.
Фигурки были, действительно, замечательные. Одна пастушка во французском стиле, в подлинном смысле слова, превосходила все, что Смйсу когда-либо довелось видеть.
— А раскрашиваете вы их сами?
Она кивнула головой и окинула комнату быстрым, несколько озабоченным взглядом. Посмотрев в том же направлении, Смис увидел у стены шкаф, но еще прежде, нежели ему удалось обнаружить причину ее беспокойства, она стремительно кинулась к шкафу, захлопнула его дверцу, заперла на ключ и, пряча ключ в карман,.повернула к нему свое раскрасневшееся личико.
— Фамильная тайна? — опросил Смис.
Она взглянула на него с подозрением.
— Именно так, — повторила она строго. — А теперь вернемся в гостиную и допьем наш чай.
Она казалась чем-то озабоченной, и Смис ломал себе голову, недоумевая, что бы могло таиться, в этом таин-. ственном шкафу. И еще —отчего она так повеселела, когда он сказал ей, что он следил за м-ром Россом? Странная она девушка. Он не понимал ее, а все, чего он не мог понять, его бесило.
— Да-да, семейная тайна, — вдруг неожиданно -произнесла она после продолжительного молчания. — Увы, м-р Смис, в этой семье много всяких тайн.
— В каких семьях их нет?— ответил Смис.
— Но мы, — она произнесла это слово с особым ударением, — мы, Борджиа, превосходим все прочие семьи в данном смысле, м-р Смис!
— Борджиа? — переспросил Смис вполголоса. — Что вы хотите этим сказать?
— Да разве вы не знали? Разумеется, знали! — шутливо возразила она. Прежний, несколько капризный тон снова послышался в ее голосе. — Неужели вы никогда не слыхали о знаменитом роде Борджиа? Вы теперь догадываетесь,
почему отец не окрестил меня Дукрецией?
— Полагаю, да, —ответил Смис. — О да, мне кажется, и могу объяснить это! — И он глубокомысленно кивнул головой.
— Как же вы это объясните? — спросила она. — Мое объяснение —загадочная шкатулка, найденная вами в вашем городке в Джерси, — сказал Смис, — сама шкатулка и ее содержимое. Ока встала и протянула ему руку. .
— Надеюсь, вы моим чаем остались довольны, — сказала она. — Теперь, мне думается, вам лора домой.
И прежде, чем Смис сообразил, что его, говоря попросту, «спровадили», он очутился на улице.
Глава XI
ДЖОН УЭЛЛАНД
Утром того дня, когда должно было произойти их свидание, дверь, ведущая в одну из одиночных камер Стр.ейджвейской тюрьмы, была отперта надзирателем и беспокойные сны Джона Уэлланда были прерваны прикосновением чьей-то руки. Правда, чиновники тюрьмы не знали его настоящего и мешу но присвоенная им фамилия не имеет значения.
— Шесть часов, — коротко заявил надзиратель и вышел.
Джои Уэлланд встал на моги и начал одеваться. Прогулка арестантов в Стрейджвее была в девять часов утра, а выпуск отбывших наказание к поджидающим их родным и друзьям — после полудня. Когда Джон Уэлланд вышел из маленькой черной калитки и направился вдоль улицы к трамвайной остановке, большие тюремные часы показывали половину первого.
Один из арестантов, выпущенный на волю в это самое утро и задержавшийся перед тюремным зданием, беседуя со своими многочисленными приятелями, обернулся в сторону уходящего и произнес что-то, заставившее его собеседников временно позабыть об их «герое дня» и приковавшее все их внимание к Уэлланду.
Уэлланд вскочил в трамвай и доехал до противоположного конца города. Там он пересел в другой вагон, доставивший его обратно, однако, по иному маршруту. Сойдя, он прошел приблизительно полторы мили пешком, делая столько коротких зигзагов, что можно было подумать, что он боится преследования.
Наконец, добравшись до маленькой, казавшейся безлюдной, глухой улицы, он завернул в небольшой домик в самом ее конце.Никто не вышел ему навстречу, но в кухонной плите ярко пылали дрова, а тарелка, чашка и соусник на столе красноречивейшим образом свидетельствовали о чьем-то присутствии. Поставив чайник на огонь, он поднялся по
маленькой крутой лесенке в спальню, где переоделся, достав другое платье из висевшего на стене шкафчика.Лицо, отражавшееся в зеркале, было серо и морщинисто, словом, то было лицо человека, преждевременно состарившегося. Минут пять с лишним стоял он перед зеркалом, глядя на себя с таким видом, точно сравнивал свое теперешнее отражение с сохранившимся у него в памяти. Затем, испустив глубокий вздох, налил полную чашку и сел возле огня, опустив локти на 'колени и подперев подбородок ладонями.
Вскоре послышался звук отпираемой двери, и вошла старая женщина с полной корзиной— такой, с какими обычно ходят на рынок закупать продукты.
— Доброе утро, сударь,—промолвила она с ясно выраженным лэнкширским акцентом. — Я уже знала, что вы сегодня утром вернетесь, только не ожидала я вас застать здесь так рано. Вы, верно, уже сами заварили себе чай?
— Все, как обычно, — ответил Уэлланд. Дома он. был Уэлланд, разумеется.
Она ни словом не заикнулась о его отсутствии. Видимо, она успела уже к этому привыкнуть. Вынимай из корзины покупки, она болтала без умолку — до того много, что Уэлланд встал и перешел в маленький салон-чик рядом с кухней, плотно затворив за собой дверь. Женщина продолжала свое дело, пока из салона не раздались слабые звуки скрипки. Тогда она села и стала прислушиваться.
То был печальный мотив, нечто андалузское, заканчивающееся словно протяжным рыданием, — и добрая женщина поникла головою.
Уэлланд снова появился на пороге. — Хотелось бы мне, чтобы вы сыграли что-нибудь веселенькое, м-р Уэлланд,—сказала его кастелянша.— Такие мелодии, как эта, меня уж больно расстраивают.
— А меня убаюкивают и успокаивают, — возразил Уэлланд с легкой улыбкой.
— Вы играете, как артист,—заметила расторопная женщина, — люблю я скрипку. Скажите, вам когда-либо приходилось выступать публично, м-р Уэлланд?
Уэлланд кивнул утвердительно головой, взял с полки трубку, набил ее табаком из старой, потертой табакерки н поднес ее к огню.
— Так. я и знала,—с энтузиазмом воскликнула м-с Бэкк. — Еще только сегодня утром я говорила мужу...
— Надеюсь, вы немного рассказывали вашему мужу про меня, м-с Бэкк? — спокойно спросил Уэлланд.
— Не очень много. Я слишком предусмотрительна. Одному юноше, заходившему сюда вчера, я только сказала...
— Какой такой юноша заходил вчера?
— Он спрашивал, нет ли вас дома.
— Нет ли меня дома? — переспросил Уэлланд. — А имя мое он упоминал?
— В том-то и дело, — ответила женщина. — Это-то меня и поразило. Это первый человек, заходивший сюда и назвавший вас по имени.
— Что же вы ему сказали?
— Сказала, что, может быть, вы будете дома уже завтра, но скорее всего, лишь на будущей неделе, — точно не знаю, так как подчас несколько месяцев кряду не бываете дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
Лицо ее заметно покраснело. Вид у нее был глупый, но в эту минуту она была особенно привлекательна. Нет ничего приятнее, нежели видеть смущающимся того, к кому вы проникнуты благоговением. У нее хватило сообразительности не спешить с ответом.
— Почему вы не предложите мне присесть? — спросил Смис.
Она жестом указала ему на стул.
— Что же вы надеялись найти в моем бюваре? — продолжал он. — Улики моих неслыханных преступлений?
— Их я уже имею,—сказала она. — Не забудьте, что я тоже в ту ночь была на Набережной Цветов.
В какую ночь, она не сказала, но требовать от нее более обстоятельных разъяснений было излишне. Больше всего поражало Смиса ее. необычное спокойствие. Она даже не дрогнула, — она, присутствовавшая при происшествии, которое в ее глазах было тяжелейшим преступлением. Она упоминала о той ночи с таким хладнокровием, точно она была не столько потрясенным случайным зрителем, сколько сознательным соучастником.
— Да, я припоминаю,—сказал Смис. — Как ни странно, но такие факты обычно долго остаются у меня в памяти.
Однако его сарказм не возымел на нее ни малейшего действия..
— Раз вы здесь, м-р Смис, то выпьете чашку чая? Сама я лью чай рано утром.
Смис согласился. Да, он в самом деле намерен был выпить чаю или вкусить еще более зловредного зелья, лишь бы оно было предложено ему ее рукой — вот до чего дошел он!
Она позвонила, а затем, снова опустившись на стул. взглянула на него с чуть заметной насмешкой.
— Итак, вы, м-р Смис, считаете меня грабителем?
— Я... я вовсе не склонен причислять вас к этому классу людей,—пробормотал Смис. — Дело в том, что... я было думал... быть может, ваш батюшка посоветовал вам прийти... — Он беспомощно замялся.
— Вы не согласны, что мы—престранные люди?— проронила она неожиданно. — Мой отец, вы и я?
— И еще м-р Росс, — сказал . Смис мягко. Невольно-пораженная, она с секунду молча глядела на него.
— Разумеется,— быстро сказала она,—м-р Росс тоже. Ведь м-р Валентайн поместил вас в смежную с ним. комнату, чтобы вам лучше было наблюдать за ним. Так. ведь?
Она, видно, обладала даром сбивать людей с толку. Смис снова был в затруднении. Он уже давно пришел к убеждению, что для выхода из затруднительного положения есть самое верное средство: создать такое же положение для противника.
— Сомневаюсь, чтобы для меня это было такой неотложной необходимостью —следить за м-ром Россом ради вашего батюшки, — протяжно произнес он, — особенно при таких условиях, когда он сам мог бы следить за ним, сидя у себя дома.
— Что вы хотите сказать? — быстро спросила она.
— Я полагал, что м-р Росс заходит к вам сюда в гости,—ответил Смис с самым невинным видом.
— В гости?
Она впилась в него глазами. Затем Смис вдруг увидел в ее глазах отблеск мелькнувшей мысли и заметил, что ее лицо покраснело. Секунду или две она пыталась сдерживать смех, готовый сорваться с ее уст; затем, откинувшись на шинку стула, она залилась долгим и звонким
хохотом.
— Вот еще что выдумали! — сказала она.—М-р Росс здесь! Уж не вы ли его здесь видели?
— Именно так, — отрезал Смис.
— И вы видели, как он выходил отсюда?
— Нет, этого я не видал, — возразил Смис.
— А ведь, собственно, вам надлежало бы видеть, — сказала она полунасмешливо-полусерьезно. — Вам бы следовало и дома наблюдать за ним, пока он не ляжет в постель. Ведь это же то самое, за что вы получаете содержание!
Плохо сдерживаемая гневная нотка в ее голосе заставила Смиса содрогнуться. Или же это было лишь добродушное лукавство?
— Итак, вы видели м-ра Росса приходившим сюда? — сказала она после паузы. — Что же, сообщили вы об этом отцу? Нет, конечно?
Смис покачал головою.
— Я ничего не сказал ему. — Она взглянула на него с изумлением;
В этот момент вошел слуга с подносом и стал накрывать стол, и потому разговор временно прекратился.После его ухода она налила чай в обе чашки и сидела, положив руки на колени, точно юна была занята разрешением какого-то вопроса.
— М-р Смис,—.сказала она затем, — пожалуй, вы сочтете, что мне .не пристало так поверхностно и легко говорить о том ужасном зрелище, при котором, я тогда присутствовала на Набережной Цветов, однако :у меня есть основания...
— Мне думается, что ваше основание мне известно, — спокойно заметил Смис.
— Вот как? — скатала она, — Право, мне следовало бы сторониться вас, даже вызвать полицию, как только вы ко мне явились, ведь, в общем, вы же — ужасный преступник, верно?
Смис неловко усмехнулся. Ей одной свойственно было воздействовать на него так, что он чувствовал себя каким-то жалким болваном.
— Мне думается, что вы правы, — сказал он, — хотя, с другой стороны, у меня есть...
— Незапятнанная репутация в Англии. Это я все знаю, — сказала она. Он уставился на нее в недоумении пытаясь вспомнить, кем могла быть раньше произнесена эта фраза. Тем более велико было его изумление, когда он вспомнил, как он сам некогда утверждал это.
— Я, пожалуй, девушка довольно странная,—сказала она,— но это объясняется тем, что вся жизнь моя сложилась странно. Детство я провела в небольшом городке, в Нью-Джерси.
— Как интересно! — пробормотал Смис, мешая ложкой чай.
— Не острите,— возразила она, улыбаясь,—в Америке я была очень, очень счастлива. Единственно, что омрачало мое' счастье, было полное отсутствие родных. Отец наезжал лишь изредка, да кроме того, он... как бы вам сказать... любит держать других в ежовых рукавицах...
Все время она не спускала с него глаз..
— Я, вероятно, провела бы в Нью-Джерси еще многие годы, пожалуй, даже всю жизнь, — настолько я привязалась к тем местам; только, поймите... — она опять заколебалась.— Я, видите ли, обнаружила нечто ужасное.
— Что ужасное? — переспросил Смис.
— Мне не хочется вам говорить об этом, — сказала она,—по крайней мере, в данный момент.
Теперь любопытство его усилилось еще больше.
— Но, быть может, скажи вы мне об этом, — ответил он спокойно,—это бы сильно помогло мне, да, пожалуй, и вам.
Она взглянула на него с недоверием и покачала головой.
— Не думаю, — сказала она. — Ладно, я многое скажу вам. О том, чтобы вы сохранили это в тайне мне просить нечего, я не сомневаюсь в этом, ведь я тоже обладаю вашею тайной, сами знаете...
— Признаться, я страшно боялся, что вдруг вы меня выдадите,—начал было Смис, но она перебила его.
— Не будем говорить об этом, — сказала она. — В ближайшем будущем я предприму нечто, чему вы поразитесь.
— Что же вы обнаружили там, в Нью-Джерси? — спросил Смис.
— После маминой... смерти, — сказала она с расстановкой,—и после отъезда отца в Европу все дела остались на попечении адвоката отца по» имени Крэмб: Он уплачивал все касающиеся меня издержки и расходы по содержанию дома; кроме того, я ежемесячно получала от него лично для себя известную сумму денег, как только достигла возраста, дающего мне на это право. Вообще, Крэмб почти всегда действовал на правах поверенного отца. И вот однажды, когда м-р Валентайн был в Европе, престарелый судья неожиданно умер и все его дела перешли в чужие .руки. Первым'действием его преемников было — переслать мне маленькую черную шкатулку, отданную отцом на сохранение м-ру Крэмбу. Мне даже думается, что перед самой смертью Крэмб вовсе не действовал по доверию отца, так как деньги обычно поступали ко мне через Фермерский Банк; затем, мне кажется, новый поверенный, очевидно, недовольный загромождением своей конторы всякими ненужными старыми шкатулками и ящиками, счел самым целесообразным вернуть их прежним владельцам. Таким образом, все вещи отца достались мне. О том, что делать с ними, я не имела ни малейшего понятия. Тогда мисс Тэмпль, моя гувернантка, предложила
послать шкатулку отца в Европу, заказной посылкой. Понятно, посылать увесистый ящик не было никакого смысла. Поэтому я всячески пыталась подыскать какой-нибудь ключ, подходящий к замку ящика, и, в конце концов, мне посчастливилось найти его. Шкатулка оказалась битком набитой всякими бумагами, аккуратно свя-
занными в пачки. Только несколько фотографий да отдельных документов лежали особо. Вынув все бумаги из шкатулки, я стала вкладывать их в большой конверт, адресованный на имя отца, л вот тогда-то,. бегло пересматривая бумаги, лежавшие разрозненно, я впервые наткнулась на то, что окончательно убедило меня переехать в Европу. Отец уже не раз просил меня это сделать, но мне всегда казалось, 'будто он не придавал этому вопросу особенного значения.
— Как давно это было? — сдержанно спросил Смис.
— Года два тому назад, — ответила Стефания.
— Итак, вы перебрались в Европу? Она утвердительно кивнула головой.
— С ведома вашего отца?
— Да, — безучастно ответила девушка, — он был согласен с этим. Пожалуй, он был даже очень доволен.
Смис с минуту молчал, погруженный в свои мысли.
— Это многое объясняет,—сказал он затем. — Скажите, как вы, в общем, проводите время?—спросил он небрежно, немного погодя.
— Да я ведь занимаюсь лепкой восковых фигур. Разве отец не говорил вам об этом?
Такого ответа он никак не ожидал.
— Лепкой?
Она подтвердила еще раз.
— Хотите, я покажу вам, — сказала она и провела его из гостиной через большой зал в небольшую комнатку в задней половине дома.
Это была настоящая мастерская, с длинным дощатым столом, несколькими стульями и большим шкафом.
Взглянув на стоящие на столе прелестные маленькие статуэтки, одни — начатые, другие — законченные, Смис не мог не выразить своего восхищения.
— Да ведь вы настоящая художница, мисс Стефания, то есть мисс Валентай'н!— поспешил он поправиться.
— Можете называть меня просто мисс Стефанией, — ответила она, слегка улыбнувшись. — Так по-вашему, я художница, вот как?
— Конечно, я не знаток в искусстве,— начал было Смис.
— Однако вы все-таки .и не совсем профан?— сказала она сухо. — Вот вы и разочаровали меня, м-р Смис. Я полагала, такой артист по характеру, как вы, даст более оригинальный отзыв.
Фигурки были, действительно, замечательные. Одна пастушка во французском стиле, в подлинном смысле слова, превосходила все, что Смйсу когда-либо довелось видеть.
— А раскрашиваете вы их сами?
Она кивнула головой и окинула комнату быстрым, несколько озабоченным взглядом. Посмотрев в том же направлении, Смис увидел у стены шкаф, но еще прежде, нежели ему удалось обнаружить причину ее беспокойства, она стремительно кинулась к шкафу, захлопнула его дверцу, заперла на ключ и, пряча ключ в карман,.повернула к нему свое раскрасневшееся личико.
— Фамильная тайна? — опросил Смис.
Она взглянула на него с подозрением.
— Именно так, — повторила она строго. — А теперь вернемся в гостиную и допьем наш чай.
Она казалась чем-то озабоченной, и Смис ломал себе голову, недоумевая, что бы могло таиться, в этом таин-. ственном шкафу. И еще —отчего она так повеселела, когда он сказал ей, что он следил за м-ром Россом? Странная она девушка. Он не понимал ее, а все, чего он не мог понять, его бесило.
— Да-да, семейная тайна, — вдруг неожиданно -произнесла она после продолжительного молчания. — Увы, м-р Смис, в этой семье много всяких тайн.
— В каких семьях их нет?— ответил Смис.
— Но мы, — она произнесла это слово с особым ударением, — мы, Борджиа, превосходим все прочие семьи в данном смысле, м-р Смис!
— Борджиа? — переспросил Смис вполголоса. — Что вы хотите этим сказать?
— Да разве вы не знали? Разумеется, знали! — шутливо возразила она. Прежний, несколько капризный тон снова послышался в ее голосе. — Неужели вы никогда не слыхали о знаменитом роде Борджиа? Вы теперь догадываетесь,
почему отец не окрестил меня Дукрецией?
— Полагаю, да, —ответил Смис. — О да, мне кажется, и могу объяснить это! — И он глубокомысленно кивнул головой.
— Как же вы это объясните? — спросила она. — Мое объяснение —загадочная шкатулка, найденная вами в вашем городке в Джерси, — сказал Смис, — сама шкатулка и ее содержимое. Ока встала и протянула ему руку. .
— Надеюсь, вы моим чаем остались довольны, — сказала она. — Теперь, мне думается, вам лора домой.
И прежде, чем Смис сообразил, что его, говоря попросту, «спровадили», он очутился на улице.
Глава XI
ДЖОН УЭЛЛАНД
Утром того дня, когда должно было произойти их свидание, дверь, ведущая в одну из одиночных камер Стр.ейджвейской тюрьмы, была отперта надзирателем и беспокойные сны Джона Уэлланда были прерваны прикосновением чьей-то руки. Правда, чиновники тюрьмы не знали его настоящего и мешу но присвоенная им фамилия не имеет значения.
— Шесть часов, — коротко заявил надзиратель и вышел.
Джои Уэлланд встал на моги и начал одеваться. Прогулка арестантов в Стрейджвее была в девять часов утра, а выпуск отбывших наказание к поджидающим их родным и друзьям — после полудня. Когда Джон Уэлланд вышел из маленькой черной калитки и направился вдоль улицы к трамвайной остановке, большие тюремные часы показывали половину первого.
Один из арестантов, выпущенный на волю в это самое утро и задержавшийся перед тюремным зданием, беседуя со своими многочисленными приятелями, обернулся в сторону уходящего и произнес что-то, заставившее его собеседников временно позабыть об их «герое дня» и приковавшее все их внимание к Уэлланду.
Уэлланд вскочил в трамвай и доехал до противоположного конца города. Там он пересел в другой вагон, доставивший его обратно, однако, по иному маршруту. Сойдя, он прошел приблизительно полторы мили пешком, делая столько коротких зигзагов, что можно было подумать, что он боится преследования.
Наконец, добравшись до маленькой, казавшейся безлюдной, глухой улицы, он завернул в небольшой домик в самом ее конце.Никто не вышел ему навстречу, но в кухонной плите ярко пылали дрова, а тарелка, чашка и соусник на столе красноречивейшим образом свидетельствовали о чьем-то присутствии. Поставив чайник на огонь, он поднялся по
маленькой крутой лесенке в спальню, где переоделся, достав другое платье из висевшего на стене шкафчика.Лицо, отражавшееся в зеркале, было серо и морщинисто, словом, то было лицо человека, преждевременно состарившегося. Минут пять с лишним стоял он перед зеркалом, глядя на себя с таким видом, точно сравнивал свое теперешнее отражение с сохранившимся у него в памяти. Затем, испустив глубокий вздох, налил полную чашку и сел возле огня, опустив локти на 'колени и подперев подбородок ладонями.
Вскоре послышался звук отпираемой двери, и вошла старая женщина с полной корзиной— такой, с какими обычно ходят на рынок закупать продукты.
— Доброе утро, сударь,—промолвила она с ясно выраженным лэнкширским акцентом. — Я уже знала, что вы сегодня утром вернетесь, только не ожидала я вас застать здесь так рано. Вы, верно, уже сами заварили себе чай?
— Все, как обычно, — ответил Уэлланд. Дома он. был Уэлланд, разумеется.
Она ни словом не заикнулась о его отсутствии. Видимо, она успела уже к этому привыкнуть. Вынимай из корзины покупки, она болтала без умолку — до того много, что Уэлланд встал и перешел в маленький салон-чик рядом с кухней, плотно затворив за собой дверь. Женщина продолжала свое дело, пока из салона не раздались слабые звуки скрипки. Тогда она села и стала прислушиваться.
То был печальный мотив, нечто андалузское, заканчивающееся словно протяжным рыданием, — и добрая женщина поникла головою.
Уэлланд снова появился на пороге. — Хотелось бы мне, чтобы вы сыграли что-нибудь веселенькое, м-р Уэлланд,—сказала его кастелянша.— Такие мелодии, как эта, меня уж больно расстраивают.
— А меня убаюкивают и успокаивают, — возразил Уэлланд с легкой улыбкой.
— Вы играете, как артист,—заметила расторопная женщина, — люблю я скрипку. Скажите, вам когда-либо приходилось выступать публично, м-р Уэлланд?
Уэлланд кивнул утвердительно головой, взял с полки трубку, набил ее табаком из старой, потертой табакерки н поднес ее к огню.
— Так. я и знала,—с энтузиазмом воскликнула м-с Бэкк. — Еще только сегодня утром я говорила мужу...
— Надеюсь, вы немного рассказывали вашему мужу про меня, м-с Бэкк? — спокойно спросил Уэлланд.
— Не очень много. Я слишком предусмотрительна. Одному юноше, заходившему сюда вчера, я только сказала...
— Какой такой юноша заходил вчера?
— Он спрашивал, нет ли вас дома.
— Нет ли меня дома? — переспросил Уэлланд. — А имя мое он упоминал?
— В том-то и дело, — ответила женщина. — Это-то меня и поразило. Это первый человек, заходивший сюда и назвавший вас по имени.
— Что же вы ему сказали?
— Сказала, что, может быть, вы будете дома уже завтра, но скорее всего, лишь на будущей неделе, — точно не знаю, так как подчас несколько месяцев кряду не бываете дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11