Как ни разу в жизни меня не обнимала моя родная
мать...

Они закончили собираться еще до наступления сумерек. Когда все было
готово, мистер Уэндер отвел меня в сторону.
- Дэви, - помолчав, сказал он. - Я знаю, что ты любишь Софи. Ты вел
себя, как настоящий мужчина, и сделал для нее все, что мог. Но есть еще
одна вещь, которую ты можешь сделать и которая поможет ей. Ты... Ты
сделаешь это, Дэви?
- Да, - твердо сказал я. - Я сделаю все, что вы мне скажете, мистер
Уэндер.
- Когда мы уедем, - сказал он, - не возвращайся домой сразу. Ты бы
мог побыть здесь... ну, скажем, до утра? У нас тогда было бы больше
времени, понимаешь? Ты... побудешь?
- Да, - ответил я, и он пожал мне руку, как мужчина мужчине. Мне
стало чуть легче от этого рукопожатия. Я почувствовал себя сильнее, а
главное, всей душой ощутил, что кто-то во мне нуждается. Во мне и в моей
помощи. Нечто похожее я почувствовал еще в нашу самую первую встречу с
Софи, когда она подвернула ногу.
Мы подошли к лошадям, и Софи протянула мне руку. В кулачке у нее было
что-то зажато.
- Это тебе, Дэви, - сказала она.
Я протянул свою руку, и она вложила мне в ладонь прядь своих
каштановых волос, перевязанных желтой ленточкой. Потом она обвила мою шею
своими ручонками и поцеловала меня прямо в губы, а я стоял и смотрел на
эту тоненькую прядь...
Отец взял ее на руки и усадил на лошадь. Миссис Уэндер поцеловала
меня так же нежно, как до этого сделала ее дочь, и прошептала:
- Прощай, Дэви... Прощай, мой милый. - И, потрогав ссадины на моем
лице, одними губами шепнула: - Мы... Мы не забудем этого, Дэви! Никогда не
забудем...
Они тронулись в путь. Джон Уэндер одной рукой правил лошадьми, другой
обнимал жену. На опушке леса они остановились и помахали мне на прощание.
Я махнул рукой в ответ, и они тронулись дальше. Последнее, что я видел,
была ручонка Софи, махнувшая мне перед тем, как окончательно исчезнуть
среди деревьев, на которые уже тем временем спускались сумерки.

Домой я вернулся засветло, когда все уже были в поле. Двор был пуст,
но возле коновязи стояла лошадь инспектора, и я понял, что отец дома. Я
честно выполнил просьбу мистера Уэндера и надеялся, что они успели уехать
уже далеко. Хоть я и твердо решил не возвращаться домой до утра, когда
наступила ночь, мне стало не по себе: никогда я еще не ночевал в чужом
доме. В доме Уэндеров все было мне знакомо, но в опустевших комнатах все
время чудились какие-то шорохи и скрипы. Я нашел несколько свечных
огарков, зажег их, растопил печку, и потрескивающие поленья немного
развеяли мои страхи. Но и внутри дома, и снаружи мне долго еще мерещились
странные шорохи и непонятные звуки...
Я сел у стены так, чтобы вся комната была у меня перед глазами.
Временами страх подступал к горлу, становился невыносимым, и только мысли
о Софи приковывали меня к скамейке. Но я ни на секунду не мог забыть, что
снаружи - кромешная тьма, а я здесь один-одинешенек.
Так прошла вся длинная ночь, и ничего страшного со мной не случилось.
Где-то среди ночи я набрался храбрости, поднялся со скамейки и прилег на
кровать. Долго я смотрел на пламя свечей, с ужасом думая, что будет, когда
они погаснут. В конце концов они действительно погасли и... В окна
брызнули лучи солнца. Должно быть, я все-таки уснул.
У Уэндеров я нашел кусок черствого хлеба, но вернувшись домой, снова
ощутил сильный голод. Впрочем, с едой можно было и подождать.
Единственное, чего мне сейчас по-настоящему хотелось, это проскользнуть
незамеченным в свою комнату и притвориться, будто я просто-напросто
проспал рассвет. Но мне не повезло.
Когда я крался по двору, из кухни меня увидела Мэри и крикнула:
- Скорей иди сюда! Тебя все давно ищут, где ты был?! - и не дожидаясь
моего ответа, добавила: - Отец в бешенстве. Немедленно иди к нему, а то
будет еще хуже!
Отец сидел с инспектором в комнате, которой мы редко пользовались. Я
вошел в самый неподходящий момент: инспектор внешне казался спокойным, но
отец был просто вне себя.
Я подошел к нему.
- Где ты был? - спросил он тоном, не сулящим ничего хорошего. - Тебя
не было дома всю ночь! Ну? Где ты был, я спрашиваю?!
Я молчал. Он выпалил еще несколько вопросов, но я не ответил ни на
один из них, хотя ноги мои дрожали от страха: никогда еще до сих пор я не
видел его в такой ярости.
- Ну ладно, - скрипнул он зубами, - никакое запирательство тебе все
равно не поможет. Кто была эта... эта нечисть, с которой тебя видели
вчера?!
Я молчал по-прежнему. Отец стал приподниматься со стула, но тут
вмешался инспектор.
- Дэвид, - сказал он вполне миролюбиво, - сокрытие богохульства, в
особенности, когда речь идет о подобии человека, вещь очень серьезная, и я
хочу, чтобы ты понял это. За подобное укрывательство людей сажают в
тюрьму. Долг и обязанность каждого - немедленно сообщить мне о любом
о_т_к_л_о_н_е_н_и_и_, даже о любом _с_о_м_н_и_т_е_л_ь_н_о_м_ случае. Здесь
же, если только Эрвинов мальчишка не ошибся, речь идет о явном отклонении
от НОРМЫ, о самом настоящем кощунстве. Он сказал, что эта... этот
ребенок... Словом, что у нее на ноге _ш_е_с_т_ь_ пальцев. Это правда,
Дэвид?
- Нет, - с трудом выдавил я.
- Он лжет! - крикнул отец.
- Ну что ж, - протянул инспектор, - если это неправда, то ничего
страшного не случится, и ты можешь нам честно сказать, кто она и откуда.
Ведь так, Дэвид?
Я ничего не ответил ему, да и что мне было сказать? Мы молча смотрели
друг на друга.
- Ты не можешь не согласиться со мной, Дэвид, - терпеливо и
настойчиво добивался от меня ответа инспектор. - Если все это
н_е_п_р_а_в_д_а_...
- Хватит! - резко перебил его отец. - В конце концов это мой сын, и
справиться с ним - мое дело. Ступай к себе! - бросил он мне, даже не
взглянув при этом в мою сторону.
Одну секунду я колебался. Я хорошо знал, что означало его "иди к
себе", но я знал и то, что в том состоянии, в каком был сейчас отец, он
изобьет меня независимо от того, скажу я правду или нет. Я повернулся и
пошел к двери. Отец двинулся за мной, прихватив со стола хлыст.
- Это мой хлыст, - ледяным тоном произнес инспектор.
Отец, казалось, не расслышал его. Тогда инспектор встал с места и
повторил фразу так, что отец поневоле остановился. Секунду или две он с
яростью смотрел на инспектора, потом швырнул хлыст на стол и вышел следом
за мной.

Не знаю, где была в это время мать. Может быть, она просто боялась
отцовского гнева. Ко мне зашла Мэри, помогла раздеться и лечь в кровать.
Она не могла удержать слез. Я же изо всех сил старался держаться стойко,
пока она была рядом. Но когда она, дав мне выпить горячего бульона, вышла
из комнаты, слезы хлынули у меня из глаз. Я ревел не от боли, вернее не от
физической боли, а от стыда и беспомощности: с отчаянием я сжимал в руке
прядь каштановых волос, перевязанных желтой лентой, и захлебываясь в
рыданиях, бормотал:
- Я ничего не смог сделать... Софи... Я ничего... ничего не смог!

6
Вечером, когда мне стало лучше, я _у_с_л_ы_ш_а_л_, что Розалинда
пытается _п_о_г_о_в_о_р_и_т_ь_ со мной. Чувствовал я тревогу и остальных
наших. Я рассказал им про Софи, теперь это уже не было тайной. Мой рассказ
напугал их, и я постарался растолковать им, что отклонение, во всяком
случае, такое маленькое и несущественное, не может считаться кощунством. И
все же для них это явилось своего рода шоком. Ведь то, что я говорил, шло
вразрез со всеми общепринятыми понятиями о НОРМЕ. Они верили в мою
искренность, да и как могло быть иначе? Разговаривая _м_ы_с_л_я_м_и_,
невозможно лгать. Но их поразила сама идея, что кощунство может не быть
омерзительным... Переступить через это они еще не могли. Во всяком случае
сейчас они не могли ничем мне помочь, и я не очень жалел, когда один за
другим они замолкли.
Я был очень измучен, но долго не мог заснуть. Я лежал и представлял
себе, что Софи с родителями успели добраться до Джунглей, их
преследователи, несолоно хлебавши, повернули обратно, и мое предательство
ничем не повредило Софи.
Когда я, наконец, заснул, мой сон был полон кошмаров. В беспорядке
мелькали передо мной страшные видения. Вновь мы все собрались во дворе, и
мой отец держал за руку Софи, готовясь свершить Очищение... Проснулся я от
своего крика, умоляющего отца остановиться... Я боялся заснуть вновь,
чтобы не увидеть опять этот кошмарный сон, но все-таки вскоре заснул...
Теперь я увидел другое: вновь, как в детстве, передо мной простирался
Город, его дома, улицы и странные блестящие предметы, летевшие по воздуху.
Уже много лет я не видел этого во сне, но Город был в точности такой, как
раньше, и почему-то этот давно забытый сон успокоил меня...
Мать зашла ко мне на следующий день, но в глазах ее я не увидел ни
сочувствия, ни даже сожаления, разве только легкую брезгливость. Ухаживала
за мной Мэри. Она запрещала мне вставать с постели весь день, и я молча
лежал на животе, чтобы не тревожить израненную спину, соображая, что бы
предпринять для побега. Я решил, что лучше всего попробовать достать
лошадь, и все утро придумывал, как украсть одну из наших рабочих лошадей,
чтобы ускакать на ней в Джунгли.
Днем ко мне заглянул инспектор. Он принес с собой кучу сладостей.
Поначалу я хотел было потихоньку расспросить его о Джунглях, разумеется,
так, чтобы он не догадался о моих намерениях; будучи специалистом по
отклонениям, он наверняка должен был знать о Джунглях больше, чем кто бы
то ни было. Но я сразу выкинул эту мысль из головы: он моментально
раскусил бы меня.
Говорил он со мной участливо и даже с жалостью, но пришел он не
просто меня проведать. Я понял это с первого же его вопроса.
- Скажи, Дэвид, - спросил он, жуя конфеты, - ты давно знаешь дочку
этих Уэндеров?
Теперь уже не было смысла скрывать что-либо, и я сказал ему правду.
- А ты давно заметил отклонение у этой самой... Софи? - был следующий
его вопрос.
- Давно, - прошептал я.
- Ну, примерно, сколько времени ты знал об этом?
- Месяцев шесть.
Брови его приподнялись, и выражение лица стало серьезным и
озабоченным.
- Это плохо, Дэвид, - сказал он. - Это очень плохо. Это называется
сокрытием преступления, и ты не мог не знать об этом, так ведь?
Я отвел глаза и невольно заерзал под его пристальным взглядом.
Ерзанье это причинило мне боль. Превозмогая ее, я постарался объяснить:
- Это... Это было совсем не так, как нас учат в церкви. Эти...
пальцы... Они были такие маленькие...
- "И каждая нога должна иметь по _п_я_т_ь_ пальцев..." -
продекламировал инспектор, пододвигая ко мне кулек с конфетами. - Ты
хорошо помнишь это место из Определений?
- Д-да, - выдавил я с трудом.
- Пойми, Дэвид, каждая часть Определений очень важна, и если кто-либо
не соответствует хоть самой малой их части, значит, он не человек. Значит,
у него нет души. Значит, он не образ и подобие Господа, а
и_м_и_т_а_ц_и_я_, подделка. А во всякой подделке обязательно есть
неточность. Только Богу дано создать истинное свое подобие, а подделки,
пусть многие из них выглядят почти во всем похожими на нас, не от Бога.
Став старше, - продолжал он, - ты многое будешь понимать лучше, чем
теперь, я же хочу знать одно: ты _з_н_а_л_ про отклонение у Софи, знал
д_а_в_н_о_ и не сообщил об этом ни мне, ни отцу. Почему?
Поколебавшись, я рассказал ему о том кошмарном сне, который приснился
мне давно и повторился нынешней ночью. Инспектор задумчиво посмотрел на
меня и кивнул.
- Теперь я понимаю, - протянул он. - Но ведь с кощунствами обходятся
совсем иначе, чем с преступлениями...
- А что делают с ними? - быстро спросил я.
Не ответив на мой вопрос, он продолжал:
- Так или иначе, я был обязан упомянуть тебя в рапорте. Но твой отец
уже достаточно наказал тебя, так что оставим это... И все же, Дэвид, я
хочу, чтобы ты хорошо понял: дьявол плодит отклонения и кощунства среди
нас, дабы подорвать нашу веру и сбить с пути истинного. Иногда он так
хитер и коварен, что умудряется создавать почти точные копии образов и
подобий Господа, и мы всегда должны быть на страже. Долг и обязанность
каждого - неустанно искать _о_т_к_л_о_н_е_н_и_я_, как бы малы и ничтожны
они не были, и тут же доносить об этом властям. Запомни это, мальчик,
хорошо запомни! Ты понял меня?
Я отвел глаза. Инспектор - это инспектор, лицо, облаченное властью и
доверием... И все же я не _м_о_г_, не мог поверить в то, что Софи создал
дьявол. Не могу я поверить и в то, что один малюсенький пальчик мог быть
тому причиной.
Инспектор ждал моего ответа, и я сказал:
- Софи... Она - мой друг... Самый лучший...
Он вздохнул и покачал головой.
- Верность - хорошее качество. Верность, честь, - он задумчиво
потрогал подбородок. - Но бывает _л_о_ж_н_а_я_ верность, гордыня.
Когда-нибудь ты поймешь значение _в_ы_с_ш_е_й_ верности - Верности Чистоте
Расы, и тогда...
Он не успел договорить. Внезапно дверь распахнулась, и в комнату
ворвался мой отец.
- Они поймали их! Всех троих! - с торжеством объявил он инспектору.
Меня он удостоил лишь мимолетным взглядом, исполненным отвращения.
Инспектор встал, и они оба вышли, а я тупо уставился на
захлопнувшуюся дверь. Отчаяние и боль вновь охватили меня с такой силой,
что я буквально захлебнулся в рыданиях. Все мое тело конвульсивно
содрогалось, что причиняло нестерпимую боль спине, но не эта боль была
страшна. Весть, принесенная отцом, была куда страшнее. Грудь сдавила такая
тоска, что я перестал дышать, и в голове у меня помутилось. Не знаю,
сколько прошло времени, пока дверь не отворилась и не послышались чьи-то
шаги. Лежа лицом к стене, я слышал, как кто-то прошел через всю комнату,
подошел к кровати и чья-то рука опустилась мне на плечо.
- В этом нет твоей вины, мальчик, можешь мне поверить, - услышал я
голос инспектора. - Патруль наткнулся на них по чистой случайности.

Через несколько дней я решился поделиться мыслью о побеге с дядей
Акселем. Улучив момент, когда он работал в саду, я подошел к нему и, не
зная с чего начать, брякнул:
- Я хочу убежать отсюда... Насовсем!
Он бросил свою работу и перевел задумчивый взгляд со своей мотыги на
меня.
- На твоем месте я бы не делал этого, - спокойно и веско произнес он.
- Вряд ли из этого выйдет что-нибудь путное. Да и потом, куда ты думаешь
бежать?
- Об этом я как раз и хотел посоветоваться с тобой, - сказал я.
- Что ж тут можно посоветовать? - пожал он плечами. - Куда бы ты ни
сбежал, тебе везде придется предъявлять свою метрику. А в ней кроме,
удостоверения твоей НОРМЫ, сказано, кто ты, откуда родом. Где бы ты не
оказался, тебе всюду придется показать ее...
- Только не в Джунглях, - оборвал его я.
Он уставился на меня в изумлении.
- В Джунглях?! Но послушай, мальчик... Там... Там ведь нет ни еды, ни
питья... Они всегда голодают, потому и вламываются к нам так часто. В
Джунглях ты будешь думать только о том, как спасти свою шкуру, и тебе
здорово повезет, если у тебя это получится!
Я задумался. Дядя говорил правду. Я чувствовал это. Но решения моего
он не поколебал.
- В конце концов должны быть другие места, - сказал я, - какие-то
другие земли...
- Ну, разве что тебя возьмут на какой-нибудь корабль, - неуверенно
протянул он, - да и то... Нет, - покачал он головой, - поверь моему
совету, мальчик, так у тебя ничего не выйдет. Если человек убегает от
чего-то, что ему не по сердцу, то где бы он ни был, ему будет так же
скверно. Сейчас ты знаешь и чувствуешь лишь то, чего не принимает твое
нутро, - и это все. Другое дело, если бы ты знал: чего ты хочешь? Что
ищешь? К чему бежишь? Но ведь ты этого не знаешь... Кроме того, поверь
мне, я ведь почти старик, здесь еще не самое страшное место на свете. Есть
и похуже... Куда хуже... Если ты спрашиваешь совета у меня, Дэви, то я
против. Может быть, через несколько лет, когда ты повзрослеешь, я сам,
первый, скажу тебе: "Иди!" Но сейчас... Сейчас послушай меня, сынок, не
делай этого. Тебя поймают, как котенка, и приволокут назад - только и
всего!
Дядя был прав: куда бежать? Куда? Может, пока стоило побольше
разузнать о том мире, который лежит там - за Лабрадором? Я спросил Акселя
об этом.
- Безбожная земля, - кратко и сухо ответил он.
Такой ответ ничуть не удивил бы меня, услышь я его от отца. Но
дядя... Я так прямо и сказал ему об этом. Неожиданно он заговорщицки
подмигнул мне и, усмехнувшись, сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23