А я
считал его своим лучшим другом.
Моя мать родилась в семье, где было двое сыновей и пятеро дочерей.
Старшую, Анну, муж выгнал вскоре после свадьбы, и никто не знал, куда она
делась. Дальше по старшинству шла Эмили, моя мать. Затем Харриет - она
вышла замуж за владельца огромной фермы милях в пятнадцати от нас.
Следующая, Элизабет, была женой дяди Акселя, о ней я уже говорил. Про
других моих родственников с материнской стороны я мало что знал. Вернее,
знал только дядю Ангуса Мортона, маминого сводного брата. Ему принадлежала
соседняя с нами ферма, что крайне раздражало моего отца: не было случая,
чтобы он хоть в чем-нибудь согласился с Ангусом. Дочь Ангуса Мортона,
Розалинда, была моей двоюродной сестрой.
С каждым годом наш поселок разрастался. Теперь говорили, что даже
жители Риго могут, не глядя на карту, сказать, где находится Вакнук.
Итак, я жил в процветающем крае, на одной из самых богатых ферм. Но в
десятилетнем возрасте я мало про это думал. Для меня это было место, очень
неудобное для игр, где всегда полно работы, если не успеть вовремя
скрыться от бдительного взора взрослых, всегда норовящих поручить мне
какое-нибудь скучное дело.
Поэтому в тот вечер я, как обычно, старался не привлекать к себе
внимания, пока не услышал знакомые звуки тарелок и не догадался, что время
близится к ужину. Некоторое время я послонялся по двору, глядя, как
распрягают лошадей, пока наконец не раздался звук гонга: двери гостиной
открылись, и все гурьбой повалили в дом. Панель с надписью: "ИЩИ И НАЙДИ
МУТАНТА" торчала у меня перед глазами, как и у всех входящих, но не
вызвала в моем сознании никаких ассоциаций - привычная часть обстановки,
не больше. Что меня в данный момент занимало больше всего - это запах
вкусной еды.

3
С тех пор я стал время от времени наведываться к Софи - примерно раз
или два в неделю. Школьные занятия у нас обычно бывали по утрам. Впрочем,
занятия - слишком громко сказано, просто какая-нибудь пожилая женщина
собирала несколько ребятишек и учила их писать, читать, а тех, кто
постарше, - простым арифметическим действиям. Так что мне несложно было
ускользнуть в середине дня, встав из-за обеденного стола чуть раньше, пока
никто не нашел для меня какого-нибудь дела.
Когда лодыжка Софи зажила, мы с ней стали часто бродить по
окрестностям.
Однажды я привел ее на нашу сторону карьера, чтобы показать паровой
двигатель - другого такого не было на сотни миль вокруг, и мы все им очень
гордились. Корки, который присматривал за ним, по обыкновению где-то
шлялся, но двери сарая были открыты, и мы хорошо слышали ритмичный звук
работающей машины. Однако только слушать - показалось нам мало, и мы
забрались внутрь. Поначалу было страшно интересно наблюдать за работой
"чудовища", но минут через десять нам стало скучно просто стоять и
глазеть. Зрелище было хотя и впечатляющее, но довольно однообразное. Мы
вышли из сарая и забрались на самую верхушку поленницы. Там мы уселись,
свесив ноги, и стали болтать, прислушиваясь к пыхтению машины.
- Дядя Аксель говорит, что у Древних были машины во сто раз лучше,
чем эта, - сказал я.
- А мой папа говорит, что если бы четверть того, что рассказывают про
Древних, было правдой, они были бы не людьми, а волшебниками, - возразила
Софи.
- Что же, твой отец, - спросил я, - не верит, что Древние могли
летать по воздуху, как птицы?
- Нет, - покачала она головой, - это просто глупо. Ведь если они
могли летать, то и мы научились бы.
- Но... но ведь мы теперь уже многое умеем, - попытался возразить я.
- Только не летать, - она опять упрямо покачала головой, - это все
сказки.
Я уже хотел было рассказать ей про свои сны, в которых я видел Город
и блестящие летающие предметы в небе, но подумал, что сон не
доказательство, и промолчал. Мы еще немножко посидели на поленнице, потом
спустились вниз и пошли к ее дому.
Джон Уэндер, ее отец, был дома. Звуки молотка доносились из сарая,
где он что-то мастерил. Софи подбежала к нему и повисла у него на шее.
- Привет, цыпленок! - ласково сказал он. Потом повернулся ко мне и
хмуро кивнул головой. Он всегда так здоровался со мной, еще с самого
первого раза - хмурый кивок и все, но я чувствовал, что он относится ко
мне уже получше. В тот самый первый раз он смотрел на меня так, что я и
вздохнуть боялся. Теперь я уже не чувствовал страха - мы стали почти
друзьями. Он подолгу разговаривал со мной, иногда рассказывал об очень
интересных вещах, и все же я часто ловил на себе его взгляд, внимательный,
изучающий...
Только несколько лет спустя я понял, что для него значило - прийти
домой и узнать, что ножку его Софи увидел не кто-нибудь, а Дэвид Строрм,
сын Джозефа Строрма. Думаю, не раз ему приходило в голову, что мертвый
мальчишка никогда не нарушит своего обещания молчать, даже если захочет...
Может быть, я обязан жизнью его жене, миссис Уэндер? Может быть...
И еще я думаю, он раз и навсегда поверил бы мне и выкинул все
сомнения из головы, доведись ему увидеть то, что произошло в нашем доме
спустя месяц после того дня, как я познакомился с Софи.
Я тогда слегка поранил руку, вытаскивая занозу, и ранка кровоточила.
Я зашел на кухню и, видя, что все домашние заняты, попытался сам
перевязать себе ранку чистой тряпкой. Тут меня увидела мать. Она сразу
запричитала, заохала, велела тщательно промыть ранку и сама стала
перевязывать мне руку, бормоча, что я, как всегда, заставляю ее заниматься
моей персоной в самый неподходящий момент. Оправдываясь, я случайно
брякнул:
- Я и сам бы мог это сделать, будь у меня еще одна рука.
После этих, как мне казалось, ничего не значащих слов в кухне
воцарилось гробовое молчание. Мать замерла, как статуя. В недоумении я
оглядел всех, кто был в это время на кухне: Мэри с куском пирога в руке,
двух работников, ждущих своей порции еды, отца, сидевшего во главе стола.
Все молча уставились на меня. Постепенно с лица отца сошло изумление, губы
сжались в жесткую прямую линию, челюсть выдвинулась вперед, брови сошлись
на переносице.
- Что ты сказал? - медленно выговорил он.
Я хорошо знал этот тон, и мне стало страшно. Еще страшнее было то,
что я совершенно не понимал, чем мог так рассердить его.
- Я... я с-с-сказал, что и с-сам бы мог... - выдавил я с трудом,
заикаясь от страха.
Глаза отца сузились, и в них мелькнуло что-то, заставившее меня
содрогнуться. Моя спина стала липкой от пота.
- И ты пожелал себе третью руку?! - все так же медленно и отчетливо
выговаривая каждый слог, произнес он.
- Да нет же, отец, нет! Я только сказал _е_с_л_и _б_ы_...
- Если бы у тебя была третья рука, ты бы мог сделать что-то. _Т_а_к
ты сказал?!
Я кивнул.
- Стало быть, ты _п_о_ж_е_л_а_л_?!
- Да нет же, отец, нет! Я только сказал _е_с_л_и_...
Я был так напуган, что никак не мог объяснить ему. Я хотел сказать,
что не имел в виду ничего плохого, но не находил слов. Язык прилип к
гортани, и я молча стоял в ожидании кары. Взгляды всех домашних были
обращены теперь на отца.
- Ты! Ты - мой сын, призывал дьявола, чтобы он дал тебе третью руку!!
- прогремел он.
- Не призывал я никого! Я только...
- Замолчи! - он властно поднял руку. - Все слышали, что ты сказал! Не
лги же теперь, не отягощай свой поступок еще и ложью!
- Но ведь...
- Не лги и отвечай мне правду: было ли в твоих мыслях недовольство
той формой тела, которую тебе дал Господь? Той формой, которая есть его
подобие?
- Я только сказал _е_с_л_и _б_ы_...
- Ты богохульствовал! Ты поносил НОРМУ! Все здесь слышали это, и тебе
нечего возразить. Знаешь ли ты, что есть НОРМА?
Я хорошо знал своего отца - возражать было бессмысленно и опасно. Он
все равно не поймет, не _з_а_х_о_ч_е_т_ понять.
- НОРМА есть образ и подобие Господа, - скороговоркой пробормотал я.
- Выходит, ты _з_н_а_е_ш_ь_! И зная, ты пожелал стать мутантом. Ты -
мой сын, совершил кощунство! Здесь! Перед твоим отцом! Что есть мутант?!
- Проклятый Богом и людьми, - автоматически проговорил я давно
вызубренные мною слова.
- Так вот _к_е_м_ ты хотел стать?! Ну, отвечай же!
Я опустил глаза и ничего не сказал - отвечать было бесполезно.
- На колени! - скомандовал отец. - Всем на колени и молиться!
Вместе со всеми я опустился на колени. Голос отца звенел у меня в
ушах:
- Мы виноваты перед тобой, Господь! Мы плохо втолковали твои заветы
этому несмышленышу и просим тебя: даруй нам прощенье!
Казалось, этой молитве не будет конца. Затем отец молвил: "Аминь", -
и все поднялись с колен. Я тоже поднялся и услышал его строгий голос:
- Ступай к себе и молись. Молись о милосердии Божьем, которого ты не
заслуживаешь, но которое господь по своей милости, быть может, все-таки
дарует тебе! Ступай! Я приду к тебе позже.

Ночью, когда боль в спине после отцовского визита понемногу утихла, я
долго еще не мог заснуть от терзавших меня мыслей. Я ведь знал, что на
самом деле не желал себе никакой третьей руки, но... А если бы даже и
пожелал? Что здесь такого? И если даже на миг подумать об этом -
кощунство, то каково же тогда иметь нечто подобное... Например...
Например, лишний палец на ноге!
Наконец я заснул. И мне приснился сон.
Все мы собрались во дворе, точь-в-точь как при последнем Очищении.
Тогда в центре стоял маленький, только что родившийся теленок, туповато
глядевший на отцовский нож. Теперь там была маленькая девчушка... Софи!
Она стояла босиком, пугливо озираясь и тщетно пытаясь прикрыть одной
ступней другую. Все мы молча ждали. Софи начала метаться от одного из нас
к другому и молить о пощаде, но никто не шелохнулся, не изменился в лице.
Мой отец медленно двинулся к ней, и нож его сверкнул в лучах утреннего
солнца. Софи заметалась еще отчаяннее, и слезы ручьями потекли по ее
обезумевшему от страха лицу. Отец подходил все ближе и ближе к ней, но ни
один из нас по-прежнему не двигался с места. Отец схватил ее точно так же,
как он хватал того новорожденного теленка, все мы хором запели гимн, он
поднял руку с ножом... Нож сверкнул, в последний раз в его лезвии
отразился блик медно-красного солнца, и тут же он окрасился кровью,
брызнувшей из горла Софи...
Если бы Джон и Мэри Уэндер видели меня в тот момент, когда я
проснулся в слезах, с криком, застрявшим у меня в горле, и долго еще лежал
в темноте, твердя про себя, что это всего лишь сон... Их не мучили бы
больше опасения, что я могу выболтать людям тайну их маленькой Софи.

4
Время, о котором я сейчас рассказываю, было для меня временем
перехода к другой, более осмысленной, жизни. Произошли события, каждое из
которых в отдельности случалось и раньше, но теперь они связались для меня
воедино и приобрели совершенно иное значение. А кое с чем мне пришлось
столкнуться впервые.
Первым таким событием была моя встреча с Софи. А вскоре дядя Аксель
обнаружил то, что происходило между мной и моей двоюродной сестрой
Розалиндой. Дядя (на мое счастье, это был он, а не кто-нибудь другой)
наткнулся на меня как раз в тот момент, когда я _р_а_з_г_о_в_а_р_и_в_а_л
с ней.
Возможно, это был просто инстинкт самосохранения, который заставил
нас обоих (меня и Розалинду) скрывать до сих пор наши "разговоры",
поскольку разумом мы еще не понимали, что нам грозит. Когда дядя Аксель
наткнулся на меня, сидящего возле стога сена и громко бормотавшего что-то
вслух, я даже не пытался скрыться или утаить от него, чем я занимаюсь. Он
постоял сзади меня некоторое время, потом я обернулся и глаза наши
встретились.
Дядя Аксель был высоким и сильным мужчиной. Когда я видел его за
работой, мне казалось, что его пальцы слиты воедино с рукоятью
инструмента. Теперь он стоял у меня за спиной в своей излюбленной позе,
тяжело опираясь на толстую палку, которой ему приходилось пользоваться
из-за неправильно сросшейся ноги. Черные брови его были нахмурены, но
загорелое лицо не выражало ни озабоченности, ни недовольства, разве что
только любопытство.
- Ну, Дэви! - обратился он ко мне ласково. - С кем это ты тут так
весело болтаешь? Небось, с лешими или с гномами - кого вы, мальчишки, еще
там выдумываете? А может быть, с зайцами, ведь их тут полным-полно? А?
Я отрицательно покачал головой.
- По-моему, куда интереснее болтать с другими ребятишками... Куда
интереснее, - протянул он, - чем сидеть здесь вот так, одному, и бормотать
что-то себе под нос. А?
Секунду я колебался... Но ведь это был мой дядя - дядя Аксель - самый
лучший друг.
- Я... говорил не... не сам с собой... - неуверенно протянул я.
- С кем же? - озадаченно спросил дядя.
- Ну... с приятелем... Вернее, с приятельницей, - поправился я.
- А с кем именно?
- С Розалиндой.
Помолчав, он как-то странно на меня поглядел.
- М-м-да... Но я что-то не вижу ее здесь. - Он продолжал смотреть на
меня в упор, и тогда я решился все ему объяснить.
- Здесь ее и вправду нет. Она у себя дома... То есть, я хотел
сказать, недалеко от дома, в маленьком шалаше на дереве, который ее братья
сделали в рощице. Она очень любит там прятаться, - пояснил я.
Поначалу он никак не мог взять в толк, что я имею в виду, и говорил
со мной так, словно это была игра. Но в конце концов мне удалось объяснить
ему все как есть. Тут выражение его лица изменилось. Таким серьезным я его
еще никогда не видел. Некоторое время он молчал, что-то обдумывая, потом
спросил:
- Ты не разыгрываешь меня, Дэви? Все это была не выдумка? Ты... ты
говорил мне сейчас правду?
- Ну конечно, правду! - уверил я его.
- А ты никому... никому не говорил обо всем этом, кроме меня?
- Конечно, нет. Это - наш секрет. Так интересней.
Выплюнув травинку, он вздохнул, как мне показалось, с облегчением, но
когда он вновь поднял на меня глаза, я увидел, что выражение его лица
стало еще более серьезным и даже мрачным.
- Дэви, - сказал он, - я хочу, чтобы ты пообещал мне одну вещь.
- А что это за вещь, дядя? - спросил я.
- А вот что, - сказал он, не отрывая от меня своего серьезного и
мрачноватого взгляда. - Я хочу, чтобы это было по-прежнему
с_е_к_р_е_т_о_м_. Обещай мне, что ты никому... Ты понял меня? Н_и_к_о_м_у
не скажешь о том, что рассказал сейчас мне. Никому и _н_и_к_о_г_д_а_,
Дэви! Это очень важно, чтобы ты понял меня, мальчик, понял, как это важно.
Позже ты и сам поймешь, _п_о_ч_е_м_у_ это так важно. Но сейчас... Сейчас
ты ни в коем случае не должен дать кому-нибудь повод даже заподозрить тебя
в том, что я сейчас от тебя узнал. Ты обещаешь мне, Дэви?!
В его голосе звучала не только озабоченность, но и какая-то угрюмая,
мрачная настойчивость. Это поразило меня: никогда раньше он со мной так не
разговаривал. И когда я поклялся ему, что буду молчать, у меня было
ощущение, будто я делаю что-то куда более важное, чем просто выполняю
обычную дядину просьбу. Пока я уверял его, что буду строго хранить наш
секрет, он не спускал с меня глаз, и наконец, кивнул, почувствовав, что до
меня дошла вся серьезность нашего разговора. Мы скрепили наш договор
крепким рукопожатием, и он сказал:
- Вообще-то, лучше было бы, если бы ты... ну, забыл про это... Забыл
как _э_т_о_ делается.
- Наверно, это у меня уже не получится, дядя, - подумав, честно
сказал я. - Это... Это просто _е_с_т_ь_, и все. Забыть это - все равно
что... - я никак не мог найти слова, чтобы объяснить ему суть наших
"разговоров" с Розалиндой.
- Все равно как забыть, что ты умеешь говорить или слушать? - спросил
он.
- Да... почти, - кивнул я.
Он опять ненадолго задумался.
- Ты слышишь слова внутри головы? Прямо внутри?
- Не совсем так. Я не то, чтобы слышу их и не то, чтобы вижу. Это...
это как тени, и если при этом еще произносить слова вслух, тени становятся
яснее. Я лучше их различаю.
- Но тебе не обязательно произносить эти слова вслух, как ты это
делал, когда я подошел к тебе, а, Дэви?
- Нет, конечно, нет... Просто это иногда помогает... Ну, делает наш
р_а_з_г_о_в_о_р_ легче, что ли.
- И делает его гораздо опаснее для вас обоих, Дэви! - угрюмо
пробормотал дядя. - Я хочу, чтобы ты мне пообещал еще кое-что. Ты никогда
не должен больше произносить эти слова вслух. Понимаешь?
- Хорошо, дядя Аксель! Раз вы так хотите... - пожал я плечами.
- Когда ты станешь старше, ты поймешь, почему это так важно, - вновь
повторил он. - Да! Непременно заставь Розалинду пообещать вести себя также
осторожно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23