– Да не врешь ли ты, старуха?
– Проверь мои слова делом.
– Хорошо, я верю тебе. Ясно, что через двери к Деве не проберешься. Неужели нет другого доступа в помещение, где стоит богиня?
Старуха подумала, уставившись острыми глазами во тьму.
– Нет, другого входа туда нет… Впрочем, в потолке есть окно. Но как туда пробраться – не знаю.
– Ты должна провести во двор храма воинов, а они сами попытаются проникнуть в опистодом храма.
– Страшные слова говоришь ты, Вастак! Я даже подумать не смею о таком деле… Кто эти воины – скифы?
– Нет, тавры.
Соза подняла глаза кверху, словно в мольбе.
– Эй, старуха, – досадливо сказал Вастак, – ты, видно, не хочешь гибели Херсонеса, сделавшего тебя рабой! Не твоего ли маленького сына продали проклятые эллины, не тебя ли они превратили в собаку при храме? Чем твоя жизнь лучше собачьей, хоть ты и считаешься «доверенной» богини? Палак же поможет тебе разыскать сына, хотя теперь он уже большой и может не узнать тебя.
– Сына?.. – Соза с неожиданной энергией потрясла костистыми руками. – Сыночка моего, ягненка моего нежного! Разве можно найти его, потерянного так давно?.. Если бы Палак нашел мое дитя, я выполнила бы все его требования!.. Но скажи, соблазнитель: может, ты что-то узнал о моем сыночке и не хочешь говорить?
Вастак ухмыльнулся лукаво и потер себе лоб, соображая.
– Да, Соза, Палак на ветер слов не бросает. Он недаром обещает тебе свободу и сына. Он вернет тебе то и другое за услугу. Помоги таврам похитить састер!
Старуха подскочила к лазутчику. Ее лицо исказилось от волнения, тощее тело все вздрагивало, как бы от сдерживаемых рыданий.
– Если так, я согласна помогать таврам!.. Богиня была их счастьем, может, она сама будет рада возвратиться к своему народу, может, она отблагодарит меня!.. Поможет и мне вернуть то, что я потеряла!.. Ягненка моего!..
– Обязательно отблагодарит! И Палак не забудет! Мы, Соза, делаем справедливое дело, изгоняя проклятых эллинов с берегов нашей страны. О Херсонес! – погрозил он кулаком. – Как я ненавижу тебя! Я был твоим рабом, но скоро буду твоим господином! Я поеду по твоим улицам верхом на коне, по тем самым улицам, по которым ходил звеня кандалами.
– Вастак, – с внезапной робостью спросила старуха, – я готова помочь таврам, но скажи: они не убьют меня, уходя? Ведь тогда я смогу увидеть своего сына лишь из страны теней.
– Нет, Соза, они не тронут тебя. Это молодые ребята такого возраста, в каком должен быть и твой сын, – он многозначительно поглядел на старуху, – приглядись к ним.
– Зачем? – встрепенулась рабыня, вопросительно глядя на хитрого скифа.
Но тот словно не слышал вопроса и, обратившись к Ханаку, наказывал ему:
– Ты, Ханак, встретишь таврских воинов и проведешь их через город к храму Девы. Тавры ребята смелые, но они хорошо чувствуют себя лишь среди гор. В городе они сразу заплутаются и попадутся.
– Откуда они проникнут в город?
– Со стороны порта… Эх, жаль, что Палак не разрешил мне самому вмешиваться в это дело! Я сам провел бы молодых тавров к храму!.. Ты, Ханак, встретишь их в этом подвале. Скажи, Соза: какой состав ночной стражи у храма?
– Это пожилые горожане, которым по слабости слуха и зрения не доверяют службу на стенах. Они нередко засыпают около полуночи.
– Это важно!.. Итак, в этом подвале завтра ночью!
– Так скоро? – изумились Ханак и Соза.
– О таких делах не договариваются за полгода. А медлить нам некогда… Уж не боишься ли ты, Ханак? А я хотел дать тебе другие важные поручения.
– Нет, не боюсь, хотя дело это кажется мне трудным.
– Не легкое, красавец! Но для того, кто борется за свободу, нет невозможного! В следующую встречу ты соберешь мне всех надежных рабов, и я скажу вам, что вы должны будете делать во время осады Херсонеса, если война затянется.
– Хорошо. Я готов делать все, что велит царь Палак!
Видя, что Ханак приводит себя в порядок и собирается уходить, Вастак заметил:
– Напрасно собираешься. Ночуй здесь, а утром вернешься никем не замеченный. Сейчас везде стража. Задержать могут.
Ханак с брезгливостью посмотрел на сырой, захламленный пол подвала. Увидев крысу, вздрогнул.
– Нет, не могу я здесь!.. Меня не схватят, пойду.
3
В доме архитектора Скимна, несмотря на недобрую суету в городе, чувствовался праздник.
В центре внимания был Гекатей.
Скимн, как глава дома, сотворил молитву домашним богам. Малыши толкали друг друга локтями и стреляли глазами в сторону стола, накрытого по-праздничному богато. После общего моления отец обратился к Гекатею, рядом с которым стояла мать, бледная исхудавшая женщина со скорбными глазами.
– Отныне, сын мой, ты взрослый человек и можешь заменить главу дома. Пусть домашние и городские боги, а также олимпийцы всегда любят тебя и помогают тебе!
Филения состроила рожицу Левкию. Тот сурово нахмурился, считая себя старшим, и вытер ей нос голыми пальцами.
– Тише, ты, – шепнул он, – нас слушают домашние боги!
Девочка боязливо оглянулась назад, ожидая, что из темных углов вдруг покажутся серые существа, напоминающие не то кошек, не то крыс. Но в глубине комнаты у очага стоял лишь в молчании Керкет, склонив голову набок.
Керкет был старик с ястребиным носом и чем-то напоминал крылатого хищника гор. Его большие глаза, заросшие с углов дурным мясом, следили за хозяевами с равнодушием и усталостью, как у старой собаки, которой все равно, ударят ли ее или потреплют за ушами. Он желал лишь того относительного покоя, который имел в доме хозяина, и достаточно объедков с общего стола для заполнения пустоты в тощем животе.
Он давно уже привык к дому хозяев, к его углам и запахам и чувствовал себя сносно. И если боялся, то одного – быть выброшенным на улицу, когда по старости станет бесполезным для хозяев. Но пока еще он был годен для домашних работ. Хозяйка болела и без него не обошлась бы. Впрочем, Керкет настолько прижился в доме Скимна, что вся семья едва ли могла представить себе его отсутствие. Он составлял как бы часть домашней обстановки, сочетая в себе удобства безгласной вещи с подвижностью животного и сообразительностью человека. Раб был терпим домашними богами и находился даже под их покровительством.
Делия смотрела на сына влюбленными глазами. На ее угловатых скулах горел лихорадочный румянец, запекшиеся губы складывались в улыбку восхищения. При неровном свете глиняных светильников Делия казалась красавицей, такой же, как в далекой юности.
Гекатей походил на мать, и она, смотря на его лицо, словно гляделась в зеркало своей молодости.
– Ну, как ты чувствуешь себя, ма? – тихо спросил сын, обнимая ее. – Тебе сегодня лучше?
– Мне всегда лучше, когда я вижу тебя, сын мой, – ответила мать. – Я счастлива, что ты большой и красивый! Боги любят красоту. Ведь красота – дар богов.
– Эге, мать, – засмеялся Скимн, – боги любят красивых, а богатство дают почему-то уродам, вроде старого сатира Херемона.
Уселись за стол. Скимн устроился на «троне» из дуба с кожаными подлокотниками. Остальные расположились на сосновых лавках. Керкет поставил на стол плетеное блюдо с теплыми пшеничными лепешками, сам сел с краю. Хозяин начал делить куски жареной рыбы. Раб тоже получил свою долю.
Опять сотворили молитву. Сделали возлияние молоком. Разговоры прекратились, все занялись едой.
Скимн с довольным смешком вытащил из-под кресла амфору местного вина.
Делия придвинула кружки.
– Жаль, что Бион не смог прийти к нам. Он несет ночную стражу. А ну, Керкет, дай воды развести вино.
И, сделав смесь, налил всем.
– Ну, а я, как старый конник, испробую цельного. Ведь все демиурги тянут винцо по-скифски, не разбавляя. А их рабы рассказывают об этом на рынке.
Скимн многозначительно посмотрел на Керкета.
Тот понял намек и угодливо сморщился.
– Не все рабы одинаковы, – поспешно заявил он, – есть и такие, что никогда не выдадут тайны хозяина.
Скимн выслушал его со строгим, но снисходительным видом.
– Так и должно быть, Керкет, и собака лижет руку кормящего, чувствуя благодарность. Подл тот раб, который выдает секреты своего хозяина-кормильца!
Керкет еще больше сморщился. Его серое, помятое лицо стало походить на скорлупу грецкого ореха.
– Ты, Керкет, был бы хорошим рабом, не будь ты старым лентяем и размазней!
Младшие члены семьи захохотали в восторге.
– Размазня! – запищала Филения.
– Размазня! Старый лентяй! – начал дразниться Левкий.
Но мать сделала знак рукой, и он утих.
– Прикажу вот Керкету выдрать тебя, Левкий!
Послышался стук в дверь. Раб пошел отворить и вернулся с рослым мужчиной в панцире, вооруженным мечом.
– Мир вам! – произнес вошедший.
– Мир и тебе, почтенный Главк! Мы рады тебе, садись к столу.
– Я зашел к тебе сказать, что твой сын Гекатей по решению совета должен завтра стать на охрану храма Девы.
– Спасибо за честь! Я и мой сын рады служить полису и его богам! Но не уйдешь же ты, принесший благую весть, не промочив горло глотком воды с капелькой вина?.. Ой-ой! – вскричал он в притворном испуге. – Я ошибся и налил вина цельного! Керкет, дай другую посуду и воды!..
Но Керкет, давно изучивший все повадки хозяина, не спешил.
– Да… ничего, не надо, – ухмыльнулся гость, – я и так выпью, без воды.
После трех кружек Главк слегка вспотел и обвел всех присутствующих довольным взглядом.
– Прекрасные дети у тебя, друг Скимн!
Главк поднялся из-за стола.
– Спокойной ночи!
– Что слышно с Равнины? – спросил хозяин гостя уже у входной двери. – Как ведут себя скифы?
– О, скоро скифы будут у наших стен!.. Но полис силен! В складах Херсонеса хлеба много, и нам бояться нечего!
– Верно, верно, Главк! – подхватил хозяин.
Возвратившись в трапезную, Скимн в сердцах ударил кулаком по столу. Делия с тревогой подняла на него свои скорбные глаза.
– Что, Скимн, вести худые?
– И вести худые, а главное – запасы у нас худые! У богачей припрятано вдосталь и вина и хлеба! А у нас что?.. На общественной лепешке долго не проживешь!
В досаде он налил себе еще одну кружку.
– Не пей много, – робко предупредила жена, – чтобы не стало известно, что ты был пьян не вовремя.
– Отстань, Делия, что женщина понимает в делах мужчины!
Он обнял сына.
– Гекатей, ты молод и красив! Добывай, сын мой, свое счастье! Борись за него, будь настойчив, не жалей никого, кто стоит на твоем пути! А то будешь, как твой отец, всю жизнь латать городские стены и ожидать подачки от богатых и знатных.
– Я хочу служить полису, отец!
– Ну-ну! Я надеюсь, полис оценит твои желания и серьезность… А что эфебы сегодня не несут службы?
– Кое-кто назначен в ночную стражу. А Ираних и другие справляют конец эфебии в погребке Тириска.
– Как? – воскликнул пораженный отец. – И тебя не пригласили?
– Приглашали, но я отговорился болезнью ма.
– Что? Отговорился болезнью матери? Зачем же это?
– Кроме того, мне не хотелось тратить деньги. Хотя их и так нет у меня.
– Тьфу ты! Клянусь трехликой Гекатой, ты просто удивляешь и сердишь меня! Отстать от компании Ираниха – это большая ошибка с твоей стороны.
Мать хотела вмешаться, не желая, чтобы сын опять ушел из дому. Но Скимн отмахнулся от нее.
– Не слушайся женщин, сын мой! Твоя мать глупа. Она не видит дальше порога своего дома.
Он сунул в руки сына кошелек, велел ему немедленно накинуть на плечи хламиду и идти к друзьям.
С пьяным смехом он проводил сына и вернулся к опечаленной Делии. Обнял ее и с хитрым прищуром глаз сказал:
– Неужели, мать, ты не понимаешь, что если Гекатей будет держаться компании Ираниха, то никогда не попадет в самое опасное место?
Делия недоуменно поглядела на мужа, потом лицо ее ожило. Она всплеснула руками.
– Ах, Скимн, я действительно глупа, как все женщины! Как ты прав и мудр! А я-то, неразумная, думала, что ты пьян!
Скимн самодовольно улыбнулся.
– Пусть Гекатей будет близок с сильными и богатыми! Это принесет ему счастье!.. И не я буду, если Гекатей не получит почетного назначения! Он так красив и благонравен, что мог бы быть даже… царем!.. Ты видишь вот это?
Он растопырил худые волосатые пальцы обеих рук.
Делия с детским простодушием и любопытством посмотрела на руки мужа, но опять виновато улыбнулась.
– Не понимаю, Скимн, не вижу.
– Именно не видишь! А чего ты не видишь? Да моего Золотого кольца с наговорным камнем!
– Где же он? – ахнула с сожалением жена. – Это последняя драгоценность нашего дома! Перстень был семейным талисманом.
– Я отдал его в виде подарка жрице Мате и сказал: «Носи и помни». Теперь она сделает кое-что для Гекатея, вернее – уже сделала… Однако хватит, смотри, дети уже спят, да и меня что-то клонит ко сну…
4
В винном погребке Тириска пылают факелы. На скамьях и бочках сидят эфебы. Большинство сильно навеселе, лица их потны и красны. Ираних играет в кости с Тагоном, сыном откупщика Феокла, и подпевает товарищам. Все поют, размахивая фиалами.
Гекатей пришел сюда не один.
Недалеко от погребка он повстречался с ночным патрулем. Старшим патруля оказался Бабон.
– Кто идет? – хрипло окликнул его Бабон.
– Гекатей, сын архитектора Скимна!
– А, эфеб! Что же ты не вооружен? Похоже, что ты идешь в гости или, хе-хе, к красотке на свидание?
– Первое вернее, Бабон. Я иду в винный погребок Тириска, где сегодня собрались юноши, окончившие эфебию… По разрешению совета.
– Нет, правда?.. Это очень мило, справлять конец эфебии! Я провожу тебя до места.
Когда они подошли к погребку, до их ушей донеслись крики и хохот.
– Замечательно! – покрутил головой Бабон. – Я делаюсь моложе, когда слышу голоса эфебов!
– Ну, прощай, почтенный воин!
– Нет, подожди! Эй, Агафон, Бион! Вы идите обходом до порта, а на обратном пути зайдете за мною! Я задержусь по делам в этом погребке!
Они спустились вниз по каменным ступеням.
Ираних только что выиграл у партнера две ставки и, откинувшись на спинку кресла, бросил хозяину питейного заведения монету со словами:
– Счастливый удар! Еще вина, Тириск, да смотри, дряни нам не давай!
Повернув голову, он увидел вошедших.
– О, Гекатей! Хо-хо-хо! И Бабон из Хаба!.. А ну, налить им кружки!
Эфебы зашумели. Гекатей, несмотря на скромное общественное положение отца, пользовался среди эфебов немалым уважением за свою силу, смелость и приветливый характер.
Вино, булькая, лилось в глиняные фиалы.
– Не надо разбавлять, пусть льют, по скифскому обычаю, целиком!
– Полно, друзья, – улыбнулся Гекатей, – нам ли подражать скифам! Царь спартиатов Клеомен пил по-скифски и спился, сошел с ума!
Эфебы подняли фиалы и хором продекламировали стихи Анакреонта:
Эй, эфебы, пойте громче,
Но не следует ораньем
Скифам диким подражать
За вином. Давайте дружно
Пить и гимны исполнять!..
– Не пугайся, Гекатей, – Ираних мигнул Тириску, – вино было разбавлено еще в бочке.
Тириск кланялся и соглашался со всем. Делал при этом вид, что ему понятны шутки гостей.
– А ну, подскифь! – протянул посуду Тагон.
Тириск подлил цельного вина. Все выпили. Остатки вина из кружек и фиалов выплеснули прямо в стену. Раздался дружный хохот.
– Давайте играть в «коттаб»!.. Кто попадет вон в то пятно под потолком, тот получает звание героя!
Юноши, с криками и смехом плескали вином в стену подвала. Они не стеснялись в крепких выражениях. Справлять праздник окончания эфебии было одним из старинных прав молодежи. Праздник этот напоминал ежегодные «дионисии» и также сопровождался шумными гулянками.
Эфебы пели, хохотали, пускались в пляс. Перемигнувшись, начали наперебой угощать Бабона и вскоре напоили его допьяна.
– Расскажи, друг Бабон, как ты покинул Хаб, как бежал от скифов?
– Что? – переспросил Бабон, выпучив рыбьи глаза. – Я бежал от скифов? Да за кого вы меня принимаете?
– Мы знаем о твоей силе и ловкости, о твоей храбрости, почтенный Бабон, но так говорят злые языки.
– К демону злые языки! Вы слушайте не старых баб, а меня самого! Я оставил Хаб, когда его защита стала невозможной. Я сам убил более двадцати варваров, но все мои люди пали. Тогда я вскочил на лошадь и ускакал. Я весь был обрызган вражеской кровью, в моем бедре торчала отравленная стрела…
Бабон все более пьянел и говорил не вполне связно. Но его мужественный и разудалый вид, его репутация воина, побывавшего в жарких схватках и видавшего виды, нравились молодежи. Видя, что юноши слушают с большим интересом, он взобрался на кресло и, поставив ногу на стол, сделал широкий жест, словно выступал перед народом на главной трибуне города.
– Они окружили город со всех сторон и начали метать через стены зажигательные стрелы. В городе загорелись соломенные крыши. Потом скифы полезли на приступ, но мы сбросили их лестницы вниз. Тогда они забросали ров конскими трупами, притащили ручной таран и разбили палисады с южной стороны, где не было каменных стен… Затем были сломаны ворота… Мы встретились с варварами грудь с грудью. Один скиф-верзила хотел оглушить меня дубиной, но я увернулся и всадил ему в печень акинак!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
– Проверь мои слова делом.
– Хорошо, я верю тебе. Ясно, что через двери к Деве не проберешься. Неужели нет другого доступа в помещение, где стоит богиня?
Старуха подумала, уставившись острыми глазами во тьму.
– Нет, другого входа туда нет… Впрочем, в потолке есть окно. Но как туда пробраться – не знаю.
– Ты должна провести во двор храма воинов, а они сами попытаются проникнуть в опистодом храма.
– Страшные слова говоришь ты, Вастак! Я даже подумать не смею о таком деле… Кто эти воины – скифы?
– Нет, тавры.
Соза подняла глаза кверху, словно в мольбе.
– Эй, старуха, – досадливо сказал Вастак, – ты, видно, не хочешь гибели Херсонеса, сделавшего тебя рабой! Не твоего ли маленького сына продали проклятые эллины, не тебя ли они превратили в собаку при храме? Чем твоя жизнь лучше собачьей, хоть ты и считаешься «доверенной» богини? Палак же поможет тебе разыскать сына, хотя теперь он уже большой и может не узнать тебя.
– Сына?.. – Соза с неожиданной энергией потрясла костистыми руками. – Сыночка моего, ягненка моего нежного! Разве можно найти его, потерянного так давно?.. Если бы Палак нашел мое дитя, я выполнила бы все его требования!.. Но скажи, соблазнитель: может, ты что-то узнал о моем сыночке и не хочешь говорить?
Вастак ухмыльнулся лукаво и потер себе лоб, соображая.
– Да, Соза, Палак на ветер слов не бросает. Он недаром обещает тебе свободу и сына. Он вернет тебе то и другое за услугу. Помоги таврам похитить састер!
Старуха подскочила к лазутчику. Ее лицо исказилось от волнения, тощее тело все вздрагивало, как бы от сдерживаемых рыданий.
– Если так, я согласна помогать таврам!.. Богиня была их счастьем, может, она сама будет рада возвратиться к своему народу, может, она отблагодарит меня!.. Поможет и мне вернуть то, что я потеряла!.. Ягненка моего!..
– Обязательно отблагодарит! И Палак не забудет! Мы, Соза, делаем справедливое дело, изгоняя проклятых эллинов с берегов нашей страны. О Херсонес! – погрозил он кулаком. – Как я ненавижу тебя! Я был твоим рабом, но скоро буду твоим господином! Я поеду по твоим улицам верхом на коне, по тем самым улицам, по которым ходил звеня кандалами.
– Вастак, – с внезапной робостью спросила старуха, – я готова помочь таврам, но скажи: они не убьют меня, уходя? Ведь тогда я смогу увидеть своего сына лишь из страны теней.
– Нет, Соза, они не тронут тебя. Это молодые ребята такого возраста, в каком должен быть и твой сын, – он многозначительно поглядел на старуху, – приглядись к ним.
– Зачем? – встрепенулась рабыня, вопросительно глядя на хитрого скифа.
Но тот словно не слышал вопроса и, обратившись к Ханаку, наказывал ему:
– Ты, Ханак, встретишь таврских воинов и проведешь их через город к храму Девы. Тавры ребята смелые, но они хорошо чувствуют себя лишь среди гор. В городе они сразу заплутаются и попадутся.
– Откуда они проникнут в город?
– Со стороны порта… Эх, жаль, что Палак не разрешил мне самому вмешиваться в это дело! Я сам провел бы молодых тавров к храму!.. Ты, Ханак, встретишь их в этом подвале. Скажи, Соза: какой состав ночной стражи у храма?
– Это пожилые горожане, которым по слабости слуха и зрения не доверяют службу на стенах. Они нередко засыпают около полуночи.
– Это важно!.. Итак, в этом подвале завтра ночью!
– Так скоро? – изумились Ханак и Соза.
– О таких делах не договариваются за полгода. А медлить нам некогда… Уж не боишься ли ты, Ханак? А я хотел дать тебе другие важные поручения.
– Нет, не боюсь, хотя дело это кажется мне трудным.
– Не легкое, красавец! Но для того, кто борется за свободу, нет невозможного! В следующую встречу ты соберешь мне всех надежных рабов, и я скажу вам, что вы должны будете делать во время осады Херсонеса, если война затянется.
– Хорошо. Я готов делать все, что велит царь Палак!
Видя, что Ханак приводит себя в порядок и собирается уходить, Вастак заметил:
– Напрасно собираешься. Ночуй здесь, а утром вернешься никем не замеченный. Сейчас везде стража. Задержать могут.
Ханак с брезгливостью посмотрел на сырой, захламленный пол подвала. Увидев крысу, вздрогнул.
– Нет, не могу я здесь!.. Меня не схватят, пойду.
3
В доме архитектора Скимна, несмотря на недобрую суету в городе, чувствовался праздник.
В центре внимания был Гекатей.
Скимн, как глава дома, сотворил молитву домашним богам. Малыши толкали друг друга локтями и стреляли глазами в сторону стола, накрытого по-праздничному богато. После общего моления отец обратился к Гекатею, рядом с которым стояла мать, бледная исхудавшая женщина со скорбными глазами.
– Отныне, сын мой, ты взрослый человек и можешь заменить главу дома. Пусть домашние и городские боги, а также олимпийцы всегда любят тебя и помогают тебе!
Филения состроила рожицу Левкию. Тот сурово нахмурился, считая себя старшим, и вытер ей нос голыми пальцами.
– Тише, ты, – шепнул он, – нас слушают домашние боги!
Девочка боязливо оглянулась назад, ожидая, что из темных углов вдруг покажутся серые существа, напоминающие не то кошек, не то крыс. Но в глубине комнаты у очага стоял лишь в молчании Керкет, склонив голову набок.
Керкет был старик с ястребиным носом и чем-то напоминал крылатого хищника гор. Его большие глаза, заросшие с углов дурным мясом, следили за хозяевами с равнодушием и усталостью, как у старой собаки, которой все равно, ударят ли ее или потреплют за ушами. Он желал лишь того относительного покоя, который имел в доме хозяина, и достаточно объедков с общего стола для заполнения пустоты в тощем животе.
Он давно уже привык к дому хозяев, к его углам и запахам и чувствовал себя сносно. И если боялся, то одного – быть выброшенным на улицу, когда по старости станет бесполезным для хозяев. Но пока еще он был годен для домашних работ. Хозяйка болела и без него не обошлась бы. Впрочем, Керкет настолько прижился в доме Скимна, что вся семья едва ли могла представить себе его отсутствие. Он составлял как бы часть домашней обстановки, сочетая в себе удобства безгласной вещи с подвижностью животного и сообразительностью человека. Раб был терпим домашними богами и находился даже под их покровительством.
Делия смотрела на сына влюбленными глазами. На ее угловатых скулах горел лихорадочный румянец, запекшиеся губы складывались в улыбку восхищения. При неровном свете глиняных светильников Делия казалась красавицей, такой же, как в далекой юности.
Гекатей походил на мать, и она, смотря на его лицо, словно гляделась в зеркало своей молодости.
– Ну, как ты чувствуешь себя, ма? – тихо спросил сын, обнимая ее. – Тебе сегодня лучше?
– Мне всегда лучше, когда я вижу тебя, сын мой, – ответила мать. – Я счастлива, что ты большой и красивый! Боги любят красоту. Ведь красота – дар богов.
– Эге, мать, – засмеялся Скимн, – боги любят красивых, а богатство дают почему-то уродам, вроде старого сатира Херемона.
Уселись за стол. Скимн устроился на «троне» из дуба с кожаными подлокотниками. Остальные расположились на сосновых лавках. Керкет поставил на стол плетеное блюдо с теплыми пшеничными лепешками, сам сел с краю. Хозяин начал делить куски жареной рыбы. Раб тоже получил свою долю.
Опять сотворили молитву. Сделали возлияние молоком. Разговоры прекратились, все занялись едой.
Скимн с довольным смешком вытащил из-под кресла амфору местного вина.
Делия придвинула кружки.
– Жаль, что Бион не смог прийти к нам. Он несет ночную стражу. А ну, Керкет, дай воды развести вино.
И, сделав смесь, налил всем.
– Ну, а я, как старый конник, испробую цельного. Ведь все демиурги тянут винцо по-скифски, не разбавляя. А их рабы рассказывают об этом на рынке.
Скимн многозначительно посмотрел на Керкета.
Тот понял намек и угодливо сморщился.
– Не все рабы одинаковы, – поспешно заявил он, – есть и такие, что никогда не выдадут тайны хозяина.
Скимн выслушал его со строгим, но снисходительным видом.
– Так и должно быть, Керкет, и собака лижет руку кормящего, чувствуя благодарность. Подл тот раб, который выдает секреты своего хозяина-кормильца!
Керкет еще больше сморщился. Его серое, помятое лицо стало походить на скорлупу грецкого ореха.
– Ты, Керкет, был бы хорошим рабом, не будь ты старым лентяем и размазней!
Младшие члены семьи захохотали в восторге.
– Размазня! – запищала Филения.
– Размазня! Старый лентяй! – начал дразниться Левкий.
Но мать сделала знак рукой, и он утих.
– Прикажу вот Керкету выдрать тебя, Левкий!
Послышался стук в дверь. Раб пошел отворить и вернулся с рослым мужчиной в панцире, вооруженным мечом.
– Мир вам! – произнес вошедший.
– Мир и тебе, почтенный Главк! Мы рады тебе, садись к столу.
– Я зашел к тебе сказать, что твой сын Гекатей по решению совета должен завтра стать на охрану храма Девы.
– Спасибо за честь! Я и мой сын рады служить полису и его богам! Но не уйдешь же ты, принесший благую весть, не промочив горло глотком воды с капелькой вина?.. Ой-ой! – вскричал он в притворном испуге. – Я ошибся и налил вина цельного! Керкет, дай другую посуду и воды!..
Но Керкет, давно изучивший все повадки хозяина, не спешил.
– Да… ничего, не надо, – ухмыльнулся гость, – я и так выпью, без воды.
После трех кружек Главк слегка вспотел и обвел всех присутствующих довольным взглядом.
– Прекрасные дети у тебя, друг Скимн!
Главк поднялся из-за стола.
– Спокойной ночи!
– Что слышно с Равнины? – спросил хозяин гостя уже у входной двери. – Как ведут себя скифы?
– О, скоро скифы будут у наших стен!.. Но полис силен! В складах Херсонеса хлеба много, и нам бояться нечего!
– Верно, верно, Главк! – подхватил хозяин.
Возвратившись в трапезную, Скимн в сердцах ударил кулаком по столу. Делия с тревогой подняла на него свои скорбные глаза.
– Что, Скимн, вести худые?
– И вести худые, а главное – запасы у нас худые! У богачей припрятано вдосталь и вина и хлеба! А у нас что?.. На общественной лепешке долго не проживешь!
В досаде он налил себе еще одну кружку.
– Не пей много, – робко предупредила жена, – чтобы не стало известно, что ты был пьян не вовремя.
– Отстань, Делия, что женщина понимает в делах мужчины!
Он обнял сына.
– Гекатей, ты молод и красив! Добывай, сын мой, свое счастье! Борись за него, будь настойчив, не жалей никого, кто стоит на твоем пути! А то будешь, как твой отец, всю жизнь латать городские стены и ожидать подачки от богатых и знатных.
– Я хочу служить полису, отец!
– Ну-ну! Я надеюсь, полис оценит твои желания и серьезность… А что эфебы сегодня не несут службы?
– Кое-кто назначен в ночную стражу. А Ираних и другие справляют конец эфебии в погребке Тириска.
– Как? – воскликнул пораженный отец. – И тебя не пригласили?
– Приглашали, но я отговорился болезнью ма.
– Что? Отговорился болезнью матери? Зачем же это?
– Кроме того, мне не хотелось тратить деньги. Хотя их и так нет у меня.
– Тьфу ты! Клянусь трехликой Гекатой, ты просто удивляешь и сердишь меня! Отстать от компании Ираниха – это большая ошибка с твоей стороны.
Мать хотела вмешаться, не желая, чтобы сын опять ушел из дому. Но Скимн отмахнулся от нее.
– Не слушайся женщин, сын мой! Твоя мать глупа. Она не видит дальше порога своего дома.
Он сунул в руки сына кошелек, велел ему немедленно накинуть на плечи хламиду и идти к друзьям.
С пьяным смехом он проводил сына и вернулся к опечаленной Делии. Обнял ее и с хитрым прищуром глаз сказал:
– Неужели, мать, ты не понимаешь, что если Гекатей будет держаться компании Ираниха, то никогда не попадет в самое опасное место?
Делия недоуменно поглядела на мужа, потом лицо ее ожило. Она всплеснула руками.
– Ах, Скимн, я действительно глупа, как все женщины! Как ты прав и мудр! А я-то, неразумная, думала, что ты пьян!
Скимн самодовольно улыбнулся.
– Пусть Гекатей будет близок с сильными и богатыми! Это принесет ему счастье!.. И не я буду, если Гекатей не получит почетного назначения! Он так красив и благонравен, что мог бы быть даже… царем!.. Ты видишь вот это?
Он растопырил худые волосатые пальцы обеих рук.
Делия с детским простодушием и любопытством посмотрела на руки мужа, но опять виновато улыбнулась.
– Не понимаю, Скимн, не вижу.
– Именно не видишь! А чего ты не видишь? Да моего Золотого кольца с наговорным камнем!
– Где же он? – ахнула с сожалением жена. – Это последняя драгоценность нашего дома! Перстень был семейным талисманом.
– Я отдал его в виде подарка жрице Мате и сказал: «Носи и помни». Теперь она сделает кое-что для Гекатея, вернее – уже сделала… Однако хватит, смотри, дети уже спят, да и меня что-то клонит ко сну…
4
В винном погребке Тириска пылают факелы. На скамьях и бочках сидят эфебы. Большинство сильно навеселе, лица их потны и красны. Ираних играет в кости с Тагоном, сыном откупщика Феокла, и подпевает товарищам. Все поют, размахивая фиалами.
Гекатей пришел сюда не один.
Недалеко от погребка он повстречался с ночным патрулем. Старшим патруля оказался Бабон.
– Кто идет? – хрипло окликнул его Бабон.
– Гекатей, сын архитектора Скимна!
– А, эфеб! Что же ты не вооружен? Похоже, что ты идешь в гости или, хе-хе, к красотке на свидание?
– Первое вернее, Бабон. Я иду в винный погребок Тириска, где сегодня собрались юноши, окончившие эфебию… По разрешению совета.
– Нет, правда?.. Это очень мило, справлять конец эфебии! Я провожу тебя до места.
Когда они подошли к погребку, до их ушей донеслись крики и хохот.
– Замечательно! – покрутил головой Бабон. – Я делаюсь моложе, когда слышу голоса эфебов!
– Ну, прощай, почтенный воин!
– Нет, подожди! Эй, Агафон, Бион! Вы идите обходом до порта, а на обратном пути зайдете за мною! Я задержусь по делам в этом погребке!
Они спустились вниз по каменным ступеням.
Ираних только что выиграл у партнера две ставки и, откинувшись на спинку кресла, бросил хозяину питейного заведения монету со словами:
– Счастливый удар! Еще вина, Тириск, да смотри, дряни нам не давай!
Повернув голову, он увидел вошедших.
– О, Гекатей! Хо-хо-хо! И Бабон из Хаба!.. А ну, налить им кружки!
Эфебы зашумели. Гекатей, несмотря на скромное общественное положение отца, пользовался среди эфебов немалым уважением за свою силу, смелость и приветливый характер.
Вино, булькая, лилось в глиняные фиалы.
– Не надо разбавлять, пусть льют, по скифскому обычаю, целиком!
– Полно, друзья, – улыбнулся Гекатей, – нам ли подражать скифам! Царь спартиатов Клеомен пил по-скифски и спился, сошел с ума!
Эфебы подняли фиалы и хором продекламировали стихи Анакреонта:
Эй, эфебы, пойте громче,
Но не следует ораньем
Скифам диким подражать
За вином. Давайте дружно
Пить и гимны исполнять!..
– Не пугайся, Гекатей, – Ираних мигнул Тириску, – вино было разбавлено еще в бочке.
Тириск кланялся и соглашался со всем. Делал при этом вид, что ему понятны шутки гостей.
– А ну, подскифь! – протянул посуду Тагон.
Тириск подлил цельного вина. Все выпили. Остатки вина из кружек и фиалов выплеснули прямо в стену. Раздался дружный хохот.
– Давайте играть в «коттаб»!.. Кто попадет вон в то пятно под потолком, тот получает звание героя!
Юноши, с криками и смехом плескали вином в стену подвала. Они не стеснялись в крепких выражениях. Справлять праздник окончания эфебии было одним из старинных прав молодежи. Праздник этот напоминал ежегодные «дионисии» и также сопровождался шумными гулянками.
Эфебы пели, хохотали, пускались в пляс. Перемигнувшись, начали наперебой угощать Бабона и вскоре напоили его допьяна.
– Расскажи, друг Бабон, как ты покинул Хаб, как бежал от скифов?
– Что? – переспросил Бабон, выпучив рыбьи глаза. – Я бежал от скифов? Да за кого вы меня принимаете?
– Мы знаем о твоей силе и ловкости, о твоей храбрости, почтенный Бабон, но так говорят злые языки.
– К демону злые языки! Вы слушайте не старых баб, а меня самого! Я оставил Хаб, когда его защита стала невозможной. Я сам убил более двадцати варваров, но все мои люди пали. Тогда я вскочил на лошадь и ускакал. Я весь был обрызган вражеской кровью, в моем бедре торчала отравленная стрела…
Бабон все более пьянел и говорил не вполне связно. Но его мужественный и разудалый вид, его репутация воина, побывавшего в жарких схватках и видавшего виды, нравились молодежи. Видя, что юноши слушают с большим интересом, он взобрался на кресло и, поставив ногу на стол, сделал широкий жест, словно выступал перед народом на главной трибуне города.
– Они окружили город со всех сторон и начали метать через стены зажигательные стрелы. В городе загорелись соломенные крыши. Потом скифы полезли на приступ, но мы сбросили их лестницы вниз. Тогда они забросали ров конскими трупами, притащили ручной таран и разбили палисады с южной стороны, где не было каменных стен… Затем были сломаны ворота… Мы встретились с варварами грудь с грудью. Один скиф-верзила хотел оглушить меня дубиной, но я увернулся и всадил ему в печень акинак!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82