Того самого, который забросал камнями твоих воинов и сейчас смеется над тобою.
– Великий царь! – высоким, срывающимся голосом добавил Напак, появляясь из-за спины Гориопифа. – Я тоже жалуюсь тебе на самозванного князя. Он выдает себя за Фарзоя, сына Иданака, и твоего друга. Он с шайкой головорезов напал на моих братьев и ранил одного. И мне он угрожал кровопролитием… Прошу суда и справедливости!
– Я поддерживаю требование князя Напака, – продолжил свою речь Гориопиф. – Ты, Палак-сай, должен покончить с этими разбойниками и их вожаком. Слабы стали мы, если каждый проходимец может назвать себя князем и вершить дела по всей Скифии.
Палак молча выслушал малопочтительное высказывание Гориопифа и просьбу его родича. Смотрел при этом в сторону. Не глядя ни на кого, спросил:
– Сколько убитых у князя Гориопифа?
– Два, государь, – быстро ответил Раданфир.
– А у «ястребов»?
– Четверо.
Гориопиф вспылил.
– Как, – вскричал он, багровея, – вы подсчитываете убитых? Уж не хотите ли вы обвинить меня в их убийстве? Но меня самого, князя Гориопифа, потомка Колаксая, ранили в руку! Я пострадал, оскорблен – и я же должен оправдываться? Смотри, царь Палак, хоть ты и сын великого Скилура, но и мой род не последний в племени сайев!.. Мой род восходит к самому Папаю!.. Я заставлю считаться с собою!..
Раданфир с пылающим лицом сделал шаг вперед. Омпсалак выхватил из ножен меч, Калак схватил его за руку. Царь повернулся в Гориопифу. Он был бледен, но спокоен.
– Ты хочешь ранить меня, князь, своими ядовитыми словами и оскорбить непочтением мою царственность. Ты ослеплен гневом и кричишь в моем присутствии, как пьяный пастух. Но если ты сколот, то как ты можешь говорить о расправе над «ястребами», когда они готовят печальную тризну?.. Если же ты князь своего рода, то как ты можешь угрожать, что начнешь расправу над «ястребами», когда мною объявлен поход на Херсонес?.. Подумай, что ты говоришь и чего требуешь!.. На «ястребов» я очень сердит, но и они будут жаловаться на тебя и, я думаю, тоже будут угрожать войной против тебя. Не такие люди «ястребы», чтобы испугались схватки!.. Вот и получится, что вместо победы над врагом мы будем грызть друг друга, как голодные псы, а враг будет радоваться… Нет, князь, что ни говори, а в этой уличной драке повинны обе стороны. И ты должен будешь уплатить «ястребам» выкуп за убитых, дабы избежать кровопролития. А сам затевать что-либо и думать не смей! Я сам найду виновных и накажу их. Это мое последнее слово. Князья поддержат меня.
– Справедливо! – дружно ответили князья.
Гориопиф обдал их ненавидящим взглядом. Хотел что-то сказать, но вошел воин и доложил:
– Великий царь! Народ на площади шумит и требует суда! Князь Фарзой, что привел народ, просит принять его.
3
«Ястребы» положили четыре трупа сородичей рядком у ступеней дворцового крыльца. Несколько сот мужей стали стеной с копьями и топорами. Площадь кипела народом и войсками. Женщины оглашали ее криками и причитаниями.
– К ответу князя Гориопифа! – разом возгласили сотни глоток, и воины потрясли оружием.
– Кровь за кровь! – оглушающе заревела тысячная толпа, подняв над головами дреколье.
Царские всадники стояли двумя колоннами справа и слева. Все крыльцо занимала пешая стража с дротиками наготове. Раданфир отдал строгий приказ не начинать никаких действий до его сигнала. Многие царские воины с участием смотрели на убитых. Гориопифа осуждали и проклинали. Никто не любил его.
«Ястребы» были столь многочисленны, выглядели так решительно, что не оставляли ни у кого сомнения в своих намерениях добиться правды любой ценой.
Фарзой со старейшинами чинно стояли у крыльца в ожидании. Дружинники переговаривались, показывая на новоявленного князя:
– «Ястребы» и без князя были как волки, а теперь барсами станут!
Когда стража расступилась и Фарзой прошел внутрь дворца, многоголосая лава его однокровников настороженно затихла.
– Если царь не рассудит по правде, сейчас же идем бить «вепрей»! – проворчал парень с подбитым глазом.
– Мы растрясем их сундуки! – добавил другой, мечтающий о поживе.
– А вон и «вепри», смотрите!
На площади показалась колонна всадников на ретивых конях. Она развертывалась полумесяцем, как для атаки. «Ястребы» стали строиться в сплошную массу, ощетинились копьями и мечами. Выставили вперед луки с наложенными стрелами. Раданфир выскочил на крыльцо и махнул рукой. Царская конница загрохотала, пришла в движение, не спеша пересекла площадь и остановилась сплошным фронтом, отделив «вепрей» от «ястребов». Первым пришлось осаживать лошадей.
– Что! – закричали они. – «Ястребы» за спину царевой дружины прячутся?!
– Боятся встретиться с нами, бесхвостые!
Грозный ропот был им ответом. Раданфир приказал пешим стражникам усилить строй конницы. Теперь враждующие стороны были надежно разъединены.
– А вы что, – придирались «вепри» к царевым воинам, – вчера бежали от мужиков, а сегодня прячете их за свою спину?
Дружинники молчали. Они делали то, что приказал им Раданфир, и не задумались бы начать бой с «вепрями» или с их недругами, если будет приказано.
Фарзой вошел в дворцовый зал смело и с достоинством, хотя не знал, какой прием будет ему оказан. Но он начал входить в роль родового князя, почувствовал за плечами немалую силу, которая придавала ему уверенность. Кроме того, ему начала нравиться та напряженная, грозовая обстановка, которая сложилась так внезапно вокруг него. До этого он представлял свой приезд очень скромным, заранее обдумывал, как будет отвечать на вопросы царя, и строил догадки, что его ожидает при дворе Палака. Но все сложилось необыкновенно. Гибель «Евпатории» принесла ему удачу. Он прибыл в Неаполь богатым путешественником, разодетым как иностранный посол. А ко двору царя пришел не как разоренный, обедневший князь, но во главе тысячной вооруженной толпы, готовой повиноваться каждому его слову. Он понимал, что Палак теперь встретит его как главу рода и не посмеет схватить и бросить в темницу за бунт на площади.
Царя Фарзой узнал сразу. Палак изменился мало, только вырос и раздался вширь. Но его невыразительное бледное лицо, жидкие волосы и светло-синие глаза удивительно напоминали того мальчишку, который скакал когда-то на одной ноге и фехтовал с ним, Фарзоем, деревянными мечами. Было странно, что добронравный и чувствительный Пал стал Палаком, да еще сайем – царем!..
Фарзой преклонил колено.
– О великий и непобедимый царь! – звучно и с достоинством обратился он к Палаку. – Я только что вернулся на родину из дальних стран и не успел поклониться тебе! Я, раб твой Фарзой, сын Иданака, был отвлечен видом несправедливости!.. Пьяный князь Гориопиф со своей челядью, на конях, при полном вооружении, учинил насилие над безоружной толпой, разогнал тех, кто работал над сооружением осадных и метательных машин, убил лучшего мастера-древотеса из моего рода и еще трех ни в чем не повинных людей. Вижу лицо твоего величия, молю тебя о вечном подданстве тебе, несравненный из царей! Да трепещут враги твои в страхе перед тобою, перед твоей царственностью!.. Приветствую тебя и прошу правосудия! Весь род «ястреба» стоит на площади и оплакивает своих убитых братьев!
– Как! – взревел Гориопиф. – Кто ты такой, что смеешь жаловаться на князя Гориопифа? Самозванец! Разбойник!
Гориопиф выхватил из ножен меч и бросился к Фарзою с воплем ярости.
– Вот тебе! – крикнул он, нанося удар.
Но молодой князь не напрасно пробыл в Элладе десять лет. Он изучил искусство боя любым оружием. И сейчас не растерялся. Успел достать из-под плаща меч и с большой выдержкой отбил удар свирепого «вепря». Изловчившись, тут же перешел к нападению и ударил его плашмя по голове. Клинок скользнул по полированной поверхности княжеского шлема, скосив при этом начисто султан из фазаньих перьев.
Искры восхищения и удивления сверкнули в глазах царя. Князья поспешно кинулись разнимать драчунов.
Все произошло молниеносно.
– Счастье твое, что у меня рука на перевязи, – прохрипел Гориопиф, задыхаясь.
– Это и спасло тебя. Я пожалел тебя и не нанес удара со всей силы.
– В следующий раз ты узнаешь мою руку без перевязи!
– А ты узнаешь, как остер мой меч!.. Собери свои перья!
Палак с интересом наблюдал происшедшее и с живостью рассматривал Фарзоя. Открытое, чистое лицо молодого князя, обрамленное русыми волосами, стройная фигура, туго обтянутая кафтаном, богатый греческий плащ, застегнутый на правом плече, производили очень выгодное впечатление. Его ловкость, умение владеть мечом были изумительны.
«Это он, – напряженно мелькало в голове царя, – это Фарзой! Но какой!» Зависть шевельнулась в груди. Палак хорошо знал о своей непредставительной внешности и втайне страдал от этого. И в то же время он любил видеть у других то, чего не имел сам. Именно таким хотел бы выглядеть сам царь. И сразу же, переведя взор на своих князей, он не мог не усмехнуться: настолько они показались ему мешковатыми и какими-то засаленными рядом с блестящим Фарзоем. Одновременно воспоминания о юных годах, которым Палак был так подвержен, охватили его радужным облаком. Царь почувствовал острое желание подойти к этому красивому и смелому витязю и обнять его, а потом уйти с ним и Раданфиром в укромную горенку, прочь от скучных дел и неприятностей, для веселого пира.
Но перед ним стояли два недруга, готовые пролить кровь в смертельной схватке. За стеной на ступенях лежали четыре трупа и стояли в нетерпеливом ожидании тысячи людей, вопиющих о мщении и требующих справедливости.
«О Скифия, как бы ты была сильна, если бы тебя не раздирали междуплеменные усобицы и междуродовые распри!»
Царь вздохнул.
Марсак уловил на лице Палака выражение некоторого благорасположения, мелькнувшее в тот момент, когда царь внимательно оглядел Фарзоя. Старик шел следом за своим воспитанником и во время схватки с Гориопифом был готов в критический миг поддержать его мечом.
Сейчас он понял, что нужно действовать по-иному, и сделал знак идущим позади.
В зал внесли подарки для царя. Пифодор и Сириец проворно развертывали узлы и подносили к ногам Палака яркие восточные ткани, красивую посуду, оружие, амфоры хорошего вина.
– Спасибо, «Евпатория» нас выручила, – шепнул грек рабу, – сами прибыли не бедными и подарки привезли…
– И наш князь получит у царя почет!
– Получит ли почет, не знаю, а врагов уже получил… Впрочем, так и полагается всякому порядочному человеку.
Богатые подарки вызвали оживление среди князей. На Фарзоя были обращены все взоры. На него смотрели с удивлением и любопытством. Он сумел сразу показать свои качества смелого рубаки, бесстрашного вождя «ястребов» и человека, который, несмотря на разорение отцовского хозяйства, вернулся из дальних стран в богатой одежде и с немалыми дарами для царя.
– Я требую выдачи зачинщиков драки и этого проходимца! Теперь я вижу, что он во всем виноват и должен ответить за бунт своих нищих сородичей! – продолжал запальчиво Гориопиф, сдерживаемый Раданфиром и Ахансаком.
– Мой брат ранен одним из его шайки! – пискляво добавил Напак.
– Твои братья, – ответил спокойно Фарзой, – сами напали на одинокого всадника, что ехал по своим делам из Пантикапея, но получили от него должный отпор. Я же и мои слуги были лишь свидетелями этого. И если боспорец потребует справедливого суда, я и мои люди подтвердим, что твои братья – разбойники.
– Это ложь! – заревел Гориопиф. – Напак мой родственник, и я не позволю срамить его доброе имя!
Князья зашумели. Все хорошо знали, что братья Напака, да и сам он ведут разгульный образ жизни и любят разъезжать по дорогам с гурьбой вооруженной челяди. Напак увидел, что его, кроме Гориопифа, никто не поддерживает, и стушевался.
– Удивляюсь тебе, Гориопиф, – важно и медленно ответил царь, – ты уже слышал мое последнее царское слово, которое поддержали все князья, а продолжаешь упорствовать! Ты горяч и несдержан, как юноша, хотя в твоей бороде немало седин. Повторяю, ты должен заплатить выкуп за двоих неотмщенных, а с князем Фарзоем помирись!.. Ведь это сын славного князя, сколотского витязя Иданака!
Сказанное означало, что царь тверд в своем решении по отношению к Гориопифу, а также то, что он признает Фарзоя родовым князем и милостив к нему.
– Покорись, Гориопиф, – пробасил тучный Ахансак, – а то мы все будем против тебя!
– Покорись! – с укором подтвердил Дуланак.
– Отпустите меня!.. Прочь!
С проклятиями бородатый «вепрь» вырвался из рук князей и выбежал из зала в сопровождении Напака.
– Эй, коня! – закричал он.
Ему подвели гнедого жеребца, но он не мог вскочить в седло, мешала ушибленная рука. Двое воинов взгромоздили тучного князя на спину лошади.
– Вы меня еще попомните!
Взбешенный князь погрозил кулаком в сторону «ястребов» и ускакал во главе своего многоконного отряда.
Марсак вышел на крыльцо и объявил, что царь принял жалобу рода и велит похоронить убитых.
– А князь?.. Где князь наш, Фарзой?
– Князь принят царем с почетом и останется на совет.
Последние слова дядька произнес с важностью и нескрываемым торжеством. «Ястребы» ответили возгласами удовлетворения.
Пифодор подошел к Марсаку и шепнул ему:
– Теперь я вижу, что твои боги сильны, старина!
– А я что говорил?.. Сколотские боги самые лучшие, грек!
4
Фарзой сразу занял место среди ближайших друзей Палака.
Этому не удивлялись. Все знали, что прибывший князь – детский товарищ Палака. Всем был хорошо памятен и покойный князь Иданак, верный соратник Скилура. Князья переговаривались между собою о том, что, по-видимому, оскудевший род «ястреба» вновь обрел достойного вожака и пойдет в гору.
Палак обращался с Фарзоем милостиво. В его глазах вспыхивали дружеские огоньки, когда он расспрашивал молодого князя о его жизни в Элладе. Тот чувствовал себя прекрасно. В душе признавался себе, что не только забыл обычаи родины, но и не знал их. Его охватила самая живейшая радость по случаю благополучного исхода той уличной драки, в которую ввязался по почину неугомонного Марсака. И неожиданно для себя выиграл там, где был уверен, что проиграет. Правда, теперь он имел смертельного врага, но зато принят и обласкан царем и сразу получил место в царском окружении. На него никто не мог сейчас смотреть как на одиночку, безродного и бедного князя, за ним стояла немалая сила отчаянных «ястребов», и всякий, кто посмел бы тягаться с ним, должен был считаться с этой силой. Стоило ему сказать одно слово, и несколько сот драчливых парней появились бы рядом с ним, готовые на любую схватку с любым противником.
Однако Фарзой держался настороже. Понимал, что, выступая в роли бывшего друга царя, он не должен забывать о настоящем.
Раданфир с его пышной бородой и мужественным взглядом предстал перед Фарзоем не тем человеком, которого он помнил. И, отвечая ему, он не мог настроиться на непринужденный лад, не знал, как он должен держаться с ближайшим царским помощником, считать ли себя равным ему или признать его за старшего.
На вопрос царя, как выглядят современные Афины, Фарзой отвечал после короткого раздумья:
– О великий государь! Это город, где на каждый десяток отупевших от обжорства и разврата аристократов приходится сотня нищих, разорившихся мастеровых и жуликов, что наехали из чужих стран. И если ранее эллины с готовностью приняли имя «греки», данное им римлянами, то сейчас они стесняются, стыдятся своего эллинского происхождения и называют себя «ромеи», то есть римляне. Даже говорить стараются больше по-латыни. Поверь, государь, мне так претило такое их отношение к своему языку и происхождению… Они пренебрегают родиной!
– Поразительно! Ну, а эллинская архитектура? Памятники прошлого?
– Требуют ремонта, иные и восстановления. Лучшие храмы разрушаются. А окраины Афин – это зловонные лачуги, а в лачугах прозябают свободные нищие наряду с рабами, забытыми своими хозяевами… Прежде прекрасные города Аттики и Ахайи лежат в развалинах! Теперь, чтобы увидеть греческий полис, нужно ехать в Азию – в Пергам, Гераклею, может быть, даже в Херсонес или на Родос, откуда я возвратился. Сила и величие Эллады вывезены легионерами в Рим вместе с дорогими статуями и храмовыми вазами.
Далее последовали рассказы о Родосе, городе красивых храмов, хмельных вин и смоковниц, об упадке эллинской культуры.
Втроем вышли во внутренние дворик и остановились у фонтана. Палак спросил, смеясь:
– Как же ты, мой друг, решил возвратиться в свою степную Скифию, когда Родос стал твоей второй родиной? Или варварское сердце заговорило?
Фарзой подумал, сохраняя улыбку на лице, потом ответил:
– Палак-сай! Я жил и учился за морем лишь для того, чтобы вернуться домой и быть полезным тому, кто был когда-то товарищем моих детских игр, а ныне стал великим северопонтийским царем, продолжателем многославных дел отца своего!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
– Великий царь! – высоким, срывающимся голосом добавил Напак, появляясь из-за спины Гориопифа. – Я тоже жалуюсь тебе на самозванного князя. Он выдает себя за Фарзоя, сына Иданака, и твоего друга. Он с шайкой головорезов напал на моих братьев и ранил одного. И мне он угрожал кровопролитием… Прошу суда и справедливости!
– Я поддерживаю требование князя Напака, – продолжил свою речь Гориопиф. – Ты, Палак-сай, должен покончить с этими разбойниками и их вожаком. Слабы стали мы, если каждый проходимец может назвать себя князем и вершить дела по всей Скифии.
Палак молча выслушал малопочтительное высказывание Гориопифа и просьбу его родича. Смотрел при этом в сторону. Не глядя ни на кого, спросил:
– Сколько убитых у князя Гориопифа?
– Два, государь, – быстро ответил Раданфир.
– А у «ястребов»?
– Четверо.
Гориопиф вспылил.
– Как, – вскричал он, багровея, – вы подсчитываете убитых? Уж не хотите ли вы обвинить меня в их убийстве? Но меня самого, князя Гориопифа, потомка Колаксая, ранили в руку! Я пострадал, оскорблен – и я же должен оправдываться? Смотри, царь Палак, хоть ты и сын великого Скилура, но и мой род не последний в племени сайев!.. Мой род восходит к самому Папаю!.. Я заставлю считаться с собою!..
Раданфир с пылающим лицом сделал шаг вперед. Омпсалак выхватил из ножен меч, Калак схватил его за руку. Царь повернулся в Гориопифу. Он был бледен, но спокоен.
– Ты хочешь ранить меня, князь, своими ядовитыми словами и оскорбить непочтением мою царственность. Ты ослеплен гневом и кричишь в моем присутствии, как пьяный пастух. Но если ты сколот, то как ты можешь говорить о расправе над «ястребами», когда они готовят печальную тризну?.. Если же ты князь своего рода, то как ты можешь угрожать, что начнешь расправу над «ястребами», когда мною объявлен поход на Херсонес?.. Подумай, что ты говоришь и чего требуешь!.. На «ястребов» я очень сердит, но и они будут жаловаться на тебя и, я думаю, тоже будут угрожать войной против тебя. Не такие люди «ястребы», чтобы испугались схватки!.. Вот и получится, что вместо победы над врагом мы будем грызть друг друга, как голодные псы, а враг будет радоваться… Нет, князь, что ни говори, а в этой уличной драке повинны обе стороны. И ты должен будешь уплатить «ястребам» выкуп за убитых, дабы избежать кровопролития. А сам затевать что-либо и думать не смей! Я сам найду виновных и накажу их. Это мое последнее слово. Князья поддержат меня.
– Справедливо! – дружно ответили князья.
Гориопиф обдал их ненавидящим взглядом. Хотел что-то сказать, но вошел воин и доложил:
– Великий царь! Народ на площади шумит и требует суда! Князь Фарзой, что привел народ, просит принять его.
3
«Ястребы» положили четыре трупа сородичей рядком у ступеней дворцового крыльца. Несколько сот мужей стали стеной с копьями и топорами. Площадь кипела народом и войсками. Женщины оглашали ее криками и причитаниями.
– К ответу князя Гориопифа! – разом возгласили сотни глоток, и воины потрясли оружием.
– Кровь за кровь! – оглушающе заревела тысячная толпа, подняв над головами дреколье.
Царские всадники стояли двумя колоннами справа и слева. Все крыльцо занимала пешая стража с дротиками наготове. Раданфир отдал строгий приказ не начинать никаких действий до его сигнала. Многие царские воины с участием смотрели на убитых. Гориопифа осуждали и проклинали. Никто не любил его.
«Ястребы» были столь многочисленны, выглядели так решительно, что не оставляли ни у кого сомнения в своих намерениях добиться правды любой ценой.
Фарзой со старейшинами чинно стояли у крыльца в ожидании. Дружинники переговаривались, показывая на новоявленного князя:
– «Ястребы» и без князя были как волки, а теперь барсами станут!
Когда стража расступилась и Фарзой прошел внутрь дворца, многоголосая лава его однокровников настороженно затихла.
– Если царь не рассудит по правде, сейчас же идем бить «вепрей»! – проворчал парень с подбитым глазом.
– Мы растрясем их сундуки! – добавил другой, мечтающий о поживе.
– А вон и «вепри», смотрите!
На площади показалась колонна всадников на ретивых конях. Она развертывалась полумесяцем, как для атаки. «Ястребы» стали строиться в сплошную массу, ощетинились копьями и мечами. Выставили вперед луки с наложенными стрелами. Раданфир выскочил на крыльцо и махнул рукой. Царская конница загрохотала, пришла в движение, не спеша пересекла площадь и остановилась сплошным фронтом, отделив «вепрей» от «ястребов». Первым пришлось осаживать лошадей.
– Что! – закричали они. – «Ястребы» за спину царевой дружины прячутся?!
– Боятся встретиться с нами, бесхвостые!
Грозный ропот был им ответом. Раданфир приказал пешим стражникам усилить строй конницы. Теперь враждующие стороны были надежно разъединены.
– А вы что, – придирались «вепри» к царевым воинам, – вчера бежали от мужиков, а сегодня прячете их за свою спину?
Дружинники молчали. Они делали то, что приказал им Раданфир, и не задумались бы начать бой с «вепрями» или с их недругами, если будет приказано.
Фарзой вошел в дворцовый зал смело и с достоинством, хотя не знал, какой прием будет ему оказан. Но он начал входить в роль родового князя, почувствовал за плечами немалую силу, которая придавала ему уверенность. Кроме того, ему начала нравиться та напряженная, грозовая обстановка, которая сложилась так внезапно вокруг него. До этого он представлял свой приезд очень скромным, заранее обдумывал, как будет отвечать на вопросы царя, и строил догадки, что его ожидает при дворе Палака. Но все сложилось необыкновенно. Гибель «Евпатории» принесла ему удачу. Он прибыл в Неаполь богатым путешественником, разодетым как иностранный посол. А ко двору царя пришел не как разоренный, обедневший князь, но во главе тысячной вооруженной толпы, готовой повиноваться каждому его слову. Он понимал, что Палак теперь встретит его как главу рода и не посмеет схватить и бросить в темницу за бунт на площади.
Царя Фарзой узнал сразу. Палак изменился мало, только вырос и раздался вширь. Но его невыразительное бледное лицо, жидкие волосы и светло-синие глаза удивительно напоминали того мальчишку, который скакал когда-то на одной ноге и фехтовал с ним, Фарзоем, деревянными мечами. Было странно, что добронравный и чувствительный Пал стал Палаком, да еще сайем – царем!..
Фарзой преклонил колено.
– О великий и непобедимый царь! – звучно и с достоинством обратился он к Палаку. – Я только что вернулся на родину из дальних стран и не успел поклониться тебе! Я, раб твой Фарзой, сын Иданака, был отвлечен видом несправедливости!.. Пьяный князь Гориопиф со своей челядью, на конях, при полном вооружении, учинил насилие над безоружной толпой, разогнал тех, кто работал над сооружением осадных и метательных машин, убил лучшего мастера-древотеса из моего рода и еще трех ни в чем не повинных людей. Вижу лицо твоего величия, молю тебя о вечном подданстве тебе, несравненный из царей! Да трепещут враги твои в страхе перед тобою, перед твоей царственностью!.. Приветствую тебя и прошу правосудия! Весь род «ястреба» стоит на площади и оплакивает своих убитых братьев!
– Как! – взревел Гориопиф. – Кто ты такой, что смеешь жаловаться на князя Гориопифа? Самозванец! Разбойник!
Гориопиф выхватил из ножен меч и бросился к Фарзою с воплем ярости.
– Вот тебе! – крикнул он, нанося удар.
Но молодой князь не напрасно пробыл в Элладе десять лет. Он изучил искусство боя любым оружием. И сейчас не растерялся. Успел достать из-под плаща меч и с большой выдержкой отбил удар свирепого «вепря». Изловчившись, тут же перешел к нападению и ударил его плашмя по голове. Клинок скользнул по полированной поверхности княжеского шлема, скосив при этом начисто султан из фазаньих перьев.
Искры восхищения и удивления сверкнули в глазах царя. Князья поспешно кинулись разнимать драчунов.
Все произошло молниеносно.
– Счастье твое, что у меня рука на перевязи, – прохрипел Гориопиф, задыхаясь.
– Это и спасло тебя. Я пожалел тебя и не нанес удара со всей силы.
– В следующий раз ты узнаешь мою руку без перевязи!
– А ты узнаешь, как остер мой меч!.. Собери свои перья!
Палак с интересом наблюдал происшедшее и с живостью рассматривал Фарзоя. Открытое, чистое лицо молодого князя, обрамленное русыми волосами, стройная фигура, туго обтянутая кафтаном, богатый греческий плащ, застегнутый на правом плече, производили очень выгодное впечатление. Его ловкость, умение владеть мечом были изумительны.
«Это он, – напряженно мелькало в голове царя, – это Фарзой! Но какой!» Зависть шевельнулась в груди. Палак хорошо знал о своей непредставительной внешности и втайне страдал от этого. И в то же время он любил видеть у других то, чего не имел сам. Именно таким хотел бы выглядеть сам царь. И сразу же, переведя взор на своих князей, он не мог не усмехнуться: настолько они показались ему мешковатыми и какими-то засаленными рядом с блестящим Фарзоем. Одновременно воспоминания о юных годах, которым Палак был так подвержен, охватили его радужным облаком. Царь почувствовал острое желание подойти к этому красивому и смелому витязю и обнять его, а потом уйти с ним и Раданфиром в укромную горенку, прочь от скучных дел и неприятностей, для веселого пира.
Но перед ним стояли два недруга, готовые пролить кровь в смертельной схватке. За стеной на ступенях лежали четыре трупа и стояли в нетерпеливом ожидании тысячи людей, вопиющих о мщении и требующих справедливости.
«О Скифия, как бы ты была сильна, если бы тебя не раздирали междуплеменные усобицы и междуродовые распри!»
Царь вздохнул.
Марсак уловил на лице Палака выражение некоторого благорасположения, мелькнувшее в тот момент, когда царь внимательно оглядел Фарзоя. Старик шел следом за своим воспитанником и во время схватки с Гориопифом был готов в критический миг поддержать его мечом.
Сейчас он понял, что нужно действовать по-иному, и сделал знак идущим позади.
В зал внесли подарки для царя. Пифодор и Сириец проворно развертывали узлы и подносили к ногам Палака яркие восточные ткани, красивую посуду, оружие, амфоры хорошего вина.
– Спасибо, «Евпатория» нас выручила, – шепнул грек рабу, – сами прибыли не бедными и подарки привезли…
– И наш князь получит у царя почет!
– Получит ли почет, не знаю, а врагов уже получил… Впрочем, так и полагается всякому порядочному человеку.
Богатые подарки вызвали оживление среди князей. На Фарзоя были обращены все взоры. На него смотрели с удивлением и любопытством. Он сумел сразу показать свои качества смелого рубаки, бесстрашного вождя «ястребов» и человека, который, несмотря на разорение отцовского хозяйства, вернулся из дальних стран в богатой одежде и с немалыми дарами для царя.
– Я требую выдачи зачинщиков драки и этого проходимца! Теперь я вижу, что он во всем виноват и должен ответить за бунт своих нищих сородичей! – продолжал запальчиво Гориопиф, сдерживаемый Раданфиром и Ахансаком.
– Мой брат ранен одним из его шайки! – пискляво добавил Напак.
– Твои братья, – ответил спокойно Фарзой, – сами напали на одинокого всадника, что ехал по своим делам из Пантикапея, но получили от него должный отпор. Я же и мои слуги были лишь свидетелями этого. И если боспорец потребует справедливого суда, я и мои люди подтвердим, что твои братья – разбойники.
– Это ложь! – заревел Гориопиф. – Напак мой родственник, и я не позволю срамить его доброе имя!
Князья зашумели. Все хорошо знали, что братья Напака, да и сам он ведут разгульный образ жизни и любят разъезжать по дорогам с гурьбой вооруженной челяди. Напак увидел, что его, кроме Гориопифа, никто не поддерживает, и стушевался.
– Удивляюсь тебе, Гориопиф, – важно и медленно ответил царь, – ты уже слышал мое последнее царское слово, которое поддержали все князья, а продолжаешь упорствовать! Ты горяч и несдержан, как юноша, хотя в твоей бороде немало седин. Повторяю, ты должен заплатить выкуп за двоих неотмщенных, а с князем Фарзоем помирись!.. Ведь это сын славного князя, сколотского витязя Иданака!
Сказанное означало, что царь тверд в своем решении по отношению к Гориопифу, а также то, что он признает Фарзоя родовым князем и милостив к нему.
– Покорись, Гориопиф, – пробасил тучный Ахансак, – а то мы все будем против тебя!
– Покорись! – с укором подтвердил Дуланак.
– Отпустите меня!.. Прочь!
С проклятиями бородатый «вепрь» вырвался из рук князей и выбежал из зала в сопровождении Напака.
– Эй, коня! – закричал он.
Ему подвели гнедого жеребца, но он не мог вскочить в седло, мешала ушибленная рука. Двое воинов взгромоздили тучного князя на спину лошади.
– Вы меня еще попомните!
Взбешенный князь погрозил кулаком в сторону «ястребов» и ускакал во главе своего многоконного отряда.
Марсак вышел на крыльцо и объявил, что царь принял жалобу рода и велит похоронить убитых.
– А князь?.. Где князь наш, Фарзой?
– Князь принят царем с почетом и останется на совет.
Последние слова дядька произнес с важностью и нескрываемым торжеством. «Ястребы» ответили возгласами удовлетворения.
Пифодор подошел к Марсаку и шепнул ему:
– Теперь я вижу, что твои боги сильны, старина!
– А я что говорил?.. Сколотские боги самые лучшие, грек!
4
Фарзой сразу занял место среди ближайших друзей Палака.
Этому не удивлялись. Все знали, что прибывший князь – детский товарищ Палака. Всем был хорошо памятен и покойный князь Иданак, верный соратник Скилура. Князья переговаривались между собою о том, что, по-видимому, оскудевший род «ястреба» вновь обрел достойного вожака и пойдет в гору.
Палак обращался с Фарзоем милостиво. В его глазах вспыхивали дружеские огоньки, когда он расспрашивал молодого князя о его жизни в Элладе. Тот чувствовал себя прекрасно. В душе признавался себе, что не только забыл обычаи родины, но и не знал их. Его охватила самая живейшая радость по случаю благополучного исхода той уличной драки, в которую ввязался по почину неугомонного Марсака. И неожиданно для себя выиграл там, где был уверен, что проиграет. Правда, теперь он имел смертельного врага, но зато принят и обласкан царем и сразу получил место в царском окружении. На него никто не мог сейчас смотреть как на одиночку, безродного и бедного князя, за ним стояла немалая сила отчаянных «ястребов», и всякий, кто посмел бы тягаться с ним, должен был считаться с этой силой. Стоило ему сказать одно слово, и несколько сот драчливых парней появились бы рядом с ним, готовые на любую схватку с любым противником.
Однако Фарзой держался настороже. Понимал, что, выступая в роли бывшего друга царя, он не должен забывать о настоящем.
Раданфир с его пышной бородой и мужественным взглядом предстал перед Фарзоем не тем человеком, которого он помнил. И, отвечая ему, он не мог настроиться на непринужденный лад, не знал, как он должен держаться с ближайшим царским помощником, считать ли себя равным ему или признать его за старшего.
На вопрос царя, как выглядят современные Афины, Фарзой отвечал после короткого раздумья:
– О великий государь! Это город, где на каждый десяток отупевших от обжорства и разврата аристократов приходится сотня нищих, разорившихся мастеровых и жуликов, что наехали из чужих стран. И если ранее эллины с готовностью приняли имя «греки», данное им римлянами, то сейчас они стесняются, стыдятся своего эллинского происхождения и называют себя «ромеи», то есть римляне. Даже говорить стараются больше по-латыни. Поверь, государь, мне так претило такое их отношение к своему языку и происхождению… Они пренебрегают родиной!
– Поразительно! Ну, а эллинская архитектура? Памятники прошлого?
– Требуют ремонта, иные и восстановления. Лучшие храмы разрушаются. А окраины Афин – это зловонные лачуги, а в лачугах прозябают свободные нищие наряду с рабами, забытыми своими хозяевами… Прежде прекрасные города Аттики и Ахайи лежат в развалинах! Теперь, чтобы увидеть греческий полис, нужно ехать в Азию – в Пергам, Гераклею, может быть, даже в Херсонес или на Родос, откуда я возвратился. Сила и величие Эллады вывезены легионерами в Рим вместе с дорогими статуями и храмовыми вазами.
Далее последовали рассказы о Родосе, городе красивых храмов, хмельных вин и смоковниц, об упадке эллинской культуры.
Втроем вышли во внутренние дворик и остановились у фонтана. Палак спросил, смеясь:
– Как же ты, мой друг, решил возвратиться в свою степную Скифию, когда Родос стал твоей второй родиной? Или варварское сердце заговорило?
Фарзой подумал, сохраняя улыбку на лице, потом ответил:
– Палак-сай! Я жил и учился за морем лишь для того, чтобы вернуться домой и быть полезным тому, кто был когда-то товарищем моих детских игр, а ныне стал великим северопонтийским царем, продолжателем многославных дел отца своего!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82