..
- У вас такой вид, - проговорила она, приоткрывая один глаз, - словно
вы вот-вот закричите и начнете колотить себя по мужественной, чисто
выбритой груди.
- Она не бритая, - запротестовал Конвей, - просто волосы там не
растут. Я хочу сказать вам кое-что серьезное. Может, мы побеседуем с вами
наедине...
- Мужские груди меня не интересуют, - отозвалась Мэрчисон, - так что
не переживайте.
- Не буду, - уверил ее Конвей. - Давайте уйдем отсюда... Берегись!
Одной ладонью он прикрыл глаза девушки, другой - свои собственные.
Двое тралтанов, загребая двенадцатью ножищами, промчались по пляжу и
плюхнулись в воду. Песок и брызги разлетелись в радиусе пятидесяти ярдов.
В условиях малой гравитации тяжеловесные и малоподвижные ФГЛИ резвились
как ягнята, а песчаная пыль, которую они поднимали, еще долго висела в
воздухе. Наконец, убедившись, что взвесь осела до последней крупинки,
Конвей убрал было руку с глаз Мэрчисон, но потом, робко и немного
неуклюже, провел пальцами по щеке девушки, коснулся подбородка и несильно
дернул за прядь золотистых волос. Он почувствовал, как Мэрчисон напряглась
- и снова расслабилась.
- Теперь вы понимаете, - выдавил он. - Конечно, может, вам нравится,
когда швыряют песком в лицо...
- Мы останемся наедине, - со смехом перебила Мэрчисон, - когда вы
пойдете провожать меня.
- Ну да, фыркнул Конвей. - Опять вы за свое! Мы подкрадемся на
цыпочках к вашей двери, чтобы не разбудить вашу подругу, которой утром на
дежурство, а затем заявится этот чертов робот... - Он попытается
изобразить механический голос устройства: - "Я определил, что вы
относитесь к классу ДБДГ и принадлежите к различным полам, а также что вы
находились в тесном соприкосновении в течение двух минут сорока восьми
секунд. При данных обстоятельствах я должен напомнить вам правило двадцать
первое, подраздел три, где говорится о порядке приема гостей медсестрами
секции ДБДГ..."
- Извините меня, - проговорила Мэрчисон, задыхаясь от смеха, - вам,
должно быть, было неприятно.
Когда человеку сочувствуют, подумалось Конвею, над ним не смеются. Он
придвинулся поближе и положил руку на плечо девушки.
- Было и есть, - сказал он. - Я хочу поговорить с вами, а проводить
вас сегодня у меня не получится. Но давайте уйдем, здесь вы вечно
прячетесь от меня в воде. Я хочу загнать вас в угол, в прямом и переносном
смысле, и задать вам несколько вопросов. Знаете, это "будем друзьями" не
для меня...
Мэрчисон покачала головой, сняла его руку со своего плеча, пожала ее
и сказала:
- Пойдемте поплаваем.
Направляясь следом за ней в воду, Конвей размышлял о том, нет ли у
нее на деле телепатических способностей. Во всяком случае бежала она
быстро.
При половине g плавание было занятием, требовавшим определенных
навыков. Высокие, крутые волны будто зависали в воздухе, брызги
переливались на солнце всеми оттенками красного. Неудачный нырок кого-либо
из тяжеловесов - особенно этим грешили ФГЛИ - мог вызвать в бухточке
этакое подобие шторма. Карабкаясь на волну, поднятую бултыхнувшимся
исполином, Конвей услышал свое имя из громкоговорителя на скале:
- Доктор Конвей, доктор Конвей, вы приглашаетесь на посадку в шлюз
шестнадцать.
Они вдвоем шли вдоль пляжа, когда Мэрчисон произнесла:
- Я не знала, что вы улетаете. Я переоденусь и провожу вас.
У шлюза их встретил монитор. Увидев, что Конвей не один, он спросил:
- Доктор Конвей? Стартуем через пятнадцать минут, сэр, - и вежливо
удалился.
Конвей остановился около переходника. Мэрчисон взглянула на него, но
он не смог ничего прочесть на ее лице, таком прекрасном и желанном. Он
докончил рассказ о важности своей миссии, говорил сбивчиво и глотая слова,
а когда в переходнике послышались шаги возвращавшегося монитора, притянул
Мэрчисон к себе и крепко поцеловал. Он не понял, отозвалась ли она на
поцелуй. Все произошло так внезапно, так грубо...
- Я улетаю месяца на три, - сказал он, одновременно объясняя и
извиняясь. Потом принужденно улыбнулся и добавил: - И наутро в содеянном
не раскаюсь.

8
В каюту Конвея проводил офицер. На рукаве его кителя, помимо знаков
различия, имелась нашивка врача. Звали майора Стиллменом. Он разговаривал
тихо и вежливо, но у Конвея создалось впечатление, что майор не из тех
людей, которых можно чем-либо ошеломить. Стиллмен сказал, что капитан
корабля рад будет принять доктора в холодной рубке после первого прыжка и
лично приветствовать на борту.
Немного позже Конвей встретился с капитаном звездолета полковником
Уильямсоном, который разрешил ему свободно передвигаться по кораблю.
Подобными привилегиями пользовались отнюдь не все, а потому Конвей
искренне поблагодарил полковника, но вскоре оказалось, что, хотя никто не
подал вида, в рубке он лишний, а отправившись изучать звездолет, он дважды
заблуждался. Тяжелый крейсер "Веспасиан" был гораздо больше, чем Конвею
показалось с первого взгляда. Очутившись с помощью монитора, наделенного
слишком уж равнодушной физиономией, в известной ему части корабля, Конвей
решил провести остаток пути в своей каюте и ознакомиться в подробностях с
предстоящим заданием.
Полковник Уильямсон снабдил его копиями свежих отчетов, поступивших
по каналам Корпуса мониторов, но начал Конвей с изучения материала,
который вручил ему О'Мара.
ЭПЛХ Лонвеллин, проходивший курс лечения в Космическом госпитале,
направлялся, как выяснилось, на планету, о которой ходили малоприятные
толки, в практически неисследованной области Малого Магелланова Облака.
Выздоровев, он возобновил прерванное путешествие, а несколько недель
спустя вышел на связь с мониторами. Лонвеллин утверждал, что условия жизни
на планете с социологической точки зрения неимоверно сложные, а с
медицинской - варварские и просил совета опытного врача, без которого
отказывался приступать к изменению ситуации в этом поистине несчастном
мире. Он также запрашивал мониторов, могут ли они прислать ему на помощь
группу существ класса ДБДГ, которые действовали бы как сборщики
необходимой информации, поскольку аборигены представляют тот же класс и
чрезвычайно враждебно относятся к инопланетянам, что весьма затрудняет
деятельность Лонвеллина.
Уже сам факт, что Лонвеллин, с его могучим интеллектом и
искушенностью в решении сложных социологических проблем, обращается за
помощью, вызывал по крайней мере удивление. Видимо, все пошло
шиворот-навыворот, и Лонвеллина хватало только на то, чтобы защищаться.
Согласно его отчету, он некоторое время наблюдал за планетой из
космоса, слушал через транслятор местные радиопередачи и сразу же обратил
внимание на планете космопорта. Собрав и проанализировав все сведения,
какие считал нужными, Лонвеллин выбрал место для посадки. По его мнению,
планета, которую аборигены называли Этлой, была когда-то процветающей
колонией, но потом экономическое развитие застопорилось, и сейчас
контактов с метрополией почти нет. Это "почти" означало, что первый шаг
Лонвеллина - застать аборигенов доверять свалившемуся с неба чужаку
довольно-таки устрашающего вида - существенно упрощается. Обитатели Этлы
должны были иметь представление об инопланетянах. Так что Лонвеллин
прикинулся бедным, перепуганным, слегка туповатым существом, совершившим
вынужденную посадку из-за неисправности звездолета. Для ремонта он
предполагал потребовать совершенно ненужные куски камня и железа и
притвориться, будто с трудом понимает, о чем говорят этлане. В обмен на
бесценный хлам он готовился предложить нечто более полезное и рассчитывал,
что предприимчивые аборигены, которые наверняка найдутся, клюнут на его
удочку.
Он ожидал, что тут его начнут безжалостно эксплуатировать, но не имел
ничего против, поскольку постепенно положение должно было измениться.
Вместо полезных вещиц он будет предлагать еще более полезные услуги. Он
известит всех в округе, что корабль починить невозможно, и со временем
местные примут его как своего. Дальнейшее же - вопрос времени, а здесь
Лонвеллину торопиться было некуда.
Так, он приземлился рядом с дорогой, соединявшей два городка, и
вскоре получил возможность явить себя аборигену. Тот, несмотря на
осторожность Лонвеллина и многократные призывы через транслятор, бежал.
Несколько часов спустя с неба посыпались примитивные ракеты с химическими
боеголовками. Лесистая местность, в которой совершил посадку Лонвеллин,
оказалась зараженной летучими химикатами. Забушевал пожар.
Лонвеллин не мог продолжать работу, не выяснив, почему этлане,
знакомые с космическими перелетами, проявляют такую вражду к
инопланетянам. Поскольку сам он на роль интервьюера не годился, то
запросил помощи землян. Вскоре на Этлу прибыли специалисты Корпуса
мониторов по первому контакту, оценили ситуацию и принялись действовать -
судя по всему, в открытую.
Они установили, что аборигены боятся инопланетян потому, что считают
из переносчиками болезней. Любопытно, однако, что их не пугали гости из
космоса, принадлежавшие к той же расе, что и они сами, хотя вполне
естественно было бы обвинить в распространении заболеваний именно их; ведь
медициной признано за факт, что заразные болезни инопланетян не передаются
существам других видов. И тем, кто путешествует в пространстве, следовало
бы это знать, подумал Конвей. Он попытался разобраться в странном
противоречии, напрягая утомленный мозг и загадывая иногда в материалы о
колониальной политике Федерации, но его оторвал - чему он был несказанно
рад - приход майора Стиллмена.
- Мы прибудем на Этлу через три дня, доктор, - проговорил майор, - и,
по-моему, самое время вам потренироваться в методике "плаща и кинжала". Я
имею в виду умение носить этланскую одежду. У них там принят весьма
своеобразный наряд, я бы даже сказал, привлекательный, хотя не с моими
коленками расхаживать в килте...
Стиллмен объяснил, что мониторы на Этле действовали двумя различными
способами. Первая группа проникла на планету тайно, предварительно изучив
язык и облачившись в национальные костюмы. Большего не требовалось,
поскольку физиологическое сходство землян и этлан было поразительным. Эти
агенты сообщают наиболее ценные сведения, и пока никто из них не попался.
Вторая группа явилась с официальным визитом и переговоры вела через
трансляторы. Ее члены заявили, что узнали о бедствиях населения Этлы и
прилетели оказать медицинскую помощь. Этла - не позволили им остаться,
упомянув, что они - не первые, что раз в десять лет на планету садится
имперский звездолет с грузом новейших лекарств на борту, однако ситуация
продолжает ухудшаться. Мониторам разрешили попробовать ее исправить, но
ненавязчиво дали понять, что воспринимают их как залетных шарлатанов.
Разумеется, когда речь зашла о Лонвеллине, мониторы
продемонстрировали полное неведение.
По словам Стиллмена, положение было исключительно сложным, о чем
свидетельствовали доклады тайных агентов. Но у Лонвеллина имелся
замечательный по своей простоте план вмешательства. Узнав его суть, Конвей
пожалел, что столь старательно лечил Лонвеллина. Если бы он не пыжился
перед ЭПЛХ, то сидел бы сейчас в госпитале, а не мотался по космосу. Этот
тип с претензиями на исцеление населения планеты вызывал у Конвея
смешанные, но далеко не теплые чувства.
Этла изнемогла от болезней и от суеверий. Отношение аборигенов к
Лонвеллину было яркой иллюстрацией их нетерпимости к тем, кто разнился с
ними внешне. Первые две характеристики усугубляли третью, а она, в свою
очередь, влияла на них. Лонвеллин надеялся разорвать порочный круг,
добившись излечения значительного числа болящих, причем такого, которое не
смогли бы отрицать даже самые бестолковые и фанатичные аборигены. После
чего мониторам надлежало объявить, что всеми их действиями руководил ни
кто иной, как Лонвеллин. Этлане устыдятся своей ненависти и станут, хотя
бы на какое-то время терпимее к инопланетянам. Лонвеллин рассчитывал, что
сумеет тогда завоевать их доверие и постепенно осуществит свой замысел
превращения Этлы в разумный, счастливый, процветающий мир.
Конвей сказал Стиллмену, что он не эксперт в подобных вопросах, но
ему план представляется толковым.
- Да, - ответил майор, - если сработает.
За день до выхода в расчетную точку капитан пригласил Конвея
заглянуть на пару тройку минут в ходовую рубку. Там как раз производились
вычисления для последнего прыжка. Звездолет пролетал сравнительно близко
от двойной системы, одна звезда которой представляла собой нестабильную
переменную. Потрясенному Конвею подумалось, что такого рода зрелища
заставляют людей ощущать свою слабость и одиночество, побуждают искать
компании и говорить, говорить, чтобы тебя не расплющило всмятку это
грозное величие. Все барьеры рухнули, и нотки, прозвучавшие вдруг в голосе
капитана Уильямсона, подсказали Конвею, что капитан тоже человек и что на
затылке у него тоже растут волосы, которые время от времени встают дыбом.
- Э... Доктор Конвей, - произнес капитан, - мне не хотелось бы, чтобы
вы решили, что я критикую Лонвеллина, тем более, что он был вашим
пациентом и, возможно, вы с ним подружились. Я также не хочу, чтобы у вас
сложилось впечатление, что меня, командира крейсера Федерации, раздражает
положение мальчика на побегушках. Дело в другом...
Уильямсон снял фуражку и разгладил морщинку. Конвей заметил редкие
седые волосы и морщины на лбу, обычно скрытом под козырьком. Капитан надел
фуражку и вновь стал выдержанным и деловитым старшим офицером.
- Буду с вами откровенен, доктор, - продолжал он. - Я бы назвал
Лонвеллина талантливым дилетантом. Такие, как он, постоянно мутят воду,
перебегают дорогу профессионалам, ломают расписания и так далее. В
общем-то, это не страшно, ибо ситуация на Этле требует срочного принятия
мер. Но вот к чему я клоню: мониторы, выполняя задачи разведки,
колонизации и обеспечения порядка, обладают известным опытом в
разгадывании социологических головоломок наподобие этланской, при том,
разумеется, что среди нас не найти ровни Лонвеллину с его способностями.
Да и плана лучше, чем его, у нас в настоящий момент нет...
Интересно, мелькнула у Конвея мысль, капитан рассуждает о чем-то
конкретном или попросту выпускает пар? По прежним встречам с Уильямсоном
Конвей не замечал за ним склонности плакаться кому-либо в жилетку.
- Поскольку в руководстве операцией вы второе лицо после Лонвеллина,
- закончил капитан, - вам, на мой взгляд, следует знать не только то, что
мы делаем, но и то, о чем мы думаем. На Этле действует в два раза больше
наших агентов, чем мы думаем. На Этле действует в два раза больше наших
агентов, чем известно Лонвеллину, и мы сейчас направляем туда
дополнительные силы. Лично я очень уважаю нашего приятеля-долгожителя,
однако не могу отделаться от ощущения, что он не вполне отдает себе отчет
в запутанности ситуации.
Помолчав, Конвей сказал:
- Я удивился тому, что для культурной миссии был выбран такой корабль
как "Веспасиан". По-вашему, ситуация... гм... чревата опасностью?
- Да, - ответил капитан.
Внезапно громадная двойная звезда исчезла с обзорного экрана, на
котором появилось изображение солнца класса G; в десяти миллионах миль от
него виднелась серебристая искорка - планета назначения. Прежде чем Конвей
успел задать хотя бы один из неожиданно возникших у него вопросов, капитан
Уильямсон сообщил, что корабль вышел из гиперпространства и что теперь, до
посадки, он будет очень занят, а потом вежливо выпроводил Конвея из рубки,
посоветовав на прощание как следует выспаться. Конвей вернулся к себе в
каюту и разделся, причем, как с удовлетворением отметила некая часть его
сознания почти машинально. Вдвоем со Стиллменом они последние несколько
дней носили традиционные этланские костюмы - блузу, килт, пояс с сумкой,
берет и длинный, до икры, кинжал, - и Конвей настолько свыкся со своим
нарядом, что даже обедал в нем в офицерской кают-компании. Разоблачаясь,
он размышлял над словами капитана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20