Их размещение
происходило строго по плану; со вчерашнего дня кораблей заметно
прибавилось. Успокоенный и где-то даже потрясенный величественным
зрелищем, Конвей двинулся в обратный путь. Придя на место, он обнаружил,
что коридор закупорен растущим на глазах ледяным кубом.
На звездолете с Грегори имелась холодная палата для существ
классификации СНЛУ. Это были хрупкие кристаллические создания, которые
дышали метаном и незамедлительно испарились бы при повышении температуры
до минус ста двадцати градусов. На излечении в госпитале находилось семеро
таких пациентов, и всех их для перемещения на корабль поместили в
охлаждаемый куб десяти футов в поперечнике. Из-за трудности их
транспортировки они грузились на звездолет последними. Если бы в их палате
был прямой выход в космос, тогда куб можно было бы подвести к кораблю по
наружной обшивке, а так санитары вынуждены были тащить его через
четырнадцать уровней к шлюзу номер шестнадцать. На всех прочих уровнях
коридоры были просторными и заполненными воздухом, либо хлором, поэтому
куб лишь покрывался инеем и понижал температуру в помещениях. Но в
отделении АУГЛ он начал обледеневать.
Конвей знал, что подобное возможно, но не придал значения, ибо по
расчетам куб должен был находиться в воде какие-то секунды. Однако один
буксирный канат лопнул. Инерция прижала куб к трубопроводу, и вскоре между
ними возникла ледяная спайка. Теперь же куб обволакивал ледяной панцирь
четырех футов толщиной, который грозил вот-вот окончательно запереть
проход.
- Давайте сюда газовые резаки! - крикнул Конвей Маннону.
Трое мониторов с резаками явились как раз вовремя: еще чуть-чуть и
было бы поздно. Установив регуляторы на максимальное рассеивание, они
атаковали ледяную глыбу, расплавили панцирь и попытались придать кубу
более транспортабельную форму. Вода вокруг закипела. Ни у Конвея, ни у
кого другого охладителей в скафандрах не было. Конвей начал искренне
сочувствовать устрицам, которых варят в кипятке. Глыба то и дело норовила
зажать кого-нибудь между собой и стеной, в полупрозрачной воде было легко
потерять ориентировку и угодить под струю пламени. Но наконец со льдом
было покончено. Куб с его семерыми обитателями выволокли через шлюз в
соседнюю секцию. Конвей провел перчаткой по стеклу шлема в неосознанной
попытке стереть пот со лба и призадумался над тем, какие новые каверзы его
ожидают в будущем.
Ответ доктор Маннона гласил: никаких.
Маннон с энтузиазмом сообщил Конвею, что келгианский звездолет забрал
ДБЛФ со всех трех уровней, и в госпитале остались только несколько
медсестер. Три грузовика с Илленсы заканчивали погрузку ПВСЖ. Что касается
вододышащих, АУГЛ и ЭЛНТ в порядке, а СНЛУ с их кубиком сейчас как раз
принимают на борт. В общем и целом эвакуировано четырнадцать уровней, что
не так уж и плохо. Доктор Маннон посоветовал доктору Конвею подложить под
голову подушку и вздремнуть сколько получится, чтобы завтра быть бодрым и
свежим. Конвей устало поплыл к внутреннему шлюзу, размышляя о бесконечно
привлекательном сочном бифштексе и продолжительном сне, и тут его словно
ударили чем-то тяжелым. Удар пришелся одновременно в три места - в живот,
грудь и по ногам, то есть туда, где скафандр плотнее всего прилегал к
телу. В глазах у него потемнело. Он перегнулся пополам, сознание
отказывалось повиноваться, он жаждал умереть и отчаянно хотел, чтобы его
стошнило. Однако в моменты просветления он понимал, что так поступать
нельзя, и твердил себе, что рвота в шлеме скафандра - непозволительная
роскошь...
Постепенно боль немного унялась и сделалась переносимой. Конвей
по-прежнему чувствовал себя так, будто тралтанин пнул его в пах всеми
шестью ногами, но уже стал замечать, что творится вокруг. Он услышал
громкое бульканье и увидел трепыхающегося в воде келгианина без защитного
костюма. Приглядевшись, он сообразил, что костюм в наличии, но порван и
полон воды. Поодаль плавали двое других келгиан, их тела были распороты от
головы до хвоста; по счастью, все остальное скрывала красноватая муть. У
противоположной стены бассейна, в которой зияло неправильной формы
отверстие, вода словно дрожала. Странное бульканье доносилось именно
оттуда.
Конвей выругался. Ему казалось, он догадывается, что произошло.
Предмет, проделавший отверстие, причинил тем, кто находился в бассейне
АУГЛ, немалый вред из-за того, что вода не подвержена сжатию. А его самого
и третьего келгианина спасло то, что они были в коридоре. Впрочем, спасло
ли?..
На то, чтобы дотащить келгианина до шлюза, располагавшегося на
расстоянии десяти ярдов от него, Конвею понадобилось три минуты. Он
включил насосы, которые принялись откачивать воду, и одновременно стукнул
кулаком по кнопке пневмоклапана. Потом подобрался к лежащему на боку у
стены телу. Серебристый мех келгианина свалялся в грязно-серые колтуны,
пульса не прослушивалось. Конвей быстро улегся рядом, раздвинул третью и
четвертую пару ног ДБЛФ, чтобы было куда надавить плечом, уперся в стену
шлюза и начал ритмично двигаться вперед-назад. Обычный способ
искусственного дыхания для ДБЛФ не годился. Через несколько секунд изо рта
келгианина потекла вода.
Конвей замер: кто-то пробовал открыть шлюз со стороны отделения АУГЛ.
Он схватил коммуникатор, но ничего не добился. Тогда он снял шлем,
прижался губами к люку и крикнул:
- Здесь воздуходышащий без скафандра! Не открывайте шлюз, иначе вы
нас утопите! Зайдите с другой стороны.
Пару минут спустя второй люк шлюза распахнулся, и Конвей увидел лицо
Мэрчисон.
- Д-доктор Конвей... - проговорила девушка каким-то не своим голосом.
Конвей резко выпрямил ноги, ткнул плечом в брюхо келгианина
поблизости от места, где у того помещались легкие, и спросил:
- Что?
- Я... Вы... Взрыв... - пробормотала она растерянно, потом оправилась
и заговорила деловым тоном: - Произошел взрыв, доктор. Ранена медсестра
ДБЛФ, в нее угодила напольная пластина; мы применили коагулянт, но боюсь,
он не поможет. Коридор, в котором я ее оставила, заливает водой, которая,
вероятно, вырывается из отделения АУГЛ. Воздушное давление слегка упало -
наверно, пробита наружная обшивка, и отчетливо ощущается запах хлора...
Конвей застонал и бросил свои попытки оживить келгианина, но прежде
чем он успел произнести хоть слово, Мэрчисон прибавила:
- Все доктора ДБЛФ эвакуированы. Ваш и остальные - медсестры и
санитары.
Ну и ну, подумал Конвей, вставая, все сразу - и загрязнение среды, и
декомпрессия. Раненую нужно срочно убирать из коридора, потому что, если
давление упадет слишком сильно, люки разгерметизируются, а тому, кто не
сумеет вовремя улизнуть, в случае такого исхода не позавидуешь. Отсутствие
же квалифицированного врача-ДБЛФ означает, что ему придется впитать в себя
келгианскую мнемограмму и выполнить операцию самому, а для этого надо
сбегать в кабинет О'Мары. Нет, сначала следует взглянуть на пациента.
- Позаботьтесь об этом, сестра, - распорядился Конвей, указывая на
распростертую на полу тушу. - По-моему, он уже дышит самостоятельно, но
массаж ему не помешает. - Он наблюдал за тем, как Мэрчисон легла на бок,
поджала колени и уперлась обеими ногами в стену. Как ни неуместны были
сейчас подобные мысли, он, глядя на нее, облаченную в деморализующе
плотный защитный костюм, забыл на мгновение обо всех и всяческих
пациентах, мнемограммах и эвакуациях. А потом капли воды на костюме
девушки напомнили ему, что она тоже была в бассейне АУГЛ за несколько
минут до взрыва, и внезапно он увидел мысленным взором ужасную картину -
стройное тело Мэрчисон, распоротое сверху донизу, как у тех двоих ДБЛФ...
- Между третьей и четвертой парами, а не пятой и шестой! - буркнул
Конвей. А на языке у него вертелись совсем другие слова.

16
Почему-то Конвей думал исключительно о последствиях взрыва, а никак
не о его причине. Вернее, он отчаянно старался не думать о последнем,
уверял себя, что произошла всего лишь мелкая авария, а не нападение на
госпиталь. Но команды, доносившиеся из интеркомов на каждом пересечении
коридоров, опровергали его самообман. По дороге к кабинету О'Мары Конвею
пришлось пробираться сквозь многочисленную толпу, которая, разумеется,
двигалась в направлении, противоположном тому, какое было нужно ему. Все
ли они ощущают то же, что он - беззащитность, замешательство, страх перед
новым взрывом, который вырвет опору у них из-под ног? Впрочем, куда он
торопится? Ведь ракета может угодить как раз туда, куда он спешит...
Конвей принудил себя вступить в кабинет главного психолога
размеренной походкой. Объяснив, с чем пришел, он поинтересовался у О'Мары,
что, собственно, случилось.
- Семь кораблей, - ответил О'Мара, указывая Конвею на кушетку. -
Охранение сперва решило, что они не представляют опасности, но
просчиталось. В общем, все обошлось. Три удрали, а из четырех уничтоженных
только один успел выпустить ракету - с химической боеголовкой, что весьма
странно, потому что, если бы боеголовка была ядерной, от госпиталя не
осталось бы и мокрого места. Мы не ожидали столь скорого их появления, и,
признаться, они застали нас врасплох. Доктор, вам обязательно браться за
этого пациента?
- Что? А, да-да, - отозвался Конвей. - Вы же знаете ДБЛФ. Любая
резаная рана грозит им гибелью. У нас нет времени разыскивать врача,
который прооперировал бы его за меня.
О'Мара фыркнул, проверил, как сидит шлем, и заставил Конвея лечь.
- То, что они напали на нас, яснее ясного говорит о том, какие
чувства они испытывают по отношению к нам, - сказал он. - Однако вместо
того, чтобы покончить с нами раз и навсегда, они применили химические
боеголовки. Очень, очень странно. Между прочим, взрыв нам в известной
степени помог: те, кто хотел остаться, остаются наверняка, а те, кого
эвакуируют, наконец-то зашевелились. Дермод в восторге.
Дермодом звали командующего флотом мониторов.
- А теперь постарайтесь ни о чем не думать. По-моему, это вам вполне
по плечу.
Особенно стараться Конвею не пришлось. Кушетка в кабинете О'Мары была
такой мягкой, такой удобной. Он словно погружался в нее, утопал в ней...
Кто-то грубо толкнул его в бок. Послышался язвительный голос О'Мары:
- Здесь вам не спальня, доктор. Вот закончите со своим пациентом,
тогда пожалуйста. В Приемном покое подежурит Маннон, да и вообще,
госпиталь без вас не развалится, если только по нам не шарахнут атомной
бомбой.
Конвей вышел из кабинета, ощущая в голове первые признаки раздвоения
сознания. Мнемограмма представляла собой запись мозговой деятельности того
или иного медицинского светила. Врач, который принимал ее, вынужден был
фактически допускать в свое сознание другую личность. Мнемограмма
передавала ему все воспоминания и весь опыт "донора", а отнюдь не одни
лишь сведения медицинского характера. Редактировать мнемограммы и
монтировать их было невозможно.
Впрочем, ДБЛФ были для человека не настолько чужими, как некоторые из
тех существ, которые когда-то являлись "двойниками" Конвея. Хотя внешне
они походили на гигантских серебристых гусениц, у них было много общего с
землянами. Например, эмоциональное восприятие музыки, природы или сородича
противоположного пола было у обоих видов почти тождественным. А нынешняя
пациентка Конвея к тому же любила мясо, так что насчет салатной диеты
можно было не волноваться. И какая разница, подумалось Конвею, если его
пугает передвижение только на двух ногах, если он начала ритмично выгибать
спину при ходьбе? Когда он добрался до опустевшего отделения ДБЛФ и вошел
в операционную, куда перенесли пациента, одна половина его мозга отнеслась
к Мэрчисон как к Мэрчисон, а вторая - как к очередной хилой самке ДБДГ.
Все было готово к операции, но Конвей не спешил приступать. Благодаря
поселившейся в его сознании личности великого келгианского медика он
сейчас искренне сопереживал больной, серьезность состояния которой не
подлежала сомнению, и сознавал, что ему предстоят часы тяжелой и тонкой
работы. В то же время он знал, что устал, что глаза его так и норовят
закрыться, что ему требуется огромное усилие даже для того, чтобы
пошевелить пальцем. Нет, ему надо отступиться, иначе он просто-напросто
прирежет пациентку...
- Мне нужен стимулятор, - проговорил он, подавляя зевок.
На мгновение ему показалось, будто Мэрчисон хочет возразить. На
применение стимуляторов в госпитале смотрели косо. Использовать их
разрешалось лишь в случае крайней необходимости. Однако затем она набрала
шприц и сделала ему инъекцию - тупой иглой, да надавила так, словно
стремилась проткнуть его насквозь. Конвею хватило и половины сознания,
чтобы понять, что сестра не одобряет его поступка.
Инъекция подействовала почти незамедлительно. Конвей ощущал слабое
покалывание в ногах, но зрение его вновь обострилось, и он почувствовал
себя таким бодрым, как будто вышел из-под душа после десятичасового сна.
- А как другой? - справился он, разумея того ДБЛФ, которого оставил
на попечение Мэрчисон в шлюзе отделения АУГЛ.
- Дыхание восстановилось, - ответила она, - но шок еще сказывается. Я
велела перенести его в отделение тралтанов, там есть старшие врачи...
- Хорошо, - похвалил Конвей. Ему хотелось, чтобы она уловила, как он
ей признателен, но расточать комплименты было некогда. - Пожалуй, начнем.
За исключением узкого тонкостенного черепа в теле ДБЛФ костей не
было. Толстый слой подкожных мышц служил им средством передвижения и
предохранял внутренние органы. С точки зрения существа, наделенного
скелетом, подобная защита была далеко не достаточной. Другим уязвимым
местом ДБЛФ являлась сердечно-сосудистая система: кровеносные сосуды
располагались у самой кожи. Разумеется, густой мех подшерстка не мог
уберечь их от разрыва, когда в тело келгианина вонзилась металлическая
пластина с зазубренными краями.
Рана, которую многие инопланетяне сочли бы неопасной, для ДБЛФ могла
оказаться смертельной.
Конвей оперировал медленно и осторожно: удалил наложенный Мэрчисон
коагулянт, зашил крупные сосуды, а мелкие, любое прикосновение к которым
могло окончательно их разрушить, изолировал. Он переживал за пациентку,
ибо знал, что ее чудесный серебристый мех уже не будет таким, как прежде,
- он пожелтеет и станет вызывать у самца-келгианина неодолимое отвращение.
Раненая медсестра была весьма привлекательной особой, и для нее подобный
исход обернется сущей трагедией. Конвей надеялся, что она не настолько
горда, чтобы не прибегнуть к процедуре наращивания искусственного меха,
который, конечно же, не обладал роскошным отливом настоящего, но все же
смотрел лучше, чем гнусные желтые пятна...
Какой-то час назад самка ДБЛФ была бы для него всего лишь "еще одной
гусеницей", о которой его обязывала заботиться только профессия. Зато
теперь он докатился до того, что волнуется за ее брачные перспективы. Да,
с мнемограммой не соскучишься.
Наконец операция завершилась. Конвей связался с Приемным покоем,
описал состояние пациентки, и принялся настаивать на срочной эвакуации.
Маннон сообщил ему, что в данный момент происходит загрузка пяти или шести
кораблей, причем почти все они имеют палаты для кислорододышащих, и назвал
номера двух ближайших шлюзов. Он сказал также, что за исключением
нескольких тяжелобольных все пациенты классов с А до Г улетели или вот-вот
улетят вместе с медицинским персоналом той же классификации, который
вынужден был подчиниться приказу О'Мары, хотя зачастую - с явной неохотой.
Например, пожилого тралтанина-диагноста, который, бедняга, владел
собственной космической яхтой - в обычных условиях это, разумеется,
несчастьем не было, - пришлось обвинить в попытке предательства, нарушения
устава и подстрекательстве к бунту, поскольку он не соглашался покинуть
госпиталь иначе, как под арестом.
Конвею подумалось, что с ним самим хлопот было бы куда меньше. Ему
стало стыдно за такие мысли, он сердито помотал головой и взялся
наставлять Мэрчисон относительно перевозки ДБЛФ на корабль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20