Аэлиты нигде не
было. Иха выла, подбирая в пещерке ее вещи. Она не нашла лишь плаща с
капюшоном, - должно быть Аэлиту, мертвую или живую, завернули в плащ,
увезли на корабле. Иха завязала в узелочек то, что осталось от "рожденной
из света звезд", Гусев перекинул Лося через плечо, - и они пошли обратно
через мосты над кипящим в тьме озером, по лесенкам, повисшим над туманной
пропастью, - этим путем возвращался, некогда, Магацитл, неся привязанный к
прялке полосатый передник девушки Аолов, - весть мира и жизни.
Наверху Гусев вывел из пещеры лодку, посадил в нее Лося, завернутого
в простыню, - подтянул кушак, надвинул глубже шлем и сказал сурово:
- Живым в руки не дамся. Ну уж если доберусь до земли, - мы вернемся.
- Он влез в лодку, разобрал рули. - А вы, ребята, идите домой, или еще
куда. Лихом не поминайте. - Он перегнулся через борт и за руку попрощался
с механиком и Ихой. - Тебя с собой не зову, Ихошка, лечу на верную смерть.
Спасибо, милая, за любовь, этого мы, сыны неба, не забываем, так-то.
Прощай.
Он прищурился на солнце, кивнул в остатный раз, и взвился в синеву.
Долго глядели Иха и мальчик в серой шубке на улетавшего сына неба. Они не
заметили, что с юга, из-за лунных скал, поднялась, перерезая ему путь,
крылатая точка. Когда он утонул в потоках солнца, Иха ударилась о мшистые
камни в таком отчаянии, что мальчик испугался, - уж не покинула ли так же
и она печальную Туму.
- Иха, Иха, - жалобно повторял он, - хо туа мурра, туа мурра...
Гусев не сразу заметил пересекавший ему путь военный корабль.
Сверяясь с картой, поглядывая на уплывающие внизу скалы Лизиазиры, держал
он курс на восток, к кактусовым полям, где был оставлен аппарат.
Позади него, в лодке, откинувшись, сидело тело Лося, покрытое бьющей
по ветру, липнущей простыней. Оно было неподвижно и казалось спящим, - в
нем не было уродливой бессмысленности трупа. Гусев только сейчас
почувствовал, как дорог ему товарищ, ближе родного брата.
Несчастье случилось так: Гусев, Ихошка и механик сидели тогда в
пещере, около лодки, - смеялись. Вдруг, внизу раздались выстрелы. Затем, -
дикий вопль. И через минуту из пропасти взлетел, как коршун, военный
корабль, бросив на площадке бесчувственное тело Лося, - и пошел кружить,
высматривать.
Гусев плюнул через борт, - до того опаршивел ему марс. "Только бы
добраться до аппарата, влить Лосю глоток спирту". Он потрогал тело, - было
оно чуть теплое: - с тех пор, как Гусев поднял его на площадке, - в нем не
было заметно окоченения. "Бог даст - отдышится, - Гусев по себе знал
слабое действие марсианских пуль. - Не слишком уж долго длится обморок". В
тревоге он обернулся к солнцу, клонящемуся на закат и в это время увидел
падающий с высоты корабль.
Гусев сейчас же повернул к северу, уклоняясь от встречи. Повернул и
корабль, пошел по пятам. Время от времени на нем появлялись желтоватые
дымки выстрелов. Тогда Гусев стал набирать высоту, рассчитывая при спуске
удвоить скорость и уйти от преследователя.
Свистал в ушах ледяной ветер, слезы застилали глаза, замерзали на
ресницах. Стая неряшливо махающих крыльями, омерзительных ихи кинулась
было на лодку, но промахнулась и отстала. Гусев давно уже потерял
направление. Кровь била в виски, разреженный воздух хлестал ледяными
бичами. Тогда полным ходом мотора Гусев пошел вниз. Корабль отстал и
скрылся за горизонтом.
Теперь внизу расстилалась, куда только хватит глаз, меднокрасная
пустыня. Ни деревца, ни жизни кругом. Одна только тень от лодки летела по
плоским холмам, по волнам песка, по трещинам поблескивающей, как стекло,
каменистой почвы. Кое-где на холмах бросали унылую тень развалины жилищ.
Повсюду бороздили эту пустыню высохшие русла каналов.
Солнце клонилось ниже к ровному краю песков, разливалось медное,
тоскливое сияние заката, а Гусев все видел внизу волны песка, холмы,
развалины засыпаемой прахом умирающей тумы.
Быстро настала ночь. Гусев опустился и сел на песчаной равнине. Вылез
из лодки, отогнул на лице Лося простыню, приподнял его веки, прижался ухом
к сердцу, - Лось сидел не живой и не мертвый. У него на мизинце Гусев
заметил колечко и висящий на цепочке открытый флакончик.
- Эх, пустыня, - сказал Гусев отходя от лодки. Ледяные звезды
загорались в необъятно-высоком, черном небе. Пески казались серыми от их
света. Было так тихо, что слышался шорох песка, осыпающегося в глубоком
следу ноги. Мучила жажда. Находила тоска. - Эх, пустыня! - Гусев вернулся
к лодке, сел к рулям. Куда лететь? Рисунок звезд - дикий и незнакомый.
Гусев включил мотор, но винт, лениво покрутившись, остановился. Мотор
не работал, - коробка со взрывчатым порошком была пуста.
- Ну, ладно, - негромко проговорил Гусев. Опять вылез из лодки,
засунул дубину сзади, за пояс, вытащил Лося, - идем, Мстислав Сергеевич, -
положил его на плечо и пошел, увязая по щиколотку. Шел долго. Дошел до
холма, положил Лося на занесенные песком ступени какой-то лестницы,
оглянулся на одинокую, в звездном свету, колонну на верху холма, и лег
ничком. Смертельная усталость, как отлив, зашумела в крови.
Он не знал, - долго ли так пролежал без движения. Песок холодел,
стыла кровь. Тогда Гусев сел, - в тоске поднял голову. Невысоко над
пустыней стояла красноватая, мрачная звезда. Она была, как глаза большой
птицы. Гусев глядел на нее, разинув рот? - Земля! - Схватил в охапку Лося
и побежал в сторону звезды. Он знал теперь, в какой стороне лежит аппарат.
Со свистом дыша, обливаясь потом, Гусев переносился огромными
прыжками через канавы, вскрикивал от ярости, спотыкаясь о камни, бежал,
бежал, - и плыл за ним близкий, темный горизонт пустыни. Несколько раз
Гусев ложился, зарываясь лицом в холодный песок, чтобы освежить хоть
парами влаги запекшийся рот. Подхватывал товарища и шел, поглядывая на
красноватые лучи земли. - Огромная его тень одиноко моталась среди
мирового кладбища.
Взошла острым серпом ущербая Олла. В середине ночи взошла круглая
Литха, - свет ее был кроток и серебрист, двойные тени легли от волн песка.
Две эти странные луны поплыли, - одна ввысь, другая на ущерб. В свету их
померк Талцетл. Вдали поднялись ледяные вершины Лизиазиры.
Пустыня кончалась. Было близко к рассвету. Гусев вошел в кактусовые
поля. Повалил ударом ноги одно из растений и жадно насытился шевелящимся,
водянистым его мясом. Звезды гасли. В лиловом небе проступали розоватые
края облаков. И вот, Гусев стал слышать будто удары железных вальков, -
однообразный металлический стук, отчетливый в тишине утра.
Гусев скоро понял его значение: - над зарослями кактуса торчали три
решетчатые мачты военного корабля, вчерашнего преследователя. Удары
неслись оттуда, - это марсиане разрушали аппарат.
Гусев побежал под прикрытием кактусов и одновременно увидел и корабль
и рядом с ним заржавелый, огромный горб аппарата. Десятка два марсиан
колотили по клепаной его обшивке большими молотками. Видимо, работа только
что началась. Гусев положил Лося на песок, вытащил из-за пояса дубину:
- Я вас, сукины дети! - не своим голосом завизжал Гусев, выскакивая
из-за кактусов, - подбежал к кораблю и ударом дубины раздробил
металлическое крыло, сбил мачту, ударил в борт, как в бочку. Из
внутренности корабля выскочили солдаты. Бросая оружие, горохом посыпались
с палубы, побежали врассыпную. Солдаты, разбивавшие аппарат, с тихим воем
поползли по бороздам, скрылись в зарослях. Все поле в минуту опустело, -
так велик был ужас перед вездесущим, неуязвимым для смерти сыном неба.
Гусев отвинтил люк, подтащил Лося, и оба сына неба скрылись внутри
яйца. Крышка захлопнулась. Тогда притаившиеся за кактусами марсиане
увидели необыкновенное и потрясающее зрелище:
Огромное, ржавое яйцо, величиною в дом, загрохотало, поднялись из-под
него коричневые облака пыли и дыма. Под страшными ударами задрожала тума.
С ревом и громовым грохотом гигантское яйцо запрыгало по кактусовому полю.
Повисло в облаках пыли, и, как метеор, - метнулось в небо, унося свирепых
Магацитлов на их родину.

НЕБЫТИЕ

- Ну, что, Мстислав Сергеевич, - живы?
Обожгло рот. Жидкий огонь пошел по телу, по жилам, по костям. Лось
раскрыл глаза. Пыльная звездочка горела над ним совсем низко. Небо было
странное, - желтое, стеганое, как сундук. Что-то стучало, стучало мерными
ударами, дрожала, дрожала пыльная звездочка.
- Который час?
- Часы-то остановились, вот горе, - ответил радостный голос.
- Мы давно летим?
- Давно, Мстислав Сергеевич.
- А куда?
- А к чорту на рога, - ничего не могу разобрать, куда мы залетели.
Лось опять закрыл глаза, силясь проникнуть в темную пустоту памяти,
но пустота поднялась вокруг него чашей, и он снова погрузился в
непроглядный сон.
Гусев укрыл его потеплее и вернулся к наблюдательным трубкам. Марс
казался теперь меньше чайного блюдечка. Лунными пятнами выделялись на нем
днища высохших морей, мертвые пустыни. Диск тумы, засыпаемой песками, все
уменьшался, все дальше улетал от него аппарат куда-то в кромешную тьму.
Изредка кололо глаз лучиком звезды. Но сколько Гусев ни всматривался -
нигде не было видно красной звезды.
Гусев зевнул, щелкнул зубами, - такая одолевала его скука от пустого
пространства вселенной. Осмотрел запасы воды, пищи, кислорода, завернулся
в одеяло и лег на дрожащий пол рядом с Лосем.
Прошло неопределенно много времени. Гусев проснулся от голода. Лось
лежал с открытыми глазами, - лицо у него было в морщинах, старое, щеки
ввалились. Он спросил тихо:
- Где мы сейчас?
- Все там же, Мстислав Сергеевич, - впереди пусто, кругом - пустыня.
- Алексей Иванович, мы были на марсе?
- Вам, Мстислав Сергеевич, должно быть совсем память отшибло.
- Да, у меня провал в памяти. Я вспоминаю, воспоминания обрываются
как-то неопределенно. Не могу понять, - что было, а что - мои сны...
Странные сны, Алексей Иванович... Дайте пить...
Лось закрыл глаза, и долго спустя спросил дрогнувшим голосом:
- Она - тоже сон?
- Кто?
Лось не ответил, видимо - опять заснул.
Гусев поглядел через все глазки в небо, - тьма, тьма. Натянул на
плечи одеяло и сел, скорчившись. Не было охоты ни думать, ни вспоминать,
ни ожидать. К чему? Усыпительно постукивало, подрагивало железное яйцо,
несущееся с головокружительной скоростью в бездонной пустоте.
Проходило какое-то непомерно долгое, неземное время. Гусев сидел,
скорчившись, в оцепенелой дремоте. Лось спал. Холодок вечности осаждался
невидимой пылью на сердце, на сознание.
Страшный вопль разодрал уши. Гусев вскочил, тараща глаза. Кричал
Лось, - стоял среди раскиданных одеял, - марлевый бинт сполз ему на лицо:
- Она жива!
Он поднял костлявые руки и кинулся на кожаную стену, колотя в нее,
царапая:
- Она жива! Выпустите меня... Задыхаюсь... Не могу, не могу!..
Он долго бился и кричал, и повис, обессиленный, на руках у Гусева. И
снова - затих, задремал.
Гусев опять скорчился под одеялом. Угасали, как пепел, желания,
коченели чувства. Слух привык к железному пульсу яйца и не улавливал более
звуков. Лось бормотал во сне, стонал, иногда лицо его озарялось счастьем.
Гусев глядел на спящего и думал:
"Хорошо тебе во сне, милый человек. И не надо, не просыпайся, спи,
спи!.. Хоть во сне поживешь. А проснешься - сядешь, вот так-то, на
корточки, под одеялом, - дрожи, как ворон на мерзлом сучке. Ах, ночь,
ночь, конец последний... Ничего-то человеку, оказывается, не надо"...
Ему не хотелось даже закрывать глаз, - так он и сидел, глядел на
какой-то поблескивающий гвоздик... Наступало великое безразличие,
надвигалось небытие.
Так, пронеслось непомерное пространство времени.
_____________________________________

Послышались странные шорохи, постукивания, прикосновения каких-то тел
снаружи о железную обшивку яйца.
Гусев открыл глаза. Сознание возвращалось, он стал слушать, -
казалось - аппарат продвигается среди скоплений камней и щебня. Что-то
навалилось, и поползло по стене. Шумело, шуршало. Вот, ударило в другой
бок, - аппарат затрясся. Гусев разбудил Лося. Они поползли к
наблюдательным трубкам, и сейчас же оба вскрикнули.
Кругом, в тьме, расстилались поля сверкающих, как алмазы, осколков.
Камни, глыбы, кристаллические грани сияли острыми лучами. За огромной
далью этих алмазных полей в черной ночи висело косматое солнце.
- Должно быть мы проходим голову кометы, - шопотом сказал Лось. -
Включите реостаты. Нужно выйти из этих полей, иначе комета увлечет нас к
солнцу.
Гусев полез к верхнему глазку, Лось стал к реостатам. Удары в обшивку
яйца участились, усилились. Гусев покрикивал сверху: - "Легче - глыба
справа... Давайте полный... Гора, гора летит... Проехали... Ходу, ходу,
Мстислав Сергеевич".

ЗЕМЛЯ

Алмазные поля были следами прохождения блуждавшей в пространствах
кометы. Долгое время аппарат, втянутый в ее тяготение, пробирался среди
небесных камней. Скорость его непрестанно увеличивалась, действовали
абсолютные законы математики, - понемногу направление полета яйца и
метеоритов изменилось: образовался все расширяющийся угол. Золотистая
туманность, - голова неведомой кометы и ее след - потоки метеоритов -
уносились по гиперболе - безнадежной кривой, чтобы, обогнув солнце, снова
исчезнуть в пространствах. Кривая полета аппарата все более приближалась к
эллипсису.
Почти неосуществимая надежда возврата на землю пробудила к жизни Лося
и Гусева. Теперь, не отрываясь от глазков, они наблюдали за небом. Аппарат
сильно нагревался с одной стороны солнцем, - пришлось снять всю одежду.
Алмазные поля остались далеко внизу: - казались искорками, - стали
беловатой туманностью и исчезли. И вот, в огромной дали был найден Сатурн,
переливающийся радужными кольцами, окруженный спутниками. Яйцо, притянутое
кометой, возвращалось в солнечную систему, откуда было вышвырнуто
центробежной силой марса.
Одно время тьму прорезывала светящаяся линия. Скоро и она побледнела,
погасла: - это были астероиды, таинственные маленькие планеты,
бесчисленным роем вьющиеся вокруг солнца. Сила их тяготения еще сильнее
изогнула кривую полета яйца. Наконец, в одно из верхних глазков Лось
увидел странный, ослепительный, узкий серп, - это был Люцифер. Почти в то
же время, Гусев, наблюдавший в другой глазок, страшно засопел и обернулся,
- потный, красный.
- Она, ей-богу, она...
В черной тьме тепло сиял серебристо-синеватый шар. В стороне от него
и ярче светился шарик, величиной с ягоду смородины. Аппарат мчался немного
в сторону от них. Тогда Лось решился применить опасное приспособление -
поворот горла аппарата, чтобы отклонить ось взрывов от траэктории полета.
Поворот удался. Направление стало изменяться. Теплый шарик понемногу
перешел в зенит.
Летело, летело пространство времени. Лось и Гусев то прилипали к
наблюдательным трубкам, то валились среди раскиданных шкур и одеял.
Уходили последние силы. Мучила жажда, но вода вся была выпита.
И вот, в полузабытьи, Лось увидел, как шкуры, одеяла и мешки поползли
по стенам. Повисло в воздухе голое тело Гусева. Все это было похоже на
бред. Гусев оказался лежащим ничком у глазка. Вот он приподнялся, бормоча
схватился за грудь, замотал вихрастой головой, - лицо его залилось
слезами, усы обвисли:
- Родная, родная, родная...
Сквозь муть сознания Лось все же понял, что аппарат повернулся и
летит горлом вперед, увлекаемый тягой земли. Он пополз к реостатам и
повернул их, - яйцо задрожало, загрохотало. Он нагнулся к глазку.
Во тьме висел огромный, водяной шар, залитый солнцем. Голубыми
казались океаны воды, зеленоватыми - очертания островов. Облачные поля
застилали какой-то материк. Влажный шар медленно поворачивался. Слезы
мешали глядеть. Душа, плача от любви, летела, летела навстречу
голубовато-влажному столбу света. Родина человечества. Плоть жизни. Сердце
мира.
Шар земли закрывал полнеба. Лось до отказа повернул реостаты. Все же
полет был стремителен, - оболочка накалилась, закипел резиновый кожух,
дымилась кожаная обивка. Последним усилием Гусев повернул крышку люка. В
щель с воем ворвался ледяной ветер. Земля раскрывала объятия, принимая
блудных сынов.
Удар был силен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18