Гвоздем засел у Гусева план - удрать в город. Здесь было, как в
мышеловке: ни оборониться, в случае чего, ни убежать. Опасность же грозила
им серьезная, - в этом Гусев не сомневался. Разговоры с Лосем ни к чему не
вели. Лось только морщился, - весь свет ему закрыло подолом тускубовой
дочки.
"Суетливый вы человек, Алексей Иванович. Ну, нас убьют, - не нам с
вами бояться смерти, а то, - сидели бы в Петербурге - чего безопаснее?"
Гусев велел Ихошке унести ключи от ангара, где стояли крылатые лодки.
Он забрался туда с фонарем и всю ночь провозился над небольшой, двукрылой,
видимо, быстролетной лодочкой. Механизм ее был прост. Крошечный моторчик,
- уместить его можно было в кармане, - питался крупинками белого металла,
распадающегося с чудовищной силой в присутствии электрической искры.
Электрическую энергию аппарат получил во время полета из воздуха, - так
как марс был окутан магнитным полем, его посылали станции на полюсах. Об
этом рассказывала еще Аэлита.
Гусев подтащил лодку к самым воротам ангара. Ключ вернул Ихе. В
случае надобности замок нетрудно было сорвать рукой.
Затем, он решил взять под контроль город Соацеру. Иха научила его
соединять туманное зеркало. Этот говорящий экран, в доме Тускуба, можно
было соединять односторонне, то есть самому оставаться невидимым и
неслышимым.
Гусев обследовал весь город: площади, торговые улицы, фабрики,
рабочие поселки. Странная жизнь раскрывалась и проходила перед ним в
туманной стене:
Кирпичные, низкие залы фабрик, неживой свет сквозь пыльные окна.
Унылые, с пустыми, запавшими глазами, морщинистые лица рабочих. Вечно,
вечно крутящиеся шкивы, станки, сутулые фигуры, точные движения работы: -
все это старое, вековое, муравьиное.
Появлялись прямые и чистые улицы рабочих кварталов; те же унылые
фигуры брели по ним, опустив головы. Тысячелетней скукой веяло от этих
кирпичных, подметенных, один как один, коридоров. Здесь уже ни на что не
надеялись.
Появлялись центральные площади: - уступчатые дома, ползучая, пестрая
зелень, отсвечивающие солнцем стекла, нарядные женщины, посреди улицы -
столики, узкие вазы, полные цветов. Двигающаяся водоворотами нарядная
толпа, столики, хрусталь, пестрые халаты мужчин, треплющиеся от ветра
скатерти, женские платья, - отражались в паркетной, зеленоватой мостовой.
Низко проносились золотые лодки, скользили тени от их крыльев, смеялись
запрокинутые лица, сверкали капли воды на зелени, на цветах.
В городе шла двойная жизнь. Гусев все это принял во внимание. Как
человек с большим опытом - почувствовал носом, что, кроме этих двух
сторон, здесь есть еще и третья, - подпольная, подполье. Действительно, по
богатым улицам города, в парках, - повсюду, - шаталось большое количество
неряшливо одетых, испитых, молодых марсиан. Шатались без дела, заложив
руки в карманы, - поглядывали. Гусев думал: - "Эге, эти штуки мы тоже
видали".
Ихошка все ему подробно объясняла. На одно только не соглашалась, -
соединить экран с Домом Совета. В ужасе трясла рыжими волосами, складывала
руки:
- Не просите меня, сын неба, лучше убейте меня, дорогой сын неба.
Однажды, день на четырнадцатый, утром, Гусев, как обычно, сел в
кресло, положил на колени цифровую доску, дернул за шнур.
В зеркальной стене появилась странная картина: на центральной площади
- озабоченные, шепчущиеся кучки марсиан. Исчезли столики с мостовой,
цветы, пестрые зонтики. Появился отряд солдат, - шел треугольником, как
страшные куклы, с каменными лицами. Далее - на торговой улице, - бегущая
толпа, свалка, и какой-то марсианин, вылетевший из драки винтом на мышиных
крыльях. В парке те же встревоженные кучки шептунов. На одной из
крупнейших фабрик гудящие толпы рабочих, возбужденные, мрачные, свирепые
лица.
В городе, видимо, произошло какое-то событие чрезвычайной важности.
Гусев тряс Ихошку за плечи: - "В чем дело?". Она молчала, глядела
матовыми, влюбленными глазами.

ТУСКУБ

Неуловимая тревога облаком лихорадки легла на город. Бормотали,
мигали зеркальные телефоны. На улицах, на площадях, в парках шептались
кучки марсиан. Ждали событий, поглядывали на небо. Говорили, что где-то
горят склады сушеного кактуса. В полдень в городе открыли водопроводные
краны и вода иссякла в них, но не надолго... Многие слышали на юго-западе
отдаленный взрыв. В домах заклеивали стекла бумажками - крест на крест.
Тревога шла из центра по городу, из дома Совета Инженеров. Говорили о
пошатнувшейся власти Тускуба, предстоящих переменах. Тревожное возбуждение
прорезывалось, как искрой, слухами:
"Ночью погаснет свет".
"Остановят полярные станции".
"Исчезнет магнитное поле".
"В подвалах Дома Советов арестованы какие-то личности".
На окраинах города, на фабриках, в рабочих поселках, в общественных
магазинах - слухи эти воспринимались по иному. О причине их возникновения
здесь, видимо, знали больше. С тревожным злорадством говорили, что, будто
бы, гигантский цирк, номер одиннадцатый, взорван подземными рабочими, что
агенты правительства ищут повсюду склады оружия, что Тускуб стягивает
войска в Соацеру.
К полудню, почти повсюду, прекратилась работа. Собирались большие
толпы, ожидали событий, поглядывали на неизвестно откуда появившихся
многозначительных, молодых марсиан, с заложенными в карманы руками.
В середине дня над городом пролетели правительственные лодки, и дождь
белых афишек посыпался с неба на улицы. Правительство предостерегало
население от злостных слухов: - их распускали анархисты, враги народа.
Говорилось, что власть никогда еще не была так сильна, преисполнена
решимости.
Город затих ненадолго, и снова поползли слухи, один страшнее другого.
Достоверно знали только одно: сегодня вечером в доме Совета Инженеров
предстоит решительная борьба Тускуба с вождем рабочего населения Соацеры -
инженером Гором.
К вечеру толпы народа набили огромную площадь перед домом Совета.
Солдаты охраняли лестницу, входы и крышу. Холодный ветер нагнал туман, в
мокрых облаках раскачивались фонари красноватыми, расплывающимися
сияниями. Неясной пирамидой уходили в мглу мрачные стены дома. Все окна
его были освещены.
_____________________________________

Под тяжелыми сводами, в круглой зале, на скамьях амфитеатра сидели
члены Совета. Лица всех были внимательны и насторожены. В стене, высоко
над полом, проходили быстро одна за другой, в туманном зеркале, картины
города: внутренность фабрик, перекрестки, с перебегающими в тумане
фигурами, очертания водяных цирков, электро-магнитных башен, однообразные,
пустынные здания складов, охраняемые солдатами. Экран непрерывно
соединялся со всеми контрольными зеркалами в городе. Вот, появилась
площадь перед домом Совета, - океан голов, застилаемый клочьями тумана,
широкие сияния фонарей. Своды зала наполнились зловещим ропотом толпы.
Тонкий свист отвлек внимание присутствующих. Экран погас. Перед
амфитеатром на возвышение, покрытое парчей, взошел Тускуб. Он был бледен,
спокоен и мрачен.
- В городе волнение, - сказал Тускуб, - город возбужден слухом о том,
что сегодня мне здесь намерены противоречить. Одного этого слуха было
достаточно, чтобы государственное равновесие пошатнулось. Таковое
положение вещей я считаю болезненным и зловещим. Необходимо раз и навсегда
уничтожить причину подобной возбуждаемости. Я знаю, среди нас есть
присутствующие, которые нынче же ночью разнесут по городу мои слова. Я
говорю открыто: город охвачен анархией. По сведениям моих агентов в городе
и стране нет достаточных мускулов для сопротивления. Мы накануне гибели
мира.
Ропот пролетел по амфитеатру. Тускуб брезгливо усмехнулся.
- Сила, разрушающая мировой порядок, - анархия - идет из города.
Лаборатория для приготовления пьяниц, воров, убийц, свирепых
сладострастников, опустошенных душ, - вот город. Спокойствие души,
природная воля к жизни, силы чувств - растрачиваются здесь на сомнительные
развлечения и болезненные удовольствия. Дым хавры, - вот душа города: дым
и бред. Уличная пестрота, шум, роскошь золотых лодок и зависть тех, кто
снизу глядит на эти лодки. Женщины, обнажающие спину и живот, женщины,
сделанные из кружев, духов и грима, - полуживые существа, оглушающие
сладострастников. Афиши и огненные рекламы, вселяющие несбыточные надежды.
Вот город. Покой души сгорает в пепел. Ее желание одно, - жажда. Она
жаждет насытить пепел души влагой. Эта влага - всегда кровь. Скука, скука,
- вы видите - пыльные коридоры, с пыльным светом, где бредут сожженные
души, зевая от скуки. Скуку утоляет только кровь.
Город приготовляет анархическую личность. Ее воля, ее жажда, ее пафос
- разрушение. Думают, что анархия - свобода, нет, - анархия жаждет только
анархии. Долг государства бороться с этими разрушителями, - таков закон
жизни. Анархии мы должны противопоставить волю к порядку. Мы должны
вызвать в стране здоровые силы и с наименьшими потерями бросить их на
борьбу с анархией. Мы объявляем беспощадную войну. Меры охраны - лишь
временное средство: неизбежно должен настать час, когда полиция откроет
свое уязвимое место. В то время, когда мы вдвое увеличиваем число агентов
полиции - анархисты увеличиваются в четыре раза. Мы должны первые перейти
в наступление. Мы должны разрушить и уничтожить город.
Половина амфитеатра вскочила на скамьях. Лица марсиан были бледны,
глаза горели.
- Город неизбежно, так или иначе будет разрушен, мы сами должны
организовать это разрушение. В дальнейшем я предложу план расселения
здоровой части городских жителей по сельским поселкам. Мы должны
использовать для этого богатейшую страну, - по ту сторону гор Лизиазира, -
покинутую населением после междоусобной войны. Предстоит огромная работа.
Но цель ее - велика. Разумеется, мерой разрушения города мы не спасем
цивилизации, мы даже не отсрочим ее гибели, но мы дадим возможность миру -
умереть спокойно и торжественно.
- Что он говорит? - испуганными птицами, хриплыми голосами закричали
на скамьях.
- Почему нам нужно умирать?
- Он сошел с ума!
- Долой Тускуба!
Движением бровей Тускуб заставил утихнуть амфитеатр:
- История марса окончена. Жизнь вымирает на нашей планете. Вы знаете
статистику рождаемости и смерти. Пройдет столетие и последний марсианин
застывающим взглядом в последний раз проводит закат солнца. Мы бессильны
остановить смерть. Мы должны суровыми и мудрыми мерами обставить пышностью
и счастьем последние дни мира. Первое, основное: - мы должны уничтожить
город. Цивилизация взяла от него все, теперь он разлагает цивилизацию, он
должен погибнуть.
В середине амфитеатра поднялся Гор, - тот широколицый, молодой
марсианин, которого Гусев видел в зеркале. Голос его был глухой, лающий.
Он выкинул руку по направлению Тускуба:
- Он лжет! Он хочет уничтожить город, чтобы сохранить власть. Он
приговаривает нас к смерти, чтобы сохранить власть. Он понимает, что
только уничтожением миллионов он еще может сохранить власть. Он знает, как
ненавидят его те, кто не летает в золотых лодках, кто родится и умирает
под землей, у кого душа выпита фабричными стенами, кто в праздник шатается
по пыльным коридорам, зевая от скуки, кто с остервенением, ища забвения,
глотает дым проклятой хавры. Тускуб приготовил нам смертное ложе, - пусть
сам в него ляжет. Мы не хотим умирать. Мы родились, чтоб жить. Мы знаем
смертельную опасность, - вырождение марса. Но у нас есть спасение. Нас
спасет земля, - люди с земли, полудикари, здоровая, свежая раса. Вот кого
он боится больше всего на свете. Тускуб, ты спрятал у себя в дому двух
людей, прилетевших с земли. Ты боишься сынов неба. Ты силен только среди
слабых, полоумных, одурманенных хаврой. Когда придут сильные, с горячей
кровью, - ты сам станешь тенью, ночным кошмаром, ты исчезнешь, как
призрак. Вот чего ты боишься больше всего на свете! Ты нарочно выдумал
анархистов, ты сейчас придумал это, потрясающее умы, разрушение города.
Тебе самому нужна кровь, - напиться, ты призрак. Тебе нужно отвлечь
внимание всех, чтобы незаметно убрать этих двух смельчаков, наших
спасителей. Я знаю, что ты уже отдал приказ...
...Гор вдруг оборвал. Лицо его начало темнеть от напряжения. -
Тускуб, тяжело, из-под бровей, глядел ему в глаза...

...............
...Не заставишь... Не замолчу!.. - Гор захрипел. - Я знаю - ты
посвящен в древнюю чертовщину... Я не боюсь твоих глаз...
...Гор, с трудом, широкой ладонью отер пот со лба. Вздохнул глубоко и
зашатался. В молчании недышащего амфитеатра он опустился на скамью, уронил
голову в руки. Было слышно, как скрипнули его зубы.
Тускуб поднял брови и продолжал спокойно:
- Надеяться на переселенцев с земли? Поздно. Вливать свежую кровь в
наши жилы? Поздно. Поздно и жестоко. Мы лишь продлим агонию нашей планеты.
Мы лишь увеличим страдание, потому что, неизбежно, станем рабами
завоевателей. Вместо покойного и величественного заката цивилизации - мы
снова вовлечем себя в томительные круги столетий. Зачем? Зачем нам, ветхой
и мудрой расе, работать на завоевателей? Чтобы жадные до жизни дикари
выгнали нас из дворцов и садов, заставили строить новые цирки, копать
руду, чтобы снова равнины марса огласились криками войны? Чтобы снова
наполнять наши города опустошенными душами и сумасшедшими?
Нет. Мы должны умереть спокойно на порогах своих жилищ. Пусть красные
лучи Талцетла светят нам издалека. Мы не пустим к себе чужеземцев. Мы
построим новые станции на полюсах и окружим планету непроницаемой броней.
Мы разрушим Соацеру, - гнездо анархии и безумных надежд, - здесь, здесь
родился этот преступный план - сношения с землей. Мы пройдем плугом по
площадям. Мы оставим лишь необходимые для жизни учреждения и предприятия.
В них мы заставим работать преступников, алкоголиков, сумасшедших, всех
мечтателей несбыточного. Мы закуем их в цепи. Даруем им жизнь, которую они
так жаждут.
Всем, кто согласен с нами, кто подчиняется нашей воле, - мы отведем
сельскую усадьбу и обеспечим жизнь и комфорт. Двадцать тысячелетий
каторжного труда дают нам право жить, наконец, праздно, тихо и
созерцательно. Конец цивилизации будет покрыт венцом золотого века. Мы
организуем общественные праздники и прекрасные развлечения. Быть может
даже - срок жизни, указанный мною, продлится еще на несколько столетий,
потому что мы будем жить в счастьи и покое.
Амфитеатр слушал молча, завороженный. Лицо Тускуба покрылось розовыми
пятнами. Он закрыл глаза, будто вглядываясь в грядущее. Замолк на
полуслове.
...Глухой, многоголосый гул толпы проник снаружи под своды зала. Гор
поднялся. Лицо его было перекошено. Он сорвал с себя шапочку и швырнул
далеко. Протянул руки и ринулся вниз по скамьям к Тускубу. Он схватил
Тускуба за горло и сбросил с парчевого возвышения. Так же, - протянув
руки, растопырив пальцы, - повернулся к амфитеатру. Будто отдирая
присохший язык, закричал:
- Хорошо. Смерть? Пусть - смерть.
На скамьях вскочили, зашумели, несколько фигур побежало вниз к
лежащему ничком Тускубу.
Гор прыгнул к двери. Локтем отшвырнул солдата. Полы его черного
халата мелькнули у выхода на площадь. Раздался его отдаленный голос. По
толпе пошел будто рев ветра. Раздались свирепые крики. Вдруг, зазвенело,
посыпалось стекло.

ЛОСЬ ОСТАЕТСЯ ОДИН

- Революция, Мстислав Сергеевич. Весь город вверх ногами. Потеха!
Гусев стоял в библиотеке. В обычно сонных глазах его прыгали горячие,
веселые искорки. Нос вздернулся, топорщились усы. Руки он глубоко засунул
за ременный пояс.
- В лодку я уж все уложил: провизию, оружие. Ружьишко ихнее достал.
Собирайтесь скорее, бросайте книгу, летим.
Лось сидел, подобрав ноги, в углу дивана, - невидяще глядел на
Гусева. Вот уже больше двух часов он ожидал обычного прихода Аэлиты,
подходил к двери, прислушивался, - в комнатах Аэлиты было тихо. Он садился
в угол дивана и ждал, когда зазвучат ее шаги. Он знал: легкие шаги
раздадутся в нем громом небесным. Она войдет, как всегда, прекраснее,
изумительнее, чем он ждал, пройдет под озаренными, верхними окнами;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18