Посему, убрав со стола и помыв чашки, я предприняла заключительный обыск выдвижных ящиков, а затем перенесла свое внимание на содержимое стоявшего под лестницей шкафа.
— Сверху не очень много, — заметил Дэйви, изучая список. — У тебя останется, на чем спать. Из комнаты твоей бабушки тоже немного. Она, полагаю, увезла на север все, что получше?
— Не думаю. Уж точно не мебель. Начать с того, что она поселилась в Стратбег-Лодж… Во всяком случае, кровати и все в том же роде просто не стоят того, чтобы куда-то их везти. Они здесь со времен потопа. Самая лучшая мебель в спальне у тети Бетси.
— Не иначе.
Я рассмеялась:
— Если честно, именно из этой комнаты бабушка перебралась наверх к ее приезду. Там стоят две или три хорошие вещи родом из Холла. Они значатся в списке.
— Ага… — Дэйви разбирал довольно неуверенный бабушкин почерк. — Вот оно — «Комната Б. Малый столик с раздвижными ножками. Комод. Стул зеленого бархата. Стеклянная ваза. Картинка Холла. Половик у кровати. Площадочные часы». Ради всего святого: что такое «площадочные часы»?
— Часы на лестничной площадке, что же еще?
— Н-да, что же еще… Ладно, я пойду их помечу, хорошо? Где комната тети Бетси?
— Вторая слева на верхнем этаже. Часы возле двери.
— О'кей.
Я разобралась со шкафом под лестницей и опорожнила ящики буфета, чтобы упаковать в них как можно больше из тех вещей, что бабушка не упомянула в списке, но которые ей приятно было бы получить.
Подсвечники с каминной полки, вазы с рисунком из роз, фарфоровые уточки — все это, аккуратно завернутое в газеты и старые посудные полотенца, я присовокупила к чайному сервизу, «лучшим» скатертям и полудюжине серебряных ложек — свадебному подарку от Паскоу. Я как раз высыпала содержимое верхнего ящика на стол, когда до меня дошло — постепенно, так сказать, что наверху царит мертвая тишина.
Я остановилась и прислушалась. Ни движения, ни звука — ничего. Только я набрала воздуха в грудь, чтобы окликнуть Дэйви, как услышала его голос:
— Кэйти…
— Да?
— Поди сюда на минутку.
— В чем дело?
— Подымись сюда.
Я с неохотой послушалась. Со времен своего возвращения в Розовый коттедж я еще ни разу не входила в большую переднюю спальню. Но мне не было нужды бояться, что здесь осталось что-то от тети Бетси. Комната стояла пустая и чистая, в воздухе витал запах полировки миссис Паскоу. На кровати — голый матрас, и кроме мебели здесь оставались только ситцевые занавески и «половик у кровати» — истертый, но все еще красивый восточный коврик, подарок леди Брэндон. Он лежал на матрасе, сложенный так, чтоб занимать как можно меньше места, и рядом с ним стоял один из вынутых из шкафа ящиков. Пустой. Дэйви сидел на кровати, держа в руке листок бумаги. Не список вещей: тот слетел на пол к его ногам. Этот весь пожелтел от старости.
— Дэйви, ради бога, в чем дело? У тебя такой странный вид…
Он встал, взял пустой ящик и засунул его на место:
— Мне и самому как-то странно… Сядь. Я обнаружил кое-что любопытное для тебя.
Я опустилась на кровать. Я уже догадалась, что он держал в руке. Это могла быть только та газетная вырезка, которой так не хватало для полноты семейной хроники. Я протянула руку, и Дэйви отдал мне ее, затем отошел к окну, где застыл, повернувшись ко мне спиной, глядя на улицу.
Это в самом деле оказалась заметка из газеты с запада Ирландии. Дата — 12 января 1931 года. Заголовок «Двое погибли в автокатастрофе». Дальше шел выдержанный в сухом стиле местных новостей рассказ о том, как сельский автобус, возвращавшийся домой поздно ночью, в котором к концу пути оставалось только двое пассажиров, столкнулся с черным и потому невидимым в темной ночи волом, бредшим по неогороженной дороге. Автобус отлетел в сторону, его занесло, затем он упал с крутой дорожной насыпи, перевернулся и загорелся. Как говорилось в заметке, в случившемся не было вины водителя, новичка на этом маршруте: несмотря на сломанную руку и многочисленные ушибы, он сделал все, что мог, пытаясь вытащить пассажиров из горящего автобуса, но помочь им оказалось невозможно. Мистер и миссис Смит, продолжал «Слайго Адвертайзер», лишь недавно прибыли в Ирландию, где мистер Смит работал в конюшнях знаменитых братьев Флаэрти. Мистер П. Флаэрти самолично опознал останки, родственники покойных в Англии оповещены о трагедии. Так оно и было.
— Смит — фамилия цыгана, так? — произнесла я наконец. — И у них не было никакого адреса, кроме этих конюшен. Может быть, они поселились там, бросив табор. Да. Это случилось через два года после того, как мама ушла из дому.
Я перевела дыхание, чувствуя что-то вроде облегчения:
— Значит, они были вместе, и Джейми женился на ней. Уже немало, верно? И отсюда следует еще кое-что: «джентльмен-иностранец», заходивший в дом к викарию, — это никак не цыган моей матери. Значит, нам надо еще подумать, кто он такой. Но я рада, что обнаружилась эта заметка, Дэйви. Где ты ее нашел?
— За ящиком. Комод пуст, и я решил, что сложу всю мелочь в ящики. Белье и вещи из ее комнаты, и… — он повернулся ко мне от окна. Лицо Дэйви я различала неясно, но голос его звучал невыразительно и неестественно, — эта заметка лежала в конверте, который приклеился к ящику сзади. То есть его туда приклеили. Чтобы спрятать.
— Ну и хорошо, что ты нашел его. Я-то удивлялась, почему про катастрофу ничего нет в бабушкином альбоме. Может, она не хотела, чтобы ей это все время напоминало… Если так, то я ничего не скажу бабушке, но заметку все равно сохраню.
Я попыталась взять более легкий тон:
— Ты читал «Нортенгерское аббатство», Дэйви?
— Нет.
— Там героиня думает, что вокруг нее «ужасная тайна». Она находит в секретере, стоящем в ее спальне, листок бумаги, который оказывается всего-навсего счетом из прачечной. По крайней мере, эта вырезка связана с нашей тайной, даже если в ней не говорится…
— Там были еще бумаги.
От его тона, точно так же как и от сказанного им, у меня перехватило дыхание, и слова замерли на губах. Дэйви сделал два шага от окна и встал рядом со мной.
— Вот, — сказал он и положил рваный грязный конверт мне на колени, затем быстро вышел из комнаты, и я услышала, как он сбежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Входная дверь открылась и захлопнулась.
Я просидела в наступившей тишине, как мне казалось, полчаса или около того, хотя на самом деле, наверное, прошла минута. Что же, в конце концов, нечто подобного рода я и пыталась найти. Тетя Бетси знала нечто, неизвестное бабушке, нечто такое, что принудило мою мать, презренную грешницу, покинуть христианский дом и помешало ей испортить свое дитя… Доставая бумаги из конверта, я поняла, что у меня дрожат руки.
Это были письма — одно из них все еще в конверте — перевязанные шерстяной ниткой, которой тетя Бетси вышивала. Нитка сгнила и легко порвалась, и я положила письма на матрас, словно раскладывая пасьянс.
Первое письмо лежало в хлипком конвертике с американской маркой. Адрес, обозначенный сзади, был, предположительно, адресом меблированных комнат. Письмо оказалось без даты, но штемпель отпечатался четко. Июль 1932 года.
Больше чем через год после катастрофы.
Вот начало истории, окончательно прояснившейся позже, истории, полной злобы и фанатической слепоты, слишком низкой и мелочной, чтобы называться трагедией, но трагической по существу.
Тот юноша-цыган женился на Лилиас, и пару лет они жили как получится, пока не подвернулась работа в Ирландии. Тогда они бросили табор, и Джейми устроился в конюшни Флаэрти. До этого переезда, как я знала, она пыталась писать — открытки на Рождество и дни рождения, но потом, после катастрофы, замолчала.
Из писем явствовало почему.
В первом из них она писала об их путешествии в Ирландию — вместе с еще одной молодой парой из «народа Джейми», их друзьями. Этим друзьям не так повезло с работой, как мужу Лилиас, но последний проработал у Флаэрти меньше двух месяцев. Посетившему Ирландию американцу, владельцу конюшни скаковых лошадей, понравилось, как Джейми управляется с лошадьми, и американец предложил Джейми работу «дома», оплатив проезд. Будучи цыганом, тот не озаботился предупредить своих хозяев об отъезде. Они с Лилиас растворились в ночи и сели на ближайший корабль, никого не поставив в известность о своих планах, кроме того самого приятеля Джейми, все еще занятого поисками работы.
Вот те факты, которые можно было выудить из письма. Остальное легко додумывалось. Пара в сгоревшем автобусе была, судя по всему, той второй цыганской четой, надеявшейся, вероятно, получить работу Джейми. Их, никому неизвестных в тех местах — да и опознать обгоревшие тела было все равно невозможно, — приняли за Джейми и Лилиас, возвращавшихся домой на последнем автобусе.
Там было еще четыре письма. В первом из них мать рассказывала о своей свадьбе — через короткое время после того, как в 1934 году Джейми умер от вирусной пневмонии, — с американским бизнесменом, «очень уважаемым джентльменом из Левы». То был его третий брак, от предыдущих у него осталось двое детей. Из короткого предложения в конце письма — «Я ничево ему несказала» — можно было догадаться, что этот очень уважаемый джентльмен из Айовы еще ничего не знал об ошибке юности своей очаровательной жены. Обо мне.
Следующее письмо потрясло меня.
Дорогая мамочка!
Получила твое письмо которое тебе написала тет. Б., и лучше бы оно до меня недошло. Я знаю ты считаешь меня гадкой и что мне не годится быть рядом с Кэйти но всетаки слишком жестоко чтобы я больше тебе на глаза не показывалась. Если б ты написала мне после как Джейми умер. Он был ничго особенного но добрый со мной а теперь я снова замужем за Ларри. Он хороший человек и не знает чево я натворила так что тебе нестоит безпокоится раз я живу в Америке и богатая. Пожалуста поцелуй от меня Кэйти и вели ей расти хорошей девочкой а не как ее мамочка и чтобы осторожная была. Мне так вас хочется снова увидеть но я понимаю что ты права и чтоб я теперь и лица не казала в Тодхолл, чтобы Кэйти выросла уважаемой.
Твоя любящая Лил.
Следующее письмо оказалось коротким — она просто спрашивала, почему мать не отвечает. Последнее — тоже краткое печальное послание, в котором звучало прощание. Лилиас все понимала и просто хотела, чтобы мать узнала, как она счастлива и хорошо живет с семьей мужа — прежде чем забыть про нее. Она отлично понимает, что это все ради Кэйти, и пусть мать поцелует от нее Кэйти…
Я долго сидела с письмами на коленях, думая о том, как все могло произойти. Очевидно, тетя Бетси перехватывала письма. Занимаясь хозяйством здесь, в Розовом коттедже, пока бабушка целыми днями работала в Холле, она наверняка делала это без труда. Даже и почтальон мог не догадываться, что письма из Америки, подписанные фамилией мужа Лилиас, приходили от «покойной» бабушкиной дочери.
Первое письмо из Америки должно было, подумала я, произвести эффект разорвавшейся бомбы. Имени отправителя — миссис Л. Смит — хватило бы, чтобы тетя Бетси задумалась и вскрыла конверт. И обнаружила, что вопреки всякой логике Лилиас жива и в полном порядке. Что делать? Сообщить счастливую весть и ожидать счастливого возвращения блудной дщери? Или на некоторое время сохранить новость в тайне и подождать?
В начале она, может статься, заботилась о том, чтобы не подпустить к нам с бабушкой грешницу Лилиас, но также возможно, что она боялась — не без причины — того, что, вернувшись домой, Лилиас выгонит из дому ее саму. И она хранила тайну и ждала.
Второе письмо принесло ей, без сомнения, облегчение. Джейми умер, но Лилиас все еще в Америке — на вполне по тем временам безопасном расстоянии — где она вышла замуж вторично и прижилась. Тетя Бетси подумала, должно быть, что теперь Лилиас точно не воскреснет из «мертвых» и не вернется в Тодхолл, дабы занять ее, Бетси, место. Чтобы быть уверенной в этом, она написала — как она иногда делала раньше по просьбе бабушки — Лилиас, чтобы та никогда не возвращалась домой; что они не желают видеть ее в Тодхолле; что здесь, дома, к ней давно относятся как к мертвой. А все это время бабушка считала, что ее дочь давно погибла.
Я медленно поднялась с кровати, двигаясь как старуха, и спустилась по лестнице. Дэйви, должно быть, караулил меня. Он вошел в кухню и, не говоря ни слова, сразу же подошел ко мне и крепко обнял, похлопывая меня по плечу. Это было что-то вроде братского утешения, и я почувствовала: это именно то, что надо.
— Все хорошо, милая, — повторял он, — все хорошо.
— Дэйви, ты прочел письма?
— Да.
— Это… Я в это все еще не вникла. Но ты видел, что написано на конверте?
— Нет.
Дэйви отпустил меня, и я показала ему. Почерк тети Бетси. «Возмездие за грех — смерть».
— Но это не так, — бодро произнес Дэйви. Его руки снова ухватили меня за предплечья и легонько встряхнули:
— Как раз наоборот! Это отличные новости, лучше и быть не может, поэтому не обращай внимания, что бы там мерзкая старуха не понаписала! На самом деле, все это означает, что твоя мать жива! Я знаю, что тебе в голову приходила такая мысль — из-за этих последних событий, да и мне тоже! Теперь ясно, что это правда. Понимаешь? Жива! Живехонька-здоровехонька и где-то неподалеку от Тодхолла! Ну, Кэйти, милая, вытри глазки! Платок у тебя есть?
— Да. Да, я знала. Знала. Ты второй раз назвал меня милой, — пробормотала я в платок.
— Что?
— Ничего, — ответила я, вытирая глаза и улыбаясь ему.
— Послушай-ка! Давай разберемся с тем, что нам известно. Она приезжала в сюда, в Тодхолл с мужем-американцем, с иностранцем. Они приехали в воскресенье вечером и увидели, что коттедж пуст и бабушки нет. Тогда они отправились в деревню, по дороге остановились у кладбища навестить могилу твоего дедушки и обнаружили рядом еще одну могилу, без имени на камне. Ручаюсь, Лилиас подумала, что там лежит ее матушка, а та девчонка в доме викария фактически ее в этом уверила…
— Точно! — воскликнула я. — Если она сказала то же самое, что и мне: «Старая леди умерла, а ее сестра уехала к себе в Шотландию». Из чего они могли легко заключить, что умерла именно бабушка, а тетя Бетси вернулась на север. Я сама обратила на это внимание, потому что Джинни из лавки, подруга Лил, употребила то же самое выражение, и мне оно показалось странным.
— Твоя мать вполне могла так его понять. Если бы мои родители были дома, она зашла бы к нам домой и тем избавила бы нас от кучи хлопот, — Короткий смешок. — Но их не было дома, а твоя мама, наверное, не хотела показываться в деревне, так что она осталась в машине, пока ее муж наводил справки и получил неверную наводку от Лил Эшби.
— Да, — сказала я. — Одно мы угадали верно: она никогда бы не положила цветы тете Бетси.
— Сомневаюсь, что теперь она это когда-нибудь сделает. Но твоя матушка получила то, чего она достойна, если поразмыслить.
— Что? Ты имеешь в виду то, что она вышла в конце концов замуж за уважаемого человека?
— То, что он богат, — коротко ответил Дэйви. — Она ведь сама об этом пишет в письмах, я не ошибся?
— Да, пишет. Моя бедная мама не очень-то счастлива именно сейчас, вернувшись по прошествии времени, она думает, что ее мать умерла.
— Но ведь она узнает в конце концов, что плохие новости не соответствуют действительности, — весело сказал Дэйви. — Вот и вся история, только пока без конца. Они приехали сюда от викария и опустошили «сейф»: Лилиас знала, где лежит ключ, а потом нарвали цветов на могилу, где, как они думали, лежит твоя бабушка…
— И выкопали один из дедушкиных розовых кустов… — добавила я и рассказала ему об этом.
— Угольной лопатой… — повторил Дэйви и рассмеялся. — Ее богатый американский джентльмен! Хотел бы я на это посмотреть! Но погоди минутку. Если они забрались в «сейф» — а ведь это наверняка они, — то никак не раньше понедельника. Почему?
— Потому что «Дэйви Паскоу забрал инструменты твоего дедушки». Это цитата. Мне повторяют это каждые десять минут с той поры, как я вернулась домой.
— И они не могли пробить штукатурку. Верно. Так что они уехали, нашли то, чем это можно было сделать, и вернулись следующим вечером. Да. Точно, — Дэйви замолчал, казалось, хотел добавить что-то еще, но просто повторил: — Да, точно.
Я села за стол и воззрилась на него поверх той груды барахла, которую выгребла из ящика буфета. Шок, изумление, облегчение, беспокойство и неуверенная радость — взрыв столь несхожих чувств истощил меня и оставил путаницу в мыслях.
— А теперь они уехали. Как же мы их снова найдем? Что нам теперь делать?
— Ждать, — бодро ответил Дэйви. — Что же еще? Ждать здесь. Ты пока остаешься. Ты ведь не думаешь, что мать бросит тебя искать? А начать она могла только с Тодхолла. На что побьемся: если ты поживешь здесь, она вернется?
— Да, — сказала я. — Да, конечно. Я… Я просто никак не привыкну, Дэйви. Если она вернется сюда… И еще бабушка. Лучше ничего ей не говорить, пока мы не убедимся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
— Сверху не очень много, — заметил Дэйви, изучая список. — У тебя останется, на чем спать. Из комнаты твоей бабушки тоже немного. Она, полагаю, увезла на север все, что получше?
— Не думаю. Уж точно не мебель. Начать с того, что она поселилась в Стратбег-Лодж… Во всяком случае, кровати и все в том же роде просто не стоят того, чтобы куда-то их везти. Они здесь со времен потопа. Самая лучшая мебель в спальне у тети Бетси.
— Не иначе.
Я рассмеялась:
— Если честно, именно из этой комнаты бабушка перебралась наверх к ее приезду. Там стоят две или три хорошие вещи родом из Холла. Они значатся в списке.
— Ага… — Дэйви разбирал довольно неуверенный бабушкин почерк. — Вот оно — «Комната Б. Малый столик с раздвижными ножками. Комод. Стул зеленого бархата. Стеклянная ваза. Картинка Холла. Половик у кровати. Площадочные часы». Ради всего святого: что такое «площадочные часы»?
— Часы на лестничной площадке, что же еще?
— Н-да, что же еще… Ладно, я пойду их помечу, хорошо? Где комната тети Бетси?
— Вторая слева на верхнем этаже. Часы возле двери.
— О'кей.
Я разобралась со шкафом под лестницей и опорожнила ящики буфета, чтобы упаковать в них как можно больше из тех вещей, что бабушка не упомянула в списке, но которые ей приятно было бы получить.
Подсвечники с каминной полки, вазы с рисунком из роз, фарфоровые уточки — все это, аккуратно завернутое в газеты и старые посудные полотенца, я присовокупила к чайному сервизу, «лучшим» скатертям и полудюжине серебряных ложек — свадебному подарку от Паскоу. Я как раз высыпала содержимое верхнего ящика на стол, когда до меня дошло — постепенно, так сказать, что наверху царит мертвая тишина.
Я остановилась и прислушалась. Ни движения, ни звука — ничего. Только я набрала воздуха в грудь, чтобы окликнуть Дэйви, как услышала его голос:
— Кэйти…
— Да?
— Поди сюда на минутку.
— В чем дело?
— Подымись сюда.
Я с неохотой послушалась. Со времен своего возвращения в Розовый коттедж я еще ни разу не входила в большую переднюю спальню. Но мне не было нужды бояться, что здесь осталось что-то от тети Бетси. Комната стояла пустая и чистая, в воздухе витал запах полировки миссис Паскоу. На кровати — голый матрас, и кроме мебели здесь оставались только ситцевые занавески и «половик у кровати» — истертый, но все еще красивый восточный коврик, подарок леди Брэндон. Он лежал на матрасе, сложенный так, чтоб занимать как можно меньше места, и рядом с ним стоял один из вынутых из шкафа ящиков. Пустой. Дэйви сидел на кровати, держа в руке листок бумаги. Не список вещей: тот слетел на пол к его ногам. Этот весь пожелтел от старости.
— Дэйви, ради бога, в чем дело? У тебя такой странный вид…
Он встал, взял пустой ящик и засунул его на место:
— Мне и самому как-то странно… Сядь. Я обнаружил кое-что любопытное для тебя.
Я опустилась на кровать. Я уже догадалась, что он держал в руке. Это могла быть только та газетная вырезка, которой так не хватало для полноты семейной хроники. Я протянула руку, и Дэйви отдал мне ее, затем отошел к окну, где застыл, повернувшись ко мне спиной, глядя на улицу.
Это в самом деле оказалась заметка из газеты с запада Ирландии. Дата — 12 января 1931 года. Заголовок «Двое погибли в автокатастрофе». Дальше шел выдержанный в сухом стиле местных новостей рассказ о том, как сельский автобус, возвращавшийся домой поздно ночью, в котором к концу пути оставалось только двое пассажиров, столкнулся с черным и потому невидимым в темной ночи волом, бредшим по неогороженной дороге. Автобус отлетел в сторону, его занесло, затем он упал с крутой дорожной насыпи, перевернулся и загорелся. Как говорилось в заметке, в случившемся не было вины водителя, новичка на этом маршруте: несмотря на сломанную руку и многочисленные ушибы, он сделал все, что мог, пытаясь вытащить пассажиров из горящего автобуса, но помочь им оказалось невозможно. Мистер и миссис Смит, продолжал «Слайго Адвертайзер», лишь недавно прибыли в Ирландию, где мистер Смит работал в конюшнях знаменитых братьев Флаэрти. Мистер П. Флаэрти самолично опознал останки, родственники покойных в Англии оповещены о трагедии. Так оно и было.
— Смит — фамилия цыгана, так? — произнесла я наконец. — И у них не было никакого адреса, кроме этих конюшен. Может быть, они поселились там, бросив табор. Да. Это случилось через два года после того, как мама ушла из дому.
Я перевела дыхание, чувствуя что-то вроде облегчения:
— Значит, они были вместе, и Джейми женился на ней. Уже немало, верно? И отсюда следует еще кое-что: «джентльмен-иностранец», заходивший в дом к викарию, — это никак не цыган моей матери. Значит, нам надо еще подумать, кто он такой. Но я рада, что обнаружилась эта заметка, Дэйви. Где ты ее нашел?
— За ящиком. Комод пуст, и я решил, что сложу всю мелочь в ящики. Белье и вещи из ее комнаты, и… — он повернулся ко мне от окна. Лицо Дэйви я различала неясно, но голос его звучал невыразительно и неестественно, — эта заметка лежала в конверте, который приклеился к ящику сзади. То есть его туда приклеили. Чтобы спрятать.
— Ну и хорошо, что ты нашел его. Я-то удивлялась, почему про катастрофу ничего нет в бабушкином альбоме. Может, она не хотела, чтобы ей это все время напоминало… Если так, то я ничего не скажу бабушке, но заметку все равно сохраню.
Я попыталась взять более легкий тон:
— Ты читал «Нортенгерское аббатство», Дэйви?
— Нет.
— Там героиня думает, что вокруг нее «ужасная тайна». Она находит в секретере, стоящем в ее спальне, листок бумаги, который оказывается всего-навсего счетом из прачечной. По крайней мере, эта вырезка связана с нашей тайной, даже если в ней не говорится…
— Там были еще бумаги.
От его тона, точно так же как и от сказанного им, у меня перехватило дыхание, и слова замерли на губах. Дэйви сделал два шага от окна и встал рядом со мной.
— Вот, — сказал он и положил рваный грязный конверт мне на колени, затем быстро вышел из комнаты, и я услышала, как он сбежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Входная дверь открылась и захлопнулась.
Я просидела в наступившей тишине, как мне казалось, полчаса или около того, хотя на самом деле, наверное, прошла минута. Что же, в конце концов, нечто подобного рода я и пыталась найти. Тетя Бетси знала нечто, неизвестное бабушке, нечто такое, что принудило мою мать, презренную грешницу, покинуть христианский дом и помешало ей испортить свое дитя… Доставая бумаги из конверта, я поняла, что у меня дрожат руки.
Это были письма — одно из них все еще в конверте — перевязанные шерстяной ниткой, которой тетя Бетси вышивала. Нитка сгнила и легко порвалась, и я положила письма на матрас, словно раскладывая пасьянс.
Первое письмо лежало в хлипком конвертике с американской маркой. Адрес, обозначенный сзади, был, предположительно, адресом меблированных комнат. Письмо оказалось без даты, но штемпель отпечатался четко. Июль 1932 года.
Больше чем через год после катастрофы.
Вот начало истории, окончательно прояснившейся позже, истории, полной злобы и фанатической слепоты, слишком низкой и мелочной, чтобы называться трагедией, но трагической по существу.
Тот юноша-цыган женился на Лилиас, и пару лет они жили как получится, пока не подвернулась работа в Ирландии. Тогда они бросили табор, и Джейми устроился в конюшни Флаэрти. До этого переезда, как я знала, она пыталась писать — открытки на Рождество и дни рождения, но потом, после катастрофы, замолчала.
Из писем явствовало почему.
В первом из них она писала об их путешествии в Ирландию — вместе с еще одной молодой парой из «народа Джейми», их друзьями. Этим друзьям не так повезло с работой, как мужу Лилиас, но последний проработал у Флаэрти меньше двух месяцев. Посетившему Ирландию американцу, владельцу конюшни скаковых лошадей, понравилось, как Джейми управляется с лошадьми, и американец предложил Джейми работу «дома», оплатив проезд. Будучи цыганом, тот не озаботился предупредить своих хозяев об отъезде. Они с Лилиас растворились в ночи и сели на ближайший корабль, никого не поставив в известность о своих планах, кроме того самого приятеля Джейми, все еще занятого поисками работы.
Вот те факты, которые можно было выудить из письма. Остальное легко додумывалось. Пара в сгоревшем автобусе была, судя по всему, той второй цыганской четой, надеявшейся, вероятно, получить работу Джейми. Их, никому неизвестных в тех местах — да и опознать обгоревшие тела было все равно невозможно, — приняли за Джейми и Лилиас, возвращавшихся домой на последнем автобусе.
Там было еще четыре письма. В первом из них мать рассказывала о своей свадьбе — через короткое время после того, как в 1934 году Джейми умер от вирусной пневмонии, — с американским бизнесменом, «очень уважаемым джентльменом из Левы». То был его третий брак, от предыдущих у него осталось двое детей. Из короткого предложения в конце письма — «Я ничево ему несказала» — можно было догадаться, что этот очень уважаемый джентльмен из Айовы еще ничего не знал об ошибке юности своей очаровательной жены. Обо мне.
Следующее письмо потрясло меня.
Дорогая мамочка!
Получила твое письмо которое тебе написала тет. Б., и лучше бы оно до меня недошло. Я знаю ты считаешь меня гадкой и что мне не годится быть рядом с Кэйти но всетаки слишком жестоко чтобы я больше тебе на глаза не показывалась. Если б ты написала мне после как Джейми умер. Он был ничго особенного но добрый со мной а теперь я снова замужем за Ларри. Он хороший человек и не знает чево я натворила так что тебе нестоит безпокоится раз я живу в Америке и богатая. Пожалуста поцелуй от меня Кэйти и вели ей расти хорошей девочкой а не как ее мамочка и чтобы осторожная была. Мне так вас хочется снова увидеть но я понимаю что ты права и чтоб я теперь и лица не казала в Тодхолл, чтобы Кэйти выросла уважаемой.
Твоя любящая Лил.
Следующее письмо оказалось коротким — она просто спрашивала, почему мать не отвечает. Последнее — тоже краткое печальное послание, в котором звучало прощание. Лилиас все понимала и просто хотела, чтобы мать узнала, как она счастлива и хорошо живет с семьей мужа — прежде чем забыть про нее. Она отлично понимает, что это все ради Кэйти, и пусть мать поцелует от нее Кэйти…
Я долго сидела с письмами на коленях, думая о том, как все могло произойти. Очевидно, тетя Бетси перехватывала письма. Занимаясь хозяйством здесь, в Розовом коттедже, пока бабушка целыми днями работала в Холле, она наверняка делала это без труда. Даже и почтальон мог не догадываться, что письма из Америки, подписанные фамилией мужа Лилиас, приходили от «покойной» бабушкиной дочери.
Первое письмо из Америки должно было, подумала я, произвести эффект разорвавшейся бомбы. Имени отправителя — миссис Л. Смит — хватило бы, чтобы тетя Бетси задумалась и вскрыла конверт. И обнаружила, что вопреки всякой логике Лилиас жива и в полном порядке. Что делать? Сообщить счастливую весть и ожидать счастливого возвращения блудной дщери? Или на некоторое время сохранить новость в тайне и подождать?
В начале она, может статься, заботилась о том, чтобы не подпустить к нам с бабушкой грешницу Лилиас, но также возможно, что она боялась — не без причины — того, что, вернувшись домой, Лилиас выгонит из дому ее саму. И она хранила тайну и ждала.
Второе письмо принесло ей, без сомнения, облегчение. Джейми умер, но Лилиас все еще в Америке — на вполне по тем временам безопасном расстоянии — где она вышла замуж вторично и прижилась. Тетя Бетси подумала, должно быть, что теперь Лилиас точно не воскреснет из «мертвых» и не вернется в Тодхолл, дабы занять ее, Бетси, место. Чтобы быть уверенной в этом, она написала — как она иногда делала раньше по просьбе бабушки — Лилиас, чтобы та никогда не возвращалась домой; что они не желают видеть ее в Тодхолле; что здесь, дома, к ней давно относятся как к мертвой. А все это время бабушка считала, что ее дочь давно погибла.
Я медленно поднялась с кровати, двигаясь как старуха, и спустилась по лестнице. Дэйви, должно быть, караулил меня. Он вошел в кухню и, не говоря ни слова, сразу же подошел ко мне и крепко обнял, похлопывая меня по плечу. Это было что-то вроде братского утешения, и я почувствовала: это именно то, что надо.
— Все хорошо, милая, — повторял он, — все хорошо.
— Дэйви, ты прочел письма?
— Да.
— Это… Я в это все еще не вникла. Но ты видел, что написано на конверте?
— Нет.
Дэйви отпустил меня, и я показала ему. Почерк тети Бетси. «Возмездие за грех — смерть».
— Но это не так, — бодро произнес Дэйви. Его руки снова ухватили меня за предплечья и легонько встряхнули:
— Как раз наоборот! Это отличные новости, лучше и быть не может, поэтому не обращай внимания, что бы там мерзкая старуха не понаписала! На самом деле, все это означает, что твоя мать жива! Я знаю, что тебе в голову приходила такая мысль — из-за этих последних событий, да и мне тоже! Теперь ясно, что это правда. Понимаешь? Жива! Живехонька-здоровехонька и где-то неподалеку от Тодхолла! Ну, Кэйти, милая, вытри глазки! Платок у тебя есть?
— Да. Да, я знала. Знала. Ты второй раз назвал меня милой, — пробормотала я в платок.
— Что?
— Ничего, — ответила я, вытирая глаза и улыбаясь ему.
— Послушай-ка! Давай разберемся с тем, что нам известно. Она приезжала в сюда, в Тодхолл с мужем-американцем, с иностранцем. Они приехали в воскресенье вечером и увидели, что коттедж пуст и бабушки нет. Тогда они отправились в деревню, по дороге остановились у кладбища навестить могилу твоего дедушки и обнаружили рядом еще одну могилу, без имени на камне. Ручаюсь, Лилиас подумала, что там лежит ее матушка, а та девчонка в доме викария фактически ее в этом уверила…
— Точно! — воскликнула я. — Если она сказала то же самое, что и мне: «Старая леди умерла, а ее сестра уехала к себе в Шотландию». Из чего они могли легко заключить, что умерла именно бабушка, а тетя Бетси вернулась на север. Я сама обратила на это внимание, потому что Джинни из лавки, подруга Лил, употребила то же самое выражение, и мне оно показалось странным.
— Твоя мать вполне могла так его понять. Если бы мои родители были дома, она зашла бы к нам домой и тем избавила бы нас от кучи хлопот, — Короткий смешок. — Но их не было дома, а твоя мама, наверное, не хотела показываться в деревне, так что она осталась в машине, пока ее муж наводил справки и получил неверную наводку от Лил Эшби.
— Да, — сказала я. — Одно мы угадали верно: она никогда бы не положила цветы тете Бетси.
— Сомневаюсь, что теперь она это когда-нибудь сделает. Но твоя матушка получила то, чего она достойна, если поразмыслить.
— Что? Ты имеешь в виду то, что она вышла в конце концов замуж за уважаемого человека?
— То, что он богат, — коротко ответил Дэйви. — Она ведь сама об этом пишет в письмах, я не ошибся?
— Да, пишет. Моя бедная мама не очень-то счастлива именно сейчас, вернувшись по прошествии времени, она думает, что ее мать умерла.
— Но ведь она узнает в конце концов, что плохие новости не соответствуют действительности, — весело сказал Дэйви. — Вот и вся история, только пока без конца. Они приехали сюда от викария и опустошили «сейф»: Лилиас знала, где лежит ключ, а потом нарвали цветов на могилу, где, как они думали, лежит твоя бабушка…
— И выкопали один из дедушкиных розовых кустов… — добавила я и рассказала ему об этом.
— Угольной лопатой… — повторил Дэйви и рассмеялся. — Ее богатый американский джентльмен! Хотел бы я на это посмотреть! Но погоди минутку. Если они забрались в «сейф» — а ведь это наверняка они, — то никак не раньше понедельника. Почему?
— Потому что «Дэйви Паскоу забрал инструменты твоего дедушки». Это цитата. Мне повторяют это каждые десять минут с той поры, как я вернулась домой.
— И они не могли пробить штукатурку. Верно. Так что они уехали, нашли то, чем это можно было сделать, и вернулись следующим вечером. Да. Точно, — Дэйви замолчал, казалось, хотел добавить что-то еще, но просто повторил: — Да, точно.
Я села за стол и воззрилась на него поверх той груды барахла, которую выгребла из ящика буфета. Шок, изумление, облегчение, беспокойство и неуверенная радость — взрыв столь несхожих чувств истощил меня и оставил путаницу в мыслях.
— А теперь они уехали. Как же мы их снова найдем? Что нам теперь делать?
— Ждать, — бодро ответил Дэйви. — Что же еще? Ждать здесь. Ты пока остаешься. Ты ведь не думаешь, что мать бросит тебя искать? А начать она могла только с Тодхолла. На что побьемся: если ты поживешь здесь, она вернется?
— Да, — сказала я. — Да, конечно. Я… Я просто никак не привыкну, Дэйви. Если она вернется сюда… И еще бабушка. Лучше ничего ей не говорить, пока мы не убедимся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20