Еще раз спасибо вам. Может… Я хочу сказать, что, наверное, мне надо заплатить что-то за поиски?
— В самом деле… Я должен вытребовать с вас чрезвычайное вознаграждение за мое в высшей степени драгоценное время, — викарий улыбнулся. — Шесть шиллингов восемь пенсов, пожалуйста, если вы можете себе это позволить, — обычный гонорар нотариуса, — и не будете ли вы так добры опустить их в кружку для бедных, которая возле южной двери?
— Конечно. Но, если можно… есть еще одно дело, которое хорошо бы уладить до моего отъезда…
— Да? — Он уже отвернулся за стихарем. Сквозь приоткрытую дверь, ведущую к алтарю, до меня доносились голоса пришедших в церковь людей. Надо полагать, они явились на крестины. Я быстро ответила:
— Могильный камень моего деда. Там похоронена сестра моей бабушки, но надписи так и не сделали. Это странно, ведь, кажется, камень забрали довольно давно. Интересно, это бабушка позабыла отдать распоряжения или у задержки иная причина? Я так понимаю, что надпись должна быть одобрена вами?
Викарий замер, продевая голову в горловину стихаря. С торчащими из рукавов в стороны руками он походил на человека с колодкой на шее. Очки соскользнули почти на самый кончик его носа, и поверх очков его затуманенные глаза казались удивленными и, что было для него нехарактерно, рассеянными.
— Не припомню никакого письма от миссис Велланд, но я могу ошибаться. Со времени смерти мисс Кэмпбелл прошло сколько-то времени, и я бы счел… О Господи, совершенно непростительно, что я не занялся этим раньше.
Рывок, и стихарь наконец надет. Викарий водрузил на место убежавшие очки и выпрямился со всем достоинством, которое придавали ему одеяния.
— Кажется, уже пришли крестить ребенка, и я должен идти. Но если хотите, то зайдите ко мне и попросите Лил дать вам адрес Патерсона — он за телефоном в холле, — и вы узнаете, были или не были отданы распоряжения. Я и в самом деле припоминаю, как Лил говорила, будто не так давно кто-то заходил расспрашивать, так что может выясниться, что ваша бабушка сама связалась с Патерсоном. Или мистер Паскоу может оказаться в курсе дела. Патерсон — это каменщик, и, боюсь, он имеет привычку быть… несколько медлительным. Если хотите, звоните от нас — я знаю, что у вас в Розовом коттедже телефона нет.
Я начала отнекиваться и говорить, что дело несрочное и что мистер Паскоу спрашивал меня об этом, но викарий уже собирал свои вещи, не сводя глаз с двери в ризницу: мысли его были обращены к ожидающим у купели прихожанам, откуда доносился громогласный плач звезды предстоящего спектакля.
— О господи, — сказал он, — еще один такой. Вы извините меня, миссис Херрик?..
— Конечно. Спасибо вам еще раз. Вы очень добры. Я не забуду про кружку для бедных. До свидания.
Я вышла наружу и с изумлением обнаружила, что машинально сошла с гравиевой дорожки на поросшую травой кочковатую тропу, которая вела, извиваясь между старинными могильными плитами, вокруг церкви. Еще один проблеск воспоминаний, перемотавший назад кинопленку времени. Возвращаясь из воскресной школы, перед долгой дорогой домой — тогда приходилось бежать почти весь путь, — мы, дети, обычно сворачивали сюда. Церковь всегда обходили по часовой стрелке, никогда против. И никогда не наступали на стыки плит мостовой. И никогда не забывали скрестить пальцы, когда врали. И крикнуть «лады», чтобы тебя перестали дразнить или задирать…
Встреча старых друзей.
Кружка для бедных у южного крыльца. Я сложила бумажку в десять шиллингов и протолкнула ее в прорезь. Девочка, что бежала всю дорогу до Розового коттеджа, в жизни не видывала таких денег. И что же? То было давно. Сейчас все иначе. Я рывком вернула себя в настоящее и направилась к дому викария.
Я подумала, не стоит говорить викарию, что телефон каменщика стоял в заголовке письма, которое передал мне мистер Паскоу. Но мне хотелось увидеть Лил, причем желательно тогда, когда можно не опасаться встречи с миссис Винтон Смит.
Лил кормила кур на заднем дворе. Она весело поздоровалась, и я рассказала ей, за чем меня прислал викарий.
— Патерсон? — повторила она удивленно. — Могила вашей тетушки Энни? Да, телефон есть. Принести вам?
— Не стоит беспокойства, Лил, спасибо. Дело совсем не спешное, но викарий сказал мне одну вещь, о которой я бы хотела вас спросить.
Она стояла, освещенная солнцем, прижав к груди миску с зерном для кур:
— Меня спросить?
— Да. Он сказал, что совсем недавно кто-то разузнавал про могильную плиту. Вы помните?
— Да, помню. Я просто подумала — очень забавно, что вы спрашивали про нее: ведь вашу тетушку похоронили так давно — то бишь, она умерла незадолго до того, как я стала здесь работать, сразу после окончания школы, — а только в прошлое воскресенье о том же спрашивал какой-то человек.
Очень глупо, но несмотря на солнечное тепло, я почувствовала, что по моей коже бегут мурашки:
— В прошлое воскресенье? Вы знаете, кто это был? О чем он хотел узнать? Я так понимаю, с викарием он не говорил?
— Нет. Он просто подошел сюда, к задней двери. Он не захотел увидеться ни с викарием, ни с хозяйкой, говорил только со мной. Я не знаю, кто он, но точно иностранец.
— Иностранец? Ты имеешь в виду — настоящий иностранец или просто не из Тодхолла?
— Самый настоящий иностранец. Выговаривал забавно. Высокий такой, стройный, в коротком пальто и…
— Он не представился, не сказал, откуда он?
— Нет, мисс.
— Это не мог… Он был похож на цыгана?
— Точно нет, мисс. Ну, я хочу сказать, он был загорелый, но волосы седые, короткие, а одежда… она тоже была заграничная, но хорошая. Это был джентльмен, хотя и выговаривал забавно, — она добавила, словно в доказательство: — Он на машине приехал.
— Что он сказал?
— Спросил, как зовут викария. Я ему ответила и говорю, не хочет ли он побеседовать с викарием, который в ту пору ушел на вечернюю службу и должен был вернуться поздно, как и хозяйка, но гость сказал, что нет. Потом спросил, кто живет по соседству, я говорю — Паскоу, но они уехали на выходные на свадьбу. Я спросила, знает ли он их, и он снова сказал «нет». Потом зашла речь о могильной плите, почему на ней ничего не вырезано, и я сказала, что вряд ли кто распоряжался на этот счет, ведь никого не осталось приглядеть за этим, потому что старая леди умерла, а ее сестра уехала, вернулась к себе в Шотландию. Вот и все, мисс. Что-то не так, мисс?
— Нет, спасибо, все хорошо. Что-нибудь еще?
— Вроде бы нет. Я еще спросила, передавать ли викарию, и гость сказал, что это без разницы.
— И он не обмолвился ни откуда он сам, ни почему он интересуется могилой? Он не говорил… Он не упоминал, к примеру, про Розовый коттедж?
— Нет, мисс.
— Он один был?
— Ну, я больше никого не видела, но думаю, что в машине сидел кто-то еще. Машина его стояла за воротами и мне показалось, что я слышала, как он с кем-то разговаривает, прежде чем завести мотор и уехать.
Я стояла, ничего не говоря, столько времени, что Лил начали одолевать тревога и любопытство, но тут, стремясь добраться до корма в миске, которую Лил держала в руках, молодой петушок поднял суматоху, во время которой я пришла в себя и смогла достаточно легко произнести:
— Что ж, большое спасибо, Лил. Это, конечно, немножко странно, и мне хотелось бы знать, кто был этот джентльмен, но он, наверное, скоро объявится, и если он узнает, что я в Розовом коттедже, то сможет приехать ко мне туда. Нет, я не стану заходить. Дело не в Патерсонах, их номер есть у меня в письме, которое дал мистер Паскоу. Не буду тебя задерживать, и спасибо еще раз. До свидания.
И, отклонив предложение выпить чашечку чаю, я выбралась от викария и отправилась в мастерскую, расположенную по соседству.
Это было длинное строение, во времена, когда ферма являлась частью хозяйства викария, — сеновал. Помещение освещалось главным образом через окошки, проделанные в крыше, но сейчас воздух и свет лились в открытые двойные двери в торце, сквозь которые раньше опускали и поднимали сено. Пол покрывали опилки и стружка, и вся мастерская благоухала сосной, кедром и другими деревьями, и к этому аромату примешивался запах лака и льняного масла.
Дэйви вел рубанок по длинной доске, прижатой тисками к верстаку, который вытянулся по середине чердака. Когда мой силуэт обрисовался в дверном проеме, он мельком взглянул на меня, не прерывая плавного хода рубанка по доске. Серебристая стружка, тонкая, как бумага, вилась и опадала вниз, образуя пахучий ковер. Дэйви выпрямился и повернулся ко мне:
— Ну как, добыла у викария, что хотела?
— Да. И еще узнала кое-что интересное от Лил, его прислуги.
— Да? — Он отложил рубанок. — Что такое?
Я рассказала ему про таинственного посетителя Лил, и он слушал, склонив голову и рассеянно проводя пальцем по гладкой поверхности оструганного дерева. Когда я закончила, он фыркнул и, помолчав несколько мгновений, произнес:
— И еще кто-то в машине, так? Женщина?
— Конечно. И я думаю о том же, что и ты.
— А именно?
— Что они приехали в Розовый коттедж, увидели, что дом пустой, и вошли внутрь. По словам Лил, этот мужчина говорил с ней во время вечерней службы. А позже, когда мисс Линси отправилась на кладбище, они были там.
— Снова.
— Снова?
— Ну да. Они, конечно же, приходили на кладбище раньше, перед тем как идти расспрашивать Лил про могильную плиту. А потом вернулись.
— С цветами для тети Бетси?
— Получается, что так, верно?
Дэйви отвернулся и поставил рубанок на полку для инструментов, которая тянулась вдоль одной из стен:
— Когда твоя мама погибла, тот цыган был с нею?
— Думаю, да. Я слышала только то, что рассказывала мне тетя Бетси. Она еще упоминала, что цыган собирался женится на матери. Бабушка не знала его имени, а мать называла его Джейми. А про автомобильную катастрофу в вырезках у бабушки в альбоме ничего не нашлось.
— Полагаю, что если нам понадобится, то мы узнаем. А думал я о том, что если этот цыган остался в живых или если они расстались перед тем, как твоя мать погибла, он ведь мог жениться еще раз. У цыган «забавный выговор»?
— Не представляю. Но если это был Джейми, и он по какой-то причине вернулся в Тодхолл — показать его новой жене или залезть в тайник, про который рассказала ему моя мать, или еще за чем-нибудь, — то почему, с какой стати эти цветы тете Бетси? И зачем забирать бумаги из «сейфа»? Почему бы не похитить одни «ценности»?
— Судя по словам Лил, ему нет нужды воровать вещи твоей бабушки — ценой всего в несколько фунтов, — отвечал Дэйви. Он снял свою куртку с крючка у двери. — Мы ничего не добьемся, если снова и снова будем пережевывать одно и то же. Сдается мне, тебе надо посмотреть, что там написал викарий, а потом стоит подумать о вещах твоей бабушки.
— Полагаю, да.
— Кто бы ни был этот парень, если ему и правда нужно что-то в Тодхолле, он вернется. И немало бы прояснилось, поговори ты с ним… Присси зайдет к тебе завтра, я не ошибся? Ладно, я появлюсь завтра днем и помогу тебе, так что не пытайся ничего двигать сама, а собирай и упаковывай всякую мелочь. Пошли?
Я последовала за ним.
Глава 19
Мы проехали через парк, и Дэйви, высадив меня у моста и отказавшись от чашки чаю — «Попью в полседьмого, когда закончу», — уехал обратно.
Войдя в дом и закрыв за собой дверь, я села за стол и достала из кармана конверт викария.
То была скудная жатва, хотя она, как я предположила, стоила шести шиллингов восьми пенсов за потраченное викарием время. Первая копия свидетельства о браке дедушки и бабушки: Генри Велланд, садовник, и Мэри Кэмпбелл, домашняя прислуга, засвидетельствовано Джереми Паскоу, столяром, и Джайлсом Брэндоном, фермером — так обычно называли тогда землевладельцев, мелкопоместное дворянство. Обо всем этом я, конечно, слышала от бабушки: что сэр Джайлс не только присутствовал на церемонии, но и сказал речь на свадебном завтраке, данном в деревенском клубе, и еще сдал внаем молодоженам Розовый коттедж, который незадолго перед тем «привели в порядок» после смерти предыдущего обитателя.
Затем, через добропорядочные полтора года, — свидетельство о крещении Лилиас Мэри, их дочери; упомянуты, как полагается, и крестные родители — Маргарет и Джереми Паскоу.
Непонятно, с какой стати я надеялась узнать что-нибудь интересное из следующего листка. Уже прошло несколько лет, как я, собрав все свое мужество, написала в Сомерсет-Хауз и получила копию собственной метрики, но сейчас я сидела, напряженно вглядываясь в аккуратный, каллиграфический почерк викария, как будто что-то могло быть прочитано между строк. Свидетельство о крещении Кэтрин Мэри, дочери Лилиас Велланд. Отец неизвестен. Крестные — друзья семьи в третьем поколении — Джеймс и Энни Паскоу, и еще Сибилла Локвуд, жена викария.
И это все. Я наконец взяла себя за шиворот и встряхнула. Встала, сняла со стены «Незримого Гостя» и положила документы в «сейф».
Я едва успела поправить повешенную на место рамку, как в дверь постучали.
Полагаю, что я простояла не меньше десяти секунд, сжимая в руках рамку, так что побелели костяшки. Моя первая мысль была: «Это иностранец, цыган, он вернулся, чужак, который выспрашивал про мою семью — теперь я наверняка узнаю кое-что из того, что мне так хочется знать». Вторая: «Неужели я так уж хочу услышать об этом?» И напоследок, когда я смогла оторвать руки от «Незримого Гостя» и повернуться к двери: «А Дэйви уже добрался до дома, он в двух милях отсюда…»
Я отворила дверь.
Это был не иностранец, хотя женщину, которая стояла на пороге, я давно не видела; впрочем, она, казалось, нисколько не изменилась. Старшая из сестер Поуп, Агата. И позади нее мисс Милдред.
— Ох, как я рада вас видеть, мисс Агата! — воскликнула я, и, должно быть, из-за прилива чувств, вызванного облегчением, мой голос прозвучал настолько тепло, что на лице моей собеседницы выразилось удивление, — И вас, мисс Милдред, тоже. Как мило с вашей стороны навестить меня! Заходите, прошу вас.
— Сегодня, конечно, не пятница… — сказала мисс Милдред, проходя в дом вслед за сестрой.
— Она имеет в виду, — пояснила мисс Агата, — что обычно встречает меня с поезда только по пятницам. Но сегодня мы ездили в Сандерленд, в кинематограф, и сестра настояла, чтобы на обратном пути я зашла сюда вместе с ней, потому что она беспокоится и хочет поговорить с вами.
— Да? — недоуменно сказала я. — Но прошу вас, присядьте. Извините, здесь неубрано, я разбирала вещи к перевозке. Не выпьете ли чаю? Это не займет много времени, я все равно как раз собиралась ставить чайник.
— Нет, спасибо. Мы всегда плотно ужинаем после поездки в город, и у нас дома уже все на столе.
Она села, положив свою сумочку на колени, как будто в любой момент была готова уйти. Я опустилась на свое место возле стола, и она уставилась на меня сквозь свои посверкивающие очки. Мисс Милдред, примостившись на краю кресла-качалки, издала короткий чирикающий звук, словно взволнованная пичужка. Я сама начала немного волноваться. Вероятно, даже загадочный иностранец не так бы меня обеспокоил.
Мисс Агата начала своим низким, довольно приятным голосом:
— Сестра хотела, чтобы я с нею пришла к вам переговорить, — сказала с?на, — но я не имею ни малейшего представления о том, что она имеет в виду. Все очень запутанно, но я убеждена, что когда речь идет о чем-то неприятном или трудном, то лучше рассказать все сразу.
Это уж точно, подумала я, а вслух произнесла:
— Ох, вы, вероятно, правы. Но, прошу прощения, в чем дело?
— Исключительно в том, что мисс Линси настаивает, что видела вашу мать здесь, в Тодхолле, вечером в прошлое воскресенье. На кладбище. — И выговорив это слово, мисс Агата крепко сжала губы.
Мисс Милдред издала тот же звук, и я сказала:
— Но я уже знаю. Она сама мне говорила.
— Моя сестра опасалась… — начала было мисс Агата, но тут в разговор ворвалась мисс Милдред. Ее глаза наполнились слезами, а доброе лицо пылало румянцем:
— Бедняжка Белла! Ее сны, эти… Я хочу сказать, эти ее сны, которые она считает видениями. Она из-за них такая взбудораженная… Ты, верно, помнишь мой рассказ о том, что, как мне думается, кто-то был здесь, в Розовом коттедже, со светом, в понедельник вечером?
— Конечно же, я помню.
— Так вот, я не подумавши передала Белле, что Боб Кроли упоминал про разрытую землю возле кладовки с инструментами, и добавила: «Возможно, это были твои, Белла, призраки», — совершенно не подумав. И она так странно сказала, ты знаешь, как она это делает: «Предупреждение. Это может оказаться предупреждением. Порой даже непросветленные прорицают о смерти». Потом она поставила свою чашку и вышла без единого слова. Она в этот момент пила со мной чай.
— Уж этого она не пропускает, — добавила мисс Агата вполголоса.
Мисс Милдред продолжала без передышки. Я подумала, что в желании сообщить плохие новости ее не упрекнешь, но уж если надо, то она постарается выложить все как можно скорее:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
— В самом деле… Я должен вытребовать с вас чрезвычайное вознаграждение за мое в высшей степени драгоценное время, — викарий улыбнулся. — Шесть шиллингов восемь пенсов, пожалуйста, если вы можете себе это позволить, — обычный гонорар нотариуса, — и не будете ли вы так добры опустить их в кружку для бедных, которая возле южной двери?
— Конечно. Но, если можно… есть еще одно дело, которое хорошо бы уладить до моего отъезда…
— Да? — Он уже отвернулся за стихарем. Сквозь приоткрытую дверь, ведущую к алтарю, до меня доносились голоса пришедших в церковь людей. Надо полагать, они явились на крестины. Я быстро ответила:
— Могильный камень моего деда. Там похоронена сестра моей бабушки, но надписи так и не сделали. Это странно, ведь, кажется, камень забрали довольно давно. Интересно, это бабушка позабыла отдать распоряжения или у задержки иная причина? Я так понимаю, что надпись должна быть одобрена вами?
Викарий замер, продевая голову в горловину стихаря. С торчащими из рукавов в стороны руками он походил на человека с колодкой на шее. Очки соскользнули почти на самый кончик его носа, и поверх очков его затуманенные глаза казались удивленными и, что было для него нехарактерно, рассеянными.
— Не припомню никакого письма от миссис Велланд, но я могу ошибаться. Со времени смерти мисс Кэмпбелл прошло сколько-то времени, и я бы счел… О Господи, совершенно непростительно, что я не занялся этим раньше.
Рывок, и стихарь наконец надет. Викарий водрузил на место убежавшие очки и выпрямился со всем достоинством, которое придавали ему одеяния.
— Кажется, уже пришли крестить ребенка, и я должен идти. Но если хотите, то зайдите ко мне и попросите Лил дать вам адрес Патерсона — он за телефоном в холле, — и вы узнаете, были или не были отданы распоряжения. Я и в самом деле припоминаю, как Лил говорила, будто не так давно кто-то заходил расспрашивать, так что может выясниться, что ваша бабушка сама связалась с Патерсоном. Или мистер Паскоу может оказаться в курсе дела. Патерсон — это каменщик, и, боюсь, он имеет привычку быть… несколько медлительным. Если хотите, звоните от нас — я знаю, что у вас в Розовом коттедже телефона нет.
Я начала отнекиваться и говорить, что дело несрочное и что мистер Паскоу спрашивал меня об этом, но викарий уже собирал свои вещи, не сводя глаз с двери в ризницу: мысли его были обращены к ожидающим у купели прихожанам, откуда доносился громогласный плач звезды предстоящего спектакля.
— О господи, — сказал он, — еще один такой. Вы извините меня, миссис Херрик?..
— Конечно. Спасибо вам еще раз. Вы очень добры. Я не забуду про кружку для бедных. До свидания.
Я вышла наружу и с изумлением обнаружила, что машинально сошла с гравиевой дорожки на поросшую травой кочковатую тропу, которая вела, извиваясь между старинными могильными плитами, вокруг церкви. Еще один проблеск воспоминаний, перемотавший назад кинопленку времени. Возвращаясь из воскресной школы, перед долгой дорогой домой — тогда приходилось бежать почти весь путь, — мы, дети, обычно сворачивали сюда. Церковь всегда обходили по часовой стрелке, никогда против. И никогда не наступали на стыки плит мостовой. И никогда не забывали скрестить пальцы, когда врали. И крикнуть «лады», чтобы тебя перестали дразнить или задирать…
Встреча старых друзей.
Кружка для бедных у южного крыльца. Я сложила бумажку в десять шиллингов и протолкнула ее в прорезь. Девочка, что бежала всю дорогу до Розового коттеджа, в жизни не видывала таких денег. И что же? То было давно. Сейчас все иначе. Я рывком вернула себя в настоящее и направилась к дому викария.
Я подумала, не стоит говорить викарию, что телефон каменщика стоял в заголовке письма, которое передал мне мистер Паскоу. Но мне хотелось увидеть Лил, причем желательно тогда, когда можно не опасаться встречи с миссис Винтон Смит.
Лил кормила кур на заднем дворе. Она весело поздоровалась, и я рассказала ей, за чем меня прислал викарий.
— Патерсон? — повторила она удивленно. — Могила вашей тетушки Энни? Да, телефон есть. Принести вам?
— Не стоит беспокойства, Лил, спасибо. Дело совсем не спешное, но викарий сказал мне одну вещь, о которой я бы хотела вас спросить.
Она стояла, освещенная солнцем, прижав к груди миску с зерном для кур:
— Меня спросить?
— Да. Он сказал, что совсем недавно кто-то разузнавал про могильную плиту. Вы помните?
— Да, помню. Я просто подумала — очень забавно, что вы спрашивали про нее: ведь вашу тетушку похоронили так давно — то бишь, она умерла незадолго до того, как я стала здесь работать, сразу после окончания школы, — а только в прошлое воскресенье о том же спрашивал какой-то человек.
Очень глупо, но несмотря на солнечное тепло, я почувствовала, что по моей коже бегут мурашки:
— В прошлое воскресенье? Вы знаете, кто это был? О чем он хотел узнать? Я так понимаю, с викарием он не говорил?
— Нет. Он просто подошел сюда, к задней двери. Он не захотел увидеться ни с викарием, ни с хозяйкой, говорил только со мной. Я не знаю, кто он, но точно иностранец.
— Иностранец? Ты имеешь в виду — настоящий иностранец или просто не из Тодхолла?
— Самый настоящий иностранец. Выговаривал забавно. Высокий такой, стройный, в коротком пальто и…
— Он не представился, не сказал, откуда он?
— Нет, мисс.
— Это не мог… Он был похож на цыгана?
— Точно нет, мисс. Ну, я хочу сказать, он был загорелый, но волосы седые, короткие, а одежда… она тоже была заграничная, но хорошая. Это был джентльмен, хотя и выговаривал забавно, — она добавила, словно в доказательство: — Он на машине приехал.
— Что он сказал?
— Спросил, как зовут викария. Я ему ответила и говорю, не хочет ли он побеседовать с викарием, который в ту пору ушел на вечернюю службу и должен был вернуться поздно, как и хозяйка, но гость сказал, что нет. Потом спросил, кто живет по соседству, я говорю — Паскоу, но они уехали на выходные на свадьбу. Я спросила, знает ли он их, и он снова сказал «нет». Потом зашла речь о могильной плите, почему на ней ничего не вырезано, и я сказала, что вряд ли кто распоряжался на этот счет, ведь никого не осталось приглядеть за этим, потому что старая леди умерла, а ее сестра уехала, вернулась к себе в Шотландию. Вот и все, мисс. Что-то не так, мисс?
— Нет, спасибо, все хорошо. Что-нибудь еще?
— Вроде бы нет. Я еще спросила, передавать ли викарию, и гость сказал, что это без разницы.
— И он не обмолвился ни откуда он сам, ни почему он интересуется могилой? Он не говорил… Он не упоминал, к примеру, про Розовый коттедж?
— Нет, мисс.
— Он один был?
— Ну, я больше никого не видела, но думаю, что в машине сидел кто-то еще. Машина его стояла за воротами и мне показалось, что я слышала, как он с кем-то разговаривает, прежде чем завести мотор и уехать.
Я стояла, ничего не говоря, столько времени, что Лил начали одолевать тревога и любопытство, но тут, стремясь добраться до корма в миске, которую Лил держала в руках, молодой петушок поднял суматоху, во время которой я пришла в себя и смогла достаточно легко произнести:
— Что ж, большое спасибо, Лил. Это, конечно, немножко странно, и мне хотелось бы знать, кто был этот джентльмен, но он, наверное, скоро объявится, и если он узнает, что я в Розовом коттедже, то сможет приехать ко мне туда. Нет, я не стану заходить. Дело не в Патерсонах, их номер есть у меня в письме, которое дал мистер Паскоу. Не буду тебя задерживать, и спасибо еще раз. До свидания.
И, отклонив предложение выпить чашечку чаю, я выбралась от викария и отправилась в мастерскую, расположенную по соседству.
Это было длинное строение, во времена, когда ферма являлась частью хозяйства викария, — сеновал. Помещение освещалось главным образом через окошки, проделанные в крыше, но сейчас воздух и свет лились в открытые двойные двери в торце, сквозь которые раньше опускали и поднимали сено. Пол покрывали опилки и стружка, и вся мастерская благоухала сосной, кедром и другими деревьями, и к этому аромату примешивался запах лака и льняного масла.
Дэйви вел рубанок по длинной доске, прижатой тисками к верстаку, который вытянулся по середине чердака. Когда мой силуэт обрисовался в дверном проеме, он мельком взглянул на меня, не прерывая плавного хода рубанка по доске. Серебристая стружка, тонкая, как бумага, вилась и опадала вниз, образуя пахучий ковер. Дэйви выпрямился и повернулся ко мне:
— Ну как, добыла у викария, что хотела?
— Да. И еще узнала кое-что интересное от Лил, его прислуги.
— Да? — Он отложил рубанок. — Что такое?
Я рассказала ему про таинственного посетителя Лил, и он слушал, склонив голову и рассеянно проводя пальцем по гладкой поверхности оструганного дерева. Когда я закончила, он фыркнул и, помолчав несколько мгновений, произнес:
— И еще кто-то в машине, так? Женщина?
— Конечно. И я думаю о том же, что и ты.
— А именно?
— Что они приехали в Розовый коттедж, увидели, что дом пустой, и вошли внутрь. По словам Лил, этот мужчина говорил с ней во время вечерней службы. А позже, когда мисс Линси отправилась на кладбище, они были там.
— Снова.
— Снова?
— Ну да. Они, конечно же, приходили на кладбище раньше, перед тем как идти расспрашивать Лил про могильную плиту. А потом вернулись.
— С цветами для тети Бетси?
— Получается, что так, верно?
Дэйви отвернулся и поставил рубанок на полку для инструментов, которая тянулась вдоль одной из стен:
— Когда твоя мама погибла, тот цыган был с нею?
— Думаю, да. Я слышала только то, что рассказывала мне тетя Бетси. Она еще упоминала, что цыган собирался женится на матери. Бабушка не знала его имени, а мать называла его Джейми. А про автомобильную катастрофу в вырезках у бабушки в альбоме ничего не нашлось.
— Полагаю, что если нам понадобится, то мы узнаем. А думал я о том, что если этот цыган остался в живых или если они расстались перед тем, как твоя мать погибла, он ведь мог жениться еще раз. У цыган «забавный выговор»?
— Не представляю. Но если это был Джейми, и он по какой-то причине вернулся в Тодхолл — показать его новой жене или залезть в тайник, про который рассказала ему моя мать, или еще за чем-нибудь, — то почему, с какой стати эти цветы тете Бетси? И зачем забирать бумаги из «сейфа»? Почему бы не похитить одни «ценности»?
— Судя по словам Лил, ему нет нужды воровать вещи твоей бабушки — ценой всего в несколько фунтов, — отвечал Дэйви. Он снял свою куртку с крючка у двери. — Мы ничего не добьемся, если снова и снова будем пережевывать одно и то же. Сдается мне, тебе надо посмотреть, что там написал викарий, а потом стоит подумать о вещах твоей бабушки.
— Полагаю, да.
— Кто бы ни был этот парень, если ему и правда нужно что-то в Тодхолле, он вернется. И немало бы прояснилось, поговори ты с ним… Присси зайдет к тебе завтра, я не ошибся? Ладно, я появлюсь завтра днем и помогу тебе, так что не пытайся ничего двигать сама, а собирай и упаковывай всякую мелочь. Пошли?
Я последовала за ним.
Глава 19
Мы проехали через парк, и Дэйви, высадив меня у моста и отказавшись от чашки чаю — «Попью в полседьмого, когда закончу», — уехал обратно.
Войдя в дом и закрыв за собой дверь, я села за стол и достала из кармана конверт викария.
То была скудная жатва, хотя она, как я предположила, стоила шести шиллингов восьми пенсов за потраченное викарием время. Первая копия свидетельства о браке дедушки и бабушки: Генри Велланд, садовник, и Мэри Кэмпбелл, домашняя прислуга, засвидетельствовано Джереми Паскоу, столяром, и Джайлсом Брэндоном, фермером — так обычно называли тогда землевладельцев, мелкопоместное дворянство. Обо всем этом я, конечно, слышала от бабушки: что сэр Джайлс не только присутствовал на церемонии, но и сказал речь на свадебном завтраке, данном в деревенском клубе, и еще сдал внаем молодоженам Розовый коттедж, который незадолго перед тем «привели в порядок» после смерти предыдущего обитателя.
Затем, через добропорядочные полтора года, — свидетельство о крещении Лилиас Мэри, их дочери; упомянуты, как полагается, и крестные родители — Маргарет и Джереми Паскоу.
Непонятно, с какой стати я надеялась узнать что-нибудь интересное из следующего листка. Уже прошло несколько лет, как я, собрав все свое мужество, написала в Сомерсет-Хауз и получила копию собственной метрики, но сейчас я сидела, напряженно вглядываясь в аккуратный, каллиграфический почерк викария, как будто что-то могло быть прочитано между строк. Свидетельство о крещении Кэтрин Мэри, дочери Лилиас Велланд. Отец неизвестен. Крестные — друзья семьи в третьем поколении — Джеймс и Энни Паскоу, и еще Сибилла Локвуд, жена викария.
И это все. Я наконец взяла себя за шиворот и встряхнула. Встала, сняла со стены «Незримого Гостя» и положила документы в «сейф».
Я едва успела поправить повешенную на место рамку, как в дверь постучали.
Полагаю, что я простояла не меньше десяти секунд, сжимая в руках рамку, так что побелели костяшки. Моя первая мысль была: «Это иностранец, цыган, он вернулся, чужак, который выспрашивал про мою семью — теперь я наверняка узнаю кое-что из того, что мне так хочется знать». Вторая: «Неужели я так уж хочу услышать об этом?» И напоследок, когда я смогла оторвать руки от «Незримого Гостя» и повернуться к двери: «А Дэйви уже добрался до дома, он в двух милях отсюда…»
Я отворила дверь.
Это был не иностранец, хотя женщину, которая стояла на пороге, я давно не видела; впрочем, она, казалось, нисколько не изменилась. Старшая из сестер Поуп, Агата. И позади нее мисс Милдред.
— Ох, как я рада вас видеть, мисс Агата! — воскликнула я, и, должно быть, из-за прилива чувств, вызванного облегчением, мой голос прозвучал настолько тепло, что на лице моей собеседницы выразилось удивление, — И вас, мисс Милдред, тоже. Как мило с вашей стороны навестить меня! Заходите, прошу вас.
— Сегодня, конечно, не пятница… — сказала мисс Милдред, проходя в дом вслед за сестрой.
— Она имеет в виду, — пояснила мисс Агата, — что обычно встречает меня с поезда только по пятницам. Но сегодня мы ездили в Сандерленд, в кинематограф, и сестра настояла, чтобы на обратном пути я зашла сюда вместе с ней, потому что она беспокоится и хочет поговорить с вами.
— Да? — недоуменно сказала я. — Но прошу вас, присядьте. Извините, здесь неубрано, я разбирала вещи к перевозке. Не выпьете ли чаю? Это не займет много времени, я все равно как раз собиралась ставить чайник.
— Нет, спасибо. Мы всегда плотно ужинаем после поездки в город, и у нас дома уже все на столе.
Она села, положив свою сумочку на колени, как будто в любой момент была готова уйти. Я опустилась на свое место возле стола, и она уставилась на меня сквозь свои посверкивающие очки. Мисс Милдред, примостившись на краю кресла-качалки, издала короткий чирикающий звук, словно взволнованная пичужка. Я сама начала немного волноваться. Вероятно, даже загадочный иностранец не так бы меня обеспокоил.
Мисс Агата начала своим низким, довольно приятным голосом:
— Сестра хотела, чтобы я с нею пришла к вам переговорить, — сказала с?на, — но я не имею ни малейшего представления о том, что она имеет в виду. Все очень запутанно, но я убеждена, что когда речь идет о чем-то неприятном или трудном, то лучше рассказать все сразу.
Это уж точно, подумала я, а вслух произнесла:
— Ох, вы, вероятно, правы. Но, прошу прощения, в чем дело?
— Исключительно в том, что мисс Линси настаивает, что видела вашу мать здесь, в Тодхолле, вечером в прошлое воскресенье. На кладбище. — И выговорив это слово, мисс Агата крепко сжала губы.
Мисс Милдред издала тот же звук, и я сказала:
— Но я уже знаю. Она сама мне говорила.
— Моя сестра опасалась… — начала было мисс Агата, но тут в разговор ворвалась мисс Милдред. Ее глаза наполнились слезами, а доброе лицо пылало румянцем:
— Бедняжка Белла! Ее сны, эти… Я хочу сказать, эти ее сны, которые она считает видениями. Она из-за них такая взбудораженная… Ты, верно, помнишь мой рассказ о том, что, как мне думается, кто-то был здесь, в Розовом коттедже, со светом, в понедельник вечером?
— Конечно же, я помню.
— Так вот, я не подумавши передала Белле, что Боб Кроли упоминал про разрытую землю возле кладовки с инструментами, и добавила: «Возможно, это были твои, Белла, призраки», — совершенно не подумав. И она так странно сказала, ты знаешь, как она это делает: «Предупреждение. Это может оказаться предупреждением. Порой даже непросветленные прорицают о смерти». Потом она поставила свою чашку и вышла без единого слова. Она в этот момент пила со мной чай.
— Уж этого она не пропускает, — добавила мисс Агата вполголоса.
Мисс Милдред продолжала без передышки. Я подумала, что в желании сообщить плохие новости ее не упрекнешь, но уж если надо, то она постарается выложить все как можно скорее:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20