Еще не успело стемнеть, едва исчезло зарево заката, когда он увидел на могильном холмике белоснежного журавля; вскоре прилетели еще журавли, белые и черные, потом они исчезли, и он увидел на холмике белую кошку, к ней присоединилась компания кошек всех мыслимых расцветок; потом они тоже исчезли.Это был не очень страшный рассказ. Сравните с ним происшествие с Руа-а-маритеранги на острове Катиу. Ему нужен был панданус, и он пошел к морскому пляжу, где эти деревья пышно растут. День стоял тихий, и Руа с удивлением услышал в чаще какой-то треск, а затем падение большого дерева. Должно быть, кто-то строил каноэ, и Руа пошел в лес, чтобы найти этого случайного соседа и провести с ним время. Треск слышался все ближе, потом Руа увидел, как поблизости среди древесных вершин что-то движется. Оно висело вниз головой, как обезьяна, поэтому руки были свободны для убийства; существо подвешено было на тончайших прутиках, приближалось оно с невероятной скоростью, и вскоре Руа узнал в этом предмете труп, ставший отвратительным от времени, внутренности его свисали. Молитва была оружием христианина в Долине Теней, и Руа-а-маритеранги приписывает молитве свое спасение. Поспешное бегство не помогло бы.Этот демон определенно был из могилы; однако обратите внимание, что восстал он из нее среди дня. И хотя такое может показаться несовместимым с ночным бдением и многочисленными ссылками на восход утренней звезды, это не единственное исключение. Я не смог найти других людей, которые видели бы призрака днем на деревьях, но другие слышали падение дерева, кажущееся сигналом к его появлению. Мистер Донат как-то искал жемчуг на необитаемом острове Хараики. Стоял совершенно безветренный день, на архипелаге такие сменяются днями сильных ветров. Ныряльщики занимались посреди лагуны своим делом; повар, мальчик лет десяти, хлопотал в лагере над кастрюлями. Кроме них там был еще один туземец, пошедший с Донатом в лес искать яйца морских птиц. Минуту спустя в тишине раздался звук падения большого дерева. Донат хотел пойти туда, чтобы найти его. «Нет, — воскликнул его спутник, — это не дерево. Там что-то неладное. Пошли обратно в лагерь». В следующее воскресенье ныряльщики отправились на поиски, тщательно осмотрели всю ту часть острова, и никакого упавшего дерева не оказалось. Немного позднее мистер Донат видел одного из своих ныряльщиков бегущим от такого же звука в таком же неподдельном страхе на том же острове. Но никто ничего не хотел объяснять, и лишь впоследствии, встретясь с Руа, он узнал причину их страхов.Однако, ночью ли, днем, цель мертвецов в этой гнусной деятельности одна и та же. На Самоа мой собеседник не имел представления о пище обитающих в кустах духов; в разуме паумотца такой неясности не может быть. На этом голодном архипелаге как живым, так и мертвым приходится трудом добывать пропитание; и поскольку этот народ в прошлом каннибальский, духи до сих пор остаются каннибалами. Когда живые едят мертвых, пугливое ночное воображение делает ужасающий вывод, что и мертвые могут есть живых. Несомненно, они убивают людей, несомненно, даже увечат их, просто по злобе. Маркизские духи иногда вырывают глаза у путников; но даже это, может быть, практичнее, чем кажется, потому что глаза — это каннибальский деликатес. И разумеется, главное занятие мертвецов, во всяком случае на самых восточных островах, рыскать в поисках пищи. Та женщина назвала на похоронах Доната лакомым кусочком. Есть еще духи, которые охотятся не за телами, а за душами мертвых. Смысл этого ясен из одной таитянской истории. Ребенок заболел, самочувствие его быстро ухудшалось, и в конце концов появились признаки смерти. Мать поспешила к жившему по соседству колдуну. «Еще не поздно, — сказал колдун, — дух только что пронесся мимо моей двери, держа душу ребенка завернутой в лист пурао; но у меня есть более сильный и быстрый дух, он догонит того духа раньше, чем тот успеет съесть душу».Или взять случай с мистером Донатом на острове Анаа. Стояла ветреная ночь с сильными шквалами; его ребенок был очень болен, и отец, хоть и лег в постель, не спал, прислушиваясь к ветру. Вдруг какая-то птица с силой ударилась о стену дома. Решив, что забыл загнать ее в курятник вместе с остальными, Донат поднялся, нашел птицу (петуха) лежащей на веранде, отнес ее в курятник и крепко запер дверь. Через четверть часа история повторилась, только на сей раз, ударясь в стену, петух кукарекнул. Донат опять вернул его на место, тщательно осмотрел курятник и нашел его в полном порядке; во время этого занятия ветер задул у него лампу, и ему, немало потрясенному, пришлось ощупью добираться до двери. Однако петух в третий раз ударился о стену; теперь Донат посадил его, чуть живого, рядом с курами и едва вернулся в комнату, на дверь словно бы налег разъяренный сильный мужчина, и дом огласился громким, как паровозный гудок, свистом. Скептический читатель может обнаружить здесь предвестника бури; однако женщины решили, что все пропало, и, причитая, скорчились на постелях. Ничего не последовало, и я должен предположить, что ветер слегка ослабел, так как вскоре к ним пришел вождь. Он был смелым, раз вышел из дома так поздно, но прихватил зажженный фонарь. И наверняка был членом совета, поскольку, узнав подробности этих беспорядков, смог тут же объяснить их природу. «Ваш ребенок, — сказал он, — определенно должен умереть. Это злой дух острова готовится съесть дух только что умершего». И стал распространяться о странности поведения духа. Обычно дух, объяснил вождь, не нападает открыто, но молча ждет, сидя на крыше в облике птицы, пока люди в доме ухаживают за умирающим, оплакивают мертвого и не думают об опасности. Однако едва наступил день, дверь открылась, и мужчины вышли, а кровавые пятна на стене свидетельствовали о трагедии.Вот это восхищает меня в паумотской легенде. На Таити поедатель духов принимает вид значительно более впечатляющий, но гораздо менее ужасный. Его видели всевозможные люди, как туземцы, так и европейцы; только последние утверждают, что это был метеор. Мой рассказчик не был в этом уверен. Он ехал верхом вместе с женой часа в два ночи, оба почти засыпали, лошади были в ненамного лучшем состоянии. Ночь была лунной, безветренной, и дорога шла по горе неподалеку от заброшенного марае. Внезапно над ними пронесся призрак: состоящая из света фигура; голова была круглой, зеленоватой, туловище длинным, красным, с еще более красным, блестящим пятном посередине. Полет его сопровождался каким-то гудением, он вылетел из марае и устремился прямо к другому, расположенному ниже на склоне горы. И это, как утверждал рассказчик, наводит на размышления. С какой стати метеору посещать алтари отвратительных богов? Лошади, видимо, испугались так же, как и всадники. А я вот не испугался бы нисколько, даже из желания угодить. По мне лучше птица на крыше и кровавые пятна поутру на стене.Но мертвые не сосредоточены в своей диете на чем-то одном. В частности, они уносят в могилу полинезийское пристрастие к рыбе и участвуют иногда с живыми в рыбной ловле. Руа-а-маритеранги снова становится моим рассказчиком; чувствую, это снижает доверие к факту, но как создает образ этого неисправимого духовидца! Родом Руа с плачевно бедного острова Таенга, однако дом его отца всегда был полной чашей. Когда он подрос, удачливый отец позвал его на рыбную ловлю. В сумерках они подплыли к одному непривлекательному месту в лагуне, мальчик улегся на корме, а отец стал тщетно забрасывать лесу с носовой части. Надо полагать, что Руа заснул, а когда проснулся, рядом с его отцом сидел какой-то человек, а отец вытаскивал рыбу, перебирая руками леску. «Папа, кто это?» — спросил Руа. «Не твое дело», — ответил отец, и мальчик решил, что незнакомец добрался к ним вплавь с берега. Каждую ночь они отправлялись в лагуну, часто в самые неприятные места, каждую ночь этот незнакомец внезапно появлялся на борту и так же внезапно исчезал, и каждое утро они возвращались с большим уловом. «Мой отец очень удачлив», — думал Руа. Наконец в один прекрасный день на лодке прибыла одна компания, пртом другая, которым требовалось оказать гостеприимство. Отец с сыном отплыли позже, чем обычно, каноэ пришло к месту в пятом часу утра, и утренняя звезда должна была скоро взойти. Потом появился незнакомец, охваченный горем, повернулся, впервые показав лицо давно умершего человека, с блестящими глазами; он уставился на восток, приложил кончики пальцев ко рту, словно ему было холодно, издал какой-то странный, дрожащий звук, нечто среднее между свистом и стоном, от которого кровь застыла в жилах; и едва утренняя звезда взошла над морем, внезапно исчез. Тут Руа понял, почему отец преуспевает, почему его рыба идет рано утром и почему часть ее всегда относят на кладбище и кладут на могилы. Мой рассказчик — человек определенно склонный к суевериям, но он не теряет головы и проявляет определенный высший интерес, который позволю себе назвать научным. Последний пункт напомнил ему о подобном случае на Таити, и он спросил Руа, оставляли ли рыбу на могилах или уносили домой после формальной передачи. Оказывается, старый Маритеранги практиковал оба способа, иногда угощал своего теневого партнера только возложением, иногда честно оставлял рыбу гнить на могиле.Совершенно ясно, что у нас в Европе есть подобные истории; и полинезийский варуа ино, или аиту о ле, определенно является близким родственником Трансильванского вампира. Вот рассказ, в котором это родство кажется вполне заметным. На атолле Пенрин, тогда еще отчасти варварском, некий вождь приводил туземцев в ужас. Он умер, был похоронен, и не успели соседи вкусить радостей освобождения, как в деревне появился его дух. Всех охватил страх. Был созван совет из самых видных людей и колдунов, и с одобрения миссионера Раротонгана, испуганного так же, как и другие, в присутствии нескольких белых — одним из них был мой друг Бен Херд — могилу раскопали, углубили так, что в ней появилась вода, и тело снова положили в нее, на сей раз лицом вниз. Все еще недавние прокалывание колом самоубийц в Англии и обезглавливание вампиров в восточной Европе образуют близкие параллели.На Самоа страх внушают только души непогребенных. Во время последней войны многие пали в кустарнике. Тела их, подчас обезглавленные, туземные пасторы приносили и хоронили, но этого (не знаю почему) оказалось недостаточно, и духи по-прежнему влачили жалкое существование на месте смерти. Когда возвратился мир, во многих местах, главным образом возле глубоких ущелий Лотоануу, где долго сосредотачивалась своеобразная сцена, родственницы погибших приносили матрац или простыню, уцелевшие в тех битвах давали им указания. Место гибели старательно отыскивалось, простыню расстилали на земле, и женщины, движимые благочестивым беспокойством, сидели и наблюдали за ней. Если на простыню садилось какое-то живое существо, его дважды прогоняли, при третьем появлении становилось ясно, что это дух мертвого, его завертывали в простыню, несли домой, хоронили рядом с телом, и аиту успокаивался. Этот ритуал наверняка совершался в простом благочестии, целью его был покой души, мотивом — благоговейная привязанность. Нынешний король отвергает все представления о непогребенном аиту, он заявляет, что души непогребенных — только странники в чистилище, не имеющие входа в надлежащую страну мертвых, несчастные и ни в коем случае не опасные. И это строго классическое мнение представляет собой взгляды просвещенных. А бегство моего Лафаеле характеризует вульгарные страхи невежественных.Такова сила веры в очистительную силу погребальных обрядов, она, пожалуй, объясняет тот факт, представляющийся иначе поразительным, что полинезийцы совершенно не разделяют ужаса европейцев перед трупами и мумиями. Из первых они делают обожаемые украшения, хранят их в домах или в похоронных пещерах; и стражи царских гробниц жили в них вместе с детьми среди скелетов. Мумий, даже во время их изготовления, тоже не боятся. На побережье Маркизских островов мумии делают члены семьи, постоянно обмазывая труп маслом и выставляя на солнце; на Каролинских островах, на самом западе, труп коптят в дыму семейного очага. Кроме того, на Самоа существует охота за головами. Менее десяти лет назад на островах Гилберта вдова должна была откапывать, очищать, прихорашивать и потом днем и ночью носить с собой голову покойного мужа. Можно предположить, что во всех случаях процесс очищения или высушивания полностью очищает аиту.Но паумотская вера более невразумительна. Здесь человека надлежащим образом хоронят, и над ним требуется нести ночное бдение. Его надлежащим образом несут, и дух, несмотря на это, вырывается из могилы. Собственно говоря, целью бдения является не предотвращение его блужданий, а лишь смягчение учтивым вниманием неисправимой злонамеренности мертвых. Пренебрежение (так полагают) может разозлить духа и таким образом навлечь его визиты, старые и слабые иногда сравнивают риск и остаются дома. Заметьте, что отвращают ярость покойного ночными бдениями родственники и ближайшие друзья. Умиротворяющее бдение в одиночестве считается опасным, мне показывали в Ротоаве мальчика, который сидел один над могилой отца. Ни родственные и дружеские узы покойного, ни его характер не влияют на поведение духа. Одного резидента, скончавшегося на Факараве от солнечного удара, любили при жизни и все еще поминают добром; тем не менее дух его носился над островом, наводя на всех ужас, и возле Дома правительства до сих пор не появляются после наступления темноты. Эту веселую доктрину можно резюмировать так: все люди превращаются в вампиров, а вампиры не щадят никого. И тут мы сталкиваемся с искушающим противоречием. Свистящие духи, как известно, преданы своему роду. Насколько я понимаю, они только служат родственникам и просвещают их, и медиум постоянно стремится общаться с духом. Таким образом, с одной стороны, у нас семейные узы, рвущиеся во время смерти; с другой — постоянное стремление помогать им.Душа ребенка в таитянской истории была завернута в листья. Лакомством являются души новопреставившихся. Когда их убивают, дом оказывается запятнанным кровью. Покойный рыбак из рассказа Руа был разложившимся; разложившимся — к тому же отвратительно — был и обитавший на деревьях демон. Следовательно, дух — существо материальное; и этими материальными знаками гниения он отличается от живого человека. Это широко распространенное мнение добавляет брезгливого ужаса к самым неприятным паумотским рассказам и подчас портит самые захватывающие. Приведу два примера из далеко отстоящих друг от друга мест, один с Таити, другой — с Самоа.Для начала с Таити. Один человек поехал в гости к мужу недавно умершей сестры. При жизни сестра была щеголихой на островной манер, постоянно ходила в венке из цветов. Среди ночи брат проснулся и ощутил райский аромат, расходившийся по темному дому. Лампа, видимо, догорела; без света ни один таитянин не ляжет спать. Какое-то время он лежал в удивлении и восторге; потом обратился к остальным. «Никто из вас не чувствует запаха цветов?» — спросил он. «О, — ответил его зять, — мы привыкли к нему». Наутро оба пошли прогуляться, и вдовец признался, что покойная жена постоянно появляется дома, и он даже видел ее. Она была одета, как при жизни, и носила на голове венок, только передвигалась в нескольких дюймах над землей с необычайной легкостью и пролетала над рекой, не замочив ног. И теперь главное: она всегда показывалась только со спины, зять и шурин, обсуждая это, сошлись на том, что делалось это с целью скрыть следы гниения.Теперь самоанская история. Ею я обязан любезности доктора Ф. Отто Зириха, собрания сказок которого дожидаюсь с большим интересом. У одного человека на Мануа было две жены, но не было детей. Он отправился на Савайи, женился там в третий раз и оказался более удачлив. Когда у жены близились роды, он вспомнил, что живет на чужом острове, как бедняк, и когда ребенок родится, ему придется краснеть, что не может купить жене подарки. Жена тщетно разубеждала его. Он вернулся к отцу на Мануа за помощью, и с деньгами хотел отправиться ночью в обратное плавание. Тут жены узнали о его приезде, возмутились, что он не навестил их, подкараулили его у каноэ и убили. А третья жена спала на Савайи; ребенок родился и спал рядом с ней. Ее разбудил дух мужа. «Вставай, — сказал он, — мой отец на Мануа болен, надо его проведать». — «Хорошо, — ответила она, — возьми ребенка, а я понесу его постель». — «Нести ребенка я не могу, — ответил дух, — я очень холодный после моря». Когда они сели в каноэ, жена почувствовала запах гниения. «Откуда это? — спросила она. — Что у тебя в лодке может пахнуть падалью?» — «Это не из лодки, — ответил дух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34