Остров очень вытянут в длину, площадь его лагуны составляет тридцать миль на десять или двенадцать, а окружающей ее коралловой полосы, которую именуют землей, — восемьдесят или девяносто миль на (примерно) один фарлонг. Та часть, к которой мы подходили, была высокой; кусты ярко зеленели, высящийся над ними лес кокосовых пальм был протяженным — это явный признак вмешательства человека. Снова и опять, сами не зная того, мы оказались на расстоянии крика от людей, а пустынный пляж находился всего на расстоянии пистолетного выстрела от столицы архипелага. Однако жизнь на атолле, если там есть лагуна, проходит полностью на ее берегах, на них стоят деревни, от них отплывают и к ним причаливают каноэ, а океанский пляж — место проклятое и пустынное, подходящее только для колдовства и обломков потерпевших кораблекрушение судов, по туземным поверьям это обиталище привидений-убийц.Вскоре мы смогли увидеть брешь в невысоком барьере. Лес кончился, в море выдавался живописный мыс, покрытый изумрудной зеленью, — знак входа в лагуну. Подойдя поближе, мы встретили легкую толчею волн — внутреннее море лагуны в своем начале и конце, в узком проливе, вступает в тщетное соперничество с более величественными волнами Тихого океана. Для «Каско» она не явилась препятствием; но бывают времена и обстоятельства, когда эти устья внутренних водоемов извергают потоки, сносящие, захлестывающие суда, лишающие их мачт. Вообразите себе лагуну с одним лишь проливом, по которому едва может протиснуться судно, вообразите прилив и ветер, часами загоняющие в это коралловое кольцо массу воды, потом начинается отлив, ветер прекращается — открытый шлюз громадного водохранилища на родине даст вам представление об этом неудержимом излиянии.Едва мы вошли в этот пролив, все перегнулись через поручни. Убывающая у нас под ногами вода внезапно приняла поразительные оттенки голубого и серого, в ее прозрачности раскидывали ветви кораллы, под нами проплывали рыбы внутреннего моря, покрытые пятнами, полосами, и даже с клювами, как попугаи. Я повидал в жизни немало достопримечательностей, но ни одна из них не сравнится с тем, что увидел при первом взгляде через поручень судна в лагуне Факаравы. Однако пусть читатель не тешит себя надеждой. Потом я заходил в лагуны десяти с лишним атоллов в разных местах Тихого океана и больше ни разу не видел подобного зрелища. Изысканные цвета и прозрачность воды, косяки радужных рыб больше не порадовали меня.Не успели мы поднять глаз от захватывающей картины, шхуна вышла из пролива и оказалась во внутреннем море. Берега его так низки, а сама лагуна так велика, что большей частью казалось: она беспрепятственно простирается к горизонту. Правда, там и сям, где риф образует небольшие бухты, напоминающие печатку на перстне, виднелись очертания пальм; лес тянулся сплошной зеленой стеной на несколько миль, а по левую руку под рощей из самых высоких деревьев сверкали белизной несколько домов — это была Потоава, поселок-столица островов Паумоту. Мы подошли туда и встали на якорь у берега, впервые после выхода из Сан-Франциско в спокойной воде, глубиной в пять морских саженей, где можно целыми днями глядеть с борта на уходящую вниз якорную цепь, коралловые поля и разноцветных рыб.Факараву избрали для резиденции правительства только по навигационным соображениям. Расположен этот атолл не в центре архипелага. Урожай плодов даже для низменного острова скуден, население немногочисленно и — по меркам обитателей низменных островов — нетрудолюбиво. Но в лагуне два хороших выхода в океан, один слева, другой справа, так что при любом ветре в нее можно войти, и это достоинство для правительства разбросанных островов оказалось решающим. Коралловый пирс, сходня, портовый фонарь на пиллерсе и два больших правительственных бунгало за красивой оградой придают северному концу Потоавы весьма значительный вид. Впечатление это усиливается, с одной стороны, пустой тюрьмой, с другой — зданием жандармерии, оклеенным объявлениями на таитянском языке, официальными уведомлениями из Папеэте и республиканскими лозунгами из Парижа, подписанными (с некоторым запозданием) «Жюль Греви, Perihidente» президент (диалект.)
. В противоположном конце города стоит католическая церковь с колокольней, между нею и резиденцией на гладкой равнине белого кораллового песка под несущим прохладу балдахином из кокосовых пальм беспорядочно разбросаны дома туземцев, одни поближе к лагуне из-за ветра, другие в отдалении от нее, под пальмами, из любви к тени.Не было видно ни души. И несмотря на грохот прибоя вдали, казалось, что, если в любом конце столичного города кто-то уронит булавку, это можно будет услышать. Было что-то волнующее в неожиданной тишине и еще более волнующее в неожиданном звуке. Перед нами до горизонта простиралось море, тронутое рябью, как озеро. И представьте себе, неподалеку, позади нас, другое море штурмовало с неустанной яростью другую сторону позиции. Ночью подняли фонарь, и он освещал пустой пирс. В одном доме был виден свет и слышались голоса, там жители города, как мне сказали, играли в карты. Чуть в стороне, в глубине темной пальмовой рощи, мы видели свечение и ощущали аромат дотлевающей после вечерней стряпни скорлупы кокосовых орехов. Пели цикады, какое-то существо пронзительно свистело в траве, гудели и жалили москиты. В ту ночь других признаков существования на острове людей, птиц, насекомых не было. Народившаяся три дня назад луна, пока что только полумесяц на все еще видимой сфере, светила сквозь пальмовый балдахин яркими рассеянными огоньками. Улицы, где мы ходили, были выровнены и очищены от травы, как бульвар; были посажены растения, теснились темные коттеджи, некоторые с верандой. Похожими видениями и картинами радует глаз по ночам парк, красивый и модный морской курорт в межсезонье. И по-прежнему в одной стороне простиралось плещущее озеро, в другой — глубокое море грохотало в ночи. Но очарование Факаравы захватило и уже не отпускало меня на борту главным образом в ночные часы, когда мне следовало бы спать. Луна зашла. Многоцветные отражения портового фонаря и двух самых больших планет змеились по воде лагуны. С берега то и дело доносился сквозь органный пункт прибоя бодрый крик петухов. И мысль об этой безлюдной столице, этой растянутой нити кольцевого острова с гребнем из кокосовых пальм и нижней каймой из бурунов, спокойном внутреннем море, простиравшемся передо мной до самых звезд, часами составляла мне наслаждение.Эти мысли не покидали меня, пока я был на Факараве. Я ложился спать и просыпался с острым ощущением всего, что окружало меня. Никогда не уставал вызывать в воображении образ той узкой дамбы, свернувшейся змеей в бурном океане, на которой жил, никогда не уставал переходить — расстояние всего лишь в ширину шканцев — с одной стороны на другую, с тенистого, обитаемого берега лагуны к слепящей пустыне и шумным бурунам противоположного берега. Чувство опасности в таком узком поселке более чем причудливо. Ураганы и приливные волны преодолевают эти жалкие препятствия. Океан помнит о своей силе и там, где стояли дома и росли пальмы, снова трясет седой бородой над пустыми кораллами. Факараве досталось тоже: все деревья за моим домом недавно пришлось пересаживать, а остров Анаа только теперь оправился от более сильного удара. Я знал человека, который жил тогда на этом острове. Он рассказывал мне, как пошел с двумя капитанами судов к морскому берегу. Там они смотрели на приближающиеся буруны, в конце концов один из капитанов вдруг закрыл глаза и крикнул, что больше не может их видеть. Это было во второй половине дня, а ночью море обрушилось на остров, словно потоп; весь поселок, кроме церкви и пресвитерии, оказался смыт, и когда наступил день, спасшиеся сидели в завалах вырванных с корнем пальм и разрушенных домах.Опасность мало принимается во внимание. Но люди гораздо острее воспринимают неудобства, а атолл — неудобное жилище. На кое-каких, видимо, самых древних, образовалась глубокая почва, и там превосходно растут ценные фруктовые деревья. На одном из них я ходил, охваченный в равной мере изумлением и восхищением, по лесу громадных хлебных деревьев, банановых пальм и на ходу спотыкался о плоды таро. Это было на атолле Наморик в Маршалловом архипелаге, и больше я ничего подобного не видел. Чтобы привести противоположную крайность, которая все же ближе к средней, я опишу почву и плоды Факаравы. Поверхность этой узкой полоски большей частью представляет собой неровный коралловый известняк, похожий на застывшую вулканическую лаву, и босой ногой на нее больно ступать; думаю, на некоторых атоллах при ударе она издает чистый металлический звон. Там и сям натыкаешься на заносы песка, очень мелкого и белого, и эти места наименее плодородны. Растения (уж какие есть) любят разрушенный коралл, где растут с той чудесной зеленью, благодаря которой атолл так красив с моря. Кокосовые пальмы, особенно буйно растущие в этой суровой solum земля (лат.)
, пробиваются корнями до солоноватой, просачивающейся воды и держат зеленые головы на ветру со всеми признаками здоровья и довольства. И тем не менее даже кокосовым пальмам необходимо помогать в раннем возрасте каким-то дополнительным питанием, и на многих островах этого низменного архипелага с каждым кокосовым орехом при посадке закапывают кусок судового бисквита и ржавый гвоздь. Панданус является вторым по значению, поскольку дерево это тоже плодовое и тоже растет превосходно. Зеленый куст, называемый муки, растет повсюду; иногда на глаза попадается пурао, и есть несколько бесполезных сорняков. По данным мистера Казента, общее количество видов растений на таких островах, как Факарава, едва превышает двадцать, а то и не доходит до двадцати. Не появляется ни лепестка травы, ни частички гумуса, за исключением мешка-другого, завезенного, чтобы устроить подобие сада; такие сады цветут в больших городах на подоконниках. Насекомых иногда слишком много; туча москитов и, что значительно хуже, сонмище мух, сплошь покрывающих тарелку, иногда выживали нас из-за стола на Апемане, и даже на Факараве москиты были сущим бичом. Иногда можно было увидеть сухопутного краба, поспешно бегущего к своей норе, и по ночам крыс, осаждающих дома и искусственные сады. Краб представляет собой хорошую пищу, крыса, возможно, тоже, я не пробовал. На островах Гилберта из плодов пандануса делают неплохой десерт, в таком можно ковыряться под конец долгого обеда, утолить голод им невозможно. Остальные продукты питания на таком бедном атолле, как Факарава, можно подытожить излюбленной на этом архипелаге шуткой: бифштекс из кокосового ореха. Зеленый кокосовый орех, зрелый кокосовый орех, проросший кокосовый орех, кокосовый орех для еды и кокосовый орех для питья, кокосовый орех сырой и вареный, горячий и холодный — вот такое меню. И некоторые из этих блюд очень вкусны. Из сваренного в скорлупе проросшего ореха получается хороший пудинг, кокосовое молоко — выжатый из зрелого ореха сок, а не водичка зеленого — хорош с кофе и служит ценной приправой в кулинарии по всем Южным морям, а салат из кокосовых орехов, если вы миллионер и можете позволить себе истратить на десерт стоимость пшеничного поля, — блюдо, которое будете вспоминать с нежностью. Но когда все испробовано, начинаете чувствовать однообразие, и сыны израилевы низменных островов ропщут на свою манну.Читатель может подумать, что я забыл о море. Конечно, возле обоих берегов кипит жизнь, и они удивительно отличаются друг от друга. В лагуне глубина уменьшается медленно, дно покрыто мелким илистым песком, испещрено кустами растущих кораллов. Затем появляется полоска, о которую плещется зыбь. В коралловых кустах много съедобных моллюсков (Tridacna), чуть поглубже лежат банки жемчужниц и плавают великолепные рыбы, которые очаровали нас при входе в лагуну, все они более-менее ярко окрашены. Но иные моллюски белы, как известь, или едва заметно отливают розовым, к тому же многие из них мертвы и сильно обкатаны. На океанской стороне, на курганах крутого пляжа, во всю ширину рифа до места, где разбивается прибой, в каждой щели, под каждым обломком коралла невероятное множество морских существ демонстрирует чудесное разнообразие и красоту оттенков. Сам риф не меняет цвета, но некоторые раковины мимикрируют под его окраску. Пурпурный и красный, белый, зеленый и желтый цвета — пестрые, полосатые, пятнистые живые раковины носят во всех сочетаниях ливрею мертвого рифа — если риф мертв, поэтому коллекционер постоянно ошибается. Я принимал раковины за камни не реже, чем камни за раковины. В большинстве своем кораллы испещрены маленькими красными точками, и поразительно, сколько всевозможных раковин маскируется таким образом. Раковину, которую я находил на Маркизах, нашел здесь точно такой же, если не считать красных точек. Шустрый маленький краб тоже покрыт ими. Панцирь краба-отшельника выглядит более убедительно, так как является результатом сознательного выбора. Этот противный маленький мародер, мусорщик и скваттер, понял ценность пятнистого дома, он выбирает самый маленький обломок раковины, забивается в угол и полуголым путешествует по свету, но я ни разу не видел его в этом несовершенном панцире без красных точек.Примерно в двухстах ярдах от океанского находится пляж лагуны. Соберите раковины с обоих, положите рядом и вы сочтете, что они из разных полушарий, одни очень бледные, другие очень яркие, одни преимущественно белые, другие пестрят более чем двадцатью цветами и покрыты точками, будто сыпью. Это кажется тем более странным, поскольку крабы-отшельники перебираются с одного края острова на другой, я встречал их возле колодца резиденции, откуда в обе стороны примерно равное расстояние. Несомненно, многие раковины в лагуне мертвы. Но почему? Несомненно, у живых раковин совершенно иные способности к мимикрии. Но почему они столь различны? Пока что мы стоим только на пороге этой тайны.Как я сказал, оба пляжа полнятся жизнью. На океанской стороне и на некоторых атоллах это изобилие жизни потрясает: камень под ногами насыщен ею. Я откалывал — в частности на Фунафути и Арораи Арораи находится в группе островов Гилберта, Фунафути — остров Эллис (прим. авт.)
— большие куски древней, выветрившейся скалы, звеневшей под моими ударами, как железо, и на разломе оказалось полно свисавших червей длиной с кисть моей руки и толщиной с детский палец, белых с очень легким розовым отливом, расположенных по три, по четыре на каждый квадратный дюйм. Даже в лагуне, где некоторые моллюски казались больными, другие (это общеизвестно) весьма процветают и создают богатство этих островов. Рыбы тоже много; лагуна представляет собой закрытый рыбный садок, способный тешить воображение аббата; акулы там кишат главным образом у выходов из лагуны, чтобы пировать этим изобилием, и можно предположить, что человеку нужно только забрасывать удочку. Увы! Это не так. Среди красивых рыб, что плавали стаями при входе «Каско» в пролив атолла, у одних ядовитые шипы, у других ядовитое мясо. Чужеземцу следует воздерживаться от рыбной ловли, либо идти на риск получить мучительную, опасную болезнь. Туземец на своем острове надежный советчик, перевезите его на соседний, и он будет так же беспомощен, как вы. Потому что тут проблема и времени, и места. Рыба, пойманная в лагуне, может оказаться смертельно ядовитой, та же самая рыба, пойманная в море в тот же день всего в нескольких стах ярдах от входа в пролив, будет вполне съедобной. На соседнем острове дело может обстоять совершенно наоборот; и возможно, две недели спустя этих рыб, как из моря, так и из лагуны, можно будет есть. По словам туземцев, эти ошеломляющие перемены создаются движением небесных тел. Красивая планета Венера играет очень большую роль во всех островных рассказах и обычаях, и среди прочих своих функций, некоторые из них более впечатляющи, она регулирует сезоны съедобности рыб. В одной фазе Венеры рыба в лагуне ядовита, в другой — совершенно безвредна и является ценным продуктом. Белые объясняют эти перемены фазами коралла.Это добавляет последний штрих ужаса к мысли об опасном кольцевом острове в море, он представляет собой даже не скалу, а органику, частью живую, частью сгнившую; вокруг него даже чистое море и красивая рыба ядовиты, самый крепкий камень на нем изрыт червями, и мельчайшая пыль так же опасна, как лекарство аптекаря. Глава третьяАРЕНДА ДОМА НА НИЗМЕННОМ ОСТРОВЕ Остров малонаселен, однако только благодаря непредвиденному стечению обстоятельств я нашел его настолько безлюдным, что никакие звуки человеческой жизни не разнообразили часов дня; мы ходили по этому городу, напоминающему ухоженный общественный сад, среди закрытых домов, без единого объявления в окне о сдаче жилья;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
. В противоположном конце города стоит католическая церковь с колокольней, между нею и резиденцией на гладкой равнине белого кораллового песка под несущим прохладу балдахином из кокосовых пальм беспорядочно разбросаны дома туземцев, одни поближе к лагуне из-за ветра, другие в отдалении от нее, под пальмами, из любви к тени.Не было видно ни души. И несмотря на грохот прибоя вдали, казалось, что, если в любом конце столичного города кто-то уронит булавку, это можно будет услышать. Было что-то волнующее в неожиданной тишине и еще более волнующее в неожиданном звуке. Перед нами до горизонта простиралось море, тронутое рябью, как озеро. И представьте себе, неподалеку, позади нас, другое море штурмовало с неустанной яростью другую сторону позиции. Ночью подняли фонарь, и он освещал пустой пирс. В одном доме был виден свет и слышались голоса, там жители города, как мне сказали, играли в карты. Чуть в стороне, в глубине темной пальмовой рощи, мы видели свечение и ощущали аромат дотлевающей после вечерней стряпни скорлупы кокосовых орехов. Пели цикады, какое-то существо пронзительно свистело в траве, гудели и жалили москиты. В ту ночь других признаков существования на острове людей, птиц, насекомых не было. Народившаяся три дня назад луна, пока что только полумесяц на все еще видимой сфере, светила сквозь пальмовый балдахин яркими рассеянными огоньками. Улицы, где мы ходили, были выровнены и очищены от травы, как бульвар; были посажены растения, теснились темные коттеджи, некоторые с верандой. Похожими видениями и картинами радует глаз по ночам парк, красивый и модный морской курорт в межсезонье. И по-прежнему в одной стороне простиралось плещущее озеро, в другой — глубокое море грохотало в ночи. Но очарование Факаравы захватило и уже не отпускало меня на борту главным образом в ночные часы, когда мне следовало бы спать. Луна зашла. Многоцветные отражения портового фонаря и двух самых больших планет змеились по воде лагуны. С берега то и дело доносился сквозь органный пункт прибоя бодрый крик петухов. И мысль об этой безлюдной столице, этой растянутой нити кольцевого острова с гребнем из кокосовых пальм и нижней каймой из бурунов, спокойном внутреннем море, простиравшемся передо мной до самых звезд, часами составляла мне наслаждение.Эти мысли не покидали меня, пока я был на Факараве. Я ложился спать и просыпался с острым ощущением всего, что окружало меня. Никогда не уставал вызывать в воображении образ той узкой дамбы, свернувшейся змеей в бурном океане, на которой жил, никогда не уставал переходить — расстояние всего лишь в ширину шканцев — с одной стороны на другую, с тенистого, обитаемого берега лагуны к слепящей пустыне и шумным бурунам противоположного берега. Чувство опасности в таком узком поселке более чем причудливо. Ураганы и приливные волны преодолевают эти жалкие препятствия. Океан помнит о своей силе и там, где стояли дома и росли пальмы, снова трясет седой бородой над пустыми кораллами. Факараве досталось тоже: все деревья за моим домом недавно пришлось пересаживать, а остров Анаа только теперь оправился от более сильного удара. Я знал человека, который жил тогда на этом острове. Он рассказывал мне, как пошел с двумя капитанами судов к морскому берегу. Там они смотрели на приближающиеся буруны, в конце концов один из капитанов вдруг закрыл глаза и крикнул, что больше не может их видеть. Это было во второй половине дня, а ночью море обрушилось на остров, словно потоп; весь поселок, кроме церкви и пресвитерии, оказался смыт, и когда наступил день, спасшиеся сидели в завалах вырванных с корнем пальм и разрушенных домах.Опасность мало принимается во внимание. Но люди гораздо острее воспринимают неудобства, а атолл — неудобное жилище. На кое-каких, видимо, самых древних, образовалась глубокая почва, и там превосходно растут ценные фруктовые деревья. На одном из них я ходил, охваченный в равной мере изумлением и восхищением, по лесу громадных хлебных деревьев, банановых пальм и на ходу спотыкался о плоды таро. Это было на атолле Наморик в Маршалловом архипелаге, и больше я ничего подобного не видел. Чтобы привести противоположную крайность, которая все же ближе к средней, я опишу почву и плоды Факаравы. Поверхность этой узкой полоски большей частью представляет собой неровный коралловый известняк, похожий на застывшую вулканическую лаву, и босой ногой на нее больно ступать; думаю, на некоторых атоллах при ударе она издает чистый металлический звон. Там и сям натыкаешься на заносы песка, очень мелкого и белого, и эти места наименее плодородны. Растения (уж какие есть) любят разрушенный коралл, где растут с той чудесной зеленью, благодаря которой атолл так красив с моря. Кокосовые пальмы, особенно буйно растущие в этой суровой solum земля (лат.)
, пробиваются корнями до солоноватой, просачивающейся воды и держат зеленые головы на ветру со всеми признаками здоровья и довольства. И тем не менее даже кокосовым пальмам необходимо помогать в раннем возрасте каким-то дополнительным питанием, и на многих островах этого низменного архипелага с каждым кокосовым орехом при посадке закапывают кусок судового бисквита и ржавый гвоздь. Панданус является вторым по значению, поскольку дерево это тоже плодовое и тоже растет превосходно. Зеленый куст, называемый муки, растет повсюду; иногда на глаза попадается пурао, и есть несколько бесполезных сорняков. По данным мистера Казента, общее количество видов растений на таких островах, как Факарава, едва превышает двадцать, а то и не доходит до двадцати. Не появляется ни лепестка травы, ни частички гумуса, за исключением мешка-другого, завезенного, чтобы устроить подобие сада; такие сады цветут в больших городах на подоконниках. Насекомых иногда слишком много; туча москитов и, что значительно хуже, сонмище мух, сплошь покрывающих тарелку, иногда выживали нас из-за стола на Апемане, и даже на Факараве москиты были сущим бичом. Иногда можно было увидеть сухопутного краба, поспешно бегущего к своей норе, и по ночам крыс, осаждающих дома и искусственные сады. Краб представляет собой хорошую пищу, крыса, возможно, тоже, я не пробовал. На островах Гилберта из плодов пандануса делают неплохой десерт, в таком можно ковыряться под конец долгого обеда, утолить голод им невозможно. Остальные продукты питания на таком бедном атолле, как Факарава, можно подытожить излюбленной на этом архипелаге шуткой: бифштекс из кокосового ореха. Зеленый кокосовый орех, зрелый кокосовый орех, проросший кокосовый орех, кокосовый орех для еды и кокосовый орех для питья, кокосовый орех сырой и вареный, горячий и холодный — вот такое меню. И некоторые из этих блюд очень вкусны. Из сваренного в скорлупе проросшего ореха получается хороший пудинг, кокосовое молоко — выжатый из зрелого ореха сок, а не водичка зеленого — хорош с кофе и служит ценной приправой в кулинарии по всем Южным морям, а салат из кокосовых орехов, если вы миллионер и можете позволить себе истратить на десерт стоимость пшеничного поля, — блюдо, которое будете вспоминать с нежностью. Но когда все испробовано, начинаете чувствовать однообразие, и сыны израилевы низменных островов ропщут на свою манну.Читатель может подумать, что я забыл о море. Конечно, возле обоих берегов кипит жизнь, и они удивительно отличаются друг от друга. В лагуне глубина уменьшается медленно, дно покрыто мелким илистым песком, испещрено кустами растущих кораллов. Затем появляется полоска, о которую плещется зыбь. В коралловых кустах много съедобных моллюсков (Tridacna), чуть поглубже лежат банки жемчужниц и плавают великолепные рыбы, которые очаровали нас при входе в лагуну, все они более-менее ярко окрашены. Но иные моллюски белы, как известь, или едва заметно отливают розовым, к тому же многие из них мертвы и сильно обкатаны. На океанской стороне, на курганах крутого пляжа, во всю ширину рифа до места, где разбивается прибой, в каждой щели, под каждым обломком коралла невероятное множество морских существ демонстрирует чудесное разнообразие и красоту оттенков. Сам риф не меняет цвета, но некоторые раковины мимикрируют под его окраску. Пурпурный и красный, белый, зеленый и желтый цвета — пестрые, полосатые, пятнистые живые раковины носят во всех сочетаниях ливрею мертвого рифа — если риф мертв, поэтому коллекционер постоянно ошибается. Я принимал раковины за камни не реже, чем камни за раковины. В большинстве своем кораллы испещрены маленькими красными точками, и поразительно, сколько всевозможных раковин маскируется таким образом. Раковину, которую я находил на Маркизах, нашел здесь точно такой же, если не считать красных точек. Шустрый маленький краб тоже покрыт ими. Панцирь краба-отшельника выглядит более убедительно, так как является результатом сознательного выбора. Этот противный маленький мародер, мусорщик и скваттер, понял ценность пятнистого дома, он выбирает самый маленький обломок раковины, забивается в угол и полуголым путешествует по свету, но я ни разу не видел его в этом несовершенном панцире без красных точек.Примерно в двухстах ярдах от океанского находится пляж лагуны. Соберите раковины с обоих, положите рядом и вы сочтете, что они из разных полушарий, одни очень бледные, другие очень яркие, одни преимущественно белые, другие пестрят более чем двадцатью цветами и покрыты точками, будто сыпью. Это кажется тем более странным, поскольку крабы-отшельники перебираются с одного края острова на другой, я встречал их возле колодца резиденции, откуда в обе стороны примерно равное расстояние. Несомненно, многие раковины в лагуне мертвы. Но почему? Несомненно, у живых раковин совершенно иные способности к мимикрии. Но почему они столь различны? Пока что мы стоим только на пороге этой тайны.Как я сказал, оба пляжа полнятся жизнью. На океанской стороне и на некоторых атоллах это изобилие жизни потрясает: камень под ногами насыщен ею. Я откалывал — в частности на Фунафути и Арораи Арораи находится в группе островов Гилберта, Фунафути — остров Эллис (прим. авт.)
— большие куски древней, выветрившейся скалы, звеневшей под моими ударами, как железо, и на разломе оказалось полно свисавших червей длиной с кисть моей руки и толщиной с детский палец, белых с очень легким розовым отливом, расположенных по три, по четыре на каждый квадратный дюйм. Даже в лагуне, где некоторые моллюски казались больными, другие (это общеизвестно) весьма процветают и создают богатство этих островов. Рыбы тоже много; лагуна представляет собой закрытый рыбный садок, способный тешить воображение аббата; акулы там кишат главным образом у выходов из лагуны, чтобы пировать этим изобилием, и можно предположить, что человеку нужно только забрасывать удочку. Увы! Это не так. Среди красивых рыб, что плавали стаями при входе «Каско» в пролив атолла, у одних ядовитые шипы, у других ядовитое мясо. Чужеземцу следует воздерживаться от рыбной ловли, либо идти на риск получить мучительную, опасную болезнь. Туземец на своем острове надежный советчик, перевезите его на соседний, и он будет так же беспомощен, как вы. Потому что тут проблема и времени, и места. Рыба, пойманная в лагуне, может оказаться смертельно ядовитой, та же самая рыба, пойманная в море в тот же день всего в нескольких стах ярдах от входа в пролив, будет вполне съедобной. На соседнем острове дело может обстоять совершенно наоборот; и возможно, две недели спустя этих рыб, как из моря, так и из лагуны, можно будет есть. По словам туземцев, эти ошеломляющие перемены создаются движением небесных тел. Красивая планета Венера играет очень большую роль во всех островных рассказах и обычаях, и среди прочих своих функций, некоторые из них более впечатляющи, она регулирует сезоны съедобности рыб. В одной фазе Венеры рыба в лагуне ядовита, в другой — совершенно безвредна и является ценным продуктом. Белые объясняют эти перемены фазами коралла.Это добавляет последний штрих ужаса к мысли об опасном кольцевом острове в море, он представляет собой даже не скалу, а органику, частью живую, частью сгнившую; вокруг него даже чистое море и красивая рыба ядовиты, самый крепкий камень на нем изрыт червями, и мельчайшая пыль так же опасна, как лекарство аптекаря. Глава третьяАРЕНДА ДОМА НА НИЗМЕННОМ ОСТРОВЕ Остров малонаселен, однако только благодаря непредвиденному стечению обстоятельств я нашел его настолько безлюдным, что никакие звуки человеческой жизни не разнообразили часов дня; мы ходили по этому городу, напоминающему ухоженный общественный сад, среди закрытых домов, без единого объявления в окне о сдаче жилья;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34