..
...И до того, как прошел посвящение в рыцари. Он вдруг ярко вспомнил эту церемонию, вспомнил вопросы, которые сыпались на него в то время, как он погружался в ледяную ванну, о тех советах, которые слышались ему, когда он шел по проходу между фигурами давно умерших рыцарей, о том, как его плеча коснулся меч сэра Ги...
И страх исчез. Мэт дерзко взглянул на мага, не желая запрокидывать голову для того, чтобы палач нанес ему смертельный удар.
Физиономия бородача перекосилась от злости. Он ухватил Мэта за волосы и потянул его голову назад, дабы обнажить шею. Через мгновение Мэт смотрел в пол, а с потолка вдруг донесся мяукающий голосок:
Ну, довольно прохлаждаться,
Ятаганом любоваться
И якшаться с палачом!
Или ты здесь ни при чем?
Голова пока при теле,
Руки, ноги, шея, плечи...
Что ж ты струсил, в самом деле?
Не хватает дара речи?
Ну так на его, бери,
Да скорее говори!
Неожиданно Мэт обрел дар речи, но не успел он срифмовать и пары строк, как прозвучало злобное мяуканье, затем — вопль боли мага и ругательство. Мэт ярко представил себе, как Балкис пикирует на злодея, расставив четыре лапы с выпущенными когтями, но тут же с ужасом подумал о том, что кошку сейчас скрутят и унесут от него. Как он жалел о том, что не видит ничего, кроме лодыжек мага! Мэт всем сердцем пожелал расширить поле зрения, и его желание сбылось: он заметил, как нечто белое мелькнуло между этими ненавистными лодыжками, как только их обладатель начал поворачиваться. Маг выкрикнул новое ругательство на парсийском, оступился и упал.
Палач в гневе взревел и высоко поднял ятаган, но тут же взвыл от боли и, выронив его, запрыгал на одной ноге. Белое пятнышко метнулось в угол, роняя на пол капли крови с когтей.
А потом вдруг вспыхнул свет и чей-то властный голос произнес приказы в стихотворной форме на фарси. Маг и его приспешники в страхе попятились. Их губы отчаянно шевелились, но с них не слетало ни звука.
Наконец Мэт смог более или менее отчетливо рассмотреть помещение, в котором находился. Здесь было темно, не было ни одного окна, все четыре стены были выложены из камня. Помещение, по всей вероятности, находилось под землей. Мэт разглядел дыбу, разогретую жаровню с пылающими угольями и разнообразные пыточные орудия и повернул голову в ту сторону, откуда исходил свет и доносился властный голос.
Там стоял его учитель, дастур. Казалось, он огромного роста, могущественный великан. Мобед и еще четверо младших жрецов стояли позади него. И тут до Мэта наконец дошел смысл тех стихов, что читал дастур:
Руки прочь от того, кто отмечен
Божеством негасимого Света!
Тот, кто тронет его, тот навечно
Дара речи лишится за это!
На фарси стихи, спору нет, звучали более выразительно, да и срифмованы были получше. Мэт, правда, мог бы и поспорить с тем, что он — избранник Ахурамазды, но сейчас был не против того, чтобы попасть под его защиту.
Жрец Аримана побагровел, хотел было закричать, но с губ его не сорвалось ни звука. Мэт гадал, надолго ли хватит силы заклинания. Он задергался, пытаясь освободиться от пут, чтобы сорвать с губ тряпку...
И тут мимо него пролетело белое пятнышко, и за головой у Мэта послышался рев боли. Один из здоровяков в синем тюрбане и синей набедренной повязке бросился за кошкой — и, упав навзничь, беспомощно заорал. Мэт успел увидеть, как Балкис разжала зубы и отпустила укушенную ею лодыжку верзилы и вытянула когти из его икры. Стоило тому подняться — и кошка снова бросилась за ним.
Краем глаза Мэт видел жреца Аримана, отступавшего во тьму. Так бы на его месте поступил любой трус, но что-то в его отступлении встревожило Мэта.
Приспешники жреца дружно ринулись к дастуру, размахивая дубинками. Дастур торопливо произнес строфу, сопровождая ее замысловатыми жестами и указывая на дубинки. Дубинки послушно вырвались из рук своих владельцев и принялись охаживать их по плечам и макушкам. Вопя от гнева, мерзавцы стали пытаться изловить дубинки. Одному это удалось, и он принялся сражаться с дубинкой. Остальные получали удар за ударом. Наконец один из них додумался до того, что схватил со стены факел и поднес его пламя к дубинке.
— Огонь — это Ахурамазда! — нараспев проговорил дастур. — Пусть оно поглотит его врагов!
Пламя взревело, языки его взметнулись на высоту четырех футов и потянулись к верзиле, державшему в руке факел. Было полное впечатление, будто подул сильный ветер. Верзила взвыл и выронил факел. На полу заполыхал костер.
Свет костра озарил тот угол, где прятался жрец Аримана, а вот тень, отбрасываемая дыбой, стала еще гуще. Злобный жрец шагнул в эту лужицу мрака, мстительно ухмыляясь, и завел стихотворение на языке, который был Мэту понятен, но незнаком. И костер, и все факелы сразу погасли.
С упавшим сердцем Мэт догадался о том, что сделал жрец: он удалился во тьму, царство своего божества, и обрел дар речи.
Но свет, излучаемый дастуром, по-прежнему наполнял темницу, а приспешники жреца Аримана продолжали неравный бой со своими дубинками. Дастур указал на жреца Аримана и заговорил стихами. Колдун в темно-синем балахоне прочел ответное стихотворение, но ничего не произошло — только напряжение в темнице сразу возросло — доброе волшебство сошлось в поединке со злым.
Мэт узнал это ощущение и в отчаянии подумал о том, что если бы мог говорить, то сразу же сумел бы нарушить равновесие сил, склонил чашу весов в пользу Добра. И только он успел об этом подумать, как почувствовал, что его затылка коснулись чьи-то пальцы и повязка ослабла и упала на пол. Мэт не стал выяснять, кто его освободил от повязки. Он вдохнул поглубже и выпалил:
Ну, кто не любит поплясать
В хорошем настроении?
Под пенье флейт потанцевать,
Под звонких скрипок пение?
Ах, как приятно, спору нет,
Носиться по паркету...
Но как станцуешь менуэт,
Когда и пола нету?
Подручные жреца Аримана от страха и изумления раскричались. Ноги не слушались их — из-под них как бы исчез пол. К несчастью, пытаясь удержаться на ногах, они выпустили обретенные ими дубинки, и те принялись колотить их с новой силой. Две дубинки с первого же удара угодили злодеям по макушкам, и их былые владельцы, обмякнув, повалились на пол. Тут и дубинки замерли, пару мгновений повисели в воздухе и тоже упали на пол, став обычными палками.
Жрец Аримана развернулся. Лицо его потемнело от злости. Он проговорил нараспев:
Пусть сдохнет эта франкская букашка...
Но не успел он начать вторую строчку, как дастур вымолвил:
Ты властью тьмы колдуешь, жрец,
Так сгинь во мраке наконец!
Тени словно бы потянулись к жрецу, стараясь поглотить его. Он сдавленно крикнул, и мрак поглотил его.
Дастур возвысил голос, он зазвучал громче воплей исчезнувшего жреца:
Пылай, огонь! Изыди прочь
Из подземелья, злая ночь!
Факелы на стенах снова ожили, их пламя взревело, взметнулось двухфутовыми языками. Темница наполнилась светом, свет беспощадно изничтожал мрак. Тени исчезали, таяли вопли невидимого жреца.
Мэт мысленно содрогнулся, гадая о том, куда угодил злодей.
Двое его приспешников взвыли от ужаса. Страх придал им сил. Они вскочили и бросились к выходу. Увы, на их пути оказался Мэт. Он отпрыгнул в сторону в последнее мгновение и, догадавшись о том, что эти двое могут привести подкрепление, прокричал:
Притормозите, ребята, немножко,
Я вас не скушаю, не укушу —
С ног вас собью фигуральной подножкой
И напоследок сознанья лишу.
Оба верзилы рухнули на пол, как подкошенные. Мэт испустил вздох облегчения и обернулся к дастуру.
— Благодарю тебя, досточтимый, за весьма своевременное спасение.
— Я был рад, что сумел помочь.
Дастур улыбнулся, но губы его дрогнули, и свет, озарявший его, померк.
Молодой жрец встревоженно шагнул к старику и успел подхватить его в то мгновение, когда его колени подкосились.
— Благодарю, — проговорил жрец, вяло улыбнувшись. Несмотря на то что он был изможден до предела, он все же обернулся к Мэту и сказал:
— Поблагодари и свою кошку. Она прибежала к нам, испуганно мяукая. Мы просмотрели ее недавнее прошлое и нашли этот храм — она шла по следам тех злодеев, что похитили тебя. А потом мы сами перенеслись сюда и захватили ее с собой. Она славно послужила тебе.
— Это точно, — кивнул Мэт, присел и протянул руку к Балкис, гадая, к какому же заклинанию прибегла она сама, чтобы перенестись в храм почитателей Ахурамазды. — Она сражалась с моими врагами.
Балкис обнюхала его пальцы и устремила на него подозрительный взгляд.
Мэт встал и повернулся спиной к одному из спутников дастура.
— Вы были бы очень любезны, если бы развязали меня.
Молодой жрец исполнил его просьбу, а Мэт спросил у дастура:
— А кто развязал тряпку, которой был завязан мой рот?
— Дух, — коротко ответил мобед, широко раскрыв глаза. Дастур кивнул:
— Это выглядело очень странно. Позади тебя неожиданно возникла девушка в белых одеяниях. А в следующее мгновение повязка упала на пол, а девушка исчезла.
— Поразительно, — согласился Мэт, не спуская глаз с Балкис. — Мне и в самом деле повезло в том, что на моей стороне оказался такой сообразительный дух.
Балкис села прямо. Похвала явно пришлась ей по душе.
По другую сторону от двери оказался туннель, стены которого были сложены из крупных камней, а пол вымощен каменными плитами. Мэт и Балкис решили преодолеть туннель пешком, оставив возможность магического перемещения в пространстве дастуру и его спутникам.
Выбравшись из храма даваясни, Мэт и Балкис оказались в самой обычной деревушке, очень похожей на ту, где жили парси. Вот только эту деревню населяли индусы, о чем Мэт догадался по знакам, обозначавшим принадлежность к разным кастам, и статуям, стоявшим около храма. Наружу Мэт и Балкис вышли ночью, поэтому их никто не заметил.
Мэт опустился на колени, посмотрел на Балкис и сказал:
— Спасибо. Огромное тебе спасибо — ты спасла мне жизнь.
— Не за что. — Кошка вздернула голову и подняла хвост. — Любая кошка поступила бы так же.
— Любая кошка прежде всего позаботилась бы о том, как уцелеть самой, — возразил Мэт.
— Ну что ж... Ведь я в некотором роде заинтересована в том, чтобы ты остался в живых, — призналась Балкис и на миг перестала походить на кошку, хотя и пребывала в ее обличье. Ее широко открытые глаза смотрели на Мэта с откровенным обожанием. Но вот перед Мэтом снова была обычная кошка. Она отвела глаза. — В конце концов, мне еще многому надо у тебя научиться и проделать долгий путь — а куда идти, я сама не знаю. По крайней мере ты хотя бы предполагаешь, куда нам следует направиться.
— Я знаю только, что нам нужно двигаться на север. — Мэт поднялся и выпрямился. — Хочешь прокатиться?
— Не надо. Я не устала, смогу идти. На север — это сюда.
С этими словами Балкис нырнула во мрак ночи.
Мэт пошел за ней. Теперь, когда кошка повернулась к нему спиной, он дал волю своему изумлению. Ее взгляда, который она задержала на нем всего-то на секунду, Мэту вполне хватило, чтобы потрясти его до глубины души. Этот взгляд — пусть это был взгляд кошки — яснее всяких слов подсказал Мэту...
Что Балкис по уши влюбилась в него.
В принципе для девушки-подростка в этом ничего необычного не было, но зато это было крайне удручающе, когда имеешь дело с кошкой. С влюбленностью молоденьких девиц Мэту не раз приходилось сталкиваться в пору преподавательской деятельности. Но подобное положение всегда осложнялось тем, что нужно было каким-то образом отделаться от девушки и показать, что она тебя не интересует, но при этом не обидеть ее. Ссылаться как на убойнейший аргумент на принадлежность к разным биологическим видам смысла не имело: он ведь понимал, что кошачье обличье Балкис — всего лишь маскарад. К счастью, Балкис пока о своей влюбленности помалкивала. «Ну а если она решит открыться, что тогда?» — в ужасе думал Мэт, вышагивая следом за кошкой.
* * *
К утру они добрались до большой деревни, скорее походившей на городок. В ворота Мэт вошел, ничем не отличаясь от других крестьян. Затем они с Балкис разыскали рынок, где Мэт, уплатив очередной наколдованной медной монеткой, приобрел весьма затрапезного вида циновку. Кроме того, он купил еще за один медяк несколько разных фруктов и кое-какой готовой еды. Фруктами и блюдами индийской кухни он поделился с Балкис. Фрукты кошку интересовали мало, а вот блюдо под названием «ги» ей пришлось по вкусу. Потом Мэт разыскал поросшую деревьями лужайку неподалеку от храма Вишну-Хранителя и, надеясь, что это божество не подпустит к нему и его спутнице никаких злодеев, устроился там, чтобы передохнуть и поспать. Спали они с Балкис по очереди.
— Мог бы и на травке выспаться преотлично, — фыркнула кошка. — Зачем надо было тратить хорошие деньги на какую-то драную циновку?
— Во-первых, с чего ты взяла, что я выложил за нее такие уж хорошие деньги?
— Тебе ли не знать, что они хорошие? Ты ведь сам их изготовил. А что во-вторых?
— Во-вторых, когда я высплюсь, я покажу тебе, на что годится эта рваная циновка. Доброй ночи.
С этими словами Мэт подсунул под циновку кучу сухих листьев, изобразив некое подобие подушки, и уснул гораздо скорее, нежели рассчитывал.
* * *
— Не стоит ли нам выйти за ворота прежде, чем их запрут на ночь? — спросила Балкис.
— Не стоит, — ответил Мэт, вернувшийся с «охоты». Побродив между деревьями, он принес парочку птичьих перьев.
Балкис, наблюдая за тем, как он просовывает перья между нитями, из которых была сплетена циновка, презрительно мяукнула:
— Если бы ты мне сказал, что тебе нужны перья, я бы тебе знаешь сколько их натащить могла?
— Спасибо, но мне нужны были только перья, а не перья вместе с птицами, на которых они растут, — усмехнулся Мэт, по-птичьи помахал руками и проговорил нараспев:
Все выше, как это ни странно,
Стремим мы циновок полет!
Была ты циновкою драной,
Теперь ты ковер-самолет!
Циновка дрогнула, оторвалась от земли и начала подниматься в воздух.
Мэт придержал ее ладонью.
— Ну-ка, погоди! Ложись, я сказал!
Циновка не желала оставлять попыток подняться в воздух.
— Ну да, конечно, тебе нужна стихотворная команда, — недовольно кивнул Мэт.
Ковер-самолет, приземляйся,
Посадку пора совершать!
Не очень-то, друг, зазнавайся,
И стань ты циновкой опять!
Циновка опустилась и покорно улеглась на землю.
— Отлично. Прошу на борт, — позвал Мэт Балкис. — Нужно наверстать упущенное время.
Балкис в испуге попятилась.
— Только не говори, что мы полетим!
— Послушай, — стал уговаривать ее Мэт, — ведь тебе всегда хотелось сделать пренеприятный сюрприз птичкам, за которыми ты гонялась и которые улетали от тебя?
Глаза кошки мстительно вспыхнули. Она вспрыгнула на циновку и устроилась в самой середине.
— Ну, чего же ты ждешь?
— Осталось только мне самому забраться, — заметил Мэт, уселся на циновку позади Балкис и повторил взлетное заклинание.
Циновка зашевелилась и оторвалась от травы. Балкис инстинктивно развернулась к Мэту, сжалась в комочек между его коленями, вцепилась когтями в его бедра. Она вся дрожала от страха.
— Если тебе нетрудно, убери коготки, — насколько мог, вежливо попросил Мэт.
— Ну уж ладно, если ты так просишь... — Балкис изо всех сил старалась храбриться, однако голосок ее явственно дрожал.
Мэт догадывался: Балкис столько времени прожила в кошачьем обличье, что поведение кошки стало для нее естественным. «Интересно, — подумал Мэт, — а для Балкис-девушки характерно такое поведение или нет?» Подумал и вспомнил о том, что в образе девушки Балкис пока ему являлась редко. Он настолько привык видеть ее кошкой, что вынужден был напомнить себе о том, что ему не стоит ее гладить и обращаться с ней, как с котенком, когда она вдруг превратится в девушку.
Циновка набирала высоту, покачиваемая вечерним ветерком.
Мэт завел новый стишок:
Теперь, мой коврик-самолет,
Взыскуй потоки тепловые!
Пусть будет ровным твой полет
Представь, что ты — в родной стихии!
Сам он не очень-то поверил в то, что от такого, наспех слепленного стишка, проистекут какие-то логичные последствия, однако циновка, похоже, никаких сложностей в понимании не испытывала. Она продолжала расширяющимися кругами набирать высоту. Мэт приписал ее послушание элементам постмодернизма и на том успокоился.
Балкис по мере набора высоты в страхе посматривала вниз, цепко держась коготками за балахон Мэта. Доставалось не только балахону — острые коготки царапали кожу. Мэт стиснул зубы от боли, радуясь тому, что ткань, из которой была сшита его одежда, все-таки достаточно толстая. Он понимал страх кошки и до какой-то степени сам его разделял. Одно дело — лететь в салоне комфортабельного реактивного лайнера и даже — устроившись между зубцами гребня на спине дракона. Но совсем другое — парить над землей, сидя на таком зыбком воздухоплавательном средстве, как драная циновка, не оборудованная даже ремнями безопасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
...И до того, как прошел посвящение в рыцари. Он вдруг ярко вспомнил эту церемонию, вспомнил вопросы, которые сыпались на него в то время, как он погружался в ледяную ванну, о тех советах, которые слышались ему, когда он шел по проходу между фигурами давно умерших рыцарей, о том, как его плеча коснулся меч сэра Ги...
И страх исчез. Мэт дерзко взглянул на мага, не желая запрокидывать голову для того, чтобы палач нанес ему смертельный удар.
Физиономия бородача перекосилась от злости. Он ухватил Мэта за волосы и потянул его голову назад, дабы обнажить шею. Через мгновение Мэт смотрел в пол, а с потолка вдруг донесся мяукающий голосок:
Ну, довольно прохлаждаться,
Ятаганом любоваться
И якшаться с палачом!
Или ты здесь ни при чем?
Голова пока при теле,
Руки, ноги, шея, плечи...
Что ж ты струсил, в самом деле?
Не хватает дара речи?
Ну так на его, бери,
Да скорее говори!
Неожиданно Мэт обрел дар речи, но не успел он срифмовать и пары строк, как прозвучало злобное мяуканье, затем — вопль боли мага и ругательство. Мэт ярко представил себе, как Балкис пикирует на злодея, расставив четыре лапы с выпущенными когтями, но тут же с ужасом подумал о том, что кошку сейчас скрутят и унесут от него. Как он жалел о том, что не видит ничего, кроме лодыжек мага! Мэт всем сердцем пожелал расширить поле зрения, и его желание сбылось: он заметил, как нечто белое мелькнуло между этими ненавистными лодыжками, как только их обладатель начал поворачиваться. Маг выкрикнул новое ругательство на парсийском, оступился и упал.
Палач в гневе взревел и высоко поднял ятаган, но тут же взвыл от боли и, выронив его, запрыгал на одной ноге. Белое пятнышко метнулось в угол, роняя на пол капли крови с когтей.
А потом вдруг вспыхнул свет и чей-то властный голос произнес приказы в стихотворной форме на фарси. Маг и его приспешники в страхе попятились. Их губы отчаянно шевелились, но с них не слетало ни звука.
Наконец Мэт смог более или менее отчетливо рассмотреть помещение, в котором находился. Здесь было темно, не было ни одного окна, все четыре стены были выложены из камня. Помещение, по всей вероятности, находилось под землей. Мэт разглядел дыбу, разогретую жаровню с пылающими угольями и разнообразные пыточные орудия и повернул голову в ту сторону, откуда исходил свет и доносился властный голос.
Там стоял его учитель, дастур. Казалось, он огромного роста, могущественный великан. Мобед и еще четверо младших жрецов стояли позади него. И тут до Мэта наконец дошел смысл тех стихов, что читал дастур:
Руки прочь от того, кто отмечен
Божеством негасимого Света!
Тот, кто тронет его, тот навечно
Дара речи лишится за это!
На фарси стихи, спору нет, звучали более выразительно, да и срифмованы были получше. Мэт, правда, мог бы и поспорить с тем, что он — избранник Ахурамазды, но сейчас был не против того, чтобы попасть под его защиту.
Жрец Аримана побагровел, хотел было закричать, но с губ его не сорвалось ни звука. Мэт гадал, надолго ли хватит силы заклинания. Он задергался, пытаясь освободиться от пут, чтобы сорвать с губ тряпку...
И тут мимо него пролетело белое пятнышко, и за головой у Мэта послышался рев боли. Один из здоровяков в синем тюрбане и синей набедренной повязке бросился за кошкой — и, упав навзничь, беспомощно заорал. Мэт успел увидеть, как Балкис разжала зубы и отпустила укушенную ею лодыжку верзилы и вытянула когти из его икры. Стоило тому подняться — и кошка снова бросилась за ним.
Краем глаза Мэт видел жреца Аримана, отступавшего во тьму. Так бы на его месте поступил любой трус, но что-то в его отступлении встревожило Мэта.
Приспешники жреца дружно ринулись к дастуру, размахивая дубинками. Дастур торопливо произнес строфу, сопровождая ее замысловатыми жестами и указывая на дубинки. Дубинки послушно вырвались из рук своих владельцев и принялись охаживать их по плечам и макушкам. Вопя от гнева, мерзавцы стали пытаться изловить дубинки. Одному это удалось, и он принялся сражаться с дубинкой. Остальные получали удар за ударом. Наконец один из них додумался до того, что схватил со стены факел и поднес его пламя к дубинке.
— Огонь — это Ахурамазда! — нараспев проговорил дастур. — Пусть оно поглотит его врагов!
Пламя взревело, языки его взметнулись на высоту четырех футов и потянулись к верзиле, державшему в руке факел. Было полное впечатление, будто подул сильный ветер. Верзила взвыл и выронил факел. На полу заполыхал костер.
Свет костра озарил тот угол, где прятался жрец Аримана, а вот тень, отбрасываемая дыбой, стала еще гуще. Злобный жрец шагнул в эту лужицу мрака, мстительно ухмыляясь, и завел стихотворение на языке, который был Мэту понятен, но незнаком. И костер, и все факелы сразу погасли.
С упавшим сердцем Мэт догадался о том, что сделал жрец: он удалился во тьму, царство своего божества, и обрел дар речи.
Но свет, излучаемый дастуром, по-прежнему наполнял темницу, а приспешники жреца Аримана продолжали неравный бой со своими дубинками. Дастур указал на жреца Аримана и заговорил стихами. Колдун в темно-синем балахоне прочел ответное стихотворение, но ничего не произошло — только напряжение в темнице сразу возросло — доброе волшебство сошлось в поединке со злым.
Мэт узнал это ощущение и в отчаянии подумал о том, что если бы мог говорить, то сразу же сумел бы нарушить равновесие сил, склонил чашу весов в пользу Добра. И только он успел об этом подумать, как почувствовал, что его затылка коснулись чьи-то пальцы и повязка ослабла и упала на пол. Мэт не стал выяснять, кто его освободил от повязки. Он вдохнул поглубже и выпалил:
Ну, кто не любит поплясать
В хорошем настроении?
Под пенье флейт потанцевать,
Под звонких скрипок пение?
Ах, как приятно, спору нет,
Носиться по паркету...
Но как станцуешь менуэт,
Когда и пола нету?
Подручные жреца Аримана от страха и изумления раскричались. Ноги не слушались их — из-под них как бы исчез пол. К несчастью, пытаясь удержаться на ногах, они выпустили обретенные ими дубинки, и те принялись колотить их с новой силой. Две дубинки с первого же удара угодили злодеям по макушкам, и их былые владельцы, обмякнув, повалились на пол. Тут и дубинки замерли, пару мгновений повисели в воздухе и тоже упали на пол, став обычными палками.
Жрец Аримана развернулся. Лицо его потемнело от злости. Он проговорил нараспев:
Пусть сдохнет эта франкская букашка...
Но не успел он начать вторую строчку, как дастур вымолвил:
Ты властью тьмы колдуешь, жрец,
Так сгинь во мраке наконец!
Тени словно бы потянулись к жрецу, стараясь поглотить его. Он сдавленно крикнул, и мрак поглотил его.
Дастур возвысил голос, он зазвучал громче воплей исчезнувшего жреца:
Пылай, огонь! Изыди прочь
Из подземелья, злая ночь!
Факелы на стенах снова ожили, их пламя взревело, взметнулось двухфутовыми языками. Темница наполнилась светом, свет беспощадно изничтожал мрак. Тени исчезали, таяли вопли невидимого жреца.
Мэт мысленно содрогнулся, гадая о том, куда угодил злодей.
Двое его приспешников взвыли от ужаса. Страх придал им сил. Они вскочили и бросились к выходу. Увы, на их пути оказался Мэт. Он отпрыгнул в сторону в последнее мгновение и, догадавшись о том, что эти двое могут привести подкрепление, прокричал:
Притормозите, ребята, немножко,
Я вас не скушаю, не укушу —
С ног вас собью фигуральной подножкой
И напоследок сознанья лишу.
Оба верзилы рухнули на пол, как подкошенные. Мэт испустил вздох облегчения и обернулся к дастуру.
— Благодарю тебя, досточтимый, за весьма своевременное спасение.
— Я был рад, что сумел помочь.
Дастур улыбнулся, но губы его дрогнули, и свет, озарявший его, померк.
Молодой жрец встревоженно шагнул к старику и успел подхватить его в то мгновение, когда его колени подкосились.
— Благодарю, — проговорил жрец, вяло улыбнувшись. Несмотря на то что он был изможден до предела, он все же обернулся к Мэту и сказал:
— Поблагодари и свою кошку. Она прибежала к нам, испуганно мяукая. Мы просмотрели ее недавнее прошлое и нашли этот храм — она шла по следам тех злодеев, что похитили тебя. А потом мы сами перенеслись сюда и захватили ее с собой. Она славно послужила тебе.
— Это точно, — кивнул Мэт, присел и протянул руку к Балкис, гадая, к какому же заклинанию прибегла она сама, чтобы перенестись в храм почитателей Ахурамазды. — Она сражалась с моими врагами.
Балкис обнюхала его пальцы и устремила на него подозрительный взгляд.
Мэт встал и повернулся спиной к одному из спутников дастура.
— Вы были бы очень любезны, если бы развязали меня.
Молодой жрец исполнил его просьбу, а Мэт спросил у дастура:
— А кто развязал тряпку, которой был завязан мой рот?
— Дух, — коротко ответил мобед, широко раскрыв глаза. Дастур кивнул:
— Это выглядело очень странно. Позади тебя неожиданно возникла девушка в белых одеяниях. А в следующее мгновение повязка упала на пол, а девушка исчезла.
— Поразительно, — согласился Мэт, не спуская глаз с Балкис. — Мне и в самом деле повезло в том, что на моей стороне оказался такой сообразительный дух.
Балкис села прямо. Похвала явно пришлась ей по душе.
По другую сторону от двери оказался туннель, стены которого были сложены из крупных камней, а пол вымощен каменными плитами. Мэт и Балкис решили преодолеть туннель пешком, оставив возможность магического перемещения в пространстве дастуру и его спутникам.
Выбравшись из храма даваясни, Мэт и Балкис оказались в самой обычной деревушке, очень похожей на ту, где жили парси. Вот только эту деревню населяли индусы, о чем Мэт догадался по знакам, обозначавшим принадлежность к разным кастам, и статуям, стоявшим около храма. Наружу Мэт и Балкис вышли ночью, поэтому их никто не заметил.
Мэт опустился на колени, посмотрел на Балкис и сказал:
— Спасибо. Огромное тебе спасибо — ты спасла мне жизнь.
— Не за что. — Кошка вздернула голову и подняла хвост. — Любая кошка поступила бы так же.
— Любая кошка прежде всего позаботилась бы о том, как уцелеть самой, — возразил Мэт.
— Ну что ж... Ведь я в некотором роде заинтересована в том, чтобы ты остался в живых, — призналась Балкис и на миг перестала походить на кошку, хотя и пребывала в ее обличье. Ее широко открытые глаза смотрели на Мэта с откровенным обожанием. Но вот перед Мэтом снова была обычная кошка. Она отвела глаза. — В конце концов, мне еще многому надо у тебя научиться и проделать долгий путь — а куда идти, я сама не знаю. По крайней мере ты хотя бы предполагаешь, куда нам следует направиться.
— Я знаю только, что нам нужно двигаться на север. — Мэт поднялся и выпрямился. — Хочешь прокатиться?
— Не надо. Я не устала, смогу идти. На север — это сюда.
С этими словами Балкис нырнула во мрак ночи.
Мэт пошел за ней. Теперь, когда кошка повернулась к нему спиной, он дал волю своему изумлению. Ее взгляда, который она задержала на нем всего-то на секунду, Мэту вполне хватило, чтобы потрясти его до глубины души. Этот взгляд — пусть это был взгляд кошки — яснее всяких слов подсказал Мэту...
Что Балкис по уши влюбилась в него.
В принципе для девушки-подростка в этом ничего необычного не было, но зато это было крайне удручающе, когда имеешь дело с кошкой. С влюбленностью молоденьких девиц Мэту не раз приходилось сталкиваться в пору преподавательской деятельности. Но подобное положение всегда осложнялось тем, что нужно было каким-то образом отделаться от девушки и показать, что она тебя не интересует, но при этом не обидеть ее. Ссылаться как на убойнейший аргумент на принадлежность к разным биологическим видам смысла не имело: он ведь понимал, что кошачье обличье Балкис — всего лишь маскарад. К счастью, Балкис пока о своей влюбленности помалкивала. «Ну а если она решит открыться, что тогда?» — в ужасе думал Мэт, вышагивая следом за кошкой.
* * *
К утру они добрались до большой деревни, скорее походившей на городок. В ворота Мэт вошел, ничем не отличаясь от других крестьян. Затем они с Балкис разыскали рынок, где Мэт, уплатив очередной наколдованной медной монеткой, приобрел весьма затрапезного вида циновку. Кроме того, он купил еще за один медяк несколько разных фруктов и кое-какой готовой еды. Фруктами и блюдами индийской кухни он поделился с Балкис. Фрукты кошку интересовали мало, а вот блюдо под названием «ги» ей пришлось по вкусу. Потом Мэт разыскал поросшую деревьями лужайку неподалеку от храма Вишну-Хранителя и, надеясь, что это божество не подпустит к нему и его спутнице никаких злодеев, устроился там, чтобы передохнуть и поспать. Спали они с Балкис по очереди.
— Мог бы и на травке выспаться преотлично, — фыркнула кошка. — Зачем надо было тратить хорошие деньги на какую-то драную циновку?
— Во-первых, с чего ты взяла, что я выложил за нее такие уж хорошие деньги?
— Тебе ли не знать, что они хорошие? Ты ведь сам их изготовил. А что во-вторых?
— Во-вторых, когда я высплюсь, я покажу тебе, на что годится эта рваная циновка. Доброй ночи.
С этими словами Мэт подсунул под циновку кучу сухих листьев, изобразив некое подобие подушки, и уснул гораздо скорее, нежели рассчитывал.
* * *
— Не стоит ли нам выйти за ворота прежде, чем их запрут на ночь? — спросила Балкис.
— Не стоит, — ответил Мэт, вернувшийся с «охоты». Побродив между деревьями, он принес парочку птичьих перьев.
Балкис, наблюдая за тем, как он просовывает перья между нитями, из которых была сплетена циновка, презрительно мяукнула:
— Если бы ты мне сказал, что тебе нужны перья, я бы тебе знаешь сколько их натащить могла?
— Спасибо, но мне нужны были только перья, а не перья вместе с птицами, на которых они растут, — усмехнулся Мэт, по-птичьи помахал руками и проговорил нараспев:
Все выше, как это ни странно,
Стремим мы циновок полет!
Была ты циновкою драной,
Теперь ты ковер-самолет!
Циновка дрогнула, оторвалась от земли и начала подниматься в воздух.
Мэт придержал ее ладонью.
— Ну-ка, погоди! Ложись, я сказал!
Циновка не желала оставлять попыток подняться в воздух.
— Ну да, конечно, тебе нужна стихотворная команда, — недовольно кивнул Мэт.
Ковер-самолет, приземляйся,
Посадку пора совершать!
Не очень-то, друг, зазнавайся,
И стань ты циновкой опять!
Циновка опустилась и покорно улеглась на землю.
— Отлично. Прошу на борт, — позвал Мэт Балкис. — Нужно наверстать упущенное время.
Балкис в испуге попятилась.
— Только не говори, что мы полетим!
— Послушай, — стал уговаривать ее Мэт, — ведь тебе всегда хотелось сделать пренеприятный сюрприз птичкам, за которыми ты гонялась и которые улетали от тебя?
Глаза кошки мстительно вспыхнули. Она вспрыгнула на циновку и устроилась в самой середине.
— Ну, чего же ты ждешь?
— Осталось только мне самому забраться, — заметил Мэт, уселся на циновку позади Балкис и повторил взлетное заклинание.
Циновка зашевелилась и оторвалась от травы. Балкис инстинктивно развернулась к Мэту, сжалась в комочек между его коленями, вцепилась когтями в его бедра. Она вся дрожала от страха.
— Если тебе нетрудно, убери коготки, — насколько мог, вежливо попросил Мэт.
— Ну уж ладно, если ты так просишь... — Балкис изо всех сил старалась храбриться, однако голосок ее явственно дрожал.
Мэт догадывался: Балкис столько времени прожила в кошачьем обличье, что поведение кошки стало для нее естественным. «Интересно, — подумал Мэт, — а для Балкис-девушки характерно такое поведение или нет?» Подумал и вспомнил о том, что в образе девушки Балкис пока ему являлась редко. Он настолько привык видеть ее кошкой, что вынужден был напомнить себе о том, что ему не стоит ее гладить и обращаться с ней, как с котенком, когда она вдруг превратится в девушку.
Циновка набирала высоту, покачиваемая вечерним ветерком.
Мэт завел новый стишок:
Теперь, мой коврик-самолет,
Взыскуй потоки тепловые!
Пусть будет ровным твой полет
Представь, что ты — в родной стихии!
Сам он не очень-то поверил в то, что от такого, наспех слепленного стишка, проистекут какие-то логичные последствия, однако циновка, похоже, никаких сложностей в понимании не испытывала. Она продолжала расширяющимися кругами набирать высоту. Мэт приписал ее послушание элементам постмодернизма и на том успокоился.
Балкис по мере набора высоты в страхе посматривала вниз, цепко держась коготками за балахон Мэта. Доставалось не только балахону — острые коготки царапали кожу. Мэт стиснул зубы от боли, радуясь тому, что ткань, из которой была сшита его одежда, все-таки достаточно толстая. Он понимал страх кошки и до какой-то степени сам его разделял. Одно дело — лететь в салоне комфортабельного реактивного лайнера и даже — устроившись между зубцами гребня на спине дракона. Но совсем другое — парить над землей, сидя на таком зыбком воздухоплавательном средстве, как драная циновка, не оборудованная даже ремнями безопасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49