А вокруг между тем быстро темнело. Багровый закат Мэя, еще несколько
минут назад активно пылавший на доброй половине небосклона, стремительно
угасал, трусливо отступая за скрывающие горизонт силуэты домов от
надвигающейся темноты. О былом великолепии напоминала только редкая стая
подсвеченных снизу красным перистых облаков, неторопливо бегущих по чистой
и светлой, словно мрамор, полоске неба далеко на западе.
Не предпринимая никаких действий, Виктор стоял неподвижно посередине
проспекта, поглядывая то на небо, то на спутанные клубки ржавой проьолоки,
так некстати перегородившие всю ширину улицы непроходимым препятствием,
потом почувствовал, как снова возвращается бесконечный назойливый звон
тишины, а вместе с ним - и неясное ощущение тревоги. Пожалуй, замечание
Грэхэма по поводу стальных нервов придется отнести на счет неудачной шутки.
Были, конечно, всякие ситуации, и схватки с динозаврами на Кадаре, и борьба
с эпидемией на Тутмосе, и вооруженные конфликты с эльдебринками, все было,
но эти два месяца в мертвых городах покинутой Богом Эльдомены кого угодно
могли превратить в параноика.
Наверное, нет на свете занятия более отвратительного и неблагодарного,
чем копаться в этой планете-могильнике, копаться изо дня в день, неделю за
неделей, попирая ногами останки давно умерших и вдыхая запахи тлена,
осознавая при этом собственное бессилие. Но что делать? Что делать? Ведь
это, черт возьми, его работа, пусть мерзкая, пусть противная, но это его
работа, его добросовестный крест, он сам взвалил его на свои плечи, и он
сам будет нести его до конца своих дней, нести, шагая в авангарде
человечества, стиснув зубы, исследуя, изучая, выявляя ошибки погибших
цивилизаций, и все это для того только, чтобы никогда не позволить
повторить эти ошибки другим.
Он мельком осмотрел окружающие его безликие, с мутными, словно пустые
глазницы, окнами дома и задержал взгляд на широком и приземистом здании,
весь фасад которого украшала причудливая лепка: силуэты каких-то
неизвестных животных, выразительные фигурки младенцев, голеньких и
улыбающихся на манер земных херувимчиков, замысловатый, вызывающий при
долгом рассмотрении головокружение узор из прямых и кривых линий,
прямоугольников, окружностей, ромбов.
Кажется, настала пора ознакомиться с бытом аборигенов, подумал Виктор и
решительно направился к этому дому.
Большая, обитая по краям проржавевшим железом деревянная дверь глухо
заскрипела от толчка, подалась сантиметров на двадцать, и тотчас же за ней
что-то с грохотом рухнуло, выбрасывая наружу густые клубы пыли. Виктор
толкнул ее еще раз, и снова какие-то предметы за ней стали падать, прогоняя
тишину невообразимым шумом. От поднявшейся пылилочти ничего не стало видно.
Виктор зажег фонарь и, цепляясь ногами за какой-то наваленный по ту сторону
двери хлам, протиснулся в образовавшуюся щель. Внутри разгром царил
полнейший. У самой двери, словно баррикада, возвышалась груда поломанной
мебели: столы, стулья, - весь пол устилали какие-то картонные коробки,
металлические банки, кости, полусгнившее тряпье, на покрытых трещинами
стенах темнели следы копоти. Посвечивая из сторону в сторону фонарем и
придерживаясь рукой за стену, Виктор сделал два осторожных шага по
баррикаде, чувствуя, как прогнившее дерево начинает угрожающе оседать под
ним, на третьем шаге он провалился левой ногой по колено, чуть не упал,
больно ударившись об какую-то железяку и хватая руками воздух, баррикада
тотчас же зашаталась, и какая-то банка, сорвавшись с нее, дробно
зашелестела по полу, укатываясь куда-то в угол. Чертыхаясь и нашаривая
рукой стену, Виктор принялся вытаскивать ногу, и тут снова запищала рация и
зажегся красный индикатор. Проклятье! Кому там не терпится
позлорадствовать? Он со злостью вдавил в панель кнопку и сказал с вызовом:
- Виктор Локтев. Слушаю.
- На связи начальник базы, - противным официальным голосом сообщил
Грэхэм.
Виктор стиснул кулаки и зубы. Только этого еще не хватало! Прошло две-три
секунды. Наконец в динамиках раздался тонкий сварливый голос:
- Локтев?
- Слушаю, Марвил, - хмуро отозвался Виктор, пытаясь извлечь из деревянных
обломков застрявшую ногу.
- Доложите обстановку, Локтев.
- Обстановка прежняя. Город мертв, аборигенов нет. Иду к центру города.
- Что-то не видно, - ехидно заметил Аартон. - Зачем вы вошли в дом,
Локтев? Вы что-то заметили?
- Нет, - помолчав, сказал Виктор. - Просто я пытаюсь таким образом
создать себе психологическое состояние, в котором должны были находиться
аборигены в момент катастрофы. Тогда, может быть, появится надежда понять
ее причины.
- Ваши выводы на чем-то основываются?
- Не знаю... Трудно сказать. Здесь, у дверей, настоящая баррикада: столы,
стулья. Они чего-то боялись. Чего-то такого, что бродило по улицам.
Виктору удалось наконец вытащить ногу. Он сделал шаг назад и с
облегчением прислонился спиной к стене.
- Действительно, все по-прежнему, - сказал Аартон. - Но я бы попросил вас
поменьше заниматься самодеятельностью, Локтев. У вас есть четкая программа,
вот и выполняйте ее. Надеюсь, вам это понятно?
- Понятно, - угрюмо сказал Виктор и подумал: "Чтоб ты провалился, сивый
горластый мерин!"
Аартон не сказал больше ни слова, и Виктору показалось, будто бы он в
гневе отключил связь, но нет- было слышно, как начальник принялся за что-то
энергично распекать Грэхэма, а тот - не менее энергично оправдываться.
Противник перенес массированный огонь на соседние позиции, подумал Виктор,
усмехнувшись, жарко там, наверное, бедолаге. Однако раздавшийся через
минуту в динамиках голос Грэхэма был по-прежнему весел и бодр.
- Ну и штучка, этот наш начальничек. Я до сих пор не могу понять, когда
он шутит, а когда говорит всерьез... Вы, мистер Грэхэм, стали в последнее
время чересчур много себе позволять. У вас совершенно нет никакой
ответственности, мистер Грэхэм. Когда-нибудь, мистер Грэхэм, я займусь вами
самым серьезным образом... Все кассеты забрал, дьявол. Остался только Бах,
да и то потому, что лежал в кармане.
- Не расстраивайся, - сказал Виктор, стараясь придать своему голосу как
можно больше сердечности, так как в свалившемся на друга несчастье
чувствовал и свою вину.
- Да я и не расстраиваюсь, - сказал Грэхэм беспечно. - Было б из-за чего
расстраиваться. У меня в каюте целый арсенал. - Грэхэм хихикнул. - Ладно,
старик, не буду тебе мешать.
- Пока.
Виктор выключил рацию. От долгого стояния в неудобной позе у него
занемели ноги, стало покалывать в кончиках пальцев, какой-то острый бугор в
стене больно упирался ему в спину. Он посветил еще раз фонарем по углам
этой захламленной, не слишком большой комнаты и увидел напротив широкую
деревянную лестницу, ведущую на второй этаж. Местами ступеньки у нее были
провалены, и из них угрожающе торчали наружу какие-то неприятные острые
пики, сама лестница была обильно завалена полусгнившим тряпьем, а сверху,
из темного прямоугольника, свисало почти до самого пола непонятно что, то
ли тряпичные ленты, то ли провода, безобразно обросшие пылью. Ничего я тут
не найду, подумал Виктор решительно, надо выбираться. Он повернулся и,
придерживаясь левой рукой стены, а правой, в которой был фонарь, светя под
ноги, стал протискиваться к выходу.
На улице за время его отсутствия не произошло никаких изменений, если не
считать того, что ночь окончательно вступила в свои права. Многочисленные
человеческие черепа по-прежнему зловеще щерились под призрачными лучами
оранжевого Сомеона, спутника Эльдомены, то тут, то там по-прежнему темнели
бесформенные силуэты брошенных автомобилей, злополучное проволочное
препятствие по-прежнему перегораживало дорогу, и тишина, звенящая
враждебная тишина, по-прежнему правила бал в этом мертвом, покинутом людьми
и Богом мире. На какое-то одно неуловимое мгновение Виктор почувствовал
вдруг странную, необъяснимую ирреальность всего происходящего, ему
почудилось, будто бы вся эта несносная атрибутика: скелеты, разрушения,
мертвые города,- никогдани раньше, ни сейчас - не существовала в
действительности, что все это, хоть и чудовищная, отвратительная, но все же
неопасная и очень искусная декорация - декорация к какому-то
фантастическому супербоевику, кинофильму ужасов, в котором ему, Виктору,
суждено сыграть одну из заглавных ролей. Он невольно поежился, тряхнул
головой, прогоняя наваждение, и скоро зашагал к темнеющей невдалеке
подворотне, аккуратно ступая по усеянному человеческими останками асфальту.
Он миновал длинный и узкий тоннель, шаги в котором отдавались гулким эхом,
повернул налево и, пройдя вдоль серой кирпичной стены с рядом мутных окон,
тускло поблескивавших под лучом фонаря, снова, выбрался на проспект.
Проволочное препятствие осталось позади. Впереди, метрах в двухстах,
явственно проглядывалось какое-то открытое пространство - то ли
перекресток, то ли площадь. Виктор остановился, включил дальний свет.
Мощный луч фонаря пронесся вдоль проспекта, выхватывая из темноты новые
нагромождения мусора. На стенах и тротуарах задвигались отбрасываемые
фонарными столбами и машинами причудливые тени. Одна из них наперекор
общему движению метнулась вдруг в сторну и слилась с темным провалом
подворотни. Виктор вздрогнул. Показалось или нет? Вытянув вперед руку с
фонарем и чувствуя, как от напряжения начинает деревенеть тело, он минут
пять внимательно вглядывался в провал подворотни, но, как ни старался,
никакого движения так и не заметил. Неясное ощущение опасности маленьким
склизским комочком снова зашевелилось в тайниках его мозга. Виктор до боли
стиснул зубы. Проклятая планета! Так и ждешь от нее какой-нибудь пакости.
Он постоял еще минуты две-три, поглядывая то налево, то направо, потом,
подняв руку, коснулся кнопки на комбинезоне, но так как никакого движения
вокруг по-прежнему не наблюдалось, решил не торопиться с вызовом, положил
ладонь на успокоительно твердую рукоятку "лингера" и осторожно, держась
середины улицы и зорко поглядывая по сторонам, двинулся дальше. С каждым
шагом ощущение опасности внутри него росло.
Минут через десять, миновав последние дома, он выбрался наконец на
площадь, в самом центре которой смутно вырисовывался расплывчатыми
очертаниями какой-то обелиск. "Это и есть центр города?" - с сомнением
подумал Виктор, озираясь по сторонам. Площадь, окруженная весьма низкими
строениями, что, очевидно, по замыслу древних строителей позволяло ей даже
в часы заката и восхода быть почти полностью освещенной, имела вытянутую
эллиптическую форму и была вымощена гладким серым камнем, лишь в немногих
местах проглядывавшим сквозь напластования мусора...
На этом месте рукопись обрывалась. Вадим откинулся на спинку стула и
заложил руки за голову.
"Хочешь себя похвалить? - подумал он с презрением. - А вот шиш тебе. Все
это очень хреново, и все это придется переделывать. - Он зажег сигарету и
несколько раз подряд жадно затянулся. - Но это потом. Когда закончишь
рукопись. А сейчас ты будешь работать. Писать. Долго и кропотливо. Пока не
доберешься до конца или не упадешь от истощения. Тогда, может быть, ты хоть
чуточку начнешь себя уважать. Работать!.. Только работать!.. Работать,
работать и работать!.."
Эти мысли, словно детонатор, подняли в нем новую волну злости. Что же, он
будет работать. Будто мерзкую мокрицу, он раздавил в пепельнице окурок,
схватил ручку и принялся быстро писать:
Виктор стоял на освещенном Сомеоном месте и с беспокойством озирался по
сторонам. Ощущение опасности попрежнему не покидало его. Какое-то неясное
предчувствие подсказывало- что-то произойдет и произойдет именно сейчас.
Может в эту, может, в следующую минуту, или даже...
- Нет, - сказал Вадим. - Так тоже не годится. Надо что-то другое. - Он
зажег новую сигарету и затягивался ею до тех пор, пока она не истлела
наполовину. - Да, надо иначе. Чуть-чуть пожестче и чуть-чуть почетче. Но,
черт возьми, как?
Он затушил сигарету, взял ручку. Посидел несколько минут, как бы в
полузабытьи, закрыв глаза и слегка покачиваясь из стороны в сторону. Затем
пододвинул чистый лист и написал:
По-прежнему вокруг не было заметно какого-либо движения. Оранжевый диск
Сомеона висел уже почти в зените, и отбрасываемая Виктором бледная тень
скорчилась у него под самыми ногами. Ощущение опасности достигло, казалось,
апогея. Сердце, словно маленький взбесившийся зверек, бешено стучало о
ребра грудной клетки, по спине и вискам непрерывно текли щекочущие струйки
холодного пота. Звенящая тишина, этот холодный и безжалостный враг,
превратилась сейчас в грохочущую какафонию расстроенных до предела
инструментов, из которых почти явственно выделялось какое-то оглушительное
жуткое буханье: Бум!.. Бум!" Бум!.. Казалось, все окружающие Виктора
предметы: дома, автомобили, столбы, скелеты, камни,- стали вдруг ви с того,
ни с сего живыми, обрели вдруг различные голоса, и тотчас же, пользуясь
этим неожиданным даром, загрохотали разом, заскрежетали, завизжали,
заскрипели, и все это для одной только, непонятной и дикой Виктору цели:
оглушить его, заставить почувствовать себя ничтожеством, растоптать,
напугать до мерзкой пустоты в желудке и дикого безумия в глазах. Казалось,
вся планета превратилась в громадный грохочущий оркестр. "К че-о-о-ортуН -
заорал Виктор с яростью. - дьяволу!" Он топнул изо всей силы ногой, потом,
пытаясь сбросить наваждение, принялся яростно пинать подвернувшуюся груду
хлама, отчего в воздух поднялись густые клубы пыли, и тут совершенно
неожиданно до его слуха...
Вадим зачеркнул последние три слова, оставив "неожиданно, и задумался.
- Нет,- сказал он через минуту, хищно улыбнувшись.- Он не услышал. Он
ощутил его. Он ощутил этот тяжкий и далекий, как сумеречные звезды, вздох.
Он ощутил его каждой жилкой, каждой клеткой своего тела. Как человек,
внезапно оказавшийся лицом к лицу с чем-то чудовищно ужасным, с чем-то
таким, что даже в самых кошмарных снах не может присниться... Вот как все
было.
Вадим так явственно представил себе вздох, раздавшийся в далеком мертвом
городе на далекой мертвой планете, что ему вдруг на мгновение почудилось,
будто бы этот вздох прозвучал за стеной, в соседней комнате. Ему стало не
по себе. Он поежился, оглянулся на приоткрытую дверь, прислушался. Где-то,
очевидно, в ванной капала вода, под столом тихонько тикал забытый
будильник. Пожимая плечами, Вадим встал и вышел в коридор. С каким-то
отстраненным от этого мира сознанием, он осмотрел свои грязные ботинки,
стоявшие у входной двери, затем прошел в ванную, на кухню, в туалет и в
зал. Везде было пусто, и везде, где были окна, он машинально трогал
шпингалеты. Вернувшись в коридор, он точно также проверил дверной замок.
- Кажется, ты начинаешь нервничать, - пробормотал он с иронией,
усаживаясь за стол. - Но сие отрадно наблюдать. Это признак того, что ты
работаешь. - Вадим хихикнул. - Итак, продолжим.
...что-то необъятное и бестелесное, словно тугой резкий ветер,
стремительно пронеслось над площадью, могучей воздушной волной как бы
прогоняя и надоедливый звон инструментов, и жуткое буханье, куда-то далеко,
к темнеющим на противоположном конце площади домам. Но это, Виктор мог
поклясться, не был ветер. И это не была воздушная волна. Скорее, что-то
отдаленно похожее на вой или вздох, далекий и неясный, как эти звезды над
головой...
И снова Вадим явственно представил себе этот вздох, и снова ему
почудилось, будто бы он прозвучал в соседней комнате. Наприятное ощущение
дискомфорта усилилось. Словно бы какие-то грубые пальцы пробежались по его
нервным струнам, вызывая тоскливое расслабляющее беспокойство и заставляя
кожу покрываться мурашками. Он до боли стиснул ручку, прошипел сквозь зубы
что-то вроде "кыш, кыш-ш" и стал писать дальше.
"Что же это? Что же это?" - беспрерывно повторял про себя Виктор,
вглядываясь то в залитые желто-чахоточным светом Сомеона силуэты домов, то
в громоздящиеся то тут, то там барханы мусора, то в небо, усыпанное
холодными колючими звездами. Он уже успел убедиться, что не было тут
никакого ветра. Было что-то другое, что-то непонятное и дикое. А ветра нет,
не было. Не было, потому что поднятая Виктором пыль продолжала медленно-
слой за слоемоседать на камни, и если бы был ветер, он бы непременно унес
ее, эту пыль, унес куда-нибудь в сторону, а взамен поднял новую... И
ощущение тревоги не проходило, наоборот, усиливалось с каждой секундой, и в
ушах снова гремело мучительное буханье. А он все раздумывал, нервы ли его
так расшалились или же действительно происходит что-то опасное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10