Я плохая мать, я знаю это. Мне это постоянно твердят. Но это сильнее меня: я не могу слышать, как он кричит! Только что, когда я снова сюда поднялась, я чувствовала, что была готова разбить ему голову об стену. Представьте, это длится все утро; чего только я не делала, чего только не пробовала!Она смотрела на Жанну удивленно-подозрительно.— И вот теперь, попав в чужие руки, он успокоился. Я всегда вам это говорила, но вы не хотели мне верить. Я для него ничего не значу.Взгляды Жанны и врача встретились, и оба одновременно почувствовали некоторое замешательство, словно от возникшего сообщничества.— Где ваша свекровь?— Не знаю. Я слышала, как она спустилась и что-то искала внизу, потом снова поднялась, ходила взад-вперед, открывала и закрывала двери. Думаю, она заперлась в своей комнате на ключ, а это значит, что несколько часов она не захочет никого видеть.Со стороны могло показаться, что они понимают друг друга с полуслова, говорят о привычных вещах, во всяком случае так, словно не случилось ничего странного или необычного.— Вы были дома, когда ваш свекор поднялся на чердак?— Я была здесь. Малыш уже кричал. Он кричит с утреннего кормления, хотя я дала ему успокоительное. Я слышала шаги по лестнице, но это меня не обеспокоило. Потом свекровь вернулась от мессы и стала повсюду звать своего мужа. Почти сразу же постучали в дверь и…Она подыскивала слово, глядя на Жанну. Алисе явно не хотелось говорить «мадам». Назвать Жанну по имени она тоже не осмелилась, а слово «тетя» еще не было для нее привычным.— …и она вошла.— Необходимо предупредить полицию.— Зачем, если он покончил с собой?— Таково правило. Я могу отсюда позвонить комиссару и дождаться его, поскольку он захочет меня увидеть?— Телефон есть в комнате родителей мужа.Она тут же спохватилась:— Я забыла, что свекровь закрылась.— Я позвоню внизу. Не беспокойтесь. Я знаю, где телефон. Мне бы хотелось, пока я буду ждать, чтобы вы убедили мадам Мартино поговорить со мной.Он ничего не говорил Жанне, следовавшей за ним. Она шла с успокоившимся ребенком, почти уснувшим на ее плече, но ни она сама, ни доктор этому не удивлялись. Жанна ничего не узнавала в доме, потому что в нем сменили не только обстановку и убранство комнат, но и снесли некоторые перегородки. Она все еще была в шляпе и, только войдя в столовую, сняла ее свободной рукой и положила на стол, не беспокоя ребенка.— Алло! Комиссар полиции? Это вы. Марсель? Что, комиссара еще нет в кабинете? Не скажете ли, где я могу его отыскать? Это доктор Бернар.Было любопытно слышать прежнего маленького Бернара, которого она помнила в коротких штанишках, сшитых из старых отцовских брюк, говорившего теперь с такой спокойной уверенностью. Он наверняка жил в красивом доме и был женат. Она была почти уверена, что у него есть дети и что телефонный звонок Алисы захватил его в тот момент, когда он тоже вернулся от мессы.— Я попробую отыскать его по телефону. Спасибо.И он тихо назвал другой номер.— Мадам Грасиен? Это говорит доктор Бернар. Спасибо. А вы? Мне сказали, что комиссар у вас; я хотел бы сказать ему два-три слова. Извините, что беспокою вас, но это важно. Благодарю. Я подожду.Держа трубку около уха, он, по сути, в первый раз обратился к Жанне.Почему она была этим взволнована? Ни в его голосе, ни в его взгляде не было ничего необычного. Он никак особенно не нажимал на слова, чтобы подчеркнуть свои намерения. Фразы он произносил совершенно простые, однако сегодня утром они приобретали необычную важность. У нее было ощущение, что она сразу осознала все их значение; она знала, отвечая ему, что внутренний смысл и ее слов также будет понят.— Вы приехали надолго?— Не знаю точно. Еще утром я этого не знала.— Вы видели остальных членов семьи?— Нет, только жену брата и ее невестку. Они обе кажутся очень уставшими, не так ли?После некоторого колебания она добавила:— Мой брат тоже устал до предела?Он не успел ответить, потому что комиссар, которого пошли искать в глубине сада, где он ловил в реке рыбу, взял трубку.— Алло! Хансен! Говорит Бернар. Очень хорошо, спасибо. Прошу вас приехать к Мартино. Робер Мартино повесился сегодня утром у себя на чердаке. Он мертв, да. Когда я приехал, было уже слишком поздно. Нет, не было никакого смысла и пытаться. Из-за его веса сломался шейный позвонок. Я бы хотел, если вы сможете, да. Я подожду вас здесь, а пока начну составлять акт.Жанна не стала снова задавать вопрос, показавшийся ей теперь бесполезным. Доктор тоже молчал. Малыш уснул со спокойным лицом, хотя дыхание его было еще немного хрипловатым.— Я думаю, вы должны убедить свою невестку открыть вам дверь.— Вы чего-нибудь боитесь?Доктор не ответил и на этот вопрос, но обеспокоенным он не казался и добавил только:— Комиссар непременно захочет с ней поговорить. Он не может поступить иначе.Наверное, тишина в кухне, дверь в которую, подобно большинству дверей в доме, была открыта, поразила его в этот момент, потому что он спросил:— Прислуги здесь нет?— Кажется, она ушла вчера, не сказав никому ни слова. Они ждали сегодня утром другую, но она не пришла.Никаких замечаний по этому поводу. Он вытащил блокнот из своей сумки, медленно снял колпачок с авторучки и расположился писать на углу стола.— Может, ребенок не проснется, если вы его уложите. Попробуйте, во всяком случае. Его тяжело держать.Она — уже во второй раз — направилась к лестнице, по которой стала подниматься медленно, без толчков, держа одно плечо выше другого из-за ребенка, прижавшегося к ней горячим и влажным тельцем. На втором этаже она не стала стучать в дверь. Алиса открыла окно, выходившее на набережную, и, наклонившись вперед, курила сигарету, дым от которой окутывал ее волосы; подол короткого черного платья был зажат между коленями.Жанна со всевозможной осторожностью стала укладывать ребенка в кроватку; Алиса повернулась на шорох и раздраженно бросила:— Вы уже пресытились? Если вы его положите, он проснется и заорет еще громче.— Тише!— Как хотите. Что же до моей свекрови, то она не отвечает. Вы тоже можете попытаться втолковать ей. Не исключено, что вам повезет больше, чем мне.— Она плачет?Девчонка пожала плечами. Она действительно была больше девчонкой, чем женщиной, — с несформировавшимся до конца телом, с гибкостью подростка, с Идиотскими, постоянно падающими на глаза волосами, которые она откидывала назад нетерпеливым движением, похожим на тик.— Вот увидите, Мадлен вернется, когда все это закончится!Жанна не знала точно, кто такая Мадлен, но предполагала, что Алиса намекает на дочь Луизы. Она говорила еще о сыне, но ни того ни другой так и не было.Жанна постучала в дверь комнаты, где когда-то жили ее родители; комнаты — как ей внезапно пришло в голову, — в которой родились и она и ее братья.— Луиза! Это я, Жанна. Доктор Бернар сказал, что ты обязательно должна открыть, потому что сейчас придет комиссар и захочет с тобой поговорить.Сначала — тишина, лишь едва слышимый шорох со стороны кровати.— Послушай меня, Луиза. Тебе необходимо сделать усилие и подняться наверх.Она и не заметила, что стала говорить своей невестке «ты» лишь потому, что та была ее невесткой.— Вероятно, скоро начнут приходить люди, чтобы выразить тебе соболезнования. Вернутся твои дети.Жанне послышалось что-то вроде горького смеха.— Открой хоть на минутку, чтобы я могла с тобой поговорить…Луиза, должно быть, шла на цыпочках, тихо, как кошка, потому что Жанна хоть и прикладывала ухо к двери, не слышала никаких звуков и была обескуражена, когда створка двери внезапно распахнулась:— Чего ты от меня хочешь?Луиза была неузнаваема: волосы растрепаны, черты измученного лица искажены, расстегнутое черное платье позволяло видеть нижнее белье и часть белых мягких грудей.Она смотрела на Жанну жестко, злобно, со странной гримасой на губах, в которой читалось что-то вроде садистского удовлетворения, и бросала ей совсем близко — так близко, что на Жанну летели брызги слюны:— Чего ты приехала сюда выискивать, а? Что же ты не скажешь это прямо? Да говори же!И в этот момент Жанна поняла, но не шелохнулась, не ответила. Открытие заставило ее застыть, она молчала, не проявляя никакой реакции. Она узнала запах. Она узнала и эти глаза, которые, казалось, пожирают сами себя, и измученное лицо, и жесты, одновременно порывистые и усталые.— Так хочешь, я сама тебе скажу, чего ты приехала сюда выискивать? Ты вчера приехала, верно? Твой бедный брат, без сомнения, знал это. Может, ты написала ему о своем приезде или позвонила? Может, кто-то пришел ему сказать, что встретил тебя в городе? Не прикидывайся невинной, вот что!Ты все поняла! Если же нет, то я тебе сейчас все объясню. Ты не можешь не знать — ты, похожая на привидение, — что это ты его убила!Она сделала вид, что пошла назад, к своей измятой постели, и, не глядя на свою невестку, подыскивала слово, которым могла бы выразить свои чувства. Ей удалось найти одно — грязное, грубое, и она процедила его сквозь зубы:— Падаль!Потом, словно это придало ей сил, она снова повернулась лицом к Жанне и с новой энергией быстро заговорила:— Не стесняйся, Жанна! Предъявляй свои счета! Чего ты ждешь? Продавай все! Ты права. Вероятно, все, что здесь есть, принадлежит тебе. Я, видишь ли, всегда это чувствовала, потому что я женщина, у меня как будто свои антенны есть. Я знала, что ты в один прекрасный день вернешься, и вид у тебя будет именно такой, как сейчас. Ты напрасно прикидывалась, что померла, я в это не верила, потому что кое-кто встречал тебя в одной из тех поганых стран, где ты жила. Ну, заявляй о своей части наследства.Предъявляй счета. Требуй! Ты знаешь, что имеешь право требовать. Твой брат, конечно, сам не набрался смелости сообщить тебе, что не осталось ничего стоящего — разве что долги. Но сегодня моя кровать еще принадлежит мне, и никто не заставит меня из нее вылезти. Пойди скажи это комиссару. Расскажи ему все, что хочешь. Но оставь меня в покое, слышишь, ты, оставь меня в покое! Последние слова она выкрикнула пронзительным голосом, надрывая горло; затем она так резко захлопнула дверь, что ударила ею Жанну по лбу, и та машинально приложила ко лбу руку. Повернувшись, Жанна увидела позади себя Алису — спокойную, с лукавым взглядом и таким видом, словно она ничего не слышала или давно привыкла к подобным разговорам. Прикурив новую сигарету от предыдущей, которую она раздавила затем каблуком на навощенном паркете, Алиса сказала:— Вы привыкнете к этому. Завтра она об этом и не вспомнит или же, рыдая, будет просить у вас прощения и выложит всю кучу своих несчастий.— Когда малыш должен есть в следующий раз?— Вы в этом разбираетесь? Я думала, у вас не было детей. Он ест трижды в день. Второй раз — в полдень.— Что он ест?— У него есть рожок. Молоко в холодильнике. Еще пюре из овощей. Вы намерены этим заняться? Жанна спустилась вниз именно в тот момент, когда к воротам подкатил автомобиль комиссара, и ей пришлось открывать ему.Комиссар оказался не из местных. Здесь не было ни одной семьи с такой фамилией. Он выглядел примерно ровесником доктора. Комиссар принял Жанну за служанку и довольствовался тем, что спросил на ходу:— Доктор Бернар все еще здесь?— Он ждет вас в столовой. Из деликатности она оставила их одних. И, не зная, быть может, куда себя деть, пошла на кухню. Теперь это была современная кухня, ничем не похожая на старую, — такая, как рисуют в каталогах или выставляют в витринах: вся белая, со всякими усовершенствованными штучками. Жанна открыла холодильник, машинально изучила содержимое и, увидев приготовленный для жарки ростбиф с ломтиками сала, бросила взгляд на часы и нерешительно покрутила рычажки электрической плиты.Сточное отверстие позади, выходившее во двор, еще существовало, но белые стены были покрыты лаком; овощи и фрукты аккуратно разложены на белых полках. Двое мужчин поднялись по лестнице, и сверху стало слышно, как они разговаривают приглушенными голосами. В раковине Жанна увидела чашки со следами кофе с молоком, грязные тарелки, ложки, вилки, ножи. Она вспомнила, что посуда в беспорядке валялась и в комнатах: наверху тоже оставалась грязная посуда, которую она не собрала. Ее действия были инстинктивными. Она не размышляла, не спорила сама с собой. Только сейчас после всего случившегося у нее на лице появилось недовольное, или, скорее, грустное, выражение. Синий передник висел за дверью, она взяла его, накинула на шею, завязала сзади тесемки. Засучивать короткие рукава необходимости не было. Из крана потекла вода — почти сразу теплая, потом горячая, и она не глядя сунула руку в мыльный порошок, взяла тряпку; пар от воды начал оседать на стеклах. Стук тарелок создавал привычный звуковой фон, и Жанна была весьма удивлена, когда немного времени спустя услышала, что кто-то покашливает за приоткрытой дверью. Это был комиссар полиции.— Извините меня за недавнюю бестактность. Я не знал, кто вы такая.Позвольте выразить вам мои соболезнования. Доктор Бернар сказал мне, что, наверное, не стоит беспокоить мадам Мартино сегодня утром, и я его понимаю. Не соблаговолите ли вы передать ей выражение моих чувств и сказать, что я сделаю все от меня зависящее, чтобы свести формальности к минимуму?— Тело так и останется пока наверху?— Это не является необходимым, поскольку все очевидно. Более чем вероятно, что вскрытия не потребуется. Значит, вы уже сейчас можете вызывать похоронное бюро, и я думаю, — тут он бросил взгляд на еще исходящую паром посуду, которую вытирала Жанна, — что это нужно сделать в первую очередь, принимая во внимание время года.Доктор невозмутимо держался позади него с видом человека, спокойно взирающего на происходящее.— Думаю, что я сегодня не нужен вашей невестке, — сказал он. — Если, однако, возникнет необходимость, я буду дома весь день и вы сможете меня вызвать.Она ответила просто:— Спасибо.В половине двенадцатого явился представитель похоронного бюро с двумя помощниками. Для очистки совести Жанна постучалась в дверь невестки, но ответа не получила. Ей в голову не пришло снять передник. Руки ее пахли луком.— Лучше всего, конечно, выставить тело в голубой комнате, — сказала она, бегло осмотрев комнаты второго этажа.Шедшая за ней Алиса проворчала раздраженно:— Это комната Мад.— А следующая?— В ней живет Анри.— Одному из них придется поспать на третьем этаже. Нельзя же оставлять тело наверху.— Разбирайтесь с ними сами. Что же касается меня, то я не останусь в доме этой ночью.Жанна не ответила ей, служащие похоронного бюро спустили тело с чердака и заперлись с ним.Через улицу, с другой стороны моста, натянули широкую ленту; группы людей стояли на тротуаре, и их можно было видеть через открытые окна с удивительной четкостью; терраса «Золотого кольца» была набита битком, вьющиеся волосы Рафаэля мелькнули на мгновение под солнцем. Там проходили соревнования велосипедистов, и вот-вот должны были показаться первые гонщики, о чем возвестили крики, доносящиеся с вершины холма.— Куда ушла Мадлен? — спросила Жанна.— Вы думаете, она сообщает мне об этом?— А когда она ушла?— Утром, незадолго до того, как проснулся малыш. Было, вероятно, часов шесть.— Одна?— Разумеется, нет. За ней приехали на машине. Я слышала автомобильный гудок. Потом она спустилась.— И кто там был?— Друзья.— Какие друзья?— Во всяком случае, какие-то парни. Можете спросить у нее, когда она вернется. Единственное, что я знаю, так это то, что она ушла в шортах: все ее платья в шкафу.— Может ли она вернуться сегодня вечером?— Скорее, завтра рано утром. Готова поспорить, что она поехала купаться в Руайан.— А ее брат?— Вы же слышали, что сказала его мать. Анри опять угнал машину. Я не знаю, как он отыскал ключ, отец всегда его прятал.— Сколько ему лет?— Анри? Девятнадцать.— А Мадлен?— Вы ее тетя и не знаете этого? Видать, и правда, что…Она прикусила губу, сделав это специально — так, чтобы было заметно.— Правда — что?— Ничего. Меня это не касается. Если я правильно понимаю, вы приехали, чтобы жить в этом доме?Она уставилась на синий передник на ее тетке и, не дожидаясь ответа, настолько очевидным он ей казался, добавила:— Ну, а мне, если хотите знать, на прошлой неделе исполнилось двадцать лет, со своим мужем я жила ровно пять месяцев. Может быть, вы понимаете, что я хочу сказать?— Я думаю, что ребенок проснулся.— Черт возьми! Все время этот ребенок! Раз уж вы с ним управляетесь лучше меня, идите к нему вы.— Я спущусь вниз и закончу готовить, а ты пока за ним присмотришь.Поняла?Жанна никогда не была такой спокойной, и племянница даже рта не раскрыла, чтобы ей возразить, и осмелилась лишь состроить гримасу в спину уходящей Жанне; прежде чем направиться в комнату к проснувшемуся ребенку, она зажгла новую сигарету.Когда Жанна открыла печь, в кухне словно раздалась музыка; шипенье соуса, которым она поливала жаркое, для дома играло почти ту же роль, что и ночное стрекотанье кузнечиков для деревни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15