Вместо холмов и лесного ручья здесь были каменистые горы, начинавшиеся п
рямо из волн. Они поднимались над поверхностью сперва малыми островками
. Голыми скальными костями, обглоданными ветром и морем. Волны закипали у
их подножий и легко перекатывались через макушки. Ближе к матёрому берег
у островки делались выше и одевались в свежую зелень. Потом выходили на с
ушу и становились отрогами горного хребта. В мокром сумраке не разглядет
ь было вершин. Тучи просто упирались в горные кручи и висели на месте, изли
ваясь дождём. На высоких перевалах царил холод, там вместо дождя сыпался
густой снег. Прояснится небо Ц и горы снова предстанут в белых плащах. Та
кая уж здесь бывает весна.
Берег восставал из моря десятисаженным обрывом. Ветра особого не было, н
о у подножия скал тяжело и грозно ревел накат. Где-то далеко бушевал шторм
, раскинувший косматые крылья от Тар-Айвана до Аланиола. Отголоски, докат
ывавшиеся до западных берегов океана, вселяли трепет. Чёрные громады одн
а за другой надвигались на берег и с громом и грохотом превращались в обл
ака брызг. Брызги плотной стеной взвивались над утёсистой кручей, и вете
р уносил их в глубь страны, перемешивая с дождём…
За грядой островов матёрый берег отступал, выгибаясь исполинской подко
вой. Там рвались на ветру огни четырёх маяков, питаемые земляным маслом и
не боящиеся дождя. Маяки указывали кораблям путь в гавань. Летящая мгла п
очти не давала разглядеть город, только сторожевые башни угадывались вд
алеке. Город носил звучное и красивое имя: Тин-Вилена Ц Младшая Сестра, к
ак ещё называли.
На оконечных скалах мыса было безлюдно. Сюда и при ярком-то солнце мало кт
о забредал, тем более ныне Ц кто в своём уме будет зря терпеть холодную сы
рость, легко проникающую сквозь кожаный плащ, сквозь стёганую телогрейк
у?.. Оттого некому было заметить, как в некоторый миг через кромку утёса вз
вились особенно плотные клочья пены и брызг… Когда же ветер утащил их пр
очь и развеял Ц стало видно, что прочь от моря бежал большой серый пёс. И у
него на загривке, зябко и недовольно нахохлившись, сидела летучая мышь.
А глаза у пса были такие, каких у собак не бывает. Серо-зелёные. Человеческ
ие.

Когда этот человек приходил в Тин-Вилену и появлялся в “Белом Коне”, выши
бала при входе кланялся ему в пояс, а корчмарь Айр-Донн каждый раз пытался
отказываться от денег за еду и питьё:
Ц У меня и так весь твой заработок лежит, Волкодав. Я его в оборот пускаю и
богатею с того. И ещё ты мне за что-то будешь платить?
Человек по имени Волкодав только усмехался. Молча оставлял деньги и уход
ил. Айр-Донн возмущался, воздевал руки и сквернословил, поминая божестве
нные копыта Трёхрогого. Он был из восточных вельхов и на заморской чужби
не хранил обычаи родины со всем упорством и рвением, которыми славится е
го племя. Одна беда Ц нашла коса на камень. Волкодав тоже родился за морем
. И добро бы в каком праведном месте, населённом покладистым и тихим народ
ом, а то Ц в диких веннских лесах. Сиречь упрямец уже вовсе непроходимый.
Хуже всякого вельха.
В этот дождливый, бессолнечный день корчма Айр-Донна наполнилась раньше
обычного. Скверная погода поневоле загоняет под крышу, и в особенности
Ц к тёплому очагу, к доброй выпивке и еде. Тем и другим “Белый Конь” был в г
ороде славен. Сюда охотно шли горожане, сюда шумно вваливались мореходы,
отвыкшие в долгом переходе от свежих человеческих лиц. Особенно Ц женск
их.
Ц Пива, красавица! И не этой аррантской бурды, которую зачем только из-за
моря везут! Местного подавай!..
Ц И курочек пару! Да побольше соуса, соуса!..
Ц А сама к нам, красавица, не присядешь? Некогда тебе? Ну, беги…
Служаночки в самом деле бегали, как настёганные. Складывали в поясные ка
рмашки позвякивающие монетки. Стряпухи на кухне угорело метались от жар
овни и сковородок к земляной печи и от неё к пузатой коптильне.

Все мы, братишка, кто поздно, к
то рано,
Сгинем в холодных волнах океана.
В кои-то веки добравшись на сушу,
Как тут в трактире не выплеснуть душу?
Ну-ка, подруга, пивка на полушку,
Да пощедрее наполни нам кружку!
Пусть оно в глотки потоком прольётся Ц
Выпьем за тех, кто уже не вернётся.
Выпьем за пахарей сумрачной пашни,
Кто разворачивал парус бесстрашно,
Кто навсегда у подводного Бога
Загостевал в Его мокрых чертогах.
Поздно ли, рано ли Ц все под волнами Ц
В круг соберёмся за теми столами…

Волкодав появлялся всегда поздно. Но, как бы ни была набита корчма, у Айр-Д
онна для него непременно находилось местечко. И мисочка свежей сметаны.
Тот её очень любил, а вельх чуть не единственный в Тин-Вилене умел готовит
ь это чужеземное лакомство.
Сегодня венна почему-то всё не было видно, и корчмарь косился на дверь. Он
знал: служба у Волкодава была такая, что не позавидуешь. Жрецы Богов-Близн
ецов шуток не шутят.
Вышибалой у Айр-Донна стоял крепкий темноволосый нарлак. В кожаных штан
ах и, как полагалось молодому мужчине его племени, при кожаной безрукавк
е. Несмотря на промозглый вечер Ц на голое тело, чтобы всякий мог оценить
и презрение к холоду, и красивые точёные мышцы. Страна нарлаков тоже лежа
ла очень далеко. Но такова была Тин-Вилена: населяли её почти сплошь выход
цы из-за моря. И недавно приехавшие, и родившиеся уже здесь.
И песня, которую они пели, тоже приплыла сюда по солёным волнам, на корабле
отчаянного купца. Завезли её, кажется, из сольвеннских земель, из стольно
го Галирада, где слагал знаменитые стихи одноглазый поэт Декша Белоголо
вый. Впрочем, Айр-Донн не стал бы ручаться, поскольку точно не знал.

Другой край шторма висел над морем много севернее и восточнее Тин-Вилен
ы, там, где на несколько дней пути вокруг не было населённой земли. Тучи зд
есь медленно закручивались рваными тяжёлыми полосами, а между ними сиял
а неистовая холодная голубизна и щедро лилось бледное золото солнца. В ю
жной стороне горизонта тучи смыкались, и небо обнимала непогожая тьма. О
ттуда шли высокие волны. Попадая на солнце, они искрились глыбами зорког
о< Зоркого, зоркий Ц ясный, прозрачный. > зеленоватого хрусталя.
Хмурый небоскат дарил им сумрачные свинцовые блики и сообщал пенным шап
кам особую нестерпимую белизну. Ближе к границе моря и неба, куда не дости
гал солнечный свет, валы становились вереницами серых привидений, шеств
овавших из ниоткуда в никуда.
Ни морщинки, ни складки не было на ярком бело-синем клетчатом парусе, раст
янутом вдоль корабля, Ц тот шёл в-треть-ветра, направляемый опытной и от
важной рукой. Очередная волна ударила “косатке” в ясеневую скулу, и кора
бль встрепенулся до кончика мачты Ц упруго и весело, точно бодрый конь, в
охотку одолевающий подъём. Нос, увенчанный резной головой чудища, высоко
вырвался из воды, потом рухнул обратно, и над бортом взвилась прозрачная
стена. Ещё миг Ц и, дробясь на лету, вода хлестнула по палубе. Семьдесят мо
лодых мужских глоток отозвались смехом и руганью, кто-то на всякий случа
й прижал сапогом край кожаного полога, прятавшего трюмный лаз.
Там, в трюме, горел маленький очажок, устроенный особым образом, так, чтобы
и штормовых волн не бояться, и не вызвать пожара на корабле. Людям, провод
ящим вдали от берега много дней подряд, нужно тепло, нужна горячая пища. Ос
тровные сегваны, поколениями ходившие в море, на корабле себя чувствовал
и едва ли не уверенней, чем на твёрдой земле. Впереди грозил шторм, под кил
ем корабля до дна морского простирались, может быть, вёрсты, Ц а у них бул
ькал себе над огнём закопчённый котёл и, как ни качайся корабль, Ц не пле
снёт, не перевернётся.
Возле котла хлопотал немолодой воин с кудрявыми седеющими волосами, по о
бычаю Островов связанными в длинный хвост на затылке. Котёл булькал, рас
пространяя густой запах мёда и пряностей. Пожилой сегван мешал варево дл
инной деревянной ложкой, держа её в левой руке. Правая у него отсутствова
ла по локоть и годилась только на то, чтобы прижимать к боку большую оплет
ённую бутыль, пока левая вытаскивает из неё пробку.
Едва калека извлёк эту бутыль из устланной соломой корзины, как под поло
г всунулись сразу три головы:
Ц Давай мы раскупорим, Аптахар. Тебе же с одной рукой, поди, неудобно…
Ц Я вас!.. Ц рявкнул названный Аптахаром и замахнулся на лукавцев ложко
й, отчего те с хохотом убрались. Ц Лакомки… Ц проворчал он, справляясь с
туго заколоченной пробкой. К запахам из котла тотчас добавилось крепкое
хмельное благоухание. Понятно, доверять молодцам открывание столь драг
оценной бутыли было никак невозможно. Вернули бы, Хёгг их проглоти, одни с
лезы на донышке.
Спиной ощущая жадные взгляды, Аптахар отмерил жидкость из бутыли пузато
й кожаной кружкой. Вылил в котёл, размешал, дал слегка покипеть. Зачерпнул
, поднёс ко рту…
Сзади тоскливо и протяжно вздохнули.
Аптахар свирепо покосился через плечо, вновь наполнил кружку до половин
ы и опорожнил в котёл. Ещё раз попробовал… На сей раз вкус удовлетворил ег
о. Он заткнул и спрятал бутыль, черпнул из котла Ц и, бережно держа кружку
перед собой, выбрался на палубу из трюма. Прикрыл полой плаща и отправилс
я на корму. Брызги из-за борта летели, как стрелы.
Человек сухопутный уж точно не донёс бы в целости кружку, полную почти до
краёв, а скорее всего Ц и вовсе не устоял на ногах. Разве что схватился бы
за снасти, за скамьи, за плечи сидевших… Однорукому Аптахару подмоги не т
ребовалось. Шёл, как другие люди по земляному полу хором. Да он, правду мол
вить, в тех хоромах скорей споткнулся бы.
Ц Давай сюда кружку, мы уж передадим!.. Ц подначивали его.
Ц Я вам, бесстыжим, дерьма мешок нести не доверю! Ц отвечал старый воин.

Человек, что сидел на высоком кормовом сиденье, держа в руках правило, с др
ужеской усмешкой следил за приближавшимся Аптахаром. У него самого воло
сы горели на солнце тем светлым золотом, каким справедливые Боги очень р
едко одаривают даже сегванов, перебравшихся с Островов на Берег, Ц не го
воря уже об иных племенах, обитающих в глубине суши. То есть рыжие и белобр
ысые, конечно, всюду встречаются, но таких, словно зимний утренний луч на ч
истом снегу, Ц замучаешься искать. Добравшись, Аптахар протянул вождю с
вой напиток:
Ц Отведай, кунс.
Кунс отведал. Всего один глоток. Согласно кивнул Ц и вернул кружку. Глаза
у него тоже были, какие встречаются только у тех, кто поколениями живёт ср
еди морской синевы. Цвета океана, нежащегося под солнцем, но способного в
сколыхнуться грозовой непогодой. Рука в плотной кожаной рукавице споко
йно и чутко держала правило бегущего корабля. Ни лишнего напряжения, ни с
уеты. Аптахар вернулся к котлу и, нагнувшись, подтащил поближе большой ко
жаный короб. Стал одну за другой вынимать из него чашки и наполненными пе
редавать в протянутые сверху руки. Сперва Ц для тех, кто сидел на носу кор
абля и принимал всего более оплеух и мокрых затрещин от налетающих волн.
Потом Ц для тех, кто помещался посередине и на корме. Чашки, которые стары
й воин ловко извлекал из короба, были сами по себе замечательные. Не кожан
ые, не глиняные, не медные, даже не деревянные. Добрый мастер сработал их и
з льдисто-прозрачного, чуть тронутого зеленью стекла. Они чудесно сохра
няли тепло и (многажды проверено!) не разбивались, падая на твёрдую палубу
и даже на камень. Но самой удивительной выдумкой стекловара было то, что ч
ашки туго вкладывались одна в другую, занимая таким образом очень мало м
еста, которого вечно не хватает на корабле. Кунс Винитар щедро заплатил з
а них в Галираде. Долго будут помнить вождя, который так заботится о своих
людях! Подобной диковины, притом очень полезной, до сих пор не видали ни на
одном корабле. Аптахар же про себя весьма гордился тем, что именно он прив
ёл кунса во двор к стекловару Остею…
…Раздав горячий напиток, старый сегван наконец-то налил себе и мужестве
нно переборол искушение плеснуть в чашку лишнего из заветной бутыли. При
страстие к хмельному люди стали за ним замечать примерно тогда же, когда
он потерял руку: почти семь лет назад. Глупцы!.. Они видели только внешнее и
полагали, будто он принялся топиться в вине из-за увечья. Истинная причин
а была гораздо глубже и горше, но о том ведал только кунc Винитар. Да ещё сын
, молодой Авдика, дослужившийся до десятника в галирадской городской стр
аже. Другим людям Аптахар ничего не рассказывал. И сам почти каждый день н
апивался, чтобы не вспоминать. В конце концов кунc неожиданно объявился в
Галираде и сразу позвал старого товарища с собой в море. “Зачем я тебе, Вин
итар? Ц спросил однорукий калека. Ц Обуза лишняя…” Ц “У меня на „косат
ке” лишних не бывает”, Ц сурово ответил вождь. И… приставил трясущегося
с похмелья пьянчужку к корабельному очагу и котлу. К съестному. К тем самы
м бутылям в просторной, мягко выстланной корзине. И сказал только: “Присм
отри, чтобы каждому отогреться хватило…” Каково грести или менять парус
, когда ветер срывает макушки волн и превращает их в рои ледяных копий, Апт
ахар очень хорошо знал. Он даже обиделся на вождя, хотя, конечно, виду не по
дал. И с тех пор был безгрешен.
Хотя злобный Хёгг, враг Богов и людей, каждый день терзал его искушением…

Аптахар смаковал последние капли напитка и как раз пришёл к выводу, что н
ыне медовуха удалась ему замечательная, Ц когда сверху послышался голо
с парня, прозванного Рысью за остроту его глаз. Рысь был ещё и невысок рост
ом, и его, лёгкого, без труда подняли на верёвке на мачту: пусть-ка оглядитс
я вокруг. Посулили чашку добавки, если высмотрит что занятное. Последний
берег скрылся три дня назад, мореходы скучали. Рысь повертел головой в тё
плой шапке… и почти сразу торжествующе заорал:
Ц Парус! Парус справа в-пол-четверти!..
Его крик был полон того яростного ликования, которое наполняет душу воит
еля, чающего впереди битву. С кем, за что Ц велика ли важность! Главное Ц и
спытать доблесть свою и врага, радуя Отца Богов, взирающего с небес. Длинн
обородый Храмн от века ссорит вождей, забирая достойнейших в Своё воинст
во. Он принимает тех, кто верно следовал за боевым кунсом, ища ему и себе сл
авы, и наконец сложил голову, снискав восхищение друзей и врагов.
Когда дед Аптахара был молодым воином, он встречал много таких храбрецов
. А кого не встречал сам, о тех был наслышан. Он без устали рассказывал об их
подвигах сперва сыновьям, потом внукам. И всё ворчал, сетуя, до какой степе
ни оскудел нынешний мир. Люди, носившие мечи во дни дедовой молодости, пом
ышляли больше о чести, а теперь стремились только к добыче… Внуку не годи
тся оспаривать мнение деда, но Аптахар всё косился на вождя, привставшег
о на корме, и в который раз решал про себя: если старик сейчас смотрит из не
бесных чертогов Ц то-то небось гладит сивую бороду от радости за него, Ап
тахара. Ибо на “косатке” у Винитара то ли воскресли, то ли просто не кончал
ись времена, которые принято называть легендарными. Молодой кунс ни дать
ни взять ощутил Аптахаровы мысли. Он поднялся на ноги и сказал так, чтобы
слышали все, и ветер, гудевший в снастях, не смог заглушить его голоса.
Ц Мы сойдёмся с этим кораблём и узнаем, кто они и откуда. Если друзья, мы с
ними обменяемся пивом. Если купцы, мы проводим их и проследим, чтобы никто
не обидел…
“И они серебром оплатят нашу защиту, Ц подумал Аптахар с предвкушением.
Ц Или товарами, которые везут продавать…”
Ц … а если враги, Ц довершил кунc, Ц мы снимем с борта щиты и узнаем, чей м
еч лучше наточен.

Айр-Донн начал уже тревожиться, успев решить, что Волкодав нынче вечером
к нему не зайдёт. Но вот один из посетителей, расплатившись, открыл было на
ружную дверь… и невольно шарахнулся назад, прижав рукой шапку, а завсегд
атаи “Белого Коня” дружно засмеялись. Потому что снаружи, из мокрых суме
рек, едва не чиркнув выходившего по голове, стремительно и нетерпеливо в
летел крылатый зверёк. Он очень не любил сырости Ц и, если уж не удавалось
совсем её избежать, стремился как можно скорее вернуться в тепло. Летуча
я мышь пронеслась под потолком, роняя с чёрных крыльев капельки влаги, и у
веренно опустилась на стойку. Маленький охотник знал, что здесь его ждёт
угощение. За последние три года он ни разу не обманулся в своих ожиданиях.
Вот и теперь Айр-Донн, улыбаясь, налил в особое, нарочно отведённое блюдеч
ко немного молока и начал крошить хлеб. Мыш жадно шевелил носом, следя, как
готовилось его любимое лакомство.
Ц Не сердись на него, почтенный, Ц сказал человеку в шапке мужчина, воше
дший с улицы следом за зверьком.
1 2 3 4 5 6 7