Значит, мое место не здесь…Я затягиваю пояс плаща и иду к машине.В нашей работе нельзя себя жалеть. Один мой коллега потерял в стычке правую руку. Ему приделали искусственную, и он продолжал работать. Правда, половину рабочего времени он ловил протез, который постоянно отцеплялся.Если вы думаете, что я толкаю вам фуфло, давайте сюда вашу записную книжку, я запишу его адрес. Спросите у него сами.Я влезаю в мою колымагу, включаю зажигание, дергаю стартер. Он начинает работать, но машина не трогается с места.Я выхожу, заглядываю под капот и вижу, что провод от распределителя к катушке зажигания перерезан.Просто, но достаточно, чтобы полностью вывести машину из строя.Я хотел поиграть в ангела-хранителя, а сел в лужу… Я чувствую вокруг себя чье-то враждебное присутствие, как путешественник в Чаще.Если бы я имел дело с честными противниками! Я обещаю себе заставить их работать остаток жизни на лекарства, если мне снова засветит счастливая звезда.К счастью, у меня есть моток изоленты. Мне требуется не очень много времени, чтобы привести “остин” в рабочее состояние. Опять-таки к счастью, у этой машины есть скрытые достоинства! С риском во что-нибудь врезаться я несусь в Париж со скоростью реактивного самолета.Спорю, вы себя спрашиваете, куда я несусь. А куда бы на моем месте неслись вы? В киношку или к телке, которая клянется, что наглотается гарденалу, если вы сыграете на два метра в землю?Лично я возвращаюсь к источнику, как угри, собирающиеся окочуриться… Источник — это хижина дяди Стивенса и его ракеты…С самого начала моего расследования — а оно, замечу я вам, началось всего несколько часов назад — я еще не побеседовал со старым ученым. Я хотел выполнить директивы большого патрона, и, как бывает всякий раз, когда я не руководствуюсь исключительно своими собственными импульсами, ничего не получилось.Когда я выезжаю на улицу Гамбетта, где-то в Булони часы бьют одиннадцать.На этот раз не может быть и речи играть в прятки, и я ставлю мою тачку прямо перед домом шестьдесят четыре. Фасад темен. У старого инглиша рано ложатся баиньки.Нажимаю на кнопку звонка. Внутри дома раздается тоненькое дребезжание.Жду. Никакого движения, никакого света.Не собираются же они повторить шутку “Заколдованный дом”?!Снова жму на звонок, потом считаю до двенадцати. Я всегда считаю, когда хочу обмануть свою нервозность, но в этот раз раздражен так, что до шестидесяти не досчитываю.Я беру свою отмычку, запатентованную Жюлем Большие Лапы и усовершенствованную Сан-Антонио. Эта игрушка дает мне возможность разговаривать со всеми замками. Открываю ворота… В четыре прыжка пробегаю посыпанную гравием дорожку… Дверь дома оказывается такой же сговорчивой.— Есть тут кто? — ору я.Это мой крик в ночи.Слышу позади себя звук шагов. На крыльце выделяются две тени. Пара. В женщине я узнаю служанку, относившую в конце дня письмо. Мужчина, очевидно, лакей. Они совершенно одеты и выглядят просто обалдевшими, найдя меня здесь.— Что вам угодно? — спрашивает меня мужчина. Он смотрит по сторонам и, не дождавшись моего ответа, задает второй вопрос:— Вам открыл Бертран?— Нет, я сам, — спокойно отвечаю я. — В этом доме все спят… Полагаю, Бертран — это сторож?— Да.Он направляется в глубь холла.— Мы вернулись из кино, — объясняет он. — У нас сегодня выходной…Я иду за ним. Горничная тоже. Мы идем по дому гуськом, как три утки.— Где спит Бертран? — спрашиваю я.— На раскладушке, в кабинете месье.— Может, он вышел?— Бертран никогда не выходит по вечерам!— А босс?— Господин профессор?— Да.— Сегодня вечером он лег рано. В последнее время он очень у стает…Мы входим в кабинет. Там действительно стоит раскладушка, а на ней дрыхнет Бертран. Это усатый здоровяк, который храпит, как “Констелласьон”. Я его трясу, но это все равно что будить столб высоковольтной линии.Я замечаю возле кровати бутылочку.— Ваш Бертран надрался! — говорю я паре.— Он? Не может быть! Он выпивает немного во время болезни, но пьяным я его никогда не видел, — сообщает мужчина.Я открываю пузырек, подношу к носу и, кроме запаха виноградной водки, чувствую сладковатый запах.— Его усыпили, — объясняю я. — Где спальня профессора?— Сюда! — икает горничная, чей испуг усиливается. На этот раз мы бежим. Комната профессора пуста.Кровать разобрана. Один стул опрокинут, на подушке несколько капель крови.— Его здесь нет, — замечает слуга, который явно силен в дедукции.Действительно, изобретателя ракет и след простыл.— Он вышел, — недоверчиво бормочет служанка.— Думаю, его скорее похитили, — говорю я ей. Лакей смотрит на меня отсутствующим взглядом.— Похитили? — блеет он.— Разуй глазки, малыш!— Да, — соглашается он, — этот беспорядок…— Правильно, беспорядок, но не только… Я указываю на роскошную вставную челюсть, плавающую в стакане воды.— Человек, выходящий прогуляться, не оставляет дома свой прибор для раскалывания орехов. Глава 7 Так, теперь исчез профессор Стивенс Когда большой патрон узнает, как идет мое расследование, он решит, что я стал ему так же полезен, как кресло-качалка ужу! И будет прав. Лично я, будь у меня такой тупой сотрудник, послал бы его к чертовой матери.Разумеется, слуги (они муж и жена) не могут мне сообщить ничего дельного. Вечером по вторникам они ходят в кино. Такая у них привычка. В этот день хибара остается под присмотром Бертрана.— А секретарша? — вкрадчиво спрашиваю я.— Мадемуазель Хелена?— Да.— Она ушла. Она вообще редко здесь ночует…— Что она из себя представляет?Они пожимают плечами. В головах этих людей столько же мозгов, сколько в килограмме помидоров. Хелена их подавляла своей ученостью, элегантностью… Они дают мне понять, что между нею и премией за добродетель — целый Тихий океан. Как и все люди их положения, они ненавидят “интеллектуальных служащих”, в число которых входила и Хелена.При активном участии холодной воды и крепкого кофе нам удается привести в чувство Бертрана. Он зевает так широко, что можно увидеть изнанку его трусов.Я его расспрашиваю о том, что произошло. Такое впечатление, что он ничего не соображает.— Он понимает по-французски? — спрашиваю я лакея — Но… конечно.— Не похоже… Эй! Бертран, вы меня слышите? Наконец он издает бурчание, которое я истолковываю как согласие.— Вы заметили что-то необычное?— А что-то случилось?Ясно. Он знает не больше таракана, запертого в чемодане. Ничего не видел, ничего не слышал. Не заметил, что у водки странный привкус. Этот лопух проспал все на свете.Я его расспрашиваю о событиях второй половины дня.— Что-нибудь странное было?— Нет, — отвечает он.Он не врет. Для него это невозможно физически. Я немного дергаюсь, хотя за несколько последних часов научился ничему не удивляться.— Как?! А разве не взломали сейф? Он качает головой.— Нет. — И секунду подумав, добавляет:— Странно, что вы меня об этом спрашиваете. Сегодня днем позвонил один парень и сказал, что ему померещилось мигание сигнализации. Я пошел проверить. Точно, она отключилась, но из-за того, что Полетела пробка…Значит, Фердинанд не сделал свою работу. Почему? Струхнул после нашей беседы или не сумел открыть замок с секретом?Я склоняюсь к первой версии. Замки сейфов, как порядочные женщины, секретов не имеют. По крайней мере от ребят вроде Фердинанда.Хотя это неважно.Я предпринимаю общий осмотр помещений.Не считая спальни профессора, везде полный порядок. В комнате Хелены я задерживаюсь.Эта комнатка безупречна. Шелк, атлас. Мне это нравится (опять-таки моя душа поэта!).Гардероб забит шмотками, достойными королевы красоты: платья для коктейлей, вечерние платья, костюмы, юбки, свитера…Я в задумчивости закрываю шкаф. Задумчив я потому, что один маленький факт затронул мое подсознание. Совсем маленький фактик… Нет необходимости пытаться прояснить его сейчас. Я себя знаю: он сам выскочит позднее, когда я все продумаю.— Надо позвонить в полицию, — стонет служанка.Я ей заявляю, что в данный момент полиция — это я, и перед уходом советую приготовить крепкий грог и выпить его, ожидая развития событий.Я возвращаюсь в машину и вызываю центральную. Неприятный момент. Придется разложить перед патроном грязное белье. Несмотря на поздний час, шеф на месте, потому что ждет от меня известий.Я ему выкладываю эту сказку про белого бычка, делая это как можно более лаконично. Когда я замолкаю, тишину прерывают только потрескивания в моем аппарате.Эта тишина давит мне на пищевод.— В общем, — резюмирует шеф, — за время, прошедшее с нашей встречи, мы получили два убийства и одно похищение. И какое похищение! Оно наделает много шума. О нем будет говорить весь мир! Вы и я можем потерять наше место!— Вы, наверно, считаете меня кретином, шеф. Я не привык делать три прокола за вечер… Он кашляет.— Надо же вам было познакомиться с делом.— Странное получилось знакомство!Вдруг он начинает напевать “В садах Альгамбры прекрасные вечера”, что является у него признаком сильной нервозности.— Сан-Антонио, — говорит он.— Да?— Я пошлю на улицу Гамбетта людей, чтобы не спускали глаз со слуг. Мы постараемся сохранить исчезновение Стивенса в тайне до второй половины завтрашнего дня, чтобы выиграть у прессы сутки. Я также распоряжусь потихоньку вывезти труп Хелены из Лувесьенна. Даю вам карт-бланш, чтобы найти профессора.Я взволнован этим проявлением доверия.— Спасибо, босс.— Сегодня ночью все службы будут в вашем распоряжении. Можете их использовать как сочтете нужным.— Спасибо, босс, это здорово!— Сан-Антонио!— Патрон?— Надо…— Ясно, шеф.— Вы поняли?— Вы хотите получить профессора и банду шпионов к завтрашнему аперитиву?— Примерно так…— Хорошо, вы их получите.— Я на вас рассчитываю. Где я могу вас найти в случае необходимости?— Через полчаса я буду в конторе… В лаборатории…— Прекрасно.Я поворачиваю ручку рации, и в машине устанавливается тишина.Опускаю зеркало заднего обзора, чтобы посмотреть, как выглядит самый крутой парень в мире. У него лихорадочный взгляд, отросла щетина… Короче, видок совсем не как у героя, который за несколько часов должен разгромить шпионскую организацию.Я меланхолично завожу машину и еду проведать мамашу Бордельер. Глава 8 Когда я приезжаю к заведению почтенной дамы, там стоит тишина. Полный нокаут насытившейся плоти. Пары, занимающие номера, утолили взаимную жажду… Ни булькания воды, ни вздоха, ни крика красотки, зовущей мамочку, чтобы заставить партнера поверить, что он доставляет ей огромное удовольствие, от которого пальцы ног собираются в букет фиалок.Я некоторое время звоню. Наконец появляется мамаша Бордельер в красном бумазейном халате. У нее ляжки, как у беррийской кобылы, и огромные сиськи, гуляющие сами по себе.Она старается меня очаровать и соблазнить, для чего оставляет халат распахнутым, как пасть крокодила, читающего роман Мориака. То, что я обнаруживаю между его складками, заставило бы отступить даже батальон пьяных легионеров.Давая понять, что равнодушен к ее прелестям, я говорю:— Прежде всего, дорогая мадам, закройте пеньюар, иначе ваши груши упадут на пол.Она обижена и тыльной стороной руки призывает к порядку свою вставную челюсть, потребовавшую вдруг свободы.— Итак, — спрашиваю я, — за время моего отсутствия что-нибудь произошло?Она приводит в норму дыхание, тоже начавшее дурить. Если она не начнет обращать на себя больше внимания, то просто развалится на кусочки.— Сразу после вашего ухода, месье, позвонили по телефону.— Вы знаете его фамилию?— Мобур.— Как Латур?— Какой тур?— Пишется как Латур-Мобур?— Да. Мужчина велел позвать его. Я начала клясться, что его тут нет. Я думала, что если бы вы предвидели такой случай, то попросили бы меня действовать именно так…Я немного морщусь. Это то, что люди, умеющие говорить красиво, называют “камнем в свой огород”.— Ну и что?— Тот, что звонил, сказал, чтобы я перестала врать, что он знает, что этот человек у меня, что он друг месье, который только что вышел (то есть ваш), и, если я не потороплюсь позвать месье Мобура, он обольет мои шмотки бензином и подожжет…— Ладно, вы позвали того типа” а что потом?— У него был огорченный вид.— Ах, так?— Да. Он сказал всего несколько слов…— Каких?Она хмурит брови, выщипанные, как обезьянья задница.— Сначала он спросил: “Кто это?” Потом: “А, понял!"Затем воскликнул: “Как это немедленно?” Тут второй начал громко говорить. Я слышала его голос даже из соседней комнаты. Месье Мобур выглядел очень недовольным. Он сказал: “В таком случае…” Потом положил трубку и вернулся в свою комнату. Через пять минут они ушли почти бегом…Я киваю. Мамаша Траходром умеет рассказывать! Вы как будто все видите своими глазами.— А скажите, маманя, — обращаюсь я к ней (между нами говоря, это обращение ей очень не нравится), — у звонившего был такой низкий тягучий голос?Я имитирую голос типа, звонившего мне в “Гриб”.— Точно такой! — восклицает она.— Ладно, спасибо.Я поднимаюсь в комнату, предоставленную в мое распоряжение ранее, и отключаю магнитофон. Перед тем как уйти, я решаю заглянуть в комнату, которую занимала парочка.Беспорядок в ней заставляет меня замечтаться. Мне кажется, малышка Хелена была очень одаренной по части любви. Должно быть, у Мобура было ощущение, что он занимается любовью с вулканом. Я в этом малость разбираюсь, потому что сексуальное воспитание получил не на заочных курсах, а на практике…Постель вся разворочена. Я смотрю на нее не из садизма, а потому что я полицейский, а первый долг полицейского — работать моргалами, когда они у него есть.На подушке я обнаруживаю несколько волосков. На подушке всегда остаются волосы, разумеется, исключая ту, на которой спит Юл Бреннер.Я их собираю, но не из-за желания иметь сувенир, а потому что кое-что привлекает мое внимание. Я замечаю, что естественным цветом волос бедняжки Хелены был не черный, а пшеничный. Она красилась, как и большинство женщин. У корней волосы блестят, словно золотые нити.Надо быть совершенно чокнутой, чтобы красить такие волосы.Хотя сейчас думать об эстетичности ее внешности уже поздновато. Будь у нее хоть платиновые волосы, при отрезанной голове это нисколько не улучшило бы ее вид.Я пожимаю плечами с философским видом, приличествующим фатальной ситуации.— Если вдруг увидите этого Мобура, — говорю я старой даме, — предупредите меня. Вы знаете его адрес?— Нет.— Оставайтесь в распоряжении наших служб.Она клянется, что останется, и я прощаюсь о ними — с нею и с ее сиськами.Приезжаю в лабораторию. Шеф ждет меня там, грызя зубочистку. Когда он нервничает, то либо поет “В садах Альгамбры прекрасные вечера”, либо питается зубочистками.Он смотрит на мой магнитофон, как на морскую черепаху.Я просвещаю его насчет того, как использовал аппарат.— Неплохо, — признает он.Тип из лаборатории берет катушку и уходит. Через несколько минут он делает нам знак войти в кабину для прослушивания. То, что мы слышим, возбудило бы даже нормандский шкаф. Мы — шеф, техник и я — не решаемся взглянуть друг на друга. Слышатся смешки, вздохи, вскрикивания, хриплые стоны… Малышка любила этот спорт больше, чем рыбалку. Она бормочет бессвязные слова, некоторые из них на иностранном языке.Шеф навостряет ухо и приказывает прогнать эти места несколько раз.— Это не английский, не немецкий, не русский, не итальянский… — перечисляет он.Я смотрю на него с восхищением. Он знает целую кучу языков. Настоящий полиглот (не путать с полигоном)”.— Надо дать прослушать запись Строссу и Бонне, — велит он сотруднику лаборатории. — Они вдвоем знают двадцать три языка. Черт нас возьми, если мы не сможем перевести эти слова.Я улыбаюсь.— Знаете, шеф, принимая во внимание обстоятельства, при которых произносились эти слова, перевести их будет нетрудно. По всей видимости, девочка звала маму…— Ладно, пошли дальше.Мы слушаем продолжение. Это характерные звуки, распространяться о которых мне не позволяет врожденная стыдливость. Потом слышится повторяющийся стук и приглушенный голос произносит: “Месье Мобур, вас срочно к телефону”.Это, как я понимаю, мамаша Бордельер. Предупреждает донжуана.Слышится новое приглушенное восклицание. Парень явно злится, что его физические упражнения прервали.Голос Хелены спрашивает: “Что там?"Парень отвечает: “Сам не знаю, Хе…"«Кто-то знал, что мы будем здесь?»«Надо думать. Хотя…»Должно быть, он надевает шмотки, штаны уж во всяком случае. Шум шагов, скрип двери… Тишина… Парень возвращается."Кто это был?” — спрашивает Хелена.«Шварц!»«Серьезно?»«Да. Мы должны срочно ехать к нему туда…»«Прямо сейчас?»"Да”.«Что-то не так?»"Не знаю, но, видимо, что-то серьезное”."О, дорогой…” — шепчет она.У нее легкий непередаваемый акцент. Ей тоже не нравится эта неожиданная поездка. Она бы предпочла продолжить прогулку по седьмому небу…Лично я ее очень понимаю, особенно потому, что знаю, как она закончила вечер — бедняжке отрезали голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10