Не отдавая себе в том отчета, Лэтимер уставился на маленькую группу
берез. Две из них росли чуть позади крупного, футов пять в высоту, валуна
- по разные его стороны. Третья береза выбрала себе место тоже позади
валуна, но немного выше по склону и как бы на равном расстоянии от двух
других. Казалось бы, ничего особенного: березы часто собираются купами. И
все же в этой группе было, видимо, что-то странное. Но что? Лэтимер не
отводил взгляда от деревьев, недоумевая, что же такое он подметил, и
подметил ли что-нибудь вообще. На его глазах на валун опустилась птичка.
Птичка была певчая, но какая именно, не разобрать: далеко. Он лениво
наблюдал за птахой, пока та не вспорхнула и не улетела.
Не удосужившись раздеться, лишь сбросив с ног ботинки, Лэтимер
пересек комнату, повалился на кровать и забылся едва ли не раньше, чем
голова коснулась подушки.
Когда он проснулся, был почти полдень. Умылся, причесался, с бритьем
возиться не стал и, слегка пошатываясь, спустился вниз: стряхнуть с себя
дурман чрезмерно крепкого сна было не так-то просто. В доме никого не
оказалось, но в столовой был оставлен один прибор, а на буфете - завтрак,
накрытый салфетками. Он выбрал себе почки и омлет, нацедил чашку кофе и
перешел к столу. Запах пиши разбудил волчий аппетит, он съел все до
крошки, сходил за добавкой и уж, конечно, за второй чашкой кофе.
Наконец он вышел на воздух через дверь заднего фасада, но и тут
никого не увидел. К берегу, как и вчера, сбегал поросший березами склон.
Издалека донеслись два хлопка, похожих на выстрелы. Наверное, кому-то
захотелось поохотиться на уток или на перепелов. Говорил же Джонатон, что
здесь отличная охота.
Чтобы достичь берега, пришлось осторожно пробираться сквозь
нагромождения камней. Мелкая галька хрустела под ногами. Набегающие валы
разбивались о беспорядочно разбросанные валуны, и даже в сотне ярдов от
воды на лицо оседала влага - пелена мельчайших брызг.
Под слоем гальки что-то слабо сверкнуло, и Лэтимер наклонился,
заинтересованный. И лишь нагнувшись совсем низко, понял, что это агат
размером с теннисный мяч. Одна из граней был сколот, - именно она, мокрая
от брызг, и посылала неверный восковой отсвет. Он подобрал камень и
принялся полировать, счищая налипшие зернышки песка и припоминая, как
мальчишкой искал агаты по заброшенным гравийным карьерам. Здесь, на
берегу, совсем рядом с первым агатом отыскался второй, а неподалеку, в
сторонке, третий. Ковыляя на корточках, он подобрал все три камня - второй
был чуть побольше первого, третий чуть поменьше. Он вглядывался в них, как
встарь, любуясь изяществом их структуры, ощущая вновь, через столько лет,
нервную дрожь, какую испытывал всякий раз, когда находил эти камни. К тому
времени как он уехал из дому в колледж, у него набрался целый мешочек
агатов, припрятанный в углу гаража. Кто бы мог подсказать, что сталось с
этими камушками потом?..
Внезапно из-за валунов, громоздящихся в нескольких ярдах от Лэтимера,
показалось нечто диковинное и направилось вперевалку к воде. Птица, ростом
дюймов в тридцать, отдаленно напоминающая пингвина. Оперение в верхней
части туловища было черным, в нижней - белым, и глаза окольцованы большими
белыми кругами. Крохотные крылышки покачивались на ходу. А клюв был острый
и тяжелый - грозное ударное оружие.
Не оставалось сомнений - он видел большую бескрылую гагарку, птицу
давно вымершую, но в свое время распространенную от мыса Код до канадского
Севера. Матросы Куртье, истосковавшиеся по свежему мясу после однообразных
морских рационов, забивали их дубинками по сотне за раз, одних поедая без
промедления, а других засаливая впрок в бочонках.
За первой гагаркой из-за камней показалась вторая, потом еще две
подряд. Не удостоив человека вниманием, они пересекли вперевалочку полосу
гальки, добрались до воды, нырнули и беззаботно поплыли прочь.
Лэтимер, не вставая с корточек, следил за птицами как зачарованный.
Да, Джонатон предупреждал, что он встретит их на берегу, но одно дело -
знать, что они тут водятся, и совсем другое - увидеть их воочию. Теперь он
твердо, как никогда ранее, уверился в том, куда его занесло.
Где-то слева громыхали редкие выстрелы, но иных вестей о себе другие
обитатели дома не подавали. Вдали, прижимаясь к самой воде, пронеслась
стайка уток. Усыпанный галькой берег навевал чувство покоя - подумалось,
что такой покой человек знавал лишь в те давние годы, когда Земля была еще
почти свободной от человечества.
Сидя здесь, на берегу, Лэтимер припомнил странную группу берез и
вдруг, без всякого явного повода, сообразил, что же в них было странного,
приковывающего внимание, обостренный взгляд художника уловил искажение
перспективы. Нахмурясь, он старался развить догадку, решить, что же именно
делало перспективу искаженной. Но прийти к четкому выводу не удавалось.
Когда он, наконец, покинул берег и поднялся вверх по склону, то сразу
же увидел Джонатона: старик сидел в кресле на веранде, обегающей задний
фасад. Преодолев подъем, Лэтимер нашел себе такое же кресло и сел рядом.
- Видели гагарок? - осведомился Джонатон.
- Четырех, - ответил Лэтимер.
- Случается, берег кишмя кишит ими. А бывает, что неделями ни одной
не встретишь. Андервуд и Чарли пошли поохотиться на вальдшнепов. Наверное,
вы слышали выстрелы. Если охотники не замешкаются, у нас на обед будет
жаркое из дичи. Вы когда-нибудь пробовали вальдшнепа?
- Лишь однажды. Много лет назад. Когда поехал с приятелем в Новую
Шотландию на ранний осенний перелет.
- Вот именно. В наше время они остались только там да еще в
нескольких диких местах. А здесь они водятся на каждом болоте, чуть не под
каждой ольхой.
- Где все остальные? - поинтересовался Лэтимер. - Когда я вылез из
постели и спустился позавтракать, в доме не было ни души.
- Женщины отправились за ежевикой. Это у них в обычае. Все же
какое-никакое, а занятие. Вообще-то ежевичный сезон кончается, но собирать
еще можно. Не сомневайтесь, они вернутся вовремя, и у нас вечером будет
ежевичный пирог. - Джонатон причмокнул. - Жаркое из дичи и ежевичный
пирог. Надеюсь, вы достаточно проголодаетесь.
- Вы когда-нибудь думаете о чем-нибудь, кроме еды?
- О многом и разном. Вся суть в том, что тут хватаешься за любой
повод задуматься. Размышляешь - и вроде занят.
- Вчера ночью вы сказали мне, что нам нужна новая философия,
поскольку все старые стали несостоятельными, - произнес Лэтимер.
- Сказал, не отрекаюсь. Мы сегодня живем в обществе, насквозь
подконтрольном и регламентированном. Крутимся в тисках ограничительных
правил, то и дело сверяясь со множеством номеров - на карточках
социального страхования, на налоговых декларациях, на кредитных карточках,
на текущих и пенсионных счетах и на всяких других бумажках. Нас сделали
безликими - и в большинстве случаев с нашего собственного согласия,
поскольку эта игра в номерочки на первый взгляд делает жизнь проще, но
главное в том, что никто не хочет ни о чем беспокоиться. Нам внушили, что
всякий, кто обеспокоен чем бы то ни было, враг общества. В сущности мы
выводок скудоумных цыплят: мы машем крылышками и суетимся, попискиваем, а
нас все равно гонят по дорожке, проложенной другими. Рекламные агентства
втолковывают нам, что покупать, пропагандисты учат нас, что думать, и даже
сознавая это, мы не протестуем. Иногда мы клянем правительство - если
набираемся храбрости клясть что бы то ни было вообще. А по моему
убеждению, если уж проклинать, то не правительство, а, скорее, воротил
мирового бизнеса. На наших глазах поднялись межнациональные корпорации, не
подвластные ни одному правительству. Они мыслят глобальными категориями,
строят планы планетарного размаха, они смотрят на человечество как на
резерв рабочей силы и потребительский рынок. Ну и, пожалуй, отдельные
представители человечества могут их интересовать как потенциальные
инвесторы, но не более того. С моей точки зрения, это серьезная угроза
человеческой свободе и человеческому достоинству, и нужен новый
философский подход, который помог бы нам с нею справиться.
- Но если бы вы создали такую философию, - заметил Лэтимер, - она
стала бы угрозой для этих самых воротил.
- Ну уж не сразу. А может, до прямой угрозы дело и вообще не дошло
бы. Но с годами, надеюсь, она приобрела бы какое-то влияние. Дала бы старт
иному мышлению. На большее я не претендую. Да никакой философией власть
бизнеса не поколеблешь - для этого понадобилось бы что-то вроде социальной
революции...
- Но эти воротилы, о которых вы говорите, люди дальновидные и
предусмотрительные, не так ли? Что если они решили не рисковать? Слишком
многое для них поставлено на карту...
- Не хотите ли вы сказать...
- Совершенно верно. По крайней мере, догадка не хуже других.
- Я и сам думал об этом, - признался Джонатон, - но отверг идею в
зародыше. Она чересчур прямолинейна. Да и смысла особого в ней не нахожу.
Если бы им приспичило убрать кого-то с дороги, они нашли бы тысячу более
простых способов.
- Ни один другой способ не дал бы таких гарантий. Здесь нас не
отыскать никому и никогда. А трупы можно рано или поздно обнаружить.
- Я был далек от мысли об убийстве.
- Ладно, - не стал спорить Лэтимер, - это была шальная догадка.
Очередная гипотеза, и только. У нас тут разработана еще одна теория, о
которой вам пока не говорили. Думаю, что не говорили. А если это
социологический эксперимент? Различные группы людей помещают в необычные
ситуации и наблюдают за их реакцией.
Лэтимер с сомнением покачал головой.
- Слишком сложно и дорого. Такой эксперимент не окупился бы, каковы
бы ни были результаты.
- Я тоже так думаю, - сказал Джонатон и поднялся с кресла. Извините
меня, но я завел привычку ложиться на часок перед обедом. Иногда
задремываю, иногда засыпаю всерьез, а чаще просто валяюсь. Короче, даю
себе передышку.
- Поступайте, как привыкли, - произнес Лэтимер. - Времени у нас
впереди много, успеем наговориться.
Джонатон ушел, а он сидел на том же месте еще полчаса, если не
больше, не спуская глаз с лужайки, но вряд ли различая на ней хоть
что-нибудь.
Эта нечаянная идея, что за ситуацию ответственны воротили бизнеса,
честное слово, отличалась грубой привлекательностью. Впрочем, повторив
определение "воротилы", он тут же улыбнулся про себя: надо же, как легко
прилипают чужие словечки!
К собственному изумлению, он понял, что уже длительное время, не
отдавая себе в том отчета, смотрит неотрывно на ту самую группу берез. И
тут ему вдруг припомнилась занятная деталь. Как раз перед тем как он
побрел к постели, на валун села птичка, посидела чуть-чуть, а потом
вспорхнула и улетела. Нет, не улетела, а просто исчезла. Надо полагать, он
уловил разницу сразу же, но рассудок был так затуманен дремотой, что не
придал этому значения. Сейчас, припомнив все зрительно, он не ощущал даже
тени сомнения: птичка именно исчезла.
Выбравшись из кресла, он решительно двинулся по склону вниз, пока не
оказался точно напротив валуна - две березы остались справа в слева,
третья поднималась сразу позади камня. В эту третью он и попробовал
попасть агатом, который достал из кармана. Целился он тщательно, агат
перелетел через валун. Но в березу не попал, и звука падения камушка на
землю Лэтимер тоже не услышал. Один за другим он послал остальные
подобранные агаты вдогонку за первым. До березы не долетел ни один и на
землю не упал ни один. Чтобы удостовериться окончательно, он обогнул
правую березу и прополз за валуном на четвереньках, исследуя землю дюйм за
дюймом. Агатов не было.
Ошарашенный (мозг бурлил, удивление сменялось сомнением и на оборота
Лэтимер взобрался по склону назад и уселся в то же кресло.
Происшествие переживалось вновь и вновь, обдумывалось по возможности
хладнокровно, и все же двух мнений не оставалось: он обнаружил некую
трещину в - как бы это назвать поточнее - быть может, во временном
континууме?.. И если просочиться через эту трещину или бросить себя через
нее напролом, очутишься уже не здесь. Он перешвырял все агаты, и их здесь
больше не было, они оказались где-то еще. Но где? По-видимому, в каком-то
ином времени и, самое вероятное, в том самом, из которого его, Лэтимера,
умыкнули вчера. Он же попал оттуда сюда, и раз во временном континууме
обнаружилась трещина, логичнее всего предположить, что ведет она не
куда-нибудь, а обратно в настоящее время. Сохраняется возможность, что
нет, не в настоящее, а куда-то еще, но такой шанс представляется мизерным
ведь в чередовании эпох участвовали только два времени.
А если ему повезет воротиться назад, что он сможет предпринять?
Наверное, немногое, но, черт побери, все равно стоит попробовать. Прежде
всего надо будет сгинуть, пропасть без вести, убраться из данной местности
и вообще скрыться. Потом надо начать дознание и выследить воротил, о
которых говорил Джонатон, а если и не их, то тех, кто причастен к этой
истории.
Он не уходил с веранды, пока Андервуд и Чарли не вернулись с добычей.
Их охотничьи сумки были так набиты дичью, что накинутые на плечи плащи
топорщились. Они вошли в дом все втроем и присоединились к остальным,
собравшимся в гостиной с целью опрокинуть рюмку-другую перед обедом.
На обед подали, как Джонатон и предсказывал, жаркое из вальдшнепов, а
потом ежевичный пирог. И то, и другое было необыкновенно вкусно, хотя
косточек в пироге, по мнению Лэтимера, можно было бы оставить и поменьше.
После обеда они вновь собрались в гостиной и толковали о пустяках. А
еще позже Алиса опять играла и опять Шопена. Очутившись наконец у себя в
комнате, он подтащил стул к окну и сидел, всматриваясь в загадочную группу
берез, пока внизу не прекратилось всякое шевеление, а потом не двигался
еще част два, чтобы удостовериться, что остальные если не заснули, то по
меньшей мере разбрелись по комнатам. Только тогда он на цыпочках спустился
с лестницы и прокрался через заднюю дверь. Висящий в небе полумесяц давал
достаточно света, различить искомые березы не составило труда.
Он взобрался на валун и встал в рост, балансируя на закругленной
верхушке. Вытянул вперед руки в расчете, что успеет в случае чего
ухватиться за березу и подстраховаться от жесткого падения. И отчаянно
бросился вперед.

Полет был коротким, а приземление жестким. Береза, за которую он
рассчитывал ухватиться, словно испарилась.
В небе сверкало жаркое солнце. Под ногами был не зеленый ковер, а
сыпучий суглинок без следа травы. Вокруг виднелись деревья, но среди них
ни одной березы. Поднявшись на ноги, Лэтимер обернулся, хотел взглянуть на
дом. Вершина холма лежала перед ним нагая, дома не было и в помине. Хотя
за спиной слышался тот же неизменный грохот прибоя, бьющего о валуны.
Налево, футах в тридцати, рос мощный тополь, и его листья шелестели
под налетевшим с моря ветерком. Дальше стояла ободранная сосна, а ниже по
склону рощица каких-то деревьев, похожих на ивы. Землю покрывал мелкий
папоротник, и то не сплошь - там и сям виднелись дождевые пробоины, и еще
какая-то низкая поросль, которую он не умел распознать.
Он почувствовал, что вспотел. Пот сбегал от подмышек, струился
ручейками по ребрам - то ли от солнца, то ли от страха.
Первый приступ ужаса медленно рассосался, и Лэтимер понял, что
способен идти. Сделал осмотрительный шаг, второй - и бросился бегом вверх
по склону, туда, где стоял, где должен был стоять дом... но где теперь
ничего не было.
Впереди в кустах что-то зашевелилось, и он резко затормозил, готовясь
обойти это что-то стороной. Из зарослей высунулась голова и уставилась на
него немигающими глазами. Притупленная чешуйчатая морда, а за ней шея и
спина, где чешуя переходила в настоящие броневые плиты. Тварь
неодобрительно заворчала, шагнула к Лэтимеру, потом замешкалась и застыла,
по-прежнему не сводя с него глаз и не мигая. В поведении твари не было
ничего особо угрожающего, скорее, она попросту любопытствовала.
Дыхание встало в горле колом. Однажды, давным-давно, Лэтимеру
довелось видеть такую тварь на картинке. Как ее там величали? Анки... и
еще что-то...
1 2 3 4 5 6 7