На том берегу ручья в кустах
что-то осторожно, но целенаправленно двигалось. Кашинг знал, что это не
человек, а животное. Вероятнее всего, енот спустился с утесов, чтобы
половить рыбу. Над головой жужжали комары, но Том на них не обращал
внимания. За много дней на картофельном поле он привык к комарам. Они, со
своим высоким злым гудением, всего только помеха.
Довольный, что ему удалось перебраться незаметно, он встал и, пройдя
по полосе гальки, вошел в ручей. Вода была не выше колен. Он пошел вверх
по течению, шагая осторожно, чтобы не попасть в омут.
Глаза его теперь привыкли к темноте, и он различал более темные
стволы деревьев и слабый блеск быстро бегущей воды. Том не торопился. Он
старался двигаться бесшумно. Время от времени ему приходилось нагибаться
или отводить в сторону низко нависавшие ветви.
Примерно в миле от устья ручья он увидел развалины старого каменного
моста. И, поднявшись на него, он вышел на улицу. Под подошвами мокасин он
ощутил твердую поверхность мостовой, теперь покрытую травой и ползучим
шиповником. На севере продолжала лаять собака, с юга и запада ей отвечали
другие. Справа в кустах тревожно пискнула чем-то испуганная птица. Сквозь
вершины деревьев на востоке Кашинг увидел бледный свет восходящей луны.
Он пошел на север и по первой же пересекающей улице повернул налево,
на запад. Он сомневался, что сумеет до утра миновать город, но хотел
пройти как можно больше.
Задолго до рассвета нужно будет найти убежище, где можно будет
переждать день.
Кашинг удивился, обнаружив, что его наполняет странное радостное
чувство. Свобода, подумал он. Неужели свобода - после многих лет - привела
его в такое настроение? Неужели такое же чувство испытывали древние
американские охотники, когда отрясали от своих ног прах последних
восточных поселков? Неужели это чувство испытывал древний горец, такой же
мифический, как и эти охотники, когда направлялся к бобровому ручью? И
астронавты, направлявшие заостренные носы своих кораблей к отдаленным
звездам? Если, конечно, они существовали, эти астронавты.
Двигаясь вперед, он временами различал меж деревьев по сторонам
темные корпуса. Когда луна поднялась выше, он увидел, что это остатки
зданий. Некоторые сохранили и форму домов, другие превратились в груды
обломков. Том знал, что движется по жилому району, и пытался вообразить
себе, каким был этот район раньше - улицы, обрамленные деревьями, с новыми
домами посреди зеленых лужаек. И люди на улицах - вот здесь врач,
наискосок адвокат, немного ниже владелец галантерейного магазина... Дети и
собаки играют на лужайках, почтальон движется по ежедневному маршруту, у
обочины стоит автомобиль. Том пожал плечами, гадая, насколько близко его
представление к реальности. В старых журналах, которые он читал, были
картинки с такими улицами, но, может быть, они совсем не отвечали
действительности.
Луна светила ярче, и теперь он смог разглядеть, что улица сплошь
заросла кустарником, сквозь который извивается узкая тропа. Оленья тропа,
подумал он. А может, ее используют и люди? Если так, то ему следует сойти
с тропы. Он подумал и решил остаться. Тут легче идти; по обе стороны от
тропы густая растительность, развалины и ямы сильно замедлили бы его
продвижение.
Зацепившись за что-то ногой, он потерял равновесие. Падая, ощутил,
как что-то слегка царапнуло его щеку. Сзади послышался глухой удар. Упав
среди шиповника, Том быстро повернулся и увидел оперенное древко стрелы,
торчащее из ствола дерева рядом с тропой. Ловушка, и я попал в нее,
клянусь Христом. Несколько дюймов в сторону, и стрела торчала бы в его
горле. Шнурок поперек тропы спускал натянутую тетиву лука, стрела
удерживалась на тетиве колышком. Испуг сменился холодной яростью. Ловушка
на кого? На оленя или человека? Нужно подождать здесь до утра, пока
устроитель не придет за жертвой, и тогда всадить в него стрелу, чтобы он
никогда не мог проделать это снова. Но на это нет времени: к утру он
должен быть далеко отсюда.
Кашинг поднялся из шиповника и пошел по улице, продираясь сквозь
густые заросли. Здесь идти было гораздо труднее. Под деревьями темно,
лунный свет закрыт густой листвой, и, как он и ожидал, встречалось много
препятствий.
Потом он услышал звук, который заставил его замереть. Напряженно
прислушиваясь, он ждал повторения звука. Услышав его снова, он понял, что
не ошибся - это барабан. Том еще подождал - звук донесся снова, на этот
раз громче и отчетливее. Наступила тишина, и снова барабанная дробь, на
этот раз не одинокая. Звучало много барабанов, отчетливо слышался
направляющий ритм большого барабана.
Кашинг задумался. Выбрав южный район города, он считал, что сумеет
избежать лагеря племен. Хотя глупо было так думать. Никогда не знаешь, где
можно встретить лагерь. Племена, оставаясь в пригородах, все время
перемещались. Когда окрестности лагеря становились слишком загрязненными,
племя перемещалось на несколько улиц.
Барабанная дробь набирала силу. Том рассчитал, что барабаны звучат
впереди и немного к северу от него. Что-то грандиозное происходит там во
тьме. Праздник, может, годовщина какого-нибудь важного для племени
события. Он снова двинулся. Нужно убираться отсюда, не обращая внимания на
барабаны, и продолжать путь.
По мере того, как он двигался, звук барабанов становился громче.
Теперь в нем звучала леденящая кровь жестокость. Вслушиваясь, Кашинг
вздрогнул. И все же было в этом звуке какое-то очарование. Время от
времени сквозь барабанный бой пробивались крики, лай собак.
Примерно через милю он увидел на северо-западном участке неба
отражение пламени костров.
Он остановился, чтобы лучше обдумать ситуацию. Событие происходит
совсем недалеко, за холмом справа, гораздо ближе, чем он сначала решил.
Может, стоит свернуть на юг, чтобы уйти подальше. Там могли быть часовые,
и ему совсем не хотелось с ними столкнуться.
Но он не двигался. Стоял, прижавшись к дереву спиной, смотрел на
холм, слушал барабаны и крики. Может, следует узнать, что происходит за
холмом. На это не потребуется много времени. Он скользнул по холму вверх:
он бросит взгляд на происходящее и продолжит свой путь. Никто его не
увидит. Он будет остерегаться часовых. Луна, конечно, светит, но здесь,
под тяжелым покровом листвы, ее свет почти незаметен.
Том двинулся вверх по холму, пригнувшись, иногда ползком, выбирая
тени погуще, следя за малейшим движением. Нависающие ветви легко скользили
по его кожаной куртке.
Монти говорил, что на западе что-то назревает. Какое то кочевое племя
внезапно охвачено жаждой завоеваний и, вероятно, движется на восток. Может
быть, городские племена заметили это движение и теперь доводят себя до
состояния воинственной ярости?
Когда он приблизился к вершине холма, он стал еще осторожнее.
Переползая от одной тени к другой, он внимательно рассматривал место
впереди, прежде чем сделать следующий шаг. Шум за холмом усилился. Гремели
барабаны, крики не прекращались. Возбужденно лаяли псы.
Он наконец достиг вершины и увидел внизу, в чашеобразной долине,
кольцо огней и пляшущие кричащие фигуры. В центре огненного круга
возвышалась сверкающая пирамида, отражавшая дрожащий отблеск костров.
Пирамида из черепов, подумал он, из полированных человеческих
черепов. Но тут же понял, что ошибается. Он смотрел на черепа давно
умерших роботов, на блестящие головные кожухи роботов, чьи тела много
столетий назад превратились в ржавчину.
Уилсон писал о таких пирамидах. Он размышлял о том, что они
символизируют.
Том прижался к земле, чувствуя, как начинает дрожать. Он почти не
обращал внимания на прыгающие кричащие фигуры, глядя только на пирамиду.
Ее варварский блеск заставлял его дрожать; он начал осторожно отползать,
подгоняемый растущим страхом.
У подножья холма он встал и двинулся на юго-запад, соблюдая
осторожность, но торопясь. Постепенно крики и барабанная дробь смолкли,
пока не превратились в отдаленное гудение. Том продолжал подгонять себя.
При первых признаках рассвета он отыскал убежище на день. Это была
старая усадьба, стоявшая особняком на участке, окруженном чудом уцелевшей
металлической изгородью. Посмотрев на восток, Кашинг попытался определить,
где находится племя, и увидел лишь тонкую струйку дыма. Кирпичный дом был
так плотно закрыт деревьями, что Том разглядел его, лишь пробравшись через
пролом в изгороди. На крыше виднелись дымовые трубы, вдоль фасада шел
полуобвалившийся портик. Виднелось еще несколько небольших кирпичных
сооружений, полускрытых деревьями. Все заросло травой. Но кое-где
виднелись заросли многолетних цветов, намного переживших хозяев дома.
Том в первых лучах рассвета осмотрел окрестности. Никаких следов
недавних посетителей. Ни тропинок, ни примятой травы. Должно быть, много
столетий назад дом разграбили, и больше не было причин заходить сюда.
Он не стал подходить к дому, удовлетворившись осмотром из-под
прикрытия деревьев. Потом увидел густые заросли сирени. На четвереньках
прополз в глубину и в центре обнаружил место, где можно было лежать.
Том сел, прижавшись спиной к переплетению стволов. Листва поглотила
его. Увидеть здесь его было невозможно. Сняв колчан, он вместе с луком
положил его в сторону, потом снял и развязал мешок. Достал сушеное мясо и
отрезал кусок. Оно было жесткое и почти безвкусное, но это прекрасная еда
в пути. Весит мало и хорошо поддерживает силы - первосортная говядина,
высушенная до такого состояния, что в ней совсем не осталось влаги. Он
жевал мясо и чувствовал, как отступает напряжение, словно в землю уходит.
Том расслабился. Здесь его дневное убежище. Худшее позади. Он пересек
город.
Том видел опасности города и миновал их незамеченным. Но,
поразмыслив, он понял, что обманывает себя. Настоящей опасности не было.
Ловушка - это случайность. Она предназначалась для медведя или оленя, и он
лишь слепо шагнул в нее; сам виноват. Во враждебной неизвестной земле
нельзя ходить по тропам. Нужно идти по бездорожью, в худшем случае
параллельно тропам, и держать глаза и уши открытыми. Три года лесной жизни
научили его этому, и он должен был помнить. Том предупредил себя, что
больше не должен забывать. Годы в университете приучили его к обманчивой
безопасности, изменили его образ мышления. Если он хочет выжить, то должен
вернуться к старым привычкам.
Его желание взглянуть на праздник племени - чистейшая глупость. И,
говоря себе, что нужно посмотреть, что там происходит, он обманывал себя.
Он действовал импульсивно, а человек, путешествующий в одиночку, никогда
не должен поддаваться импульсам. И что же он узнал? Что племя или группа
племен справляет какой-то праздник. Это и еще подтверждение сведений
Уилсона о пирамидах из кожухов роботов.
Думая об этих головных кожухах, он вновь ощутил невольную дрожь. С
чего бы это, подумал он. Почему глядя на них, испытываешь такое чувство?
Птицы начали свои утренние песни. Легкий ветерок с рассветом замер,
ни один лист не шевелился. Том кончил есть и завязал мешок. Вытянулся на
земле и уснул.

7
Когда Том в полдень выбрался из зарослей сирени, она ждала его.
Стояла прямо перед туннелем, который он проделал накануне, и первое, что
он увидел, были две голые ноги на траве. Грязные ноги, покрытые засохшей
землей, ногти обломаны. Том замер, медленно поднимая взгляд. Изношенное
грязное платье, лицо, полускрытое спутанной массой серых волос. Глаза, в
которых блестит смех, густая сеть морщин в углах глаз. Рот изогнут, губы
плотно сжаты, как будто в попытке сдержать приступ веселья. Он глупо
смотрел на нее, болезненно изогнувшись.
Заметив, что он ее увидел, она хихикнула.
- Ага, парень, я тебя поймала! - закричала она. - Вот ты и выполз к
моим ногам. Я давно поймала тебя, но ждала, чтобы не помешать тебе спать.
Он продолжал молча смотреть на нее, чувствуя жгучий стыд оттого, что
его выследила старая карга, которая теперь несет чушь. Но он видел, что
она одна; кроме нее, никого не было.
- Ну, выходи, - продолжала она. - Встань, дай взглянуть на твое
великолепие. Не часто старая Мэг может посмотреть на такого мальчика.
Он вытолкнул из туннеля лук, колчан и мешок и выбрался сам.
- Только посмотрите на него, - хихикала она. - Ну, разве не красавец?
Его кожаные штаны блестят. Ему стыдно, что я поймала его в мою маленькую
ловушку. Ты, конечно, думал, что тебя никто не видит, когда пробирался
утром. Хотя не могу сказать, что видела тебя, я просто тебя почуяла. Как я
чую других, когда они бродят вокруг. Впрочем, ты проделал это лучше
других. Ты хорошо прятался. Но уж тогда я поняла, что на тебе знак.
- Заткнись! - грубо сказал он. - Что это за знак? И как ты меня
почувствовала?
- Ах, какой он умный! И как хорошо говорит! Как хорошо подбирает
слова! "Почувствовала". Да, это слово получше. До этого дня я тебя не
видела, но знала, что ты здесь, что спишь весь длинный день. Ага, нельзя
одурачить старуху.
- Знак? - спросил он. - Что за знак? Нет у меня никаких знаков.
- Знак величия, дорогой. Что еще может быть на таком красивом
любителе приключений?
Он гневно поднял мешок и надел на плечо.
- Если тебе хочется посмеяться надо мной, я лучше пойду.
Она взяла его за руку.
- Не так быстро, сынок. Ты говоришь с Мэг, ведьмой с вершины холма. Я
могу тебе помочь, если захочу, а я думаю, что хочу этого, потому что ты
красивый мальчик с добрым сердцем. Я чувствую, что тебе понадобится
помощь, и надеюсь, ты не будешь слишком горд и попросишь о ней. Моя
власть, может быть, мала; иногда я начинаю сомневаться, на самом ли деле я
ведьма, хотя так считают многие. Ну, а раз так, я требую хорошую плату за
свою работу, иначе меня будут считать слабосильной ведьмой. Но для тебя,
парень, платы вообще не будет: ты беднее церковной крысы и ничем не
сможешь заплатить.
- Ты очень добра, - сказал Кашинг. - Особенно если учесть, что я не
просил о помощи.
- Только послушайте, какой он гордый и высокомерный! Он спрашивает
себя, что может для него сделать такая старая карга... Совсем не старая,
сынок, я средних лет. И хоть не такая красивая, как раньше, но все же.
Конечно, на сеновале со мной уже не поваляешься, но пригодиться еще могу.
Должна же молодежь кое-чему учиться у старших и опытных. Но вижу, не это
тебя интересует.
- Да, не совсем, - согласился Кашинг.
- Тогда, может, лучше подкрепиться? Окажи Мэг честь и посиди за ее
столом. Если уже тебе нужно идти, хорошо начинать путешествие с полным
животом. И я по-прежнему чувствую в тебе величие. Мне хотелось бы больше
узнать о нем.
- Во мне нет величия, - возразил он. - Я просто лесной бродяга.
- Нет, есть. Или знак величия. Я знаю его. Почувствовала с раннего
утра. Что-то в твоем черепе.
- Послушай, - отчаянно сказал он, - я лесной бродяга, вот и все.
Позволь мне уйти...
Она крепче вцепилась в его руку.
- Нет, ты не можешь уйти. С тех пор, как я почувствовала тебя...
- Не понимаю, как это почувствовала. Ты учуяла мой запах? Прочла
мысли? Люди не могут читать мысли. Но, погоди, а вдруг могут? Я кое-что
читал...
- Сынок, ты умеешь читать?
- Конечно.
- Тогда ты, должно быть, из университета. Здесь, вне стен, мало кто
сумеет прочесть хотя бы слово. Что случилось, мой дорогой? Тебя выгнали?
- Нет, - кратко ответил Кашинг.
- Тогда, сынок, это больше, чем я надеялась. Хотя я всегда знала. В
тебе большое возбуждение. Люди университета не уходят в мир, если не
ожидаются большие события. Они теснятся в безопасности своих стен и
пугаются тени...
- Я был жителем лесов до того, как пришел в университет. В
университете я провел пять лет и теперь возвращаюсь в леса. Я выращивал
картошку.
- Какой храбрец! Отбросил мотыгу, схватил лук и марш на запад, против
надвигающихся орд. Или ты ищешь что-то настолько важное, что можно не
обращать внимания на завоевателей?
- То, что я ищу, возможно, всего лишь легенда, пустые разговоры. Но
что это ты говоришь об ордах?
- Ты, конечно, не знаешь. За рекой в университете вы сидите за своей
стеной, бормочете о прошлом и не замечаете того, что происходит вокруг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17