Фачино, опустив голову и насупив брови, копчиком ножа чертил геометрические фигуры на поверхности стола. Наконец, не прекращая своего занятия, он заговорил:
— Я остался единственным из тех кондотьеров, которые были товарищами Джангалеаццо по оружию, кто остался верен оставленному им завещанию. Все остальные, отшатнувшиеся от его непотребного сына, растащили по крохам герцогство и стали независимыми правителями! Один я, не зная ни сна, ни отдыха, прилагал все усилия, чтобы поддерживать шатающийся трон Висконти, воюя со своими бывшими собратьями-кондотьерами и пытаясь обуздать этого дегенерата Джанмарию. И теперь настал мой черед. Меня послали отвоевать Алессандрию ради этих продажных Висконти, а в это время мое место занял самый знатный гвельф Италии, и делается все возможное, чтобы помешать моему возвращению.
Его голос почти сорвался, и он замолчал.
— Наконец-то ты начинаешь прозревать, — еле слышно пробормотала графиня и глубоко и облегченно вздохнула.
— Я пришел к вам, Фачино, — вновь заговорил Венегоно, — от имени всех гибеллинов Милана, которые видят в вас своего вождя и свою опору. Перед лицом нашествия гвельфов ужас обуял всех нас. Кровь и террор уже царят в Милане. Вы — единственная надежда нашей партии и всего Милана в этот страшный час.
С неожиданной яростью Фачино глубоко вонзил лезвие ножа в стол и оставил его там торчать и вибрировать. Затем он поднял голову, и все увидели, что его глаза налились кровью, а от привычно добродушного выражения лица не осталось и следа.
— Пусть только моя нога выздоровеет, — клятвенно протягивая руку к распятию на стене, заявил он, — и я приложу все силы, чтобы отплатить Висконти за их вероломство.
Белларион бросил взгляд на графиню и прочитал на ее лице плохо скрываемое удовлетворение: пускай ценой разбитого сердца собственного мужа, но ее мечты наконец-то получили шанс осуществиться.
Глава XIII. ОБОЗ
В полдень следующего дня, в самое пекло, Белларион в одиночестве отправился навестить Штоффеля в Касальбальяно, где были расквартированы швейцарцы. На этот раз он выбрал не окружной путь, вдоль линии кордонов, а поехал напрямую через поле и редкие кустарники, в опасной близости от кирпично-красных стен Алессандрии. Осажденный город, казалось, дремал в голодном полузабытьи, и Белларион не заметил на его стенах никаких признаков жизни, кроме поблескивающих в солнечных лучах доспехов редких часовых.
Белларион ехал и размышлял о непредсказуемых поворотах судьбы, заставившей его сменить уединение монастыря на кирасу странствующего рыцаря и искателя приключений.
Он удивлялся, с какой легкостью ему удавалось всякий раз приспосабливаться к новым обстоятельствам и применять на практике теоретические познания, полученные им за долгие годы непрестанного учения. Он все более укреплялся в сознании своего превосходства над окружающими его людьми и начинал постепенно проникаться презрением к импульсам, которыми подавляющее большинство из них руководствовались в жизни и из которых алчность, по его мнению, была самым главным. Особенно ярко и неприкрыто он видел проявления алчности вчера в графине Беатриче, драпировавшей ее, в соответствии с модой того времени, в добропорядочные одежды честолюбия. Ей пошло бы на пользу, подумал он, если бы ее амбиции осуществились таким образом, чтобы ей каждую секунду пришлось бы сожалеть об этом. Только так, по его мнению, она еще могла спасти свою мелкую, глупую душу.
Размышления Беллариона были прерваны двумя обстоятельствами: круп его лошади задела на излете выпущенная из арбалета стрела, напомнившая ему, что он находится совсем рядом со стенами неприятельского города, а затем его внимание привлекла лошадиная подкова, блеснувшая на земле в нескольких ярдах впереди.
Вся армия Фачино могла бы пройти мимо нее, даже не взглянув на столь пустяковый предмет, но для Беллариона она неожиданно приобрела первостепенную важность.
Дело в том, что два дня назад в окрестностях Алессандрии разразилась сильная гроза, и если бы подкова была потеряна раньше, то ее поверхность неизбежно покрылась бы ржавчиной. Однако ничего подобного и в помине не было, и Белларион сделал вывод, что подкова была потеряна не более суток назад.
Он спешился, поднял с земли подкову и сделал новое открытие: с наружной стороны ее обтягивал чехол из толстой кожи. Белларион взял лошадь под уздцы и медленно пошел пешком по тропинке, ведущей к Касальбальяно.
Через час он прибыл туда и нашел Штоффеля за столом с только что поданным обедом.
— У вас плохая стража на участке между Касальбальяно и Ауларой, — такими словами приветствовал своего приятеля Белларион.
— Вы любите озадачивать меня, — недовольно отозвался швейцарец.
— Сейчас вы все поймете, — заверил его Белларион и, положив на стол свою находку, рассказал о том, откуда она.
— И это еще не все, — добавил он. — На траве вдоль тропинки, ведущей сюда, местами заметен белый след от просыпавшейся из мешка муки.
Штоффель был ошеломлен. Ночи в последнее время стали очень темными, и у него не хватало солдат, чтобы надежно охранять каждый метр линии кордонов.
— Я постараюсь к сегодняшнему вечеру исправить это положение, — обещал Белларион и, отказавшись от обеда, поспешил обратно в Павоне.
Вернувшись туда, он застал у Фачино военный совет, обсуждавший штурм Алессандрии, защитники которой, по общему мнению, сейчас едва могли держать в руках оружие. Известие, с которым прибыл Белларион, произвело на них впечатление разорвавшейся бомбы; один лишь Карманьола попробовал отмахнуться от него.
— Теперь, когда мы решились на приступ, ваше открытие уже ничего не изменит, — напыщенно заявил он.
— Напротив, оно меняет все, — возразил Белларион, и Карманьола высокомерно уставился на него. — Теперь мы знаем, что гарнизон сидит отнюдь не на голодном пайке.
Фачино медленно кивнул, соглашаясь с ним, но Карманьола, готовый пожертвовать всем ради возможности выдвинуться и заменить во время военной операции своего заболевшего командира, не желал уступать.
— Пусть так, но иначе мы рискуем застрять здесь в тот момент, когда не можем позволить себе этого.
— В излишней поспешности заключается еще большая опасность, — парировал Белларион, и его поправка привела Карманьолу в ярость.
— Боже мой, избавьте меня от ваших предположений! — воскликнул он.
— По каждому поводу вы надоедаете своими незрелыми суждениями умудренным военным опытом людям.
— Тогда, на Треббии, он оказался прав, — заметил Кенигсхофен, — и, может статься, не ошибается и сейчас.
— И, уж во всяком случае, было бы безумием штурмовать Алессандрию, если существуют хоть малейшие сомнения насчет состояния, в котором находится ее гарнизон, — добавил Тротта, лучше их всех знакомый с укреплениями города.
— Но как мы можем разрешить их? — поинтересовался Карманьола, опасавшийся, что задержки могут лишить его желанного первенства.
— Именно этот вопрос нам следует обсудить в первую очередь, — не повышая голоса, проговорил Белларион.
— Обсудить? — Карманьола хотел было продолжить, но Фачино, подняв руку, заставил его замолчать.
— Да, — сказал кондотьер, — ситуация полностью изменилась после того, что сообщил Белларион, и нам придется заново изучить ее.
— Но Белларион мог ошибиться, — не унимался Карманьола, — в конце концов, этого свидетельства…
— …и не требовалось, — не дал ему закончить Белларион. — Если бы положение Виньяте действительно было критическим, он непременно предпринимал бы отчаянные попытки вырваться. Однако, сумев организовать снабжение армии извне, Виньяте решил своим бездействием усыпить нашу бдительность и спровоцировать штурм, отбив который он тут же выйдет со всей своей армией из города, чтобы довершить наш разгром.
— Как гладко у вас все получается! — усмехнулся Карманьола. — Достаточно было увидеть потерянную подкову и немного просыпанной муки,
— он резко повернулся к своим товарищам и широко раскинул руки, — Послушайте-ка его! Поучитесь своему делу, синьоры! Школа мессера Беллариона открыта для всех желающих.
— Действительно, она не повредила бы вам, — вмешался Фачино, и изумленный Карманьола замер на месте с раскрытым ртом. — Белларион привел достаточно веские аргументы, чтобы убедить дюжину таких, как вы. Да когда я сам слушал его — о Боже! — я спрашивал себя, не страдает ли моя голова от мигрени? Продолжай, Белларион. Что ты хочешь еще сказать?
— Ничего более до тех пор, пока мы не перехватим хотя бы один обоз, подвозящий им припасы, но для этого надо удвоить или утроить силы Штоффеля.
— Хорошо, расскажи, как ты планируешь эту операцию, — попросил Фачино.
Белларион взял в руки уголек и набросал на крышке стола чертеж, поясняющий его замысел.
— Вот тут идет тропинка. Обоз не может уклониться от нее более чем на четверть мили ни в какую сторону, потому что вот здесь течет Танаро, а вот тут — еще одна речка, густо заросшая по берегам молодыми тополями. Я расставлю солдат сплошной цепью, которую изогну между речными берегами так, чтобы концы ее успели сомкнуться и взять обоз в кольцо, если он все-таки появится, и никто из погонщиков не ускользнет и не поднимет тревогу.
Фачино одобрительно кивнул, и на его лице промелькнула улыбка.
— Есть ли другие мнения? — обратился он к своим офицерам.
— План хорош, как и любой другой, — отозвался Карманьола, не желавший признавать свое поражение. — И если вы одобряете его, синьор, я велю сделать необходимые приготовления.
Однако Фачино колебался.
— Я думаю, — после небольшой паузы заметил он, — что этим делом займется Белларион.
Ближе к вечеру Белларион вновь появился у Штоффеля в Касальбальяно, и на этот раз вместе с ним прибыли двести немцев из отряда Кенигсхофена. Около полуночи Белларион расположил своих людей полукругом по обе стороны тропинки, ведущей от Касальбальяно к Алессандрии, а сам занял позицию в центре.
С монферратских холмов вновь приближалась гроза, небо было сплошь затянуто тучами, и густая мгла окутывала все вокруг, но Белларион велел солдатам залечь, чтобы вспышки молний случайно не обнаружили их присутствие.
Время шло, и Белларион начинал уже сомневаться в успехе сегодняшнего предприятия, как вдруг до его слуха долетел приглушенный топот копыт, и буквально через несколько секунд в темноте замаячили призрачные контуры мулов, направляющихся в сторону Алессандрии.
Обоз успел миновать линию кордонов, и ведший его проводник уже считал себя в безопасности, как вдруг путь им преградила словно выросшая из-под земли человеческая стена. Он рванул поводья, разворачивая шедшего первым мула, и с криком: «Засада! » — бросился назад, но лишь для того, чтобы наткнуться на другой заслон, так же молчаливо наступавший на них с копьями наперевес. Через несколько секунд все было кончено; Белларион велел зажечь фонари и в их свете осмотрел попавшую им в руки добычу: два десятка мулов с огромными корзинами, свисающими у них по бокам, и полдесятка погонщиков, которых возглавлял высокий бородатый малый с изъеденным оспой лицом. Понимая тщетность всякого сопротивления, они угрюмо стояли, и каждый из них словно уже чувствовал, как на его шее затягивается петля.
Белларион велел отправить пленников под сильным конвоем в Касальбальяно, сотню швейцарцев оставил охранять мулов на том самом месте, где их захватили, а немцев отпустил на свои квартиры.
Через полчаса на кухне крестьянского домика на окраине Касальбальяно, в котором Штоффелъ временно устроил свою резиденцию, Белларион приступил к допросу пленников.
Он начал с их вожака, которого с крепко связанными сзади руками ввели двое швейцарцев, и, внимательно всмотревшись при свете свечи в бледные, изрытые оспой черты его лица, воскликнул:
— Мне кажется, мы где-то уже встречались… — Он запнулся и на секунду задумался. — Да, я вспомнил, мы вместе шли в Касале. Если бы не борода, я сразу узнал бы тебя, Лорендзаччо из Трино.
Глазки-бусинки разбойника испуганно моргнули.
— Верно. Но я был тогда вашим другом, и если бы не этот проклятый крестьянин…
— Молчать! — резко оборвал его словоизлияния Белларион.
Затем он поставил свечу на стол, уселся в стоявшее рядом кресло и глубоко задумался. Лорендзаччо с опаской наблюдал за ним, и от его взгляда не укрылось богатство его наряда и ощущение власти, которой этот робкий воспитанник монастыря, год назад случайно повстречавшийся ему на пути, был теперь наделен. Так что, из опасения вызвать его гнев Лорендзаччо счел за лучшее воздержаться от философских высказываний о превратностях человеческой судьбы.
Внезапно Белларион поднял голову и в упор взглянул на него.
— Ты знаешь, что тебя ждет?
— Я рисковал, но… — бандит не закончил фразу, и по его телу, несмотря на удушающую жару, пробежала дрожь.
— Веревка, друг мой. И пусть у тебя не остается сомнений на этот счет.
Лорендзаччо пошатнулся, словно у него подкосились ноги. Стражники поспешили поддержать его, и Белларион, наблюдая за этой сценой, едва заметно улыбнулся. Затем он вновь задумался, подперев рукой подбородок, и в комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием фитиля горящей свечи да хриплым, взволнованным дыханием пленника.
Наконец Белларион заговорил:
— Ты сказал, что был моим другом, однако это не помешало тебе украсть все мое имущество. И тем не менее я не исключаю возможности, что, не разлучи нас обстоятельства, ты вернул бы мне украденное.
— Непременно! Непременно, клянусь Матерью Божьей! — поторопился заверить его пленник.
— Предположим, что я оказался достаточно наивен, чтобы поверить тебе. Запомни: твоя жизнь зависит от этой веры. Ты был инструментом, избранным судьбой, чтобы определить мой путь, и поэтому я хочу остаться твоим другом, но сначала…
— Господь вознаградит вас за это! Господь…
— Молчать! Не перебивай меня. Сначала мне надо убедиться, что ты остался верен дружбе.
— Но как я смогу доказать это? — смешался Лорендзаччо.
— Ты должен правдиво и четко ответить на мои вопросы. Этого будет вполне достаточно. Но если я замечу хотя бы намек на двусмысленность в твоих ответах, могу обещать тебе, что перед своим концом ты успеешь не раз пожалеть о своем появлении на свет Божий. Будь откровенен со мной, и ты сохранишь жизнь, а потом обретешь и свободу.
В течение следующего получаса Белларион обстоятельно допрашивал Лорендзаччо, неоднократно проверяя и перепроверяя его ответы, так что в конце концов он собрал всю необходимую ему информацию.
Лорендзаччо был на содержании Джироламо Виньяте, кардинала Десана, брата осажденного тирана. Каждую ночь кардинал отправлял из Канталупо обоз, причем перевозивших припасы мулов оставляли в Алессандрии и съедали, а сопровождавшие обоз люди пешком возвращались обратно от городских ворот. Единственное исключение делалось для Лорендзаччо, который утром появлялся в Канталупо с паролем, назначенным для следующей экспедиции. Лорендзаччо признался, что за последние три недели раз пятнадцать пересекал линию кордонов туда и обратно, и снабдил Беллариона подробным описанием города Алессандрии, а также — кардинала Десана, Джованни Виньяте и его главных помощников и прочими полезными сведениями, необходимыми для операции, к осуществлению которой Белларион приступил сразу же после завершения допроса.
Глава XIV. ПОГОНЩИК МУЛОВ
До рассвета оставалось не более часа, когда караван мулов, ведомый единственным погонщиком, остановился возле южных ворот Алессандрии и ночную тишину прорезал резкий свист.
Свист повторился еще дважды, и только потом позади решетчатого окошка, устроенного в массивной двери, защищавшей узкий боковой проход в стене, блеснул свет в грубый голос рявкнул:
— Кто идет?
— Посланник мессера Джироламо, — ответил погонщик.
— Пароль?
— Победоносный Лоди.
Заскрипели петли, загремели цепи, и огромная черная масса, едва различимая в непроницаемой тьме, медленно отделилась от стены и плавно опустилась почти у самых ног погонщика. Но прежде чем ступить на мост, тот прокричал в пустоту за своей спиной слова прощания и поспешил дать указания несуществующим товарищам, отправлявшимся в обратный путь. Затем он перегнал своих мулов через мост в крепость и сразу же оказался в толпе стражников, охранявших ворота. Их количество удивило его: вероятно, в городе опасались возможного предательства, если стянули столько солдат для встречи обоза.
Офицер сунул фонарь в лицо погонщику — высокому молодому парню в груботканой коричневой тунике и чулках из того же материала, крест-накрест завязанных на коленях.
— Ты не Лорендзаччо! — прорычал он.
— Черт побери, незачем подпаливать мой нос, чтобы убедиться в этом, — ответил погонщик.
Его непринужденное поведение несколько успокоило возникшие было подозрения, да и как можно было сомневаться в человеке, рисковавшем собой, чтобы провести караван мулов в осажденный город.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
— Я остался единственным из тех кондотьеров, которые были товарищами Джангалеаццо по оружию, кто остался верен оставленному им завещанию. Все остальные, отшатнувшиеся от его непотребного сына, растащили по крохам герцогство и стали независимыми правителями! Один я, не зная ни сна, ни отдыха, прилагал все усилия, чтобы поддерживать шатающийся трон Висконти, воюя со своими бывшими собратьями-кондотьерами и пытаясь обуздать этого дегенерата Джанмарию. И теперь настал мой черед. Меня послали отвоевать Алессандрию ради этих продажных Висконти, а в это время мое место занял самый знатный гвельф Италии, и делается все возможное, чтобы помешать моему возвращению.
Его голос почти сорвался, и он замолчал.
— Наконец-то ты начинаешь прозревать, — еле слышно пробормотала графиня и глубоко и облегченно вздохнула.
— Я пришел к вам, Фачино, — вновь заговорил Венегоно, — от имени всех гибеллинов Милана, которые видят в вас своего вождя и свою опору. Перед лицом нашествия гвельфов ужас обуял всех нас. Кровь и террор уже царят в Милане. Вы — единственная надежда нашей партии и всего Милана в этот страшный час.
С неожиданной яростью Фачино глубоко вонзил лезвие ножа в стол и оставил его там торчать и вибрировать. Затем он поднял голову, и все увидели, что его глаза налились кровью, а от привычно добродушного выражения лица не осталось и следа.
— Пусть только моя нога выздоровеет, — клятвенно протягивая руку к распятию на стене, заявил он, — и я приложу все силы, чтобы отплатить Висконти за их вероломство.
Белларион бросил взгляд на графиню и прочитал на ее лице плохо скрываемое удовлетворение: пускай ценой разбитого сердца собственного мужа, но ее мечты наконец-то получили шанс осуществиться.
Глава XIII. ОБОЗ
В полдень следующего дня, в самое пекло, Белларион в одиночестве отправился навестить Штоффеля в Касальбальяно, где были расквартированы швейцарцы. На этот раз он выбрал не окружной путь, вдоль линии кордонов, а поехал напрямую через поле и редкие кустарники, в опасной близости от кирпично-красных стен Алессандрии. Осажденный город, казалось, дремал в голодном полузабытьи, и Белларион не заметил на его стенах никаких признаков жизни, кроме поблескивающих в солнечных лучах доспехов редких часовых.
Белларион ехал и размышлял о непредсказуемых поворотах судьбы, заставившей его сменить уединение монастыря на кирасу странствующего рыцаря и искателя приключений.
Он удивлялся, с какой легкостью ему удавалось всякий раз приспосабливаться к новым обстоятельствам и применять на практике теоретические познания, полученные им за долгие годы непрестанного учения. Он все более укреплялся в сознании своего превосходства над окружающими его людьми и начинал постепенно проникаться презрением к импульсам, которыми подавляющее большинство из них руководствовались в жизни и из которых алчность, по его мнению, была самым главным. Особенно ярко и неприкрыто он видел проявления алчности вчера в графине Беатриче, драпировавшей ее, в соответствии с модой того времени, в добропорядочные одежды честолюбия. Ей пошло бы на пользу, подумал он, если бы ее амбиции осуществились таким образом, чтобы ей каждую секунду пришлось бы сожалеть об этом. Только так, по его мнению, она еще могла спасти свою мелкую, глупую душу.
Размышления Беллариона были прерваны двумя обстоятельствами: круп его лошади задела на излете выпущенная из арбалета стрела, напомнившая ему, что он находится совсем рядом со стенами неприятельского города, а затем его внимание привлекла лошадиная подкова, блеснувшая на земле в нескольких ярдах впереди.
Вся армия Фачино могла бы пройти мимо нее, даже не взглянув на столь пустяковый предмет, но для Беллариона она неожиданно приобрела первостепенную важность.
Дело в том, что два дня назад в окрестностях Алессандрии разразилась сильная гроза, и если бы подкова была потеряна раньше, то ее поверхность неизбежно покрылась бы ржавчиной. Однако ничего подобного и в помине не было, и Белларион сделал вывод, что подкова была потеряна не более суток назад.
Он спешился, поднял с земли подкову и сделал новое открытие: с наружной стороны ее обтягивал чехол из толстой кожи. Белларион взял лошадь под уздцы и медленно пошел пешком по тропинке, ведущей к Касальбальяно.
Через час он прибыл туда и нашел Штоффеля за столом с только что поданным обедом.
— У вас плохая стража на участке между Касальбальяно и Ауларой, — такими словами приветствовал своего приятеля Белларион.
— Вы любите озадачивать меня, — недовольно отозвался швейцарец.
— Сейчас вы все поймете, — заверил его Белларион и, положив на стол свою находку, рассказал о том, откуда она.
— И это еще не все, — добавил он. — На траве вдоль тропинки, ведущей сюда, местами заметен белый след от просыпавшейся из мешка муки.
Штоффель был ошеломлен. Ночи в последнее время стали очень темными, и у него не хватало солдат, чтобы надежно охранять каждый метр линии кордонов.
— Я постараюсь к сегодняшнему вечеру исправить это положение, — обещал Белларион и, отказавшись от обеда, поспешил обратно в Павоне.
Вернувшись туда, он застал у Фачино военный совет, обсуждавший штурм Алессандрии, защитники которой, по общему мнению, сейчас едва могли держать в руках оружие. Известие, с которым прибыл Белларион, произвело на них впечатление разорвавшейся бомбы; один лишь Карманьола попробовал отмахнуться от него.
— Теперь, когда мы решились на приступ, ваше открытие уже ничего не изменит, — напыщенно заявил он.
— Напротив, оно меняет все, — возразил Белларион, и Карманьола высокомерно уставился на него. — Теперь мы знаем, что гарнизон сидит отнюдь не на голодном пайке.
Фачино медленно кивнул, соглашаясь с ним, но Карманьола, готовый пожертвовать всем ради возможности выдвинуться и заменить во время военной операции своего заболевшего командира, не желал уступать.
— Пусть так, но иначе мы рискуем застрять здесь в тот момент, когда не можем позволить себе этого.
— В излишней поспешности заключается еще большая опасность, — парировал Белларион, и его поправка привела Карманьолу в ярость.
— Боже мой, избавьте меня от ваших предположений! — воскликнул он.
— По каждому поводу вы надоедаете своими незрелыми суждениями умудренным военным опытом людям.
— Тогда, на Треббии, он оказался прав, — заметил Кенигсхофен, — и, может статься, не ошибается и сейчас.
— И, уж во всяком случае, было бы безумием штурмовать Алессандрию, если существуют хоть малейшие сомнения насчет состояния, в котором находится ее гарнизон, — добавил Тротта, лучше их всех знакомый с укреплениями города.
— Но как мы можем разрешить их? — поинтересовался Карманьола, опасавшийся, что задержки могут лишить его желанного первенства.
— Именно этот вопрос нам следует обсудить в первую очередь, — не повышая голоса, проговорил Белларион.
— Обсудить? — Карманьола хотел было продолжить, но Фачино, подняв руку, заставил его замолчать.
— Да, — сказал кондотьер, — ситуация полностью изменилась после того, что сообщил Белларион, и нам придется заново изучить ее.
— Но Белларион мог ошибиться, — не унимался Карманьола, — в конце концов, этого свидетельства…
— …и не требовалось, — не дал ему закончить Белларион. — Если бы положение Виньяте действительно было критическим, он непременно предпринимал бы отчаянные попытки вырваться. Однако, сумев организовать снабжение армии извне, Виньяте решил своим бездействием усыпить нашу бдительность и спровоцировать штурм, отбив который он тут же выйдет со всей своей армией из города, чтобы довершить наш разгром.
— Как гладко у вас все получается! — усмехнулся Карманьола. — Достаточно было увидеть потерянную подкову и немного просыпанной муки,
— он резко повернулся к своим товарищам и широко раскинул руки, — Послушайте-ка его! Поучитесь своему делу, синьоры! Школа мессера Беллариона открыта для всех желающих.
— Действительно, она не повредила бы вам, — вмешался Фачино, и изумленный Карманьола замер на месте с раскрытым ртом. — Белларион привел достаточно веские аргументы, чтобы убедить дюжину таких, как вы. Да когда я сам слушал его — о Боже! — я спрашивал себя, не страдает ли моя голова от мигрени? Продолжай, Белларион. Что ты хочешь еще сказать?
— Ничего более до тех пор, пока мы не перехватим хотя бы один обоз, подвозящий им припасы, но для этого надо удвоить или утроить силы Штоффеля.
— Хорошо, расскажи, как ты планируешь эту операцию, — попросил Фачино.
Белларион взял в руки уголек и набросал на крышке стола чертеж, поясняющий его замысел.
— Вот тут идет тропинка. Обоз не может уклониться от нее более чем на четверть мили ни в какую сторону, потому что вот здесь течет Танаро, а вот тут — еще одна речка, густо заросшая по берегам молодыми тополями. Я расставлю солдат сплошной цепью, которую изогну между речными берегами так, чтобы концы ее успели сомкнуться и взять обоз в кольцо, если он все-таки появится, и никто из погонщиков не ускользнет и не поднимет тревогу.
Фачино одобрительно кивнул, и на его лице промелькнула улыбка.
— Есть ли другие мнения? — обратился он к своим офицерам.
— План хорош, как и любой другой, — отозвался Карманьола, не желавший признавать свое поражение. — И если вы одобряете его, синьор, я велю сделать необходимые приготовления.
Однако Фачино колебался.
— Я думаю, — после небольшой паузы заметил он, — что этим делом займется Белларион.
Ближе к вечеру Белларион вновь появился у Штоффеля в Касальбальяно, и на этот раз вместе с ним прибыли двести немцев из отряда Кенигсхофена. Около полуночи Белларион расположил своих людей полукругом по обе стороны тропинки, ведущей от Касальбальяно к Алессандрии, а сам занял позицию в центре.
С монферратских холмов вновь приближалась гроза, небо было сплошь затянуто тучами, и густая мгла окутывала все вокруг, но Белларион велел солдатам залечь, чтобы вспышки молний случайно не обнаружили их присутствие.
Время шло, и Белларион начинал уже сомневаться в успехе сегодняшнего предприятия, как вдруг до его слуха долетел приглушенный топот копыт, и буквально через несколько секунд в темноте замаячили призрачные контуры мулов, направляющихся в сторону Алессандрии.
Обоз успел миновать линию кордонов, и ведший его проводник уже считал себя в безопасности, как вдруг путь им преградила словно выросшая из-под земли человеческая стена. Он рванул поводья, разворачивая шедшего первым мула, и с криком: «Засада! » — бросился назад, но лишь для того, чтобы наткнуться на другой заслон, так же молчаливо наступавший на них с копьями наперевес. Через несколько секунд все было кончено; Белларион велел зажечь фонари и в их свете осмотрел попавшую им в руки добычу: два десятка мулов с огромными корзинами, свисающими у них по бокам, и полдесятка погонщиков, которых возглавлял высокий бородатый малый с изъеденным оспой лицом. Понимая тщетность всякого сопротивления, они угрюмо стояли, и каждый из них словно уже чувствовал, как на его шее затягивается петля.
Белларион велел отправить пленников под сильным конвоем в Касальбальяно, сотню швейцарцев оставил охранять мулов на том самом месте, где их захватили, а немцев отпустил на свои квартиры.
Через полчаса на кухне крестьянского домика на окраине Касальбальяно, в котором Штоффелъ временно устроил свою резиденцию, Белларион приступил к допросу пленников.
Он начал с их вожака, которого с крепко связанными сзади руками ввели двое швейцарцев, и, внимательно всмотревшись при свете свечи в бледные, изрытые оспой черты его лица, воскликнул:
— Мне кажется, мы где-то уже встречались… — Он запнулся и на секунду задумался. — Да, я вспомнил, мы вместе шли в Касале. Если бы не борода, я сразу узнал бы тебя, Лорендзаччо из Трино.
Глазки-бусинки разбойника испуганно моргнули.
— Верно. Но я был тогда вашим другом, и если бы не этот проклятый крестьянин…
— Молчать! — резко оборвал его словоизлияния Белларион.
Затем он поставил свечу на стол, уселся в стоявшее рядом кресло и глубоко задумался. Лорендзаччо с опаской наблюдал за ним, и от его взгляда не укрылось богатство его наряда и ощущение власти, которой этот робкий воспитанник монастыря, год назад случайно повстречавшийся ему на пути, был теперь наделен. Так что, из опасения вызвать его гнев Лорендзаччо счел за лучшее воздержаться от философских высказываний о превратностях человеческой судьбы.
Внезапно Белларион поднял голову и в упор взглянул на него.
— Ты знаешь, что тебя ждет?
— Я рисковал, но… — бандит не закончил фразу, и по его телу, несмотря на удушающую жару, пробежала дрожь.
— Веревка, друг мой. И пусть у тебя не остается сомнений на этот счет.
Лорендзаччо пошатнулся, словно у него подкосились ноги. Стражники поспешили поддержать его, и Белларион, наблюдая за этой сценой, едва заметно улыбнулся. Затем он вновь задумался, подперев рукой подбородок, и в комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием фитиля горящей свечи да хриплым, взволнованным дыханием пленника.
Наконец Белларион заговорил:
— Ты сказал, что был моим другом, однако это не помешало тебе украсть все мое имущество. И тем не менее я не исключаю возможности, что, не разлучи нас обстоятельства, ты вернул бы мне украденное.
— Непременно! Непременно, клянусь Матерью Божьей! — поторопился заверить его пленник.
— Предположим, что я оказался достаточно наивен, чтобы поверить тебе. Запомни: твоя жизнь зависит от этой веры. Ты был инструментом, избранным судьбой, чтобы определить мой путь, и поэтому я хочу остаться твоим другом, но сначала…
— Господь вознаградит вас за это! Господь…
— Молчать! Не перебивай меня. Сначала мне надо убедиться, что ты остался верен дружбе.
— Но как я смогу доказать это? — смешался Лорендзаччо.
— Ты должен правдиво и четко ответить на мои вопросы. Этого будет вполне достаточно. Но если я замечу хотя бы намек на двусмысленность в твоих ответах, могу обещать тебе, что перед своим концом ты успеешь не раз пожалеть о своем появлении на свет Божий. Будь откровенен со мной, и ты сохранишь жизнь, а потом обретешь и свободу.
В течение следующего получаса Белларион обстоятельно допрашивал Лорендзаччо, неоднократно проверяя и перепроверяя его ответы, так что в конце концов он собрал всю необходимую ему информацию.
Лорендзаччо был на содержании Джироламо Виньяте, кардинала Десана, брата осажденного тирана. Каждую ночь кардинал отправлял из Канталупо обоз, причем перевозивших припасы мулов оставляли в Алессандрии и съедали, а сопровождавшие обоз люди пешком возвращались обратно от городских ворот. Единственное исключение делалось для Лорендзаччо, который утром появлялся в Канталупо с паролем, назначенным для следующей экспедиции. Лорендзаччо признался, что за последние три недели раз пятнадцать пересекал линию кордонов туда и обратно, и снабдил Беллариона подробным описанием города Алессандрии, а также — кардинала Десана, Джованни Виньяте и его главных помощников и прочими полезными сведениями, необходимыми для операции, к осуществлению которой Белларион приступил сразу же после завершения допроса.
Глава XIV. ПОГОНЩИК МУЛОВ
До рассвета оставалось не более часа, когда караван мулов, ведомый единственным погонщиком, остановился возле южных ворот Алессандрии и ночную тишину прорезал резкий свист.
Свист повторился еще дважды, и только потом позади решетчатого окошка, устроенного в массивной двери, защищавшей узкий боковой проход в стене, блеснул свет в грубый голос рявкнул:
— Кто идет?
— Посланник мессера Джироламо, — ответил погонщик.
— Пароль?
— Победоносный Лоди.
Заскрипели петли, загремели цепи, и огромная черная масса, едва различимая в непроницаемой тьме, медленно отделилась от стены и плавно опустилась почти у самых ног погонщика. Но прежде чем ступить на мост, тот прокричал в пустоту за своей спиной слова прощания и поспешил дать указания несуществующим товарищам, отправлявшимся в обратный путь. Затем он перегнал своих мулов через мост в крепость и сразу же оказался в толпе стражников, охранявших ворота. Их количество удивило его: вероятно, в городе опасались возможного предательства, если стянули столько солдат для встречи обоза.
Офицер сунул фонарь в лицо погонщику — высокому молодому парню в груботканой коричневой тунике и чулках из того же материала, крест-накрест завязанных на коленях.
— Ты не Лорендзаччо! — прорычал он.
— Черт побери, незачем подпаливать мой нос, чтобы убедиться в этом, — ответил погонщик.
Его непринужденное поведение несколько успокоило возникшие было подозрения, да и как можно было сомневаться в человеке, рисковавшем собой, чтобы провести караван мулов в осажденный город.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41