Фэн, достопочтенная Джеральдина и еще две хрупких дочери Евы прикладывались к вину так же обильно, как и джентльмены.
Однако к концу ужина один из присутствующих твердо держался на ногах. Это был граф де Вальми.
Он вовсе не был противником выпивки; однако на этот раз воздерживался специально.
Все были так заняты выпивкой, что не заметили, как он осторожно выливал свое вино в плевательницу, делая вид, что пьет наравне со всеми.
Если бы заметили, конечно, удивились бы, однако никто бы не догадался о причине. Сам дьявол не заподозрил бы, какой низкий план скрывается за этим воздержанием.
Его веселые друзья в начале попойки заметили отвлеченность графа. Достопочтенная Джеральдина даже пошутила по этому поводу. Но со временем все так размякли и развеселились, что больше ни на что не обращали внимание.
Посторонний наблюдатель заметил бы сосредоточенность мистера Свинтона и его стремление скрыть ее. Временами он, казалось, погружается в самого себя и ничего не видит вокруг.
И в игре он проявил невнимательность, хотя его противником был голубь, которого оказалось так легко ощипать.
Эту отвлеченность должны были вызвать какие-то напряженные или болезненные размышления; и он, казалось, испытывает большое облегчение, когда собравшиеся, довольные попойкой, решили расходиться.
Ужинали ввосьмером, и четыре кэба поджидали у выхода четыре пестрые пары.
Гости с трудом забирались в кареты; однако с помощью хаймаркетского полицейского и нескольких официантов кафе все наконец благополучно разместились, и кэбы отъехали.
Кучера повиновались полученным указаниям; молодой Скадамор доставлял домой достопочтенную Джеральдину – правильней сказать, она доставляла его; а Свинтон, заботившийся о своей подвыпившей жене, сказал кучеру:
– Вверх по Парк Роуд в Сент Джонз Вуд.
Сказал негромко, приглушенный голосом, и кучер решил, что его пассажиры не супруги.
Однако поскольку ему заплатили, причем джентльмен обещал еще добавить, кучер был доволен и ни на что иное не обращал внимания.
Пророчество относительно погоды, сделанное Свинтоном, оправдалось. Ночь была темной и какой-то серовато-коричневой из-за тумана.
Туман был такой густой, что перед запоздавшими знаменитостями, которые возвращались домой в роскошных каретах, бежали факельщики.
По всей Пикадилии и по всему Мейферу (Фешенебельный район Лондона. – Прим. перев.) в тумане горели факелы, а их носители заполняли улицы своим жаргоном.
Однако дальше, в районе Оксфорд-стрит, факелов становилось меньше; а за Портмен Сквер они совсем перестали попадаться; поэтому когда кэб с графом де Вальми и графиней медленно полз по Бейкер-стрит, его фонари освещали круг едва в шесть футов.
– Годится, – сказал самому себе Свинтон, разглядывая в окошко ночь.
К такому заключению он пришел и раньше, когда только поднимался по ступенькам в кафе «Европейское».
Но однако произносил он это слово не вслух, и жена его не слышала. Впрочем, она не услышала бы, даже если бы он закричал ей на ухо. Она крепко спала в углу кареты.
А до этого она была чуть «шумлива», пыталась петь или повторяла двусмысленную шутку, которую впервые услышала вечером.
Она не сознавала, где находится и с кем, время от времени обращалась к мужу «Простачок», называла его именем «другого графа», а иногда «Кейт-барышницей».
Ее собственный граф казался необыкновенно заботливым. Он очень старался, чтобы она не шумела, но еще больше, чтобы ей было удобней. На ней был просторный плащ. Муж тщательно застегнул все пуговицы плаща, чтобы жена не простудила грудь.
К тому времени как кэб миновал верхнюю часть Бейкер-стрит и въехал на Парк Роуд, Фэн не только стихла, но и крепко уснула; только легкий храп свидетельствовал, что она жива.
Кэб, медленно и неслышно, как катафалк, продвигался в серо-коричневой тьме.
– Куда? – спросил кучер, поворачиваясь и говоря в боковое окошко.
– На Южный берег! Но на улицу не заезжайте. Высадите нас в конце ее, у входа на Парк Роуд.
– Хорошо, – ответил кучер. Ему показалось немного странным, что джентльмен с леди в таком состгоянии высаживается прямо на улице, особенно в такой час и в такую ночь!
Тем не менее жизненный опыт вскоре подсказал ему объяснение. Леди возвращается поздновато. Джентльмен хочет доставить ее домой, не поднимая шума; поэтому колеса кэба не должны звучать у дверей.
Но какое ему до этого дело, если заплатили щедро? Ему такое распоряжение даже понравилось, потому что обещало дополнительный заработок.
И он не был разочарован. Когда добрались до указанного угла, джентльмен вышел, взял спутницу на руки и вынес на тротуар.
Свободной рукой он дал кучеру крону – вдвое больше обычной платы.
Кэбмен, получив такую щедрую плату, не захотел казаться назойливым; он забрался в кэб, плотнее закутался в плащ, натянул вожжи, тронул лошадь кнутом и покатил назад в Хаймаркет, надеясь подобрать еще одного подвыпившего пассажира.
– Держись за мою руку, Фэн, – сказал Свинтон своей беспомощной половине, как только кэбмен отъехал. – Обопрись на меня. Я буду тебя держать. Вот так! А теперь пошли!
Фэн ничего не ответила. Алкоголь победил ее – теперь еще сильней, чем раньше. Она была слишком пьяна, чтобы говорить или даже идти: супругу приходилось почти нести ее. Она была почти без сознания. Но Свинтон знал, что делает.
Они не пошли на Южный берег; миновали вход на эту тихую улицу и пошли дальше по Парк Роуд!
Зачем? Только он знал это.
Под Парк Роуд проходит Риджентс Канал; через него переброшен мост, о котором мы уже говорили. То, что пересекаешь канал, заметно только по перерыву в кустах по краям дороги. На запад местность открытая, на восток поднимется высокая стена парка, затененная деревьями.
Если посмотреть в сторону Паддингтона, можно увидеть сам канал и его буксирный фарватер. Вода прямо под вашими ногами; пешеходов, идущих по мосту, ограждает парапет высотой по грудь.
На этот мост и пришел Свинтон. Он остановился у парапета, словно отдыхая; жена цеплялась за его руку.
Он действительно отдыхал, но не для того, чтобы идти дальше. Он набирася сил для дела такого адского, что будь здесь свет, он и его спутница показались бы ожившей картиной – зрелищем убийства! И картина была бы реальной: именно таков был замысел Свинтона!
Но никакой свет не падал на сцену убийства; никто не видел, как Свинтон неожиданно выпустил руку жены, затянул плащ на горле таким образом, что пряжка оказалась сзади; а затем накинул ей на голову ее же юбку!
Никто не услышал приглушенный крик; Свинтон поднял жену и перебросил через парапет моста!
И даже не посмотрел, куда она падает. Только слышал всплеск, который слился с его шагами, когда он торопливо уходил по Парк Роуд!
Глава LXXX
На буксире
Баржа Билла Бутла медленно продвигалась по каналу.
Туман сгустился неожиданно, и Биллу трудно было управлять старой лошадью, тащившей буксир.
Он и не стал бы это делать; но ему на следующее утро нужно быть в Паддингтоне; там его будет ждать владелец баржи.
Билл был ее капитаном; а экипаж состоял из его жены и целого выводка молодых Бутлов, один из который еще кормился грудью.
Миссис Бутл, в пальто мужа из грубой толстой ткани, чтобы защититься от ночного холода, стояла у руля, а сам Бутл управлял лошадью.
Он достиг моста на Парк Роуд и собирался двигаться дальше, когда клок особенно густого тумана вынудил его остановиться.
Баржа еще находилась под мостом; миссис Бутл, заметив, что движение прекратилось, отпустила руль. И именно в этот момент они с мужем услышали какой-то приглушенный звук вверху, на мосту; затем какой-то массивный предмет мелькнул в воздухе!
Послышался и голос, но приглушенный и едва различимый!
И прежде чем он успели что-то сообразить, в воду между баржей и лошадью что-то с плеском упало!
Упавшая масса ударилась о буксирный канат; и с такой силой, что лодочника, державшего канат в руках, едва не стащило в воду.
Лошадь испугалась, потянула, и Бутл сам едва не упал в воду головой вперед.
Очень трудно оказалось успокоить лошадь, тем более что что-то держало трос, что-то билось в воде, и оттуда продолжали доноситься приглушенные крики.
Однако голос был не настолько приглушен, чтобы Бутл не понял, что это женщина!
Сразу проснулся рыцарский инстинкт лодочника; выпустив канат, он чуть отступил и прыгнул в канал.
Было так темно, что он ничего не видел; но ему помогли продолжающиеся крики; он поплыл вдоль буксироного троса и обнаружил то, что искал.
В воде, все еще держась на поверхности, билась женщина.
Ей помешал утонуть плащ, зацепившийся за трос.
К тому же она ухватилась за трос обеими руками и цепко держалась.
Лодочник не видел ее лицо, но ему показалось, что оно закрыто плащом.
Но он не стал смотреть ей в лицо. Достаточно того, что ей грозит опасность утонуть; обхватив женщину одной рукой, другой он начал перебираться по тросу в направлении баржи.
Миссис Бутл, давно оставившая руль, встала на носу и помогла ему поднять ношу на борт; при свете фонаря это оказалась очень красивая леди, одетая в роскошные шелка, с золотыми часами на поясе и с кольцом с бриллиантом на пальце!
Миссис Бутл заметила и другое кольцо, без камня, но, по ее мнению, не менее ценное. Это был символ Гименея.
Все это обнаружилось после того, как с едва не утонувшей женщины сняли промокший плащ; не будь этого плаща и буксирного каната, женщина точно утонула бы.
– В чем дело? – спросила женщина, тяжело дыша и дико оглядываясь. – Что случилось, Дик? Где ты? И где я? О Боже! Это вода! Я вся промокла! Я едва не задохнулась! А кто вы такой, сэр? И вы, женщина. Вы ведь женщина? Зачем вы меня бросили? В реку, в Серпантин (Искусственное озеро в Гайд-парке. – Прим. перев.) или куда еще?
– Это не река, миссис, – сказала миссис Бутл, слегка радраженная сомнениями в ее женственности. – И не Серпантин. Это Риджентс Канал. А кто вас в него сбросил, вы сами должны знать.
– Риджентс Канал?
– Да, миссус, – подтвердил Бутл, заимствовав у жены это обращение. – В него вы нырнули, как раз на Парк Роуд. Вы упали с моста. Кто вас столкнул? Или вы упали сами?
В глазах женщины мелькнуло удивленное выражение, она как будто начинала вспоминать.
И вдруг лицо ее изменилось, женщина словно очнулась от ужасного сна и начала воспринимать реальность.
На несколько мгновений она как будто задумалась; и все стало ей ясно.
– Вы спасли мне жизнь, – сказала она, наклонившись и схватив лодочника за руку.
– Пожалуй. Думаю, вы пошли бы на дно, если бы не я и не буксирный трос.
– Говорите, это мост на Парк Роуд?
– Прямо над нами, баржа все еще стоит под ним.
Еще несколько секунд в задумчивости, и леди снова заговорила:
– Я могу доверить вам тайну?
Бутл посмотрел на жену, она – на мужа; оба смотрели вопросительно.
– У меня есть причины просить вас об этом одолжении, – подолжала леди дрожащим голосом; голос ее дрожал не от ныряния. – Сейчас бесполезно вам их объяснять. Со временем вы все узнаете. Можете сохранить все в тайне?
Бутл снова вопросительно посмотрел на жену; а миссис Б. ответила ему тем же.
Но тут леди помогла им согласиться.
Она сняла с пальца кольцо с бриллиантом и часы с пояса; кольцо оказалось у жены лодочника, а часы – у самого лодочника. Леди попросила принять это в благодарность за то, что спасли ей жизнь!
Подарки казались настолько ценными, что покрывали не только оказанную услугу, но и просьбу. С такими сверкающими ценностями в руке ни лодочник, ни тем более его жена не смогли отказать леди и пообещали держать все в тайне.
– Еще одна просьба, – сказала леди. – Позвольте мне остаться в вашей барже, пока вы не пристанете в Лиссон Гроув. Вы ведь туда направляетесь?
– Да, миссус.
– Когда остановитесь, вызовете мне кэб. Они всегда там стоят, на Гроув Роуд.
– С удовольствием сделаю это для вашей милости.
– Достаточно, сэр. Надеюсь, настанет день, когда я вам докажу свою благодарность.
Бутл, взвесив в руках часы, подумал, что она ее уже доказала.
Однако кое-что для нее нужно было еще сделать и сделать немедленно. Оставив леди на попечении жены, Бутл снова взялся за буксир, и старая лошадь двинулась в направлении Гроув Роуд.
Приблизившись к мосту в конце Эдгрейв Роуд, он опять остановил баржу и отправился на поиски кэба.
Вскоре он вернулся с четырехколесным экипажем; посадил в него промокшую леди; потом вернулся на баржу.
Но предварительно леди записала его имя, номер баржи и все сведения, которые понадобятся, чтобы отыскать его снова.
Она не сказала, куда направляется.
Сказала это только кэбмену; и тот отвез ее в отель недалеко от Хаймаркета.
Теперь она настолько протрезвела, что знала и где находится и что собирается сделать.
Глава LXXXI
Наконец согласие
Вернон Холл с нашего последнего посещения очень изменился. Теперь в нем царило не веселье, а печаль.
Но только внутри. Снаружи, со стороны парка, поместье выглядело по-прежнему приветливо; коринфские колонны портика казались такими же открытыми и гостеприимными, как всегда.
Как всегда, подъезжали и отъезжали элегантные экипажи; однако экипажи задерживались ненадолго; посетители оставляли свои карточки и расспрашивали.
Внутри царила тишина. Неслышно скользили или проходили на цыпочках слуги; неслышно открывались и закрывались двери; все говорили приглушенными голосами.
Все было тихо, серьезно и многозначительно. Все говорило о болезни в доме.
Так оно и было. И болезнь очень серьезная – предвестница смерти.
Сэр Джордж Вернон умирал.
Это была его старая болезнь, которую так легко подхватить в тропическом климате – и на востоке, и на западе.
А баронет много времени провел и там и там; часть жизни он служил в Индии.
Болезнь длилась долго. Теперь ее объявили неизлечимой. По настоятельной просьбе больного врачи сообщили ему правду и предупредили, чтобы он готовился к смерти.
Последняя поездка по континенту, которую он совершил с дочерью, окончательно подорвала его силы; и вот он снова дома и настолько ослабел, что не может ходить даже по мягким газонам своего прекрасного парка.
Большую часть дня он проводил на диване в библиотеке, лежал опираясь на подушки.
Он уехал за море с Бланш, надеясь избавить ее от гибельной страсти, в которой она созналась и которая с тех пор постоянно его тревожила.
Насколько он в этом преуспел, можно было понять по печальному лицу дочери, которое некогда было таким цветущим и жизнерадостным; по бледности ее щек, когда-то розовым, как лепестки цветка; по ее вздохам, которые она с трудом сдерживала; и главное – по разговору, который произошел у нее с отцом вскоре после возвращения из этого последнего в его жизни путешествия.
Сэр Джордж, как обычно, лежал в библиотеке; диван передвинули к окну, чтобы он мог наслаждаться красотой великолепного заката: окно выходило на запад.
Бланш сидела с ним рядом; оба молчали. Поправив его подушки, она села в ногах на диван; как и он, она смотрела на закат, окрасивший облака в алый, пурпурный и золотой цвета.
Была середина зимы; но в рощах Вернон Парка это было незаметно. Листва здесь никогда не опадает, газоны вечно зеленеют, и поэтому окружающая поместье территория постоянно живет весной.
Повсюду весеннее птичье пение, на высоких деревьях кричат зяблики, из ветвей лавров и вечнозеленой калины доносятся голоса дроздов, и малиновка под окном поет свою простую песенку.
Тут и там от дерева к дереву перелетают фазаны, заметные по своему яркому оперению; выбегает из норы в лощине заяц. Дальше на пастбищах видны гладкие коровы, которых охраняют самцы; все спокойно пасутся. Прекрасная картина; особенно прекрасной должна она казаться взгляду владельца.
Однако сэр Джордж, который, возможно, смотрит на все это в последний раз, словно ничего не видит. Мысли его полны горечи и тревоги.
Он задает себе вопрос: кто будет его наследником, кто продолжит его славный древний род?
Наследницей будет его дочь Бланш – поскольку у него нет ни сына, ни других детей; и наследственный майорат заканчивается вместе с ним.
Но Бланш может недолго носить его имя; какое же имя она примет? Чей герб будет изображен поверх герба Вернонов?
Сэр Роджер думает о Скадаморе; он давно о нем думает, он надеялся и хотел этого союза; но теперь, когда к нему приближается смерть, он очень сомневается в осуществимости такого объединения гербов.
Раньше и до самого последнего времени он считал это объединение вполне возможным. Думал о том, как его осуществить. Намекал Бланш на то что может заставить ее повиноваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Однако к концу ужина один из присутствующих твердо держался на ногах. Это был граф де Вальми.
Он вовсе не был противником выпивки; однако на этот раз воздерживался специально.
Все были так заняты выпивкой, что не заметили, как он осторожно выливал свое вино в плевательницу, делая вид, что пьет наравне со всеми.
Если бы заметили, конечно, удивились бы, однако никто бы не догадался о причине. Сам дьявол не заподозрил бы, какой низкий план скрывается за этим воздержанием.
Его веселые друзья в начале попойки заметили отвлеченность графа. Достопочтенная Джеральдина даже пошутила по этому поводу. Но со временем все так размякли и развеселились, что больше ни на что не обращали внимание.
Посторонний наблюдатель заметил бы сосредоточенность мистера Свинтона и его стремление скрыть ее. Временами он, казалось, погружается в самого себя и ничего не видит вокруг.
И в игре он проявил невнимательность, хотя его противником был голубь, которого оказалось так легко ощипать.
Эту отвлеченность должны были вызвать какие-то напряженные или болезненные размышления; и он, казалось, испытывает большое облегчение, когда собравшиеся, довольные попойкой, решили расходиться.
Ужинали ввосьмером, и четыре кэба поджидали у выхода четыре пестрые пары.
Гости с трудом забирались в кареты; однако с помощью хаймаркетского полицейского и нескольких официантов кафе все наконец благополучно разместились, и кэбы отъехали.
Кучера повиновались полученным указаниям; молодой Скадамор доставлял домой достопочтенную Джеральдину – правильней сказать, она доставляла его; а Свинтон, заботившийся о своей подвыпившей жене, сказал кучеру:
– Вверх по Парк Роуд в Сент Джонз Вуд.
Сказал негромко, приглушенный голосом, и кучер решил, что его пассажиры не супруги.
Однако поскольку ему заплатили, причем джентльмен обещал еще добавить, кучер был доволен и ни на что иное не обращал внимания.
Пророчество относительно погоды, сделанное Свинтоном, оправдалось. Ночь была темной и какой-то серовато-коричневой из-за тумана.
Туман был такой густой, что перед запоздавшими знаменитостями, которые возвращались домой в роскошных каретах, бежали факельщики.
По всей Пикадилии и по всему Мейферу (Фешенебельный район Лондона. – Прим. перев.) в тумане горели факелы, а их носители заполняли улицы своим жаргоном.
Однако дальше, в районе Оксфорд-стрит, факелов становилось меньше; а за Портмен Сквер они совсем перестали попадаться; поэтому когда кэб с графом де Вальми и графиней медленно полз по Бейкер-стрит, его фонари освещали круг едва в шесть футов.
– Годится, – сказал самому себе Свинтон, разглядывая в окошко ночь.
К такому заключению он пришел и раньше, когда только поднимался по ступенькам в кафе «Европейское».
Но однако произносил он это слово не вслух, и жена его не слышала. Впрочем, она не услышала бы, даже если бы он закричал ей на ухо. Она крепко спала в углу кареты.
А до этого она была чуть «шумлива», пыталась петь или повторяла двусмысленную шутку, которую впервые услышала вечером.
Она не сознавала, где находится и с кем, время от времени обращалась к мужу «Простачок», называла его именем «другого графа», а иногда «Кейт-барышницей».
Ее собственный граф казался необыкновенно заботливым. Он очень старался, чтобы она не шумела, но еще больше, чтобы ей было удобней. На ней был просторный плащ. Муж тщательно застегнул все пуговицы плаща, чтобы жена не простудила грудь.
К тому времени как кэб миновал верхнюю часть Бейкер-стрит и въехал на Парк Роуд, Фэн не только стихла, но и крепко уснула; только легкий храп свидетельствовал, что она жива.
Кэб, медленно и неслышно, как катафалк, продвигался в серо-коричневой тьме.
– Куда? – спросил кучер, поворачиваясь и говоря в боковое окошко.
– На Южный берег! Но на улицу не заезжайте. Высадите нас в конце ее, у входа на Парк Роуд.
– Хорошо, – ответил кучер. Ему показалось немного странным, что джентльмен с леди в таком состгоянии высаживается прямо на улице, особенно в такой час и в такую ночь!
Тем не менее жизненный опыт вскоре подсказал ему объяснение. Леди возвращается поздновато. Джентльмен хочет доставить ее домой, не поднимая шума; поэтому колеса кэба не должны звучать у дверей.
Но какое ему до этого дело, если заплатили щедро? Ему такое распоряжение даже понравилось, потому что обещало дополнительный заработок.
И он не был разочарован. Когда добрались до указанного угла, джентльмен вышел, взял спутницу на руки и вынес на тротуар.
Свободной рукой он дал кучеру крону – вдвое больше обычной платы.
Кэбмен, получив такую щедрую плату, не захотел казаться назойливым; он забрался в кэб, плотнее закутался в плащ, натянул вожжи, тронул лошадь кнутом и покатил назад в Хаймаркет, надеясь подобрать еще одного подвыпившего пассажира.
– Держись за мою руку, Фэн, – сказал Свинтон своей беспомощной половине, как только кэбмен отъехал. – Обопрись на меня. Я буду тебя держать. Вот так! А теперь пошли!
Фэн ничего не ответила. Алкоголь победил ее – теперь еще сильней, чем раньше. Она была слишком пьяна, чтобы говорить или даже идти: супругу приходилось почти нести ее. Она была почти без сознания. Но Свинтон знал, что делает.
Они не пошли на Южный берег; миновали вход на эту тихую улицу и пошли дальше по Парк Роуд!
Зачем? Только он знал это.
Под Парк Роуд проходит Риджентс Канал; через него переброшен мост, о котором мы уже говорили. То, что пересекаешь канал, заметно только по перерыву в кустах по краям дороги. На запад местность открытая, на восток поднимется высокая стена парка, затененная деревьями.
Если посмотреть в сторону Паддингтона, можно увидеть сам канал и его буксирный фарватер. Вода прямо под вашими ногами; пешеходов, идущих по мосту, ограждает парапет высотой по грудь.
На этот мост и пришел Свинтон. Он остановился у парапета, словно отдыхая; жена цеплялась за его руку.
Он действительно отдыхал, но не для того, чтобы идти дальше. Он набирася сил для дела такого адского, что будь здесь свет, он и его спутница показались бы ожившей картиной – зрелищем убийства! И картина была бы реальной: именно таков был замысел Свинтона!
Но никакой свет не падал на сцену убийства; никто не видел, как Свинтон неожиданно выпустил руку жены, затянул плащ на горле таким образом, что пряжка оказалась сзади; а затем накинул ей на голову ее же юбку!
Никто не услышал приглушенный крик; Свинтон поднял жену и перебросил через парапет моста!
И даже не посмотрел, куда она падает. Только слышал всплеск, который слился с его шагами, когда он торопливо уходил по Парк Роуд!
Глава LXXX
На буксире
Баржа Билла Бутла медленно продвигалась по каналу.
Туман сгустился неожиданно, и Биллу трудно было управлять старой лошадью, тащившей буксир.
Он и не стал бы это делать; но ему на следующее утро нужно быть в Паддингтоне; там его будет ждать владелец баржи.
Билл был ее капитаном; а экипаж состоял из его жены и целого выводка молодых Бутлов, один из который еще кормился грудью.
Миссис Бутл, в пальто мужа из грубой толстой ткани, чтобы защититься от ночного холода, стояла у руля, а сам Бутл управлял лошадью.
Он достиг моста на Парк Роуд и собирался двигаться дальше, когда клок особенно густого тумана вынудил его остановиться.
Баржа еще находилась под мостом; миссис Бутл, заметив, что движение прекратилось, отпустила руль. И именно в этот момент они с мужем услышали какой-то приглушенный звук вверху, на мосту; затем какой-то массивный предмет мелькнул в воздухе!
Послышался и голос, но приглушенный и едва различимый!
И прежде чем он успели что-то сообразить, в воду между баржей и лошадью что-то с плеском упало!
Упавшая масса ударилась о буксирный канат; и с такой силой, что лодочника, державшего канат в руках, едва не стащило в воду.
Лошадь испугалась, потянула, и Бутл сам едва не упал в воду головой вперед.
Очень трудно оказалось успокоить лошадь, тем более что что-то держало трос, что-то билось в воде, и оттуда продолжали доноситься приглушенные крики.
Однако голос был не настолько приглушен, чтобы Бутл не понял, что это женщина!
Сразу проснулся рыцарский инстинкт лодочника; выпустив канат, он чуть отступил и прыгнул в канал.
Было так темно, что он ничего не видел; но ему помогли продолжающиеся крики; он поплыл вдоль буксироного троса и обнаружил то, что искал.
В воде, все еще держась на поверхности, билась женщина.
Ей помешал утонуть плащ, зацепившийся за трос.
К тому же она ухватилась за трос обеими руками и цепко держалась.
Лодочник не видел ее лицо, но ему показалось, что оно закрыто плащом.
Но он не стал смотреть ей в лицо. Достаточно того, что ей грозит опасность утонуть; обхватив женщину одной рукой, другой он начал перебираться по тросу в направлении баржи.
Миссис Бутл, давно оставившая руль, встала на носу и помогла ему поднять ношу на борт; при свете фонаря это оказалась очень красивая леди, одетая в роскошные шелка, с золотыми часами на поясе и с кольцом с бриллиантом на пальце!
Миссис Бутл заметила и другое кольцо, без камня, но, по ее мнению, не менее ценное. Это был символ Гименея.
Все это обнаружилось после того, как с едва не утонувшей женщины сняли промокший плащ; не будь этого плаща и буксирного каната, женщина точно утонула бы.
– В чем дело? – спросила женщина, тяжело дыша и дико оглядываясь. – Что случилось, Дик? Где ты? И где я? О Боже! Это вода! Я вся промокла! Я едва не задохнулась! А кто вы такой, сэр? И вы, женщина. Вы ведь женщина? Зачем вы меня бросили? В реку, в Серпантин (Искусственное озеро в Гайд-парке. – Прим. перев.) или куда еще?
– Это не река, миссис, – сказала миссис Бутл, слегка радраженная сомнениями в ее женственности. – И не Серпантин. Это Риджентс Канал. А кто вас в него сбросил, вы сами должны знать.
– Риджентс Канал?
– Да, миссус, – подтвердил Бутл, заимствовав у жены это обращение. – В него вы нырнули, как раз на Парк Роуд. Вы упали с моста. Кто вас столкнул? Или вы упали сами?
В глазах женщины мелькнуло удивленное выражение, она как будто начинала вспоминать.
И вдруг лицо ее изменилось, женщина словно очнулась от ужасного сна и начала воспринимать реальность.
На несколько мгновений она как будто задумалась; и все стало ей ясно.
– Вы спасли мне жизнь, – сказала она, наклонившись и схватив лодочника за руку.
– Пожалуй. Думаю, вы пошли бы на дно, если бы не я и не буксирный трос.
– Говорите, это мост на Парк Роуд?
– Прямо над нами, баржа все еще стоит под ним.
Еще несколько секунд в задумчивости, и леди снова заговорила:
– Я могу доверить вам тайну?
Бутл посмотрел на жену, она – на мужа; оба смотрели вопросительно.
– У меня есть причины просить вас об этом одолжении, – подолжала леди дрожащим голосом; голос ее дрожал не от ныряния. – Сейчас бесполезно вам их объяснять. Со временем вы все узнаете. Можете сохранить все в тайне?
Бутл снова вопросительно посмотрел на жену; а миссис Б. ответила ему тем же.
Но тут леди помогла им согласиться.
Она сняла с пальца кольцо с бриллиантом и часы с пояса; кольцо оказалось у жены лодочника, а часы – у самого лодочника. Леди попросила принять это в благодарность за то, что спасли ей жизнь!
Подарки казались настолько ценными, что покрывали не только оказанную услугу, но и просьбу. С такими сверкающими ценностями в руке ни лодочник, ни тем более его жена не смогли отказать леди и пообещали держать все в тайне.
– Еще одна просьба, – сказала леди. – Позвольте мне остаться в вашей барже, пока вы не пристанете в Лиссон Гроув. Вы ведь туда направляетесь?
– Да, миссус.
– Когда остановитесь, вызовете мне кэб. Они всегда там стоят, на Гроув Роуд.
– С удовольствием сделаю это для вашей милости.
– Достаточно, сэр. Надеюсь, настанет день, когда я вам докажу свою благодарность.
Бутл, взвесив в руках часы, подумал, что она ее уже доказала.
Однако кое-что для нее нужно было еще сделать и сделать немедленно. Оставив леди на попечении жены, Бутл снова взялся за буксир, и старая лошадь двинулась в направлении Гроув Роуд.
Приблизившись к мосту в конце Эдгрейв Роуд, он опять остановил баржу и отправился на поиски кэба.
Вскоре он вернулся с четырехколесным экипажем; посадил в него промокшую леди; потом вернулся на баржу.
Но предварительно леди записала его имя, номер баржи и все сведения, которые понадобятся, чтобы отыскать его снова.
Она не сказала, куда направляется.
Сказала это только кэбмену; и тот отвез ее в отель недалеко от Хаймаркета.
Теперь она настолько протрезвела, что знала и где находится и что собирается сделать.
Глава LXXXI
Наконец согласие
Вернон Холл с нашего последнего посещения очень изменился. Теперь в нем царило не веселье, а печаль.
Но только внутри. Снаружи, со стороны парка, поместье выглядело по-прежнему приветливо; коринфские колонны портика казались такими же открытыми и гостеприимными, как всегда.
Как всегда, подъезжали и отъезжали элегантные экипажи; однако экипажи задерживались ненадолго; посетители оставляли свои карточки и расспрашивали.
Внутри царила тишина. Неслышно скользили или проходили на цыпочках слуги; неслышно открывались и закрывались двери; все говорили приглушенными голосами.
Все было тихо, серьезно и многозначительно. Все говорило о болезни в доме.
Так оно и было. И болезнь очень серьезная – предвестница смерти.
Сэр Джордж Вернон умирал.
Это была его старая болезнь, которую так легко подхватить в тропическом климате – и на востоке, и на западе.
А баронет много времени провел и там и там; часть жизни он служил в Индии.
Болезнь длилась долго. Теперь ее объявили неизлечимой. По настоятельной просьбе больного врачи сообщили ему правду и предупредили, чтобы он готовился к смерти.
Последняя поездка по континенту, которую он совершил с дочерью, окончательно подорвала его силы; и вот он снова дома и настолько ослабел, что не может ходить даже по мягким газонам своего прекрасного парка.
Большую часть дня он проводил на диване в библиотеке, лежал опираясь на подушки.
Он уехал за море с Бланш, надеясь избавить ее от гибельной страсти, в которой она созналась и которая с тех пор постоянно его тревожила.
Насколько он в этом преуспел, можно было понять по печальному лицу дочери, которое некогда было таким цветущим и жизнерадостным; по бледности ее щек, когда-то розовым, как лепестки цветка; по ее вздохам, которые она с трудом сдерживала; и главное – по разговору, который произошел у нее с отцом вскоре после возвращения из этого последнего в его жизни путешествия.
Сэр Джордж, как обычно, лежал в библиотеке; диван передвинули к окну, чтобы он мог наслаждаться красотой великолепного заката: окно выходило на запад.
Бланш сидела с ним рядом; оба молчали. Поправив его подушки, она села в ногах на диван; как и он, она смотрела на закат, окрасивший облака в алый, пурпурный и золотой цвета.
Была середина зимы; но в рощах Вернон Парка это было незаметно. Листва здесь никогда не опадает, газоны вечно зеленеют, и поэтому окружающая поместье территория постоянно живет весной.
Повсюду весеннее птичье пение, на высоких деревьях кричат зяблики, из ветвей лавров и вечнозеленой калины доносятся голоса дроздов, и малиновка под окном поет свою простую песенку.
Тут и там от дерева к дереву перелетают фазаны, заметные по своему яркому оперению; выбегает из норы в лощине заяц. Дальше на пастбищах видны гладкие коровы, которых охраняют самцы; все спокойно пасутся. Прекрасная картина; особенно прекрасной должна она казаться взгляду владельца.
Однако сэр Джордж, который, возможно, смотрит на все это в последний раз, словно ничего не видит. Мысли его полны горечи и тревоги.
Он задает себе вопрос: кто будет его наследником, кто продолжит его славный древний род?
Наследницей будет его дочь Бланш – поскольку у него нет ни сына, ни других детей; и наследственный майорат заканчивается вместе с ним.
Но Бланш может недолго носить его имя; какое же имя она примет? Чей герб будет изображен поверх герба Вернонов?
Сэр Роджер думает о Скадаморе; он давно о нем думает, он надеялся и хотел этого союза; но теперь, когда к нему приближается смерть, он очень сомневается в осуществимости такого объединения гербов.
Раньше и до самого последнего времени он считал это объединение вполне возможным. Думал о том, как его осуществить. Намекал Бланш на то что может заставить ее повиноваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37