— Мне очень жаль. Многих вещей я не могу вспомнить. Давно это было?
— Не очень, — ответила она. — Как раз перед этим несчастным случаем.
Во все время разговора она лишь изредка поднимала на него глаза, больше смотрела вниз — на свои колени, на стол или мимо него на репортера. Штур же демонстративно уставился в окно: слушал, но явно не желал принимать участие в беседе. Почувствовав взгляд Грея, он вынул из кармана газету и раскрыл ее на футбольной хронике.
— Не хотите ли кофе? — спросил Грей.
— Вы же знаете, что я… — Она запнулась. — Я предпочла бы чай.
— Я закажу.
Желая выглядеть независимым, Грей отъехал от нее и сам поднял телефонную трубку. Сделав заказ, он вернулся к столу. Штур снова закрылся газетой; беседа, очевидно, была исчерпана. Глядя на них двоих, Грей сказал:
— Должен заметить, что вы оба даром теряете время. Мне нечего сказать.
— Вы представляете, во что моей газете обходится ваше пребывание здесь? — поинтересовался Штур.
— Я не просил помещать меня в эту клинику.
— Наши читатели озабочены вашей судьбой, Ричард. Вы — герой.
— Совсем нет. Просто я оказался в неподходящее время в неудачном месте. Это не значит, что я герой.
— Поверьте, я здесь не для того, чтобы спорить с вами, — сказал Штур.
Чай был подан на серебряном подносе: чайник, фарфоровые чашки, крохотная сахарница, бисквиты. Пока официант накрывал на стол, Штур вернулся к чтению газеты, и Грей воспользовался возможностью рассмотреть Сьюзен Кьюли как следует. Дейв назвал ее «хорошенькой», но вряд ли это слово было удачным. Самая обыкновенная, хоть в общем и приятная, внешность: правильные черты лица, карие глаза, светло-каштановые прямые волосы, узкие плечи. Правильнее всего было бы сказать про нее: «неброская». На вид ей было лет двадцать пять — двадцать семь. Она сидела в свободной позе, положив тонкие руки на подлокотники кресла, держалась прямо, но без напряжения. Она не смотрела на него, явно предпочитая разглядывать чашки на столе. Kaзалось, она стремится избежать не только его взгляда, но и оценки, не желая знать его мнения о себе.
Мнения, впрочем, он пока не имел, если не считать того, что она находилась здесь и явилась вместе со Штуром, стало быть, имела прямое или косвенное отношение к этой газете.
Кем она могла приходиться ему в прошлом? Она сказала, что была другом, но какого рода? Другом семьи? Одной из тех, с кем он когда-то вместе работал? Любовницей? Неужели он не в состоянии вспомнить даже такую простую вещь? Что в ней могло заставить его влюбиться? Ему пришло на ум, что она может оказаться подставной фигурой газеты: «ТАИНСТВЕННАЯ НЕЗНАКОМКА ЗАЯВЛЯЕТ ПРАВА НА ЛЮБОВЬ».
Как только официант ушел, Грей снова обратился к ней:
— Ну, так о чем мы?
Она не ответила, просто протянула руку и придвинула к себе чашку. Она по-прежнему не смотрела на него, теперь рассыпавшиеся волосы скрывали ее лицо.
— Не помню, чтобы видел вас прежде. Если хотите продолжать, вам придется сообщить что-нибудь еще кроме того, что мы были друзьями.
Девушка держала в руках чашку — бледные вены просвечивали сквозь кожу запястья — и покачивала головой.
— Или вы здесь просто потому, что он вас привел? — зло бросил Грей и посмотрел на Штура. Тот сделал вид, что не слышит. — Не знаю, что у вас на уме, но…
Только теперь она повернулась к нему, и он впервые как следует разглядел ее лицо — удлиненное, неяркое, с мелкими чертами. Глаза ее были полны слез, уголки губ дрожали. Она вскочила, опрокинув чашку, оттолкнула кресло и бросилась прочь, задев по пути инвалидную коляску. Боль пронзила спину и голову Грея. Он услышан позади сдавленные рыдания: девушка стремглав пронеслась по комнате и выбежала в коридор.
Посмотреть ей вслед? Надо было преодолеть сопротивление негнущейся шеи. Грей даже и не пытался. В комнате повисла холодная тишина.
— Как можно быть таким бессердечным! — Штур в сердцах отшвырнул газету. — Я позвоню Вудбриджу.
— Подождите минутку! Что тут вообще происходит?
— Неужели вы не видите, до чего ее довели?
— Кто она?
— Ваша подружка, Грей. Она думала, что вы увидите ее и в вашей памяти что-нибудь включится.
— У меня нет никакой подружки.
Но мысль о потерянных неделях опять наполнила его бессильной яростью. Точно так же, как сам он стремился избегать воспоминаний о боли, его память бессознательно, но упорно обходила отрезок времени, предшествовавший взрыву заминированного автомобиля. На этом месте в воспоминаниях была абсолютная пустота, черная дыра — провал, куда он не мог пробраться. Он просто понятия не имел, как это сделать.
— Она сама нам так сказала.
— А где она была, когда это случилось? Она не слышала об обращениях полиции? Если слышала, почему так долго не объявлялась? И если я правда ее знал, какого черта она здесь делает вместе с вами?
— Остыньте, это был всего лишь эксперимент.
— Вудбридж заварил эту кашу?
— Нет. Это все Сьюзен. Она сама вышла на нас. Рассказала, что у вас с ней был роман и он оборвался незадолго до взрыва. Лишь намного позже, из газет, она случайно узнала, что вы — в числе жертв. Тут она и объявилась. Надеялась, что встреча с ней поможет пробудить вашу память.
— Выходит, все это было трюком.
— Не стану отрицать: если бы наши надежды оправдались, мы непременно опубликовали бы отчет в газете. Хотя на самом деле я здесь только затем, чтобы присматривать за вашей подружкой.
Грей покачал головой и сердито уставился в окно, на море. С тех пор как он узнал, что страдает ретроградной амнезией, он старался приспособиться и по возможности ладить с этим новым для него состоянием. Сначала он зондировал ощущение пустоты, полагая, что ему удастся обнаружить способ проникнуть в нее, но эти бесплодные усилия только подавляли его, грозя полным погружением в себя. Тогда он заставил себя не думать об этом, попробовал смириться с тем, что те несколько недель, память о которых не вернулась, останутся потерянными навсегда.
— Как Вудбридж решился пойти на такой эксперимент?
— Он просто дал согласие. Идея принадлежит Сьюзен.
— Неважная идея.
— Это не ее вина, — заметил Штур. — Посмотрите на себя: вы же совершенно бесчувственны! А Вудбридж еще опасался, что встреча с ней может вас травмировать. Это, между прочим, было главным его возражением. И вот вы сидите как ни в чем не бывало, а девушка рыдает.
— Ничем не могу помочь.
— Ну так и ее не вините. — Штур поднялся и засунул газету обратно в карман. — Нет смысла продолжать. Я позвоню вам, прежде чем приехать снова. Где-нибудь через месяц или около того. Возможно, к тому времени вы станете более восприимчивым.
— А девушка?
— А я собираюсь вернуться ближе к вечеру.
Оказывается, она была в комнате — стояла возле него, за его левым плечом, опершись рукой на спинку коляски и глядя на него сверху вниз. При звуке ее голоса Грей удивленно встрепенулся, потревожив свою негнущуюся шею, словно только сейчас завершил это движение ей вслед, на которое не решился прежде, когда она в слезах выскочила в коридор. Как давно она здесь — рядом с ним, но вне поля его зрения? Штур и не подумал дать ему знать, что она вернулась.
— Подожду вас в машине, — сказал Штур девушке. Он прошел мимо коляски, и Грей снова ощутил неприятный осадок из-за того, что все присутствующие выше его. Сьюзен села в кресло на прежнее место.
— Простите, что не сдержалась, — сказала она.
— Что вы, извиняться следует мне. Я был с вами непозволительно груб.
— Сейчас я не останусь. Мне нужно время, чтобы подумать, но я еще зайду к вам позже.
— После ленча у меня физиотерапия, — сказал Грей. — Нельзя ли перенести встречу на завтра?
— Думаю, удастся. Тони должен вернуться в Лондон прямо сейчас, но я могла бы задержаться здесь.
— Где вы остановились?
— Мы ночевали в Кингсбридже. Надеюсь, что как-нибудь смогу договориться с администрацией отеля.
Во время разговора она, как и прежде, не смотрела на него прямо, лишь изредка бросала короткие взгляды сквозь пряди тонких волос. Она уже не плакала, но заметно побледнела. Ему хотелось вспомнить ее, почувствовать что-то по отношению к ней, но напрасно: она оставалась для него посторонней. Пытаясь подыскать другие слова, более душевные, чем холодные фразы насчет завтрашней встречи, он спросил:
— Вы уверены, что все еще хотите поговорить со мной?
— Да, конечно.
— Тони сказал, что мы, я хочу сказать, вы и я одно время были…
— Да, мы были вместе какое-то время. Все продолжалось недолго, но тогда это имело значение. Надеялась, что вы вспомните.
— Сожалею, — сказал Грей.
— Не будем об этом. Я приду завтра с утра. Постараюсь держать себя в руках.
Желая объясниться, он сказал:
— Когда вы появились здесь с Тони Штуром, я подумал, что вы работаете на его газету, поэтому все так и получилось.
— Я была вынуждена обратиться к ним, чтобы узнать, где вы находитесь. Ничего другого не оставалось. Видимо, у них исключительные права на вас и вашу историю.
— Как это могло случиться?
— Понятия не имею. — Она взяла свою холщовую сумку на длинном ремне. — Я вернусь завтра.
Она встала и, осторожно положив узкую ладонь на его руку, спросила:
— Вы уверены, что хотите этого?
— Приходите утром, оставайтесь на ленч или дольше, как пожелаете.
— Скажите только одно: вам очень больно? Мне ведь и в голову не приходило, что вы все еще в инвалидном кресле.
— Теперь мне лучше. Все мало-помалу проходит.
— Ричард?.. — Ее пальцы все еще покоились на тыльной стороне его руки. — Вы уверены… Я имею в виду, вы действительно ничего не можете вспомнить?
Ему захотелось повернуть руку так, чтобы она коснулась его ладони, но этот жест был бы слишком интимным, а права на интимность он пока не заслужил. Видя перед собой ее большие глаза и гладкую кожу, он чувствовал, как легко ему было когда-то с ней сойтись. Кто она, эта спокойная женщина, — его бывшая подружка? Что она собой представляет? Что знает о нем? Что он знал о ней? Почему они расстались, если их отношения, как видно, были важны для обоих? Она явилась к нему из того забытого времени — задолго до комы, до невыносимой боли в разорванных органах, до обожженной кожи, — из потерянной части его жизни, но до сего дня он даже не подозревал о ее существовании. Ему хотелось ответить правдиво, но что-то преграждало путь воспоминаниям.
— Я пытаюсь вспомнить, — сказал он. — Такое чувство, что я вас знал.
На мгновение она сжала его руку.
— Все в порядке. Завтра я приду снова.
Она встала, прошла мимо его кресла и исчезла из поля зрения. Он слышал ее шаги — сначала приглушенные, по ковру, затем чуть погромче, вдаль по коридору. Боль по-прежнему не позволяла повернуть голову.
3
Родителей Ричарда Грея уже не было в живых. Он рос один, без братьев и сестер; единственная близкая родственница — тетка со стороны отца — давно жила с мужем в Австралии. После школы Грей поступил в Брентский технический колледж, где специализировался по фотографии. Еще в Бренте он стал участником учебной программы Би-би-си и сразу после защиты диплома был принят на телестудию Би-би-си стажером. Несколько месяцев спустя его уже назначили помощником оператора, он много занимался студийными и натурными съемками в составе разных бригад и довольно быстро получил самостоятельную операторскую работу.
В двадцать четыре года он ушел из Би-би-си и устроился кинорепортером в независимое агентство новостей. Агентство это, расположенное на севере Лондона, распространяло видеосюжеты по всему миру, сотрудничая с различными заказчиками, но главным образом с одной крупной американской телекорпорацией. Чаще всего они снимали в Британии и Европе, но Грею приходилось бывать и в дальних командировках — в Америке, на Дальнем Востоке, в Африке, даже в Австралии. В конце восьмидесятых он совершил несколько поездок в Северную Ирландию, охваченную тогда волнениями.
За Греем закрепилась репутация бесстрашного человека. Репортеры сплошь и рядом попадают в острые ситуации, оказываются в эпицентре опасных событий, и тут требуется особого свойства преданность делу, без которой невозможно вести съемку в гуще беспорядков или под огнем. Ричард Грей не раз рисковал жизнью.
Две его работы — документальный фильм и программа новостей — были отмечены наградами Британской Академии кино и телевидения, а однажды по итогам года ему и его звукооператору присудили «Приз Италии» за кинорепортаж об уличном сражении в Белфасте. Памятная надпись гласила: «Ричард Грей, телеоператор, телевизионные новости Би-би-си. Специальная награда. Съемки в условиях крайней личной опасности». Среди коллег Грей пользовался популярностью, поэтому, несмотря на репутацию человека отчаянного, никогда не испытывал недостатка в желающих поработать с ним вместе. По мере того как рос его профессиональный престиж, люди осознавали, что он никогда не рискует безрассудно, подвергая себя и других ненужной опасности, а напротив, опираясь на опыт и интуицию, умеет удивительно точно определить разумную степень риска.
Жил Грей один в собственной квартире, купленной на деньги из отцовского наследства. Близких друзей он не завел, зато имел множество приятелей среди сослуживцев. У него так и не оказалось постоянной подружки. Мешала главным образом работа, сопряженная с бесконечными разъездами, поэтому он предпочитал не завязывать прочных отношений и с легкостью переходил от одной случайной встречи к другой. В свободное время он любил бывать в кино, иногда отправлялся в театр. Обыкновенно раз в неделю он встречался с кем-нибудь из знакомых, чтобы посидеть вечерком в пабе. Отпуск он чаще всего проводил в одиночку, путешествуя в автомобиле или пешком; однажды после рабочей командировки в Штаты решил продлить удовольствие и, взяв напрокат машину, объездил всю Калифорнию.
После смерти родителей в жизни Грея случилось только одно серьезное потрясение, и произошло это примерно за шесть месяцев до взрыва автомобиля-бомбы.
Все вышло из-за того, что Ричард Грей любил работать с кинопленкой. Ему нравилось ощущать на своем плече тяжесть кинокамеры «Аррифлекс», ее весомость, надежность, спокойную вибрацию мотора. Он смотрел в зеркальце видоискателя как бы третьим глазом; иногда он говорил, что без него уже не способен правильно видеть. Было что-то и в фактуре самой кинопленки, в утонченности фиксируемых ею эффектов, в качестве изображения. Он так ясно представлял себе пленку — как она равномерно скользит в затворе камеры, двадцать пять раз в секунду останавливаясь и возобновляя движение, — и это привносило в его работу некое дополнительное, неуловимое, но почти магическое ощущение. Он неизменно выходил из себя, если люди говорили ему, что не в состоянии отличить кадры, снятые на настоящую пленку, от записанных на видеоленту. Ему казалось, что разница очевидна: видеозапись всегда производила впечатление ненатуральной, изображение выглядело фальшивым, неестественно ярким и контрастным.
Однако он и сам понимал, что для съемки новостей кинопленка была не лучшим носителем. Одна обработка чего стоила! Сначала коробки с отснятой пленкой несли в лабораторию проявлять, потом монтировали, кадр за кадром, в специальной комнате; звук нужно было синхронизировать или записывать заново. С передачей материалов в агентство обязательно возникали технические сложности, особенно если приходилось пользоваться местными студиями или пересылать отснятый материал через спутник. Когда работа велась за границей или в зоне боевых действий, проблем бывало еще больше. Иногда, чтобы дать материал в эфир, оставалось одно — тащить коробки с необработанной пленкой до ближайшего аэропорта и отправлять самолетом в Лондон, Нью-Йорк или Амстердам.
Агентства новостей во всем мире переходили на электронные видеокамеры. Используя портативные спутниковые тарелки, операторы теперь могли передавать изображение в студию прямо в процессе съемки. Там его редактировали на компьютере и пускали в эфир без задержки.
Одна за другой съемочные бригады переходили на видеоаппаратуру, и Грей прекрасно понимал, что никуда ему от этого не деться. Он прошел курс переподготовки и попытался работать с электронной камерой, однако дело не шло, хотя он и сам толком не мог понять, в чем причина. Ему нужно было ощущать движение пленки, слышать тихое пощелкивание затвора, иначе он не мог правильно «видеть». Он стал стесняться собственной несостоятельности, пробовал как-то справиться с проблемой, основательно переосмыслив свой подход к делу, пытался настроить зрение так, чтобы снова научиться видеть «третьим глазом». Коллеги, большинству из которых переход на новое оборудование дался почти безболезненно, относились к нему с сочувствием. Грей уверял себя, что камера — всего лишь инструмент, что его операторские способности никоим образом не определяются свойствами аппаратуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34