Меня не радовало, как она на меня влияла, но нельзя было отрицать и той простой истины, что я все еще безнадежно и по уши в нее влюблен. Притом в наших отношениях было всего два коротких светлых периода: день-два до того, как она отправилась к Найаллу, и еще пара дней после. Я любил ее, но мое чувство было основано на каких-то мимолетных впечатлениях. По существу, мне так и не удалось разглядеть, какая она на самом деле.
14
Полный дурных предчувствий, я шел к станции подземки на Финчли-роуд. Сью уже стояла там и, заметив меня, бросилась со всех ног мне навстречу, крепко обняла и поцеловала. Мои подозрения мгновенно рассеялись. Она сказала:
— Давай пойдем к тебе.
— Я уже заказал столик в ресторане.
— Ничего страшного. Мы можем позвонить и сказать, что придем позднее.
Я остолбенел от неожиданности и послушно позволил увести себя. Едва мы переступили порог моей квартиры, она принялась целовать меня так горячо и страстно, как никогда раньше. Сам я при этом не ощущал почти ничего. Моим эмоциям было не так-то просто вырваться из укреплений, выстроенных за день. Между тем было понятно, чего она хочет, и вскоре мы оказались в постели. Затем она вышла из спальни и принялась расхаживать по квартире, осматривая комнаты. Она вернулась назад, полная воодушевления, прежде я ее такой никогда не видел. В руках у нее были две банки пива, извлеченные из холодильника. Передав одну из них мне, она уселась, скрестив ноги, нагишом поверх одеяла. Я полулежал, опираясь на спинку кровати, и вяло разглядывал ее.
— Я намерена держать речь, — сказала она, открывая банку. Она вырвала кольцо из крышки и швырнула его через всю комнату в угол. — Хочу, чтобы ты внимательно выслушал.
— Не люблю речей. Лучше возвращайся под одеяло.
— Моя тебе понравится. Не зря же я работала над ней целый день.
— Надеюсь, ты сохранишь ее для потомства?
— Итак, слушай. Во-первых, я сожалею, что виделась с Найаллом, предварительно не сказав тебе. Прости, если причинила тебе боль, больше такое никогда не повторится. Во-вторых, Найалл может вернуться в Лондон в любой день, и, если он захочет встретиться, я не сумею его остановить. Он знает, где я живу, где работаю. Я хочу сказать, что если снова увижусь с Найаллом, то не по своей воле. В-третьих…
— И все начнется сначала. И после каждой вашей встречи все будет повторяться снова и снова.
— Нет, ничего подобного. Ты не дал мне договорить. Есть еще и третье: ты — единственный, кого я люблю. Я хочу быть только с тобой, и мы не должны позволить Найаллу вмешиваться в наши отношения.
После занятий любовью я чувствовал себя умиротворенным, я испытывал к ней нежность, ощущал теплоту, идущую от нее, но между нами уже пролегла трещина. Еще сегодня утром мне казалось, что события диктуют окончательное расставание, и ют — новый поворот. Сейчас она произносила именно те слова, которых я ждал. Но было что-то, чего она не понимала, да и сам я только начинал осознавать: в этих внезапных переменах как раз и крылось главное зло. Всякий раз, когда я пытайся приноровиться к очередному витку нашего романа, безвозвратно терялось что-то из прошлого. Разрывы и примирения чередовались столь стремительно, что я едва мог припомнить светлые времена.
— Почему бы нам не встретиться и не поговорить с Найаллом вместе? — спросил я. — Мне тошно становится от одной мысли, что ты можешь оказаться с ним один на один. Откуда мне знать, что он снова тебя не поколотит?
Она отрицательно покачала головой.
— Ты никогда не сможешь увидеть его, Ричард.
— Но если мы будем вместе, он волей-неволей признает, что теперь все по-другому.
— Нет. Ты не понимаешь, в чем дело.
— Так объясни.
— Я боюсь его.
И тут я внезапно вспомнил о звонке продюсеру и о новом контракте. Через пару дней мне придется уехать. Теперь я сожалел, что накануне имел неосторожность принять это предложение. В голову сразу полезли недобрые мысли: Найалл непременно вернется, когда меня не будет в Лондоне, и обязательно заявится к Сью. Воображение уже рисовало самое худшее. Но я не имел права так думать. Как я мог усомниться в ее искренности, в ее праве поступать по своему разумению? Я должен был ей доверять.
В конце концов мы оделись и отправились в ресторан. Только там я сообщил Сью о предстоящей командировке в Коста-Рику. Я не обмолвился о своих страхах, но она догадалась о них и сказала:
— Плохо только то, что мы долго не увидимся. Остальное не важно.
Она провела со мной два дня, и мы были счастливы. Потом я простился с ней и отправился зарабатывать на жизнь.
15
Я вернулся через пятнадцать дней с красными от недосыпа глазами, совершенно измученный тринадцатичасовым перелетом. Все эти две недели что-нибудь мешало съемке: проволочки с разрешениями от властей, вечные проблемы с организацией нужных встреч и интервью. Плюс ко всему невыносимая жара и влажность. Каждый раз, когда нам приходилось снимать на новом месте, следовало сначала заручиться одобрением местных чиновников или военных, и все косились на нас подозрительно, а то и враждебно. Я с трудом выдержал до конца съемок. Когда наконец материал был отснят, деньги лежали в кармане и я в полной безопасности возвращался домой, то с трудом верилось, что весь этот кошмар уже позади.
Я добрался до дома, но, несмотря на жуткую усталость, меня терзали досада и тревога. Я чувствовал раздражение и досаду. Лондон встретил, как I, всегда, холодом и сыростью. Моросил дождь, однако после хибар и трущоб Центральной Америки город выглядел чистым, благополучным и современным. Я пробыл дома ровно столько, сколько потребовалось для беглого просмотра почты, затем вывел из гаража машину и поехал к Сью.
Открыла мне ее соседка. Я направился прямо в комнату Сью и, подойдя к двери, постучал. Ответа не последовало, но изнутри послышалось движение. Потом дверь открылась, и я увидел Сью. На ней был пеньюар, наброшенный прямо на голое тело, который она запахнула и придерживала рукой. Несколько секунд мы пристально смотрели друг другу в глаза. Затем она сказала:
— Может, войдешь?
При этом она оглянулась через плечо так, словно в комнате был кто-то еще. Переступая порог, я уже напрягся в ожидании стычки. Меня переполнял страх.
В комнате было душно, стоял полумрак, сквозь задернутые занавески слабо сочился дневной свет. Сью раздвинула шторы. Ее комната находилась ниже уровня земли. Окно выходило на заднюю сторону дома. Невысокая кирпичная стена сточного колодца и площадка, заросшая кустарником и нестриженой травой, заслоняли солнечный свет. Мне показалось, что в воздухе висит какая-то легкая голубоватая дымка, как если бы в комнате недавно курили, но я не чувствовал запаха табачного дыма.
Видимо, когда я постучал, она была в постели: покрывало было снято, одеяло скомкано, и одежда ее висела на спинке стула. Я заметил стоявшую на столике возле кровати тарелку с тремя сигаретными окурками, обгоревшими спичками и горкой пепла.
Я подозрительно оглядывал комнату, разыскивая Найалла.
Сью закрыла дверь и прислонилась к ней спиной, плотнее запахнув пеньюар. Она не смотрела на меня, неприбранные спутанные волосы скрывали ее лицо, тем не менее я не мог не заметить ее необычно красные губы и порозовевший подбородок.
— Где он? — спросил я.
— Где кто?
— Найалл, разумеется.
— Ты видишь его здесь?
— Ты прекрасно знаешь, что нет. Ну, и как же он ушел? Через окно?
— Это смешно!
— А чем еще ты могла заниматься в постели среди бела дня? — сорвался я на крик.
Тут я внезапно потерял уверенность в своей правоте и взглянул на часы. Они все еще показывали центральноамериканское время. Самолет приземлился в Хитроу на рассвете, и, стало быть, время едва перевалило за полдень.
— Мне сегодня не надо на работу, и я решила поваляться. — Оттолкнув меня, она прошла мимо и уселась на постель. — Почему ты не предупредил, что приедешь?
— Почему? Я только что вернулся, и мне не терпелось тебя увидеть!
— Я думала, что ты сначала позвонишь.
— Сью, ты же обещала, что этого больше не будет никогда.
— Это совсем не то, что ты думаешь.
— По-моему, как раз то! — Я ткнул в сторону превращенной в пепельницу тарелки. — Ты считаешь меня полным тупицей? Не лги мне, пожалуйста, никогда больше не лги!
Ее глаза наполнились слезами, но она выдержала мой взгляд и сказала спокойно:
— Ричард, мне очень жаль. Найалл нашел меня. Однажды вечером он выследил меня, преследовал до самого дома. И у меня не было сил с ним спорить.
— Как давно это случилось?
— Пару недель назад. Послушай, я знаю, что это значит для нас обоих. Только, пожалуйста, не надо делать все еще хуже, нам это все равно не поможет. Найалл не собирается оставлять меня в покое, что бы мы ни делали, какие бы обещания я ни давала.
— Я никогда не вырывал у тебя обещаний, — возразил я.
— Ладно, пусть так, но теперь с этим покончено.
— Ты чертовски права — с этим покончено!
— Давай оставим все как есть.
Я едва расслышал ее слова. Она вся сжалась: обхватила руками колени и опустила голову так низко, что мне оставались видны только ее макушка и плечи. Лицо ее было обращено к столику у кровати. Я заметил, что тарелки с окурками уже нет. Видно, она как-то незаметно спрятала ее. Эти ее торопливые попытки замести следы, как и виноватый вид, только подтверждали мои подозрения. Найалл был здесь прямо передо мной. Я понял это сразу, как только постучал в ее дверь.
— Мне остается только уйти, — сказал я. — Но все-таки скажи напоследок: что это за крючок, на котором Найалл тебя держит? Почему ты позволяешь ему так с собой поступать?
— Он умеет зачаровывать, Ричард, — ответила она.
— Это я уже слышал. Умеет так, что крутит тобою, как хочет?
— Нет, правда. Это гламур. Найалл гламурен.
— А если серьезно?
— Куда уж серьезнее! Это — главное, что есть в моей жизни. И в твоей тоже.
Сказав это, она подняла взгляд. Худая, поникшая фигурка среди перекрученного мятого постельного белья, кучей лежавшего на матраце. Она заплакала, молча и безнадежно.
— Я ухожу, — сказал я. — И больше не пытайся со мной связаться.
Она спустила ноги с кровати, с трудом распрямилась, словно испытывала боль, и встала.
— Я люблю тебя, Ричард, именно за твой гламур, — сказала она. — Это он влечет меня к тебе.
— Мерзкое слово!
— Этого ты не изменишь. Твой гламур никуда от тебя не денется. Вот потому-то Найалл и не дает мне уйти. Я чарую его точно так же, как он меня. И ты тоже. Если уж ты окутан гламуром, ты никогда не позволишь уйти…
В этот момент в комнате где-то за моей спиной послышался явственный смешок. Смеялся мужчина. Этакое презрительное фырканье, когда у человека нет уже больше сил сдерживать веселье на ваш счет. Я резко обернулся, с ужасом понимая, что Найалл все это время был здесь, в комнате. Но никого не увидел. И только теперь я обратил внимание на дверцу гардероба, которая все время была открыта. Это было единственное подходящее место! Там достаточно просторно, чтобы спрятаться. Значит, Найалл все время стоял в шкафу!
Новая волна бессильной злобы захлестнула меня. Я желал только одного — немедленно бежать отсюда. Я бросился к двери, с силой рванул ее, заметив, как блеснули стальные петли, пересек коридор и стремглав выскочил на улицу, захлопнув за собой входную дверь. Я был слишком зол, чтобы садиться за руль. Я помчался пешком по улице, торопясь уйти как можно дальше от этого места. Ослепленный гневом, я шел и шел по направлению к дому, с единственным желанием — освободиться от нее и забыть. Я поднялся вверх до Арчуэя, затем по виадуку вышел в Хайгейт, потом спустился к Хэмпстед-Хит. Гнев одурманивал меня, мысли кружились нескончаемым водоворотом: я вспоминал все незаслуженно нанесенные мне обиды. Я понимал, что устал от долгого перелета, что нарушен нормальный суточный ритм, что в таком состоянии трудно мыслить рационально и вряд ли я смогу здраво разобраться в том, что произошло. Вероятно, в тот момент я воспринимал окружающее скорее как галлюцинацию, чем как реальность: высотные здания за бывшей пустошью к югу от низины, ряды старинных красно-кирпичных домов; я мчался, едва обращая внимание на прохожих и шум транспорта. Я срезал путь, пройдя боковыми переулками через жилой район, застроенный виллами викторианской эпохи. Улицы густо заросли старыми деревьями — платанами, декоративными вишнями и дикими яблонями, утратившими к концу лета былую свежесть; по обеим сторонам дороги стояли машины, припаркованные колесами на тротуар. Я проталкивался мимо людей, едва замечая их, бегом пересек Финчли-роуд, лавируя в потоке машин. Впереди меня ждал спуск с холма в западную часть Хэмпстеда — длинные прямые улицы с несущимися по ним легковыми автомобилями и грузовиками, множество людей на тротуарах, ожидающих автобуса или спешащих по магазинам. Я протискивался в толпе, думая только о том, как бы поскорее добраться до дома, залезть в постель, попытаться уснуть и забыть во сне свою злобу, а заодно и восстановить жизненный ритм.
Я свернул к Вест-Энду и почувствовал себя почти дома. Уже осталась позади станция подземки Уэст-Хэмпстед, я прошел мимо круглосуточного супермаркета и приближался к полицейскому участку. Все это были хорошо знакомые ориентиры моей лондонской жизни до появления в ней Сью. Я уже начинал строить планы на будущее, думать о работе. Во время долгого перелета домой продюсер рассказывал о новом проекте — серии документальных фильмов для Четвертого канала. Речь шла о солидной программе, требовавшей многочисленных командировок. Как только отосплюсь и полностью восстановлю силы, немедленно позвоню ему — уеду на некоторое время из страны, займусь привычным делом, поразвлекусь на досуге с зарубежными красотками.
Долгая прогулка пешком прояснила мой разум. Больше никакой Сью, никакого Найалла, никаких воскресающих надежд и нарушенных обещаний, ни уверток, ни лжи. Кому нужен секс вечером, если сожалеешь об этом той же ночью? Я ненавидел Сью за все, что она мне сделала. Я сожалел о доверительных признаниях, о ночах любви. Вспомнить только, как она разглагольствовала сама с собой! С тех пор как я это увидел, я не раз спрашивал себя, вполне ли она в своем уме. Теперь я был твердо уверен в том, что Сью полубезумна. А Найалл! Могло быть одно-единственное рациональное объяснение тому факту, что я ни разу его не видел. Этот человек — не более чем фантом, плод ее поврежденного рассудка! Найалла не существует/ Что-то ударило меня в спину и швырнуло вперед. Я ничего не слышал, но понял, что падаю внутрь витрины. Толстое стекло разбилось и осыпало меня градом осколков. Какой-то частью сознания я еще воспринимал происходящее. Я понимал, что качусь по земле, изгибая спину, в то время как немыслимый жар палит мне шею, ноги, руки и волосы. Когда тело прекратило движение, единственным звуком был треск ломавшейся витрины и звон разбитого стекла. Осколки все падали, поливая меня бесконечным дождем боли, а откуда-то снаружи ко мне со всех сторон подступала необъятная и полная тишина. И мрак.
Часть четвертая
1
Выехав из госпиталя, они оказались на узкой проселочной дороге, тянувшейся среди высоких живых изгородей Девоншира. Дорога в этих местах существовала с римских времен. Сейчас, поскольку местное население перемещалось в основном на тракторах, сверху ее покрывал густой слой скользкой грязи. Сью вела машину нерешительно и нервно, резко тормозила перед каждым опасным поворотом, старательно вытягивая вперед шею, чтобы лучше видеть. Вождение было для нее делом непривычным, крайне рискованным и требовавшим напряженного внимания, тем более на узких сельских дорогах, где могло случиться все, что угодно. К счастью, встречные машины попадались сравнительно редко и двигались на небольшой скорости. Но хотя угрозы аварии почти не было, все же автомобиль казался ей слишком большим, неповоротливым и непослушным, и она мечтала как можно быстрее добраться до нормального шоссе.
Ричард сидел на переднем сиденье рядом со Сью, смотрел прямо перед собой и почти не разговаривал. Одной рукой он придерживал ремень безопасности, чтобы тот поменьше давил на тело. Всякий раз, когда она резко тормозила на повороте, его бросало вперед. От боли у него перехватывало дыхание, и некоторое время после этого он дышал хрипло и учащенно. Она понимала, что каждый толчок причиняет ему страдания, но, стремясь исправиться, действовала еще более нервно и неуверенно, так что выходило даже хуже.
Сразу за Тотнесом они выбрались на дорогу А38 — современное шоссе с двухрядным движением, ровное, без резких поворотов. Сью сразу почувствовала себя на высоте и увеличила скорость до обычных шестидесяти миль в час. Шел мелкий дождь, и всякий раз, когда они обгоняли грузовик или другую большую машину, лобовое стекло окатывал поток жидкой грязи. Миновав Эксетер, они выехали на шоссе М5, а вскоре уже неслись по М4, ведущему прямиком к Лондону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
14
Полный дурных предчувствий, я шел к станции подземки на Финчли-роуд. Сью уже стояла там и, заметив меня, бросилась со всех ног мне навстречу, крепко обняла и поцеловала. Мои подозрения мгновенно рассеялись. Она сказала:
— Давай пойдем к тебе.
— Я уже заказал столик в ресторане.
— Ничего страшного. Мы можем позвонить и сказать, что придем позднее.
Я остолбенел от неожиданности и послушно позволил увести себя. Едва мы переступили порог моей квартиры, она принялась целовать меня так горячо и страстно, как никогда раньше. Сам я при этом не ощущал почти ничего. Моим эмоциям было не так-то просто вырваться из укреплений, выстроенных за день. Между тем было понятно, чего она хочет, и вскоре мы оказались в постели. Затем она вышла из спальни и принялась расхаживать по квартире, осматривая комнаты. Она вернулась назад, полная воодушевления, прежде я ее такой никогда не видел. В руках у нее были две банки пива, извлеченные из холодильника. Передав одну из них мне, она уселась, скрестив ноги, нагишом поверх одеяла. Я полулежал, опираясь на спинку кровати, и вяло разглядывал ее.
— Я намерена держать речь, — сказала она, открывая банку. Она вырвала кольцо из крышки и швырнула его через всю комнату в угол. — Хочу, чтобы ты внимательно выслушал.
— Не люблю речей. Лучше возвращайся под одеяло.
— Моя тебе понравится. Не зря же я работала над ней целый день.
— Надеюсь, ты сохранишь ее для потомства?
— Итак, слушай. Во-первых, я сожалею, что виделась с Найаллом, предварительно не сказав тебе. Прости, если причинила тебе боль, больше такое никогда не повторится. Во-вторых, Найалл может вернуться в Лондон в любой день, и, если он захочет встретиться, я не сумею его остановить. Он знает, где я живу, где работаю. Я хочу сказать, что если снова увижусь с Найаллом, то не по своей воле. В-третьих…
— И все начнется сначала. И после каждой вашей встречи все будет повторяться снова и снова.
— Нет, ничего подобного. Ты не дал мне договорить. Есть еще и третье: ты — единственный, кого я люблю. Я хочу быть только с тобой, и мы не должны позволить Найаллу вмешиваться в наши отношения.
После занятий любовью я чувствовал себя умиротворенным, я испытывал к ней нежность, ощущал теплоту, идущую от нее, но между нами уже пролегла трещина. Еще сегодня утром мне казалось, что события диктуют окончательное расставание, и ют — новый поворот. Сейчас она произносила именно те слова, которых я ждал. Но было что-то, чего она не понимала, да и сам я только начинал осознавать: в этих внезапных переменах как раз и крылось главное зло. Всякий раз, когда я пытайся приноровиться к очередному витку нашего романа, безвозвратно терялось что-то из прошлого. Разрывы и примирения чередовались столь стремительно, что я едва мог припомнить светлые времена.
— Почему бы нам не встретиться и не поговорить с Найаллом вместе? — спросил я. — Мне тошно становится от одной мысли, что ты можешь оказаться с ним один на один. Откуда мне знать, что он снова тебя не поколотит?
Она отрицательно покачала головой.
— Ты никогда не сможешь увидеть его, Ричард.
— Но если мы будем вместе, он волей-неволей признает, что теперь все по-другому.
— Нет. Ты не понимаешь, в чем дело.
— Так объясни.
— Я боюсь его.
И тут я внезапно вспомнил о звонке продюсеру и о новом контракте. Через пару дней мне придется уехать. Теперь я сожалел, что накануне имел неосторожность принять это предложение. В голову сразу полезли недобрые мысли: Найалл непременно вернется, когда меня не будет в Лондоне, и обязательно заявится к Сью. Воображение уже рисовало самое худшее. Но я не имел права так думать. Как я мог усомниться в ее искренности, в ее праве поступать по своему разумению? Я должен был ей доверять.
В конце концов мы оделись и отправились в ресторан. Только там я сообщил Сью о предстоящей командировке в Коста-Рику. Я не обмолвился о своих страхах, но она догадалась о них и сказала:
— Плохо только то, что мы долго не увидимся. Остальное не важно.
Она провела со мной два дня, и мы были счастливы. Потом я простился с ней и отправился зарабатывать на жизнь.
15
Я вернулся через пятнадцать дней с красными от недосыпа глазами, совершенно измученный тринадцатичасовым перелетом. Все эти две недели что-нибудь мешало съемке: проволочки с разрешениями от властей, вечные проблемы с организацией нужных встреч и интервью. Плюс ко всему невыносимая жара и влажность. Каждый раз, когда нам приходилось снимать на новом месте, следовало сначала заручиться одобрением местных чиновников или военных, и все косились на нас подозрительно, а то и враждебно. Я с трудом выдержал до конца съемок. Когда наконец материал был отснят, деньги лежали в кармане и я в полной безопасности возвращался домой, то с трудом верилось, что весь этот кошмар уже позади.
Я добрался до дома, но, несмотря на жуткую усталость, меня терзали досада и тревога. Я чувствовал раздражение и досаду. Лондон встретил, как I, всегда, холодом и сыростью. Моросил дождь, однако после хибар и трущоб Центральной Америки город выглядел чистым, благополучным и современным. Я пробыл дома ровно столько, сколько потребовалось для беглого просмотра почты, затем вывел из гаража машину и поехал к Сью.
Открыла мне ее соседка. Я направился прямо в комнату Сью и, подойдя к двери, постучал. Ответа не последовало, но изнутри послышалось движение. Потом дверь открылась, и я увидел Сью. На ней был пеньюар, наброшенный прямо на голое тело, который она запахнула и придерживала рукой. Несколько секунд мы пристально смотрели друг другу в глаза. Затем она сказала:
— Может, войдешь?
При этом она оглянулась через плечо так, словно в комнате был кто-то еще. Переступая порог, я уже напрягся в ожидании стычки. Меня переполнял страх.
В комнате было душно, стоял полумрак, сквозь задернутые занавески слабо сочился дневной свет. Сью раздвинула шторы. Ее комната находилась ниже уровня земли. Окно выходило на заднюю сторону дома. Невысокая кирпичная стена сточного колодца и площадка, заросшая кустарником и нестриженой травой, заслоняли солнечный свет. Мне показалось, что в воздухе висит какая-то легкая голубоватая дымка, как если бы в комнате недавно курили, но я не чувствовал запаха табачного дыма.
Видимо, когда я постучал, она была в постели: покрывало было снято, одеяло скомкано, и одежда ее висела на спинке стула. Я заметил стоявшую на столике возле кровати тарелку с тремя сигаретными окурками, обгоревшими спичками и горкой пепла.
Я подозрительно оглядывал комнату, разыскивая Найалла.
Сью закрыла дверь и прислонилась к ней спиной, плотнее запахнув пеньюар. Она не смотрела на меня, неприбранные спутанные волосы скрывали ее лицо, тем не менее я не мог не заметить ее необычно красные губы и порозовевший подбородок.
— Где он? — спросил я.
— Где кто?
— Найалл, разумеется.
— Ты видишь его здесь?
— Ты прекрасно знаешь, что нет. Ну, и как же он ушел? Через окно?
— Это смешно!
— А чем еще ты могла заниматься в постели среди бела дня? — сорвался я на крик.
Тут я внезапно потерял уверенность в своей правоте и взглянул на часы. Они все еще показывали центральноамериканское время. Самолет приземлился в Хитроу на рассвете, и, стало быть, время едва перевалило за полдень.
— Мне сегодня не надо на работу, и я решила поваляться. — Оттолкнув меня, она прошла мимо и уселась на постель. — Почему ты не предупредил, что приедешь?
— Почему? Я только что вернулся, и мне не терпелось тебя увидеть!
— Я думала, что ты сначала позвонишь.
— Сью, ты же обещала, что этого больше не будет никогда.
— Это совсем не то, что ты думаешь.
— По-моему, как раз то! — Я ткнул в сторону превращенной в пепельницу тарелки. — Ты считаешь меня полным тупицей? Не лги мне, пожалуйста, никогда больше не лги!
Ее глаза наполнились слезами, но она выдержала мой взгляд и сказала спокойно:
— Ричард, мне очень жаль. Найалл нашел меня. Однажды вечером он выследил меня, преследовал до самого дома. И у меня не было сил с ним спорить.
— Как давно это случилось?
— Пару недель назад. Послушай, я знаю, что это значит для нас обоих. Только, пожалуйста, не надо делать все еще хуже, нам это все равно не поможет. Найалл не собирается оставлять меня в покое, что бы мы ни делали, какие бы обещания я ни давала.
— Я никогда не вырывал у тебя обещаний, — возразил я.
— Ладно, пусть так, но теперь с этим покончено.
— Ты чертовски права — с этим покончено!
— Давай оставим все как есть.
Я едва расслышал ее слова. Она вся сжалась: обхватила руками колени и опустила голову так низко, что мне оставались видны только ее макушка и плечи. Лицо ее было обращено к столику у кровати. Я заметил, что тарелки с окурками уже нет. Видно, она как-то незаметно спрятала ее. Эти ее торопливые попытки замести следы, как и виноватый вид, только подтверждали мои подозрения. Найалл был здесь прямо передо мной. Я понял это сразу, как только постучал в ее дверь.
— Мне остается только уйти, — сказал я. — Но все-таки скажи напоследок: что это за крючок, на котором Найалл тебя держит? Почему ты позволяешь ему так с собой поступать?
— Он умеет зачаровывать, Ричард, — ответила она.
— Это я уже слышал. Умеет так, что крутит тобою, как хочет?
— Нет, правда. Это гламур. Найалл гламурен.
— А если серьезно?
— Куда уж серьезнее! Это — главное, что есть в моей жизни. И в твоей тоже.
Сказав это, она подняла взгляд. Худая, поникшая фигурка среди перекрученного мятого постельного белья, кучей лежавшего на матраце. Она заплакала, молча и безнадежно.
— Я ухожу, — сказал я. — И больше не пытайся со мной связаться.
Она спустила ноги с кровати, с трудом распрямилась, словно испытывала боль, и встала.
— Я люблю тебя, Ричард, именно за твой гламур, — сказала она. — Это он влечет меня к тебе.
— Мерзкое слово!
— Этого ты не изменишь. Твой гламур никуда от тебя не денется. Вот потому-то Найалл и не дает мне уйти. Я чарую его точно так же, как он меня. И ты тоже. Если уж ты окутан гламуром, ты никогда не позволишь уйти…
В этот момент в комнате где-то за моей спиной послышался явственный смешок. Смеялся мужчина. Этакое презрительное фырканье, когда у человека нет уже больше сил сдерживать веселье на ваш счет. Я резко обернулся, с ужасом понимая, что Найалл все это время был здесь, в комнате. Но никого не увидел. И только теперь я обратил внимание на дверцу гардероба, которая все время была открыта. Это было единственное подходящее место! Там достаточно просторно, чтобы спрятаться. Значит, Найалл все время стоял в шкафу!
Новая волна бессильной злобы захлестнула меня. Я желал только одного — немедленно бежать отсюда. Я бросился к двери, с силой рванул ее, заметив, как блеснули стальные петли, пересек коридор и стремглав выскочил на улицу, захлопнув за собой входную дверь. Я был слишком зол, чтобы садиться за руль. Я помчался пешком по улице, торопясь уйти как можно дальше от этого места. Ослепленный гневом, я шел и шел по направлению к дому, с единственным желанием — освободиться от нее и забыть. Я поднялся вверх до Арчуэя, затем по виадуку вышел в Хайгейт, потом спустился к Хэмпстед-Хит. Гнев одурманивал меня, мысли кружились нескончаемым водоворотом: я вспоминал все незаслуженно нанесенные мне обиды. Я понимал, что устал от долгого перелета, что нарушен нормальный суточный ритм, что в таком состоянии трудно мыслить рационально и вряд ли я смогу здраво разобраться в том, что произошло. Вероятно, в тот момент я воспринимал окружающее скорее как галлюцинацию, чем как реальность: высотные здания за бывшей пустошью к югу от низины, ряды старинных красно-кирпичных домов; я мчался, едва обращая внимание на прохожих и шум транспорта. Я срезал путь, пройдя боковыми переулками через жилой район, застроенный виллами викторианской эпохи. Улицы густо заросли старыми деревьями — платанами, декоративными вишнями и дикими яблонями, утратившими к концу лета былую свежесть; по обеим сторонам дороги стояли машины, припаркованные колесами на тротуар. Я проталкивался мимо людей, едва замечая их, бегом пересек Финчли-роуд, лавируя в потоке машин. Впереди меня ждал спуск с холма в западную часть Хэмпстеда — длинные прямые улицы с несущимися по ним легковыми автомобилями и грузовиками, множество людей на тротуарах, ожидающих автобуса или спешащих по магазинам. Я протискивался в толпе, думая только о том, как бы поскорее добраться до дома, залезть в постель, попытаться уснуть и забыть во сне свою злобу, а заодно и восстановить жизненный ритм.
Я свернул к Вест-Энду и почувствовал себя почти дома. Уже осталась позади станция подземки Уэст-Хэмпстед, я прошел мимо круглосуточного супермаркета и приближался к полицейскому участку. Все это были хорошо знакомые ориентиры моей лондонской жизни до появления в ней Сью. Я уже начинал строить планы на будущее, думать о работе. Во время долгого перелета домой продюсер рассказывал о новом проекте — серии документальных фильмов для Четвертого канала. Речь шла о солидной программе, требовавшей многочисленных командировок. Как только отосплюсь и полностью восстановлю силы, немедленно позвоню ему — уеду на некоторое время из страны, займусь привычным делом, поразвлекусь на досуге с зарубежными красотками.
Долгая прогулка пешком прояснила мой разум. Больше никакой Сью, никакого Найалла, никаких воскресающих надежд и нарушенных обещаний, ни уверток, ни лжи. Кому нужен секс вечером, если сожалеешь об этом той же ночью? Я ненавидел Сью за все, что она мне сделала. Я сожалел о доверительных признаниях, о ночах любви. Вспомнить только, как она разглагольствовала сама с собой! С тех пор как я это увидел, я не раз спрашивал себя, вполне ли она в своем уме. Теперь я был твердо уверен в том, что Сью полубезумна. А Найалл! Могло быть одно-единственное рациональное объяснение тому факту, что я ни разу его не видел. Этот человек — не более чем фантом, плод ее поврежденного рассудка! Найалла не существует/ Что-то ударило меня в спину и швырнуло вперед. Я ничего не слышал, но понял, что падаю внутрь витрины. Толстое стекло разбилось и осыпало меня градом осколков. Какой-то частью сознания я еще воспринимал происходящее. Я понимал, что качусь по земле, изгибая спину, в то время как немыслимый жар палит мне шею, ноги, руки и волосы. Когда тело прекратило движение, единственным звуком был треск ломавшейся витрины и звон разбитого стекла. Осколки все падали, поливая меня бесконечным дождем боли, а откуда-то снаружи ко мне со всех сторон подступала необъятная и полная тишина. И мрак.
Часть четвертая
1
Выехав из госпиталя, они оказались на узкой проселочной дороге, тянувшейся среди высоких живых изгородей Девоншира. Дорога в этих местах существовала с римских времен. Сейчас, поскольку местное население перемещалось в основном на тракторах, сверху ее покрывал густой слой скользкой грязи. Сью вела машину нерешительно и нервно, резко тормозила перед каждым опасным поворотом, старательно вытягивая вперед шею, чтобы лучше видеть. Вождение было для нее делом непривычным, крайне рискованным и требовавшим напряженного внимания, тем более на узких сельских дорогах, где могло случиться все, что угодно. К счастью, встречные машины попадались сравнительно редко и двигались на небольшой скорости. Но хотя угрозы аварии почти не было, все же автомобиль казался ей слишком большим, неповоротливым и непослушным, и она мечтала как можно быстрее добраться до нормального шоссе.
Ричард сидел на переднем сиденье рядом со Сью, смотрел прямо перед собой и почти не разговаривал. Одной рукой он придерживал ремень безопасности, чтобы тот поменьше давил на тело. Всякий раз, когда она резко тормозила на повороте, его бросало вперед. От боли у него перехватывало дыхание, и некоторое время после этого он дышал хрипло и учащенно. Она понимала, что каждый толчок причиняет ему страдания, но, стремясь исправиться, действовала еще более нервно и неуверенно, так что выходило даже хуже.
Сразу за Тотнесом они выбрались на дорогу А38 — современное шоссе с двухрядным движением, ровное, без резких поворотов. Сью сразу почувствовала себя на высоте и увеличила скорость до обычных шестидесяти миль в час. Шел мелкий дождь, и всякий раз, когда они обгоняли грузовик или другую большую машину, лобовое стекло окатывал поток жидкой грязи. Миновав Эксетер, они выехали на шоссе М5, а вскоре уже неслись по М4, ведущему прямиком к Лондону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34