– Твои ребята могут играть современное кантри? – спросил он.– Конечно, – ответил Уолли. Лично он в современном кантри не понимал ничего, но подумал, что кто-нибудь в группе имеет об этом представление, а остальные подстроятся.Как оказалось, никто в группе ничего о современном кантри не знал. Это было совершенно некстати, поскольку посетители «Сапог и Гамаш» настолько увлекались этим жанром, что даже ходили в настоящих ковбойских сапогах. В начале «Приход» попытался угодить им самой кантриобразной песней из своего репертуара – «Алаба мой, милым домом». «Sweet Home Alabama» – песня группы «Ленерд Скиннерд» из альбома «South's Greatest Hits» (1973).
Посетители «Сапоги Гамаш» снисходительно прослушали эту общепризнанную деревенскую классику, но на танцплощадку не вылезли. Они ждали тех песен, за которыми и пришли в «Сапоги и Гамаши», – песен, под которые можно было исполнять затейливые ковбойские пляски. Они обучались им на Вечерних Уроках Ковбойских Плясок здесь, в «Сапогах и Гамашах», а за подробным инструкциями лазили в Интернет («шагнуть правой ногой к левой; выбросить правую ногу вперед; согнуть правую ногу поперек левой лодыжки; выбросить вперед правую ногу…»).После «Алабамы, милого дома» «Приход» перешел к «Женщине хонки-тонк», Хонки-тонк – ранний стиль негритянского фортепьянного джаза, ведущий свою историю из придорожного южноамериканского бара с тем же названием. «Ноnky Tonk Woman» – песня «Rolling Stones» из альбома «Through the Past, Darkly (Big Hits, Vol. 2)» (1969).
в которой были слова «хонки-тонк», но точно никакого современного кантри. Толпа мрачнела, посетители угрюмо присосались к своим «Будвайзерам». «Женщина хонки-тонк» подошла к концу, и члены группы перекинулись взглядами «что дальше?». После лихорадочных размышлений Уолли предложил исполнить что-нибудь из Бадди Холли, который, по крайней мере, был родом из Техаса. Бадди Холли (ЧарлзХардин, 1936–1959) – американский певец и гитарист, икона рок-н-ролла.
Музыканты, сбиваясь, затянули «Вот будет денек!» «That'll Be the Day» – песня из альбома «The „Chirping“ Crickets» (1957) первой группы Бадди Холли «Сверчки».
в двух разных тональностях, которые они, в конечном счете, свели к одной. Прекрасно доиграли до конца, но толпа не пошевелилась.После того как песня закончилась, сидевший за барной стойкой дюжий мужик, который носил не только пару ковбойских сапог, но и ковбойскую шляпу, ковбойскую рубашку и ковбойские джинсы, а пряжка на его ремне напоминала колпак на колесе, крикнул:– Хватит этого дерьма! Играйте кантри!Другие посетители заулюлюкали, как ковбои в кино, и застучали бутылками пива по столам. Это очень не понравилось Джонни, который как раз был фанатом Бадди Холли и успел перед выходом разогреться тремя стопками текилы. Наклонившись к микрофону, он спросил дюжего мужика:– Ну, Бык, и сколько голов скота у тебя на ранчо?Зал затих. Мужик уставился на Джонни.– Погоди, Бык, дай угадаю, – продолжал Джонни. – У тебя ведь нет ранчо, а ездишь ты на пикапе, да? На работу в «Уол-Март», отдел посуды? Я прав, Бык?После этого мужику – которого звали не Бык, а Херб Тобин, и который действительно работал в «Уол-Марте», только в отделе крупной бытовой техники, – ничего не оставалось, как отстаивать свою честь. Он ринулся, топая сапогами, через танцевальный зал к низкой сцене и накинулся на Джонни, который ткнул ему в лицо бас-гитарой «Фендер Пресижн» 73-го года. Тобин схватил гитару и рванул ее вместе с Джонни, после чего оба упали на танцпол и принялись, сопя, колотить друг друга.Дело шло к ничьей, поскольку ни одна сторона не обладала навыками кулачного боя, к тому же их разделяла гитара. Но равновесие сил с пронзительным криком нарушила женщина: Фрэн, жена Тобина и его коллега по «Уол-Марту», работавшая в отделе постельного белья, набросилась на Джонни сзади и приложила его по черепу сувенирной пепельницей «Джек Дэниэлс», весившей, как позже установила полиция, около двух фунтов.Так закончился концерт в «Сапогах и Гамашах». Джонни увезла «скорая», Херба и Фрэн – полиция. Уолли, Тед и Джок быстро собрали аппаратуру под угрожающими взглядами посетителей «Сапог и Гамаш» и ушли, не получив гонорара. Хозяин бара сказал Уолли, что чертов «Приход» у него больше никогда играть не будет. Уолли ответил, что ему очень жаль, поскольку им было приятно познакомиться с оригинальным актерским составом «Избавления». «Deliverance» – боевик американского режиссера Джона Бурмэна (1972).
Хозяин бара его не понял.Когда Уолли, Тед и Джок появились в приемном отделении больницы, медсестра за стойкой сказала, что Джонни еще проходит обследование. Они вышли к парковке раскурить косяк, подвести итоги вечера и обсудить свою космическую неудачливость. В конце концов они добрались до названия «Приход» и сошлись во мнении, что оно стало помехой имиджу, не говоря уже о том, что мучительно напоминало об их жалких подростковых фантазиях о богатстве, славе и несчетном количестве телок.За вторым косяком они решили, что если группа катится к провалу, можно, по крайней мере, катиться к провалу с улучшенным названием. Обсуждались разные варианты – в том числе «Уход», «Подлинные короли апатии», «Нет, мы не играем хип-хоп; мы музыканты» и «Может, мы и отстой, но играем лучше, чем вы танцуете», – когда медсестра из приемного отделения, у которой закончился рабочий день, показалась на парковке и направилась к своей машине. Она остановилась в нескольких шагах от троицы и посмотрела на них. Джок, повинуясь рефлексу, выработанному в седьмом классе, спрятал косяк за спину.– Вы, ребята, хотите знать, что с вашим другом? – спросила медсестра.– Точно, – сказал Уолли.– Он в порядке. Рана кожного покрова головы, четырнадцать швов. Несколько внутренних кровоизлияний. Ничего серьезного. Скоро его отпустят.– Отлично, – ответил Уолли.– Я думал, внутренние кровоизлияния – это серьезно, – сказал Джок.– Ты путаешь с внутренним кровотечением, – сказал Тед.– Нет, не путаю, – сказал Джок, хотя на самом деле путал.– Это не страшно, – сказала медсестра, разглядывая Джока, который из всех членов группы был наиболее пригоден для разглядывания. – Это значит – просто ушибы.– А, – сказал Джок, разглядывая медсестру в ответ и думая, что она – в некотором роде привлекательная зрелая женщина, вроде Анн-Маргрет: Анн-Маргрет (урожденная Энн Маргрет Олссон, р. 1941) – американская актриса шведского происхождения.
может-и-неплохие-сиськи-под–этим–халатом.– Отлично, – повторил Уолли. – Спасибо.Медсестра по-прежнему смотрела на Джока, который все еще прятал руку за спиной.– Ну, – сказала она, – дашь мне затянуться?Через двадцать минут медсестра по имени Сэнди, сорока трех лет, которая в тот день узнала, что ее бывший муж собрался жениться на ее знакомой агентше из «Эйвон», увезла Джока на своей «тойоте-камри», оставив Уолли и Теда приканчивать третий косяк. Наконец Уолли сказал:– Пошли, заберем Джонни.– Джонни, – сказал Тед, внезапно вспомнив про Джонни. – И его кровоизлияния.Уолли остановился.– «Джонни и кровоизлияния», – сказал он.Они посмотрели друг на друга. Потом стукнули по рукам, и «Приход» закончил свое существование.Через три недели, одну свадьбу и девять концертов в барах Уолли в полседьмого утра разбудил мобильный телефон, который он никогда не выключал.– Алло? – сказал он.– Ты из «Прихода»? – спросил голос.– Что? – спросил Уолли.– Группа, – сказал голос. – У меня визитная карточка, на ней написано: «"Приход", Современная музыка на все случаи».Уолли посмотрел на будильник.– Сейчас полседьмого утра.– Знаю, – сказал голос. – У меня есть часы. Мне нужна группа.– Сейчас? – спросил Уолли.– Сегодня вечером. На плавучем казино. Нужна группа. Покажете себя, хорошо отыграете, получите постоянную работу. Но сегодня нужно там быть. Справитесь, «Приход»?– Вообще-то это старая карточка. Мы теперь называемся «Джонни и кровоизлияния».– Что? На визитке написано «Приход».– Знаю, – сказал Уолли. – Мы только что поменяли название на «Джонни и кровоизлияния».– Кровоизлияния? – спросил голос.– То есть травмы, – уточнил Уолли.– Я в курсе.– Забавная была история, – начал Уолли. – Наш басист, Джонни, ввязался в… – Он умолк, прикинув, что эту историю потенциальному работодателю лучше не рассказывать.– Идиотское название, – сказал голос.Уолли не стал возражать, поскольку голос, пожалуй, попал в точку.– Расскажи про группу.– Хорошо, – сказал Уолли, – в основном мы играем каверы рок-классики, но кроме этого…– Нет, – сказал голос. – Мне нужно знать, бывает ли у кого-нибудь из группы морская болезнь?– Нет. Думаю, нет.– Группа, которая блюет на клиентов, мне не нужна, – сказал голос.– Понимаю, – согласился Уолли.– Двести долларов за ночь, – сказал голос. – Играете пять часов.– Даже не знаю, – сказал Уолли. – За такую работу мы обычно берем…– Двести долларов.– Хорошо, – согласился Уолли.– Знаешь «Кетовый садок»? Возле бухты?– Ага. Собственно говоря, мы играли там пару…– Судно отходит оттуда, – сказал голос. – «Феерия морей». Ты и остальные Кровотечения будьте там в полшестого.– Кровоизлияния, – поправил Уолли. – Джонни и Кровоизлияния.– Идиотское название, – сказал голос и дал отбой.Эстель собиралась укусить Малыша Сумо. Фэй видела это по ее глазам.Малыш Сумо был самый неприятный ребенок в группе «Крох-а-Рама», куда Фэй водила Эстель три раза в неделю, чтобы она поиграла с другими детьми. Правда, воспитательница «Крох-а-Рамы» не называла это «играть». Она говорила «взаимодействовать». Подобные слова воспитательница стала употреблять, закончив курсы детского развития. Если Эстель пыталась положить мячик в корзинку, воспитательница «Крох-а-Рамы» объясняла Фэй, что ребенок развивает навыки пространственных взаимоотношений. Ее любимое слово было «когнитивный».Фэй это казалось очень забавным, но ей было не с кем поделиться. Остальные мамы, судя по всему, воспринимали воспитательницу «Крох-а-Рамы» всерьез. Фэй чувствовала себе неуютно в этой группе, и не только потому, что она была единственной мамой, которая водила восьмилетний «форд-проуб», а не новенький внедорожник размером с автофургон. Фэй подозревала, что она единственная работающая мама в группе. И знала наверняка, что она единственная мама, которая по ночам надевает короткое платье и подает коктейли распускающим руки дебилам на плавучем казино.Так что Фэй была не в восторге от «Крох-а-Рамы», особенно потому, что она стоила ей денег, которые у нее не всегда были, и сна, в котором она отчаянно нуждалась после долгих ночей на судне. Но Эстель «Крох-а-Раму» обожала и ладила со всеми детьми. Кроме Малыша Сумо.Малыш Сумо, которого на самом деле звали Кристофер, для своих полутора лет был весьма крупным-ребенком и весил фунтов сорок – на тринадцать фунтов больше, чем Эстель. Малыш Сумо был собственником, и в данный момент доводил Эстель до белого каления, отбирая погремушки. Погремушек было много – хватало на всех, – но стоило Эстель взять одну, как Малыш Сумо вопил «МОЕ!» и вцеплялся в нее своими жирными ручонками. Эстель была не жадной, поэтому отпускала погремушку и брала другую.Тогда Малыш Сумо бросал ту, что у него в руках, снова вопил «МОЕ!» и отбирал новую погремушку.Фэй видела, что Эстель надоело делиться, и она уже почти готова отомстить. Фэй все ждала, что мать Малыша Сумо предпримет какие-нибудь меры, но Мамаша Сумо только улыбалась прелестному поведению своего сыночка.Фэй недолюбливала Мамашу Сумо. Однажды, когда класс занимался развитием одного из когнитивных навыков, играя в «Марш, марш кругом», Фэй позвонил на мобильный ее бывший муж, взбешенный письмом по поводу задержек алиментов, которое прислал ему адвокат Фэй. Фэй маршировала, держа телефон в одной руке, ручку Эстель – в другой.– Тодд, я не могу сейчас разговаривать, – прошептала она.– Хочешь еще одной судебной тяжбы? – спросил Тодд. – Этого ты хочешь? – Тодд обожал судиться. На судебные издержки он тратил значительно больше той суммы, которую должен был перевести Фэй, но считал, что дополнительные расходы того стоили.– Нет, Тодд, – прошептала Фэй. – Я не хочу судиться. Я только хочу, чтобы ты выполнил свои…– Ну, так ты получишь еще одну судебную тяжбу, – сказал Тодд и бросил трубку.– Блядь, – сказала Фэй. Она произнесла это тихо, но маршировавшая впереди Мамаша Сумо услышала и, обернувшись, бросила на нее свирепый взгляд.– Извините, – сказала Фэй.– Здесь не следует так разговаривать, – сказала Мамаша Сумо.– Я понимаю. Простите, пожалуйста.– У маленьких деток большие ушки, – заявила Мамаша Сумо. У твоего сынка еще и задница большая, подумала Фэй, но сказала только:– Послушайте, я ведь извинилась. Дети ничего не слышали. У меня личные неприятности, из-за которых…Но Мамаша Сумо, испытывая чувство морального превосходства, отвернулась и с праведным видом замаршировала дальше. Позже Фэй видела, как она разговаривает с воспитательницей «Крох-а-Рамы», которая после занятий отвела Фэй в сторону и прочла ей лекцию о несоответствующих контекстах для агрессивной вербализации.С тех пор Фэй не разговаривала с Мамашей Сумо, но сейчас приблизилась, увидев, что выведенная из себя Эстель вырывает свою погремушку из рук Малыша Сумо.– МОЯ! – сказал Малыш Сумо, наваливаясь на Эстель с протянутыми руками.Эстель раскрыла рот с явным желанием цапнуть пухлую ручонку Малыша Сумо.– Нет! – сказала Фэй, подхватив Эстель на руки. – Мы не кусаемся, Эстель. Мы никогда не кусаемся.– МОЯ! – завопил Малыш Сумо, увидев, как погремушка, все еще в руках Эстель, взмыла из пределов досягаемости.Мамаша Сумо была вне себя.– Она хотела его укусить! – заявила она Фэй. – Хотела укусить моего сына!Девять мамаш в комнате повернули головы в их сторону.– МОЯ! – кричал Малыш Сумо.– Извините, – сказала Фэй Мамаше Сумо. – Но ваш сын отбирал все ее погремушки, а она от этого…– МОЯ!! – сказал Малыш Сумо, стукнув Фэй по ноге. – МОЯ!!Удар был недетский – Фэй было больно. Еще и голова начала болеть.– Вы себе представляете, насколько опасен человеческий укус? – спросила Мамаша Сумо.– Да, но она же не…– МОЯ!! (СТУК) МОЯ!! (СТУК.) МОЯ!! (СТУК.) – Человеческий укус крайне опасен, – заявила Мамаша Сумо. – Мой муж – доктор.Тут Малыш Сумо вцепился своими острыми маленькими зубками в ногу Фэй, прокусив джинсы над левым коленом.– Оу! – вскрикнула Фэй, отдергивая ногу. Потеряв опору, Малыш Сумо упал ничком. После зловещей двухсекундной тишины он испустил вопль, от которого бьются стекла. Мамаша Сумо, заголосив на том же уровне громкости, упала на колени и сгребла свое воющее дитя в охапку. Фэй видела, что он не пострадал. У нее же было ощущение, что в ногу вонзили нож для колки льда.– Что случилось? – спросила спешно прибежавшая воспитательница «Крох-а – Рамы».– Она хотела укусить моего сына! – сказал Мамаша Сумо, указав на Эстель.– Кусательному поведению в «Крох-а-Раме» не место, – сказала воспитательница «Крох-а-Рамы».– Моя дочка никого не кусала, – ответила Фэй. – На самом де…– Она пыталась! – перебила Мамаша Сумо. – Она собиралась укусить моего сына.– Мы не можем допустить агрессивного поведения, которое ставит под угрозу физическое состояние наших участников.– Но я же говорю вам, что она не…– Человеческие укусы крайне опасны, – сообщила Мамаша Сумо. – Мой муж – доктор.– Может, он тогда рот тебе зашьет? – сказал Фэй. Мамаша Сумо потеряла дар речи. Воспитательница рассердилась.– Если вы и ваша дочка не можете взаимодействовать в рамках парадигмы «Крох-а-Рамы», – сказала она, – то, боюсь, вам придется прекратить ваше участие.– Хорошо, – ответила Фэй. – Пожалуйста. Мы прекратим участие в рамках вашей парадигмы. Только у меня подозрение, что ты ни хера не знаешь, что означает это слово.Девять мамаш в комнате издали одновременный вздох изумления. Фэй с Эстель на руках прошагала к двери, открыла ее и вышла. Обнаружив, что идет босиком, снова открыла дверь и вернулась в класс. Мамаши, которые уже начали судачить, замолкли и наблюдали, как Фэй забирает свои туфли и крошечные кеды Эстель и снова выходит. Она слышала, что гул голосов возобновился, как только она закрыла дверь; он не прекратится еще несколько дней и даже недель.Все еще босая, Фэй быстро донесла Эстель под дождем к припаркованному «проубу». Посадила Эстель в машину, проверила, на месте ли ее чашка для сока и маленькие пластмассовые игрушки. Надела туфли и села за руль. Уткнула лицо в ладони и заплакала.– Мамуля плачь, – сказала Эстель.– Мамуля о'кей, милая, – Фэй шмыгнула носом.– Мамуля о'кей, – сказала Эстель. – Плачь.– Я не плачу, детка, – сказала Фэй и повернулась к ней с широкой притворной улыбкой.– Белоснежка, – сказала Эстель, подняв маленькую пластмассовую Белоснежку. Это была ее любимая кукла. В свои два года она уже знала суть истории: Красивая девушка, но спит. Потом приходит красивый мужчина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Посетители «Сапоги Гамаш» снисходительно прослушали эту общепризнанную деревенскую классику, но на танцплощадку не вылезли. Они ждали тех песен, за которыми и пришли в «Сапоги и Гамаши», – песен, под которые можно было исполнять затейливые ковбойские пляски. Они обучались им на Вечерних Уроках Ковбойских Плясок здесь, в «Сапогах и Гамашах», а за подробным инструкциями лазили в Интернет («шагнуть правой ногой к левой; выбросить правую ногу вперед; согнуть правую ногу поперек левой лодыжки; выбросить вперед правую ногу…»).После «Алабамы, милого дома» «Приход» перешел к «Женщине хонки-тонк», Хонки-тонк – ранний стиль негритянского фортепьянного джаза, ведущий свою историю из придорожного южноамериканского бара с тем же названием. «Ноnky Tonk Woman» – песня «Rolling Stones» из альбома «Through the Past, Darkly (Big Hits, Vol. 2)» (1969).
в которой были слова «хонки-тонк», но точно никакого современного кантри. Толпа мрачнела, посетители угрюмо присосались к своим «Будвайзерам». «Женщина хонки-тонк» подошла к концу, и члены группы перекинулись взглядами «что дальше?». После лихорадочных размышлений Уолли предложил исполнить что-нибудь из Бадди Холли, который, по крайней мере, был родом из Техаса. Бадди Холли (ЧарлзХардин, 1936–1959) – американский певец и гитарист, икона рок-н-ролла.
Музыканты, сбиваясь, затянули «Вот будет денек!» «That'll Be the Day» – песня из альбома «The „Chirping“ Crickets» (1957) первой группы Бадди Холли «Сверчки».
в двух разных тональностях, которые они, в конечном счете, свели к одной. Прекрасно доиграли до конца, но толпа не пошевелилась.После того как песня закончилась, сидевший за барной стойкой дюжий мужик, который носил не только пару ковбойских сапог, но и ковбойскую шляпу, ковбойскую рубашку и ковбойские джинсы, а пряжка на его ремне напоминала колпак на колесе, крикнул:– Хватит этого дерьма! Играйте кантри!Другие посетители заулюлюкали, как ковбои в кино, и застучали бутылками пива по столам. Это очень не понравилось Джонни, который как раз был фанатом Бадди Холли и успел перед выходом разогреться тремя стопками текилы. Наклонившись к микрофону, он спросил дюжего мужика:– Ну, Бык, и сколько голов скота у тебя на ранчо?Зал затих. Мужик уставился на Джонни.– Погоди, Бык, дай угадаю, – продолжал Джонни. – У тебя ведь нет ранчо, а ездишь ты на пикапе, да? На работу в «Уол-Март», отдел посуды? Я прав, Бык?После этого мужику – которого звали не Бык, а Херб Тобин, и который действительно работал в «Уол-Марте», только в отделе крупной бытовой техники, – ничего не оставалось, как отстаивать свою честь. Он ринулся, топая сапогами, через танцевальный зал к низкой сцене и накинулся на Джонни, который ткнул ему в лицо бас-гитарой «Фендер Пресижн» 73-го года. Тобин схватил гитару и рванул ее вместе с Джонни, после чего оба упали на танцпол и принялись, сопя, колотить друг друга.Дело шло к ничьей, поскольку ни одна сторона не обладала навыками кулачного боя, к тому же их разделяла гитара. Но равновесие сил с пронзительным криком нарушила женщина: Фрэн, жена Тобина и его коллега по «Уол-Марту», работавшая в отделе постельного белья, набросилась на Джонни сзади и приложила его по черепу сувенирной пепельницей «Джек Дэниэлс», весившей, как позже установила полиция, около двух фунтов.Так закончился концерт в «Сапогах и Гамашах». Джонни увезла «скорая», Херба и Фрэн – полиция. Уолли, Тед и Джок быстро собрали аппаратуру под угрожающими взглядами посетителей «Сапог и Гамаш» и ушли, не получив гонорара. Хозяин бара сказал Уолли, что чертов «Приход» у него больше никогда играть не будет. Уолли ответил, что ему очень жаль, поскольку им было приятно познакомиться с оригинальным актерским составом «Избавления». «Deliverance» – боевик американского режиссера Джона Бурмэна (1972).
Хозяин бара его не понял.Когда Уолли, Тед и Джок появились в приемном отделении больницы, медсестра за стойкой сказала, что Джонни еще проходит обследование. Они вышли к парковке раскурить косяк, подвести итоги вечера и обсудить свою космическую неудачливость. В конце концов они добрались до названия «Приход» и сошлись во мнении, что оно стало помехой имиджу, не говоря уже о том, что мучительно напоминало об их жалких подростковых фантазиях о богатстве, славе и несчетном количестве телок.За вторым косяком они решили, что если группа катится к провалу, можно, по крайней мере, катиться к провалу с улучшенным названием. Обсуждались разные варианты – в том числе «Уход», «Подлинные короли апатии», «Нет, мы не играем хип-хоп; мы музыканты» и «Может, мы и отстой, но играем лучше, чем вы танцуете», – когда медсестра из приемного отделения, у которой закончился рабочий день, показалась на парковке и направилась к своей машине. Она остановилась в нескольких шагах от троицы и посмотрела на них. Джок, повинуясь рефлексу, выработанному в седьмом классе, спрятал косяк за спину.– Вы, ребята, хотите знать, что с вашим другом? – спросила медсестра.– Точно, – сказал Уолли.– Он в порядке. Рана кожного покрова головы, четырнадцать швов. Несколько внутренних кровоизлияний. Ничего серьезного. Скоро его отпустят.– Отлично, – ответил Уолли.– Я думал, внутренние кровоизлияния – это серьезно, – сказал Джок.– Ты путаешь с внутренним кровотечением, – сказал Тед.– Нет, не путаю, – сказал Джок, хотя на самом деле путал.– Это не страшно, – сказала медсестра, разглядывая Джока, который из всех членов группы был наиболее пригоден для разглядывания. – Это значит – просто ушибы.– А, – сказал Джок, разглядывая медсестру в ответ и думая, что она – в некотором роде привлекательная зрелая женщина, вроде Анн-Маргрет: Анн-Маргрет (урожденная Энн Маргрет Олссон, р. 1941) – американская актриса шведского происхождения.
может-и-неплохие-сиськи-под–этим–халатом.– Отлично, – повторил Уолли. – Спасибо.Медсестра по-прежнему смотрела на Джока, который все еще прятал руку за спиной.– Ну, – сказала она, – дашь мне затянуться?Через двадцать минут медсестра по имени Сэнди, сорока трех лет, которая в тот день узнала, что ее бывший муж собрался жениться на ее знакомой агентше из «Эйвон», увезла Джока на своей «тойоте-камри», оставив Уолли и Теда приканчивать третий косяк. Наконец Уолли сказал:– Пошли, заберем Джонни.– Джонни, – сказал Тед, внезапно вспомнив про Джонни. – И его кровоизлияния.Уолли остановился.– «Джонни и кровоизлияния», – сказал он.Они посмотрели друг на друга. Потом стукнули по рукам, и «Приход» закончил свое существование.Через три недели, одну свадьбу и девять концертов в барах Уолли в полседьмого утра разбудил мобильный телефон, который он никогда не выключал.– Алло? – сказал он.– Ты из «Прихода»? – спросил голос.– Что? – спросил Уолли.– Группа, – сказал голос. – У меня визитная карточка, на ней написано: «"Приход", Современная музыка на все случаи».Уолли посмотрел на будильник.– Сейчас полседьмого утра.– Знаю, – сказал голос. – У меня есть часы. Мне нужна группа.– Сейчас? – спросил Уолли.– Сегодня вечером. На плавучем казино. Нужна группа. Покажете себя, хорошо отыграете, получите постоянную работу. Но сегодня нужно там быть. Справитесь, «Приход»?– Вообще-то это старая карточка. Мы теперь называемся «Джонни и кровоизлияния».– Что? На визитке написано «Приход».– Знаю, – сказал Уолли. – Мы только что поменяли название на «Джонни и кровоизлияния».– Кровоизлияния? – спросил голос.– То есть травмы, – уточнил Уолли.– Я в курсе.– Забавная была история, – начал Уолли. – Наш басист, Джонни, ввязался в… – Он умолк, прикинув, что эту историю потенциальному работодателю лучше не рассказывать.– Идиотское название, – сказал голос.Уолли не стал возражать, поскольку голос, пожалуй, попал в точку.– Расскажи про группу.– Хорошо, – сказал Уолли, – в основном мы играем каверы рок-классики, но кроме этого…– Нет, – сказал голос. – Мне нужно знать, бывает ли у кого-нибудь из группы морская болезнь?– Нет. Думаю, нет.– Группа, которая блюет на клиентов, мне не нужна, – сказал голос.– Понимаю, – согласился Уолли.– Двести долларов за ночь, – сказал голос. – Играете пять часов.– Даже не знаю, – сказал Уолли. – За такую работу мы обычно берем…– Двести долларов.– Хорошо, – согласился Уолли.– Знаешь «Кетовый садок»? Возле бухты?– Ага. Собственно говоря, мы играли там пару…– Судно отходит оттуда, – сказал голос. – «Феерия морей». Ты и остальные Кровотечения будьте там в полшестого.– Кровоизлияния, – поправил Уолли. – Джонни и Кровоизлияния.– Идиотское название, – сказал голос и дал отбой.Эстель собиралась укусить Малыша Сумо. Фэй видела это по ее глазам.Малыш Сумо был самый неприятный ребенок в группе «Крох-а-Рама», куда Фэй водила Эстель три раза в неделю, чтобы она поиграла с другими детьми. Правда, воспитательница «Крох-а-Рамы» не называла это «играть». Она говорила «взаимодействовать». Подобные слова воспитательница стала употреблять, закончив курсы детского развития. Если Эстель пыталась положить мячик в корзинку, воспитательница «Крох-а-Рамы» объясняла Фэй, что ребенок развивает навыки пространственных взаимоотношений. Ее любимое слово было «когнитивный».Фэй это казалось очень забавным, но ей было не с кем поделиться. Остальные мамы, судя по всему, воспринимали воспитательницу «Крох-а-Рамы» всерьез. Фэй чувствовала себе неуютно в этой группе, и не только потому, что она была единственной мамой, которая водила восьмилетний «форд-проуб», а не новенький внедорожник размером с автофургон. Фэй подозревала, что она единственная работающая мама в группе. И знала наверняка, что она единственная мама, которая по ночам надевает короткое платье и подает коктейли распускающим руки дебилам на плавучем казино.Так что Фэй была не в восторге от «Крох-а-Рамы», особенно потому, что она стоила ей денег, которые у нее не всегда были, и сна, в котором она отчаянно нуждалась после долгих ночей на судне. Но Эстель «Крох-а-Раму» обожала и ладила со всеми детьми. Кроме Малыша Сумо.Малыш Сумо, которого на самом деле звали Кристофер, для своих полутора лет был весьма крупным-ребенком и весил фунтов сорок – на тринадцать фунтов больше, чем Эстель. Малыш Сумо был собственником, и в данный момент доводил Эстель до белого каления, отбирая погремушки. Погремушек было много – хватало на всех, – но стоило Эстель взять одну, как Малыш Сумо вопил «МОЕ!» и вцеплялся в нее своими жирными ручонками. Эстель была не жадной, поэтому отпускала погремушку и брала другую.Тогда Малыш Сумо бросал ту, что у него в руках, снова вопил «МОЕ!» и отбирал новую погремушку.Фэй видела, что Эстель надоело делиться, и она уже почти готова отомстить. Фэй все ждала, что мать Малыша Сумо предпримет какие-нибудь меры, но Мамаша Сумо только улыбалась прелестному поведению своего сыночка.Фэй недолюбливала Мамашу Сумо. Однажды, когда класс занимался развитием одного из когнитивных навыков, играя в «Марш, марш кругом», Фэй позвонил на мобильный ее бывший муж, взбешенный письмом по поводу задержек алиментов, которое прислал ему адвокат Фэй. Фэй маршировала, держа телефон в одной руке, ручку Эстель – в другой.– Тодд, я не могу сейчас разговаривать, – прошептала она.– Хочешь еще одной судебной тяжбы? – спросил Тодд. – Этого ты хочешь? – Тодд обожал судиться. На судебные издержки он тратил значительно больше той суммы, которую должен был перевести Фэй, но считал, что дополнительные расходы того стоили.– Нет, Тодд, – прошептала Фэй. – Я не хочу судиться. Я только хочу, чтобы ты выполнил свои…– Ну, так ты получишь еще одну судебную тяжбу, – сказал Тодд и бросил трубку.– Блядь, – сказала Фэй. Она произнесла это тихо, но маршировавшая впереди Мамаша Сумо услышала и, обернувшись, бросила на нее свирепый взгляд.– Извините, – сказала Фэй.– Здесь не следует так разговаривать, – сказала Мамаша Сумо.– Я понимаю. Простите, пожалуйста.– У маленьких деток большие ушки, – заявила Мамаша Сумо. У твоего сынка еще и задница большая, подумала Фэй, но сказала только:– Послушайте, я ведь извинилась. Дети ничего не слышали. У меня личные неприятности, из-за которых…Но Мамаша Сумо, испытывая чувство морального превосходства, отвернулась и с праведным видом замаршировала дальше. Позже Фэй видела, как она разговаривает с воспитательницей «Крох-а-Рамы», которая после занятий отвела Фэй в сторону и прочла ей лекцию о несоответствующих контекстах для агрессивной вербализации.С тех пор Фэй не разговаривала с Мамашей Сумо, но сейчас приблизилась, увидев, что выведенная из себя Эстель вырывает свою погремушку из рук Малыша Сумо.– МОЯ! – сказал Малыш Сумо, наваливаясь на Эстель с протянутыми руками.Эстель раскрыла рот с явным желанием цапнуть пухлую ручонку Малыша Сумо.– Нет! – сказала Фэй, подхватив Эстель на руки. – Мы не кусаемся, Эстель. Мы никогда не кусаемся.– МОЯ! – завопил Малыш Сумо, увидев, как погремушка, все еще в руках Эстель, взмыла из пределов досягаемости.Мамаша Сумо была вне себя.– Она хотела его укусить! – заявила она Фэй. – Хотела укусить моего сына!Девять мамаш в комнате повернули головы в их сторону.– МОЯ! – кричал Малыш Сумо.– Извините, – сказала Фэй Мамаше Сумо. – Но ваш сын отбирал все ее погремушки, а она от этого…– МОЯ!! – сказал Малыш Сумо, стукнув Фэй по ноге. – МОЯ!!Удар был недетский – Фэй было больно. Еще и голова начала болеть.– Вы себе представляете, насколько опасен человеческий укус? – спросила Мамаша Сумо.– Да, но она же не…– МОЯ!! (СТУК) МОЯ!! (СТУК.) МОЯ!! (СТУК.) – Человеческий укус крайне опасен, – заявила Мамаша Сумо. – Мой муж – доктор.Тут Малыш Сумо вцепился своими острыми маленькими зубками в ногу Фэй, прокусив джинсы над левым коленом.– Оу! – вскрикнула Фэй, отдергивая ногу. Потеряв опору, Малыш Сумо упал ничком. После зловещей двухсекундной тишины он испустил вопль, от которого бьются стекла. Мамаша Сумо, заголосив на том же уровне громкости, упала на колени и сгребла свое воющее дитя в охапку. Фэй видела, что он не пострадал. У нее же было ощущение, что в ногу вонзили нож для колки льда.– Что случилось? – спросила спешно прибежавшая воспитательница «Крох-а – Рамы».– Она хотела укусить моего сына! – сказал Мамаша Сумо, указав на Эстель.– Кусательному поведению в «Крох-а-Раме» не место, – сказала воспитательница «Крох-а-Рамы».– Моя дочка никого не кусала, – ответила Фэй. – На самом де…– Она пыталась! – перебила Мамаша Сумо. – Она собиралась укусить моего сына.– Мы не можем допустить агрессивного поведения, которое ставит под угрозу физическое состояние наших участников.– Но я же говорю вам, что она не…– Человеческие укусы крайне опасны, – сообщила Мамаша Сумо. – Мой муж – доктор.– Может, он тогда рот тебе зашьет? – сказал Фэй. Мамаша Сумо потеряла дар речи. Воспитательница рассердилась.– Если вы и ваша дочка не можете взаимодействовать в рамках парадигмы «Крох-а-Рамы», – сказала она, – то, боюсь, вам придется прекратить ваше участие.– Хорошо, – ответила Фэй. – Пожалуйста. Мы прекратим участие в рамках вашей парадигмы. Только у меня подозрение, что ты ни хера не знаешь, что означает это слово.Девять мамаш в комнате издали одновременный вздох изумления. Фэй с Эстель на руках прошагала к двери, открыла ее и вышла. Обнаружив, что идет босиком, снова открыла дверь и вернулась в класс. Мамаши, которые уже начали судачить, замолкли и наблюдали, как Фэй забирает свои туфли и крошечные кеды Эстель и снова выходит. Она слышала, что гул голосов возобновился, как только она закрыла дверь; он не прекратится еще несколько дней и даже недель.Все еще босая, Фэй быстро донесла Эстель под дождем к припаркованному «проубу». Посадила Эстель в машину, проверила, на месте ли ее чашка для сока и маленькие пластмассовые игрушки. Надела туфли и села за руль. Уткнула лицо в ладони и заплакала.– Мамуля плачь, – сказала Эстель.– Мамуля о'кей, милая, – Фэй шмыгнула носом.– Мамуля о'кей, – сказала Эстель. – Плачь.– Я не плачу, детка, – сказала Фэй и повернулась к ней с широкой притворной улыбкой.– Белоснежка, – сказала Эстель, подняв маленькую пластмассовую Белоснежку. Это была ее любимая кукла. В свои два года она уже знала суть истории: Красивая девушка, но спит. Потом приходит красивый мужчина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25