.. Вы ее написали?
- А-а-а... - облегченно протянул фантаст в темных очках. - Автограф?
- Если можно.
- Почему же нельзя? Вали с нами.
Перед Шуриком гостеприимно распахнулись двери Домжура.

Бар гулял.
Музыка, дым столбом, смутные лица. Дым, собственно, стоял не столбом,
он стоял над столиками как локальные атомные грибы. Пахло сложно. Пахло
подожженным кофе, югославскими сигаретами, просто водкой. На холодных
курах, уложенные в плоское блюдо, лежала бумажка - "Птици". Они и
выглядели как птици. Игнорируя новый вид кур, Шурик взял свои сто
пятьдесят (на казенные деньги) и присоединился к молодым фантастам. Он
быстро и профессионально разобрался, кто из них кто и к кому следует
присушиваться.
После этого он неторопливо обвел взглядом бар.

Мамаево попоище.

Как странно.
За стеной - снег. Медлительный, белый. За стеной тишина позднего
вечера, там душу отпускает, а тут... Тьма... Тут, можно сказать,
веселье...
Разумеется, Шурик не заблуждался в природе этого веселья. У каждого
тут были свои заботы. Например, догадался Шурик, рыхлая женщина со следами
былой красоты на лице, очень сильно на кого-то похожая и по-хозяйски
восседавшая во главе двух сдвинутых столиков, явно проводила презентацию
нового мужа. Муж сидел рядом с ней - маленький и ничтожный. Он низко и
смущенно наклонял маленькую голову, уже отягощенную будущими рогами. Зато
его владелица (богиня плодородия, вот на кого она походила) голову держала
прямо высоко, и ни на секунду не закрывала подвижный и хищный рот.
- У меня эйдетизм, - сказал Шурику фантаст в темных очках,
отмахиваясь от бутылки с соком. - Не путай с идиотизмом. Я просто
запоминаю и чувствую все запахи. Понимаешь? Я просто не умею забывать
однажды услышанный запах. Ни плохой, ни хороший.
- Ты мой генерал, - важно настаивала рядом богиня плодородия. - Ты
мой генерал, - настаивала она, веселая двигая подвижным и хищным ртом.
- Не преувеличивай, - скромно отвечал ее ничтожный муж, чем-то
привлекательный даже в своей ничтожности.
- Ну, полковник, - шла навстречу богиня плодородия.
- Не преувеличивай.
- Ну тогда майор, - обиделась богиня плодородия. - Для меня ты
всегда, по меньшей мере, майор. Разве ты не чувствуешь себя майором?
- Не преувеличивай.
В другом углу задымленного бара назревал скандал. Безбровый рыжий
человек, низко пригнувшись к столику, торопливо бормотал своему
растерянному собеседнику:
- Да извини, ладно, чего там. Главное, извини. Экое дело, сам
подумай. Ты извини. Что говорить, сам ведь знаешь...
- Отстань, - отбивался от рыжего растерянный тучный челловек в
вельветовом, как бы задымленном костюме. - Не стоит. Какие, к черту,
извинения?
- Как не стоит? - все быстрей и быстрей бормотал безбровый и рыжий. -
Как не стоит? Ты извини. Это главное. А то тоже - не стоит. Нет, извини,
брат.
- Да хватит, черт побери! Хочешь извиниться, считай, уже извинился.
- Я извинился? - забормотал безбровый еще быстрей. - Ты извини, ты
ведь знаешь. Ишь, извинился! Ты, брат, того. Ты извини, значит.
- Рыжих замуж не берут, - загадочно заметил фантаст в темных очках.
Он наконец подписал книжку Шурику и пустил ее по кругу.

- Нет, ты все же полковник.
- Не преувеличивай.

Шурик остолбенел.
Из-за его спины, со стороны столика, вдвинутого в тесное пространство
между окном и стойкой бара, донесся ритмичный голос:
- О Кампучии.

- Кампучия - это маленькая страна, удачно расположенная между
Северным и Южным полюсами, так, чтобы в ней всегда было не жарко и не
холодно. Название Кампучии происходит от древнего "камне-пучить", что
переводится с кампучийского, как "внимательный пристальный взгляд из-за
груды камней." Кампучия очень богатая страна. Камни, песок, бананы и
мартышки - вот далеко не полный перечень больших богатств Кампучии. Но
главное богатство Кампучии это, конечно, люди...
- Чего это он, а?- тревожно спросил Шурик.
- Королев-то? - удивился фантаст в темных очках. - Да ничего. Новую
вещь читает.

- Кампучийцы очень могущественный народ. Они могут делать компьютеры
не хуже японцев, только никак не соберутся. Кампучийцы в большинстве своем
стихийные атеисты. Если погода ясная и безоблачная, кампучийцы не верят в
бога и нисколько его не боятся, но стоит разбушеваться стихиям, как
кампучийцы, сбиваясь в маленькие испуганные кучки, быстро возвращаются в
лоно церкви...

- Нет, ты у меня все же полковник.

- Кампучийцы очень наблюдательный народ. Днем половина кампучийцев,
лежа на песке, внимательно наблюдает за ярким кампучийским солнцем, а
ночью другая половина кампучийцев ведет внимательное наблюдение за луной и
звездами. Утром они обмениваются информацией.

- Да извини, ладно уж. Извини. Вот главное дело, сам подумай. Ты
извини, брат, иначе как? Иначе, сам знаешь.

- Капмучийцы прекрасные ловцы жемчуга. Если бросить горсть жемчужин в
толпу кампучийцев, ни одна жемчужина не долетит до земли. Кампучийцы очень
умело пользуются иностранной видеотехникой. Один известный американский
путешественник рассказывал, как ловко кампучиец снял его собственной
камерой зазевавшегося какаду с довольно высокой пальмы. В Кампучии,
кстати, вы не встретите ни одного тигра. А если встретите тигра, то уже
никогда не встретите ни одного кампучийца. Из животных кампучийцы больше
всего не любят пингвинов, потому что хорошо помнят слова М.Горького:
"Глупый пингвин робко прячет тело жирное..."

Чье тело? - профессионально врубился Шурик. Чье тело прячет в
сугробах пингвин? Почему жирное тело?

- Но еще больше кампучийцы ненавидят кенгуру. Существует много
народных легенд и преданий о том, как кенгуру хватала детенышей
кампучийцев, путая их со своими, и огромными прыжками уносилась вдаль. В
хижине каждого кампучийца можно увидеть портрет большого бородатого
мужчины и каждый кампучиец сразу скажет, что это портрет Большого Белого
Охотника, Убившего Кенгуру Мирового Капитализма. Кампучийцы большие
патриоты своей родины. С большой неохотой они целыми тысячами выезжают за
рубеж. Землю капучийцы делят на два полушария, и одна половина кампучийцев
шарится на одном полушарии, а другая на другом. Некоторые кампучийцы
входят в шведский парламент. Они моют там полы, после чего в парламент
входят шведские параментарии. Кампучийцы очень чистоплотный и опрятный
народ. С большой охотой они чистят обувь приезжим французам и американцам.
Больше всего кампучийцы любят жить, многим это удается проделывать годами.

Молодые фантасты и поэты громко заржали - рассказ Королева пришелся
им по душе. Но пригнувшийся к столику безбровый и рыжий все так же быстро
попрекал тучного и сердитого:
- Ты извини, говорю. Просто извини, без всяких там. Ты известно
какой. У тебя воробей крошки из рук не возьмет.
- А я и не дам.

- Нет, ты у меня все же полковник.

Улучив момент, Шурик вынул из кармана газету.
- Смотри, - сказал он фантасту в темных очках. - Про вас тут пишут. И
снимок имеется. Вот тут... Это ты, да?
- Похоже.
- А это? Кто рядом?
- А вот, - кивнул фантаст в темных очках в сторону военного фантаста.
- Не узнал?
- Узнал, конечно. А это?
- А это Люха, - мотнул головой фантаст в темных очках. - Он не
писатель.
- А как он попал на снимок?
- Да как? Известно... Гуляли.

Я валялся на диване, вдыхал вечернюю прохладу, иногда делал глоток из
пивной банки, стоявшей тут же, рядом с диваном. Я слышал музыку,
передаваемую программой "Хоризонт" и умолял небо об одном - пусть никто
мне не помешает! Ведь Шурик все чаще и чаще оглядывался на дверь бара. Как
так? Неужели потерянный муж Люции Имантовны действительно здесь, в городе?
Неужели он действительно посещает Домжур?

И дверь бара приоткрылась.
Шурик напрягся.
Фантаст в темных очках назвал человека, снятого вместе с молодыми
фантастами и поэтами, Люхой, но в бар вошел Иван Сергеевич Березницкий -
тот самый пропавший муж Люции Имантовны, доставивший ей столько
переживаний. Что, интересно, он совершил такого, что в Домжуре его приняли
как своего и стали называть Люхой?
Незаметно, хотя в дыму все равно никто ничего не видел, Шурик
перебрался к стойке. За этим Люхой или Иваном Сергеевичем стоит
присмотреть, уж очень уверенно он подсел к столику... Нескладен, но фигура
массивная... Прекрасный экземпляр для электрического стула... Что-то
протягивает военному фантасту... Военные купюры... Должок, наверное... И
правильно... Рассчитываться всегда следует купюрами, а не здоровьем...
О, черт!
Он, Шурик, уходя, оставил на столе газету. Люха подобрал ее,
рассмотрев, спросил о чем-то фантаста в темных очках.
Насторожился. Обвел зал глазами. Встал.
Уходит!
Теперь уж точно ни на кого не обращая внимания Шурик протолкался к
выходу. Темный коридор, на подоконнике обжимается парочка. "Ты чў? -
донеслось в промежутке между долгими поцелуями. - Такую чепуху в суп?" -
"Ха! - донеслось между поцелуями. - Еще какой суп!"
Шурик рывком открыл дверь туалета.
- Ты чў, козел? - дохнул на Шурика густым перегаром писатель
Петрович. - По рогам схлопочешь!
- Извини.
Снова коридор.
Куда подевался Люха, он же Иван Сергеевич Березницкий?
Даже не накинув на плечи куртку, Шурик выскочил на плоское крылечко
Домжура.
Совсем стемнело. Сквозь густой падающий снег просвечивали фонари.
Следы еще не занесло. Ровная цепочка крупных овальных следов, очень
похожих на следы снежного человека, уходила в глубину двора к каким-то
неясным пристройкам.
Шурик сделал шаг, потом другой. Что там делает Люха? Почему он пошел
именно к пристройкам? Он что-нибудь заподозрил? Почему, черт побери, не
вышел на улицу, не растворился в толпе, а пошел к каким-то пристройкам?
Сжав кулаки, Шурик осторожно двинулся по цепочке следов и вдруг
боковым зрением уловил какое-то движение справа. Он отпрянул, выпрямился и
тут же получил чудовищный удар ногой прямо в живот.

8. ГОРМОНЫ СЧАСТЬЯ
"...чудовищный удар ногой прямо в живот."
Только я поставил точку, как дверь моего тихого номера заходила
ходуном. Ломиться в дверь таким образом домакиня не могла, прозаик П. и
поэт К. тем более.
Люха! - с испугом подумал я.
И опомнился.
Какой Люха? Я в Варне. Я далеко от Домжура. Люха - плод моего
воображения.
Бросив блокнот на стол, я крикнул:
- Антре!
И в номер ввалился, черт побери, самый настоящий Люха - гигантский
человек весом пудов под десять, одетый всего лишь в плавки, зато
гигантские.
Это был поэт Петр Алипиев.
В одной руке он тащил гигантскую грозь бананов, в другой огромную
бутыль выдержанного шотландского виски.

Перед снегом последние дни, листья кленов алее заката. И, последние,
реют они, как старинные аэростаты...

Петр Алипиев сам напоминал любимые им аэростаты. Правда, затянутые в
плавки.
- Геннадий! - зарычал Петр Алипиев, не делая в речи никаких пауз. - Я
приехал, я назначил встречу прекрасной женщине, я купил самую большую
бутыль самого дорогого виски, но женщина оказалась змеей, ее притягивают
мерзкие подземные норы, мой солнечный край больно режет ей глаза, я не
хочу больше о ней говорить, Геннадий.
- И правильно. Оставь эту тему, - посоветовал я.
- Если даже она задержалась у друзей, - продолжал рычать Алипиев, -
если даже она сломала ногу, или у нее сгорел дом, или она продалась в
гарем, польстившийсь на подогретый бассейн и почасовую оплату в долларах,
она все равно должна была придти, потому что она знает, как я этого хочу,
как я этого хотел, - поправил себя Петр. - Но она не пришла. Я думаю, она
самка, Геннадий.
- В некотором смысле все женщины самки, - осторожно заметил я. - Об
этом позаботилась природа.
- Ты знаешь, - с новой силой зарычал Алипиев, - у меня никогда не
было никаких претензий к природе, я всегда с большим чувством описывал
природу, даже самую бедную, но природа этой женщины такова...
Я мягко прервал его:
- Я могу для тебя что-нибудь сделать?
- Еще бы! - зарычал Алипиев. - Я потому и пришел. Мы сядем рядом, мы
будем пить виски, мы будем закусывать бананами, мы всю ночь будем читать
печальные стихи.
Было видно, как ему нравится такой вариант. Его глаза восторженно
сверкнули:
- Домакиня сказала, ты привез известных советских писателей и поэтов.
Она сказала, что вы пропили никарагуанскую революцию. Может это и
правильно, не спорь. Пока я достаю стаканы, зови известных советских
прозаиков и поэтов. Все люди - братья, особенно старшие. Мы всю ночь будем
читать печальные стихи и пить виски.
Я сильно сомневался в реальности такого предположения, но, гонимый
неистовым духом Петра Алипиева, натянул плавки и рубашку и поднялся на
следующий этаж.
Постучав в дверь прозаика П. я услышал, как взволнованно бегает он по
комнате. Не знаю, что он подумал. Может, решил, что к нему явилась
партийная ревизионная комиссия. Не буду врать, правда, не знаю.
Поразительно.
И прозаик П., и поэт К., они составили нам компанию.
Они вошли в номер, когда мы с Петром уже пропустили по стаканчику.
Они были в полном официальном обмундировании известных советских писателей
- глухие черные пиджаки, такие же глухие черные брюки, ослепительно белые
рубашки и черные глухие галстуки, тщательно продобранные к цвету башмаков.
- Боже мой, - испугался Петр. - У вас опять кто-то умер?

Шотландское виски. Стихи. Ночь.

А дым встает над тающим костром и пропадает где-то на вершине,
тревожаще напомнив нам о том, что мы не все, конечно, завершили.
О том, что птицы тянутся с земли, туманы ватой пеленают башню, и
многие цветы не расцвели, а семена не все упали в пашню.

Выпивка в принципе не бывает плохой. Крепкое виски проняло даже
прозаика П. Но он стоял на своем.
- Это все химия, - стоял он на своем, утирая со лба бисеринки пота. -
Жизнь самого обыкновенного стреднестатистического человека - химия. Даже
любовь - химия.
Он торжествующе обвел нас взглядом:
- А поскольку любовь - химия, у любви есть точная формула. Именно
точная, как и подобает истинной формуле.
- Формула любви?! Как она звучит? - потрясенно спросил Алипиев. Он
смотрел на прозаика и поэта с некоторым испугом.
- Це восемь аш шестнадцать, - добил Алипиева прозаик.
- И ты тоже так думаешь? - спросил Алипиев поэта К., даже в такую
жару не расстегнувшего ни одной пуговцы пиджака.
Поэт К. кивнул.
- Нет, правда? - Петр был сломлен открывшейся ему истиной. - Любовь
это просто химия? Как спирт? - он с отвращением взглянул на бутыль. - Как
нефть? Как искусственная икра?
- Да, - твердо сказал прозаик П. - Как нефть. Как икра. Любовь - это
химия и игра ферментов. Ферменты вырабатываются в нашем мозгу. Существует,
кстати, не менее семи гормонов, содержание которых в крови резко
повышается, если рядом с вами появляется предмет вашего восхищения.
- Мон дью! - простонал Алипиев.
- И с этим ничего не поделаешь, - добивал Алипиева прозаик П.- Все на
свете - только химия. Даже любимый вами человек.
Мон дью! - Алипиев действительно был потрясен. - Платиновые волосы,
высокая грудь, длинные ноги... И это все химия?
- Исключительно! - прозаик П. грозно постучал палкой о пол. - Если вы
видите перед собой любимого человека, ваш гипофиз незамедлительно
приступает к выработке адреналина и других гормонов счастья.
- Гормонов счастья?!
- Вот именно. И вообще... - прозаик П. широко обвел комнату рукой. -
Так широко разрекламированные поэтами любовные игры по сути своей являются
неким отравлением, типа наркотического. Стоит предмету вашей любви...
- Мон дью!
- Стоит предмету вашей любви свалить с горизонта, как выработка
гормонов счастья прекращается и ваш организм начинает страдать.
Алипиев не выдержал.
- Геннадий! - взревел он. - Я живу много лет, я человек не новый. Я
написал много стихотворений о любви, говорят, среди них немало хороших. А
на самом деле любви нет, есть только химия?
- Только химия, - безжалостно подтвердил прозаик П. Он не хотел
обижать Алипиева, но дорожил правдой.
- Платиновые волосы, высокая грудь, длинные ноги... - Алипиев был
безутешен. - Выходит, сегодня я шел на встречу с химией? Я страдал от
того, что химия ко мне не явилась?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11