Вначале Альфа вдали, а Дельта ближе всего к Земле, потом положение
меняется, и теперь дальше всех Эпсилон, а ближе, может быть, Гамма, потом
партнеры меняются, и так далее. Можно спросить, почему сделали именно так,
а не построили один большой спутник. Ответ: пять спутников гораздо труднее
поразить, чем один. А я лично думаю: потому что командные пункты на орбите
у Советов и Китая - цельные сооружения. Естественно, США захотели
показать, что они эту работу могут сделать лучше. Или по крайней мере
по-другому. Все это идет от времени войн. Некогда, говорят, это было
последнее слово в оборонительной тактике. Огромные лазеры таких спутников
способны уничтожить любую ракету на расстоянии в пятьдесят тысяч миль.
Может быть, и так оно и было. Во время их постройки и еще три месяца
спустя. А потом и противник стал использовать разные трюки с радарами, и
все вернулись к прежнему положению. Но это совсем другая история.
Так что четыре пятых Пентагона мы видели только на своих экранах. Нас
направили к корпусу, где размещаются жилые помещения гарнизона,
администрация - и тюрьма. Это Гамма, шесть тысяч тонн металла и мяса,
размером с Большую Пирамиду и примерно такой же формы, и мы тут же
убедились, что как бы сердечен ни был генерал Манзберген на Земле, здесь
нас приветствовали, как приветствуют болячку. Прежде всего, нас заставили
ждать разрешения на выход из корабля.
- Может, у них приступ безумия, - предположила Эсси, глядя на экран,
где виден был только металлический корпус Гаммы.
- Это не причина, - сказал я, а Альберт добавил:
- Особенно сильного удара не было, но боюсь, они ждут худшего. Я
слишком много войн повидал, и мне это не нравится. - Он трогал пальцами
свой значок "Два процента" и для голограммы вел себя слишком нервно. Но
сказал он правду. Несколько недель назад, когда террористы обрушили свой
удар из космоса через ТПП, на станции все сошли с ума на минуту. Буквально
на одну минуту, не больше. И хорошо, что не больше, потому что на
одиннадцатой станции за минуту восемь секунд полагалось привести в боевую
готовность ракеты, нацеленные на земные города, и они были готовы. Вот-вот
- и вылетели бы.
Но не это беспокоило Эсси.
- Альберт, - сказала она, - не играй в игры, от которых я нервничаю.
Ты на самом деле не видел ни одной войны. Ты всего лишь программа.
Он поклонился.
- Как скажете, миссис Броадхед. Я только что получил разрешение на
то, чтобы открыть корабль. Вы можете выйти в спутник.
Мы вышли. Выходя, Эсси задумчиво оглянулась на оставленную в корабле
программу. Ожидавший нас лейтенант не казался очень дружелюбным. Он провел
пальцами по чипу с данными корабля, словно пытался проверить, не
проступают ли магнитные чернила.
- Да, - сказал он, - мы получили сообщение относительно вас. Но я не
уверен, что бригадир может сейчас встретиться с вами, сэр.
- Мы хотим видеть не бригадира, - ласково объяснила Эсси. - Нам нужна
миссис Долли Уолтерс, которую вы держите здесь.
- О, да, мэм. Но бригадир Кассата должен подписать ваш пропуск, а
сейчас он очень занят. - Он извинился, что-то зашептал в фон, после чего
лицо его слегка прояснилось. - Прошу вас, сэр и мэм, - сказал он и вывел
наконец из причального помещения.
Если долго не практиковаться, утрачиваешь навык движения в низкой или
нулевой силе тяжести, а я давно не практиковался. К тому же у меня затекла
шея. Все это для меня ново. Врата - это астероид, в котором хичи
давным-давно прорыли туннели и выложили их своим любимым голубым металлом.
Пищевая Фабрика, Небо Хичи и все остальные большие сооружения, которые я
посещал в космосе, тоже были построены хичи. Меня смущало, что я впервые
нахожусь на космической станции, сооруженной людьми. Она казалась мне
более чужой, чем станции хичи. Нет знакомого голубоватого свечения, только
окрашенная сталь. Нет веретенообразного помещения в центре. Нет
изыскателей, испуганных или торжествующих, нет музея, где выставлены
образцы технологии хичи, найденные во всех концах Галактики. Зато много
военных в мундирах в обтяжку и почему-то в шлемах. И самое странное: у
всех кобуры, но все пустые.
Я пошел помедленнее и сказал Эсси:
- Они как будто не доверяют своим людям.
Она взяла меня за воротник и показала вперед, где ждал лейтенант.
- Не говори о хозяевах, Робин, когда тебя могут услышать. Вот. Мне
кажется, мы пришли.
И вовремя: я уже начал уставать от усилий, с какими тащил себя по
коридору с отсутствующей силой тяжести.
- Сюда, сэр и мэм, - гостеприимно сказал лейтенант, и, конечно, мы
послушались.
Но за дверью оказалась только пустая комната с несколькими откидными
сидениями у стен. Больше ничего.
- А где бригадир? - спросил я.
- Как, сэр, я ведь вам уже сказал, что сейчас он очень занят.
Встретится с вами, как только сможет. - И с улыбкой акулы закрыл дверь; и
мы с Эсси одновременно заметили интересную особенность этой двери: на ней
не было внутренней ручки.
Как и все, я иногда представляю себе, что меня арестовали. Вы живете
своей жизнью, пасете рыб, или подсчитываете чьи-то расходы, или пишете
замечательную новую симфонию, и вдруг неожиданный стук в вашу дверь. "Не
сопротивляться! Пошли", - говорят вам, и защелкивают наручники, и читают
ваши права, а затем вы оказываетесь именно в таком месте. Эсси вздрогнула.
Должно быть, у нее бывали такие же фантазии, хотя не знаю более
безупречной жизни, чем у нее.
- Глупо, - сказала она скорее себе, чем мне. - Жаль, что тут нет
кровати. Могли бы с пользой провести время.
Я похлопал ее по руке. Я понимал, что она пытается подбодрить меня.
- Говорят, они заняты, - напомнил ей.
И вот мы ждали.
Полчаса спустя без предупреждения я почувствовал, как напряглось у
меня под рукой плечо Эсси. На лице ее неожиданно появилось безумное
гневное выражение. И у себя в голове я почувствовал быстрый болезненный
яростный сдвиг...
И тут же все прошло. Мы посмотрели другу на друга. Всего несколько
секунд, но я понял, почему здесь все заняты и не носят с собой оружие.
Террористы снова ударили - но на этот раз удар получился скользящий.

Когда наконец вернулся лейтенант, он был очень весел. Не хочу
сказать, что он стал относиться к нам дружелюбнее. Достаточно дружелюбен,
чтобы широко улыбнуться, и достаточно враждебен, чтобы не объяснить
почему. Прошло немало времени. Он не извинился, просто провел нас к
кабинету бригадира, улыбаясь по пути. А в кабинете, с его пастельными
стенами, на которых висела голограмма Вест-Пойнта, с серебристым
разогревателем пищи, который пытались использовать как зажигалку для
сигар, бригадир Кассата тоже улыбался.
Было не очень много подходящих объяснений для такого веселья, и
потому я выстрелил наудачу.
- Поздравляю, бригадир, - вежливо сказал я, - с поимкой террористов.
Улыбка исчезла, потом появилась снова. Кассата - низенький человек,
полнее, чем предпочитают военные медики; бедра распирали его кремовые
шорты; он сидел на краю стола.
- Как я понял, мистер Броадхед, - сказал он, - цель вашего посещения
- свидание с миссис Долли Уолтерс. Вы, разумеется, можете увидеться с ней,
в соответствии с полученными мной указаниями, но я не могу отвечать на
ваши вопросы, касающиеся безопасности.
- А я ничего не спрашиваю, - ответил я. И, чувствуя взгляд Эсси
зачем-ты-настраиваешь-против-себя-этого-типа на шее, добавил: - Вы очень
добры, разрешая нам свидание.
Он кивнул, очевидно, соглашаясь, что он добр.
- Но я хотел бы задать вопрос вам. Не скажете ли, зачем она вам?
Взгляд Эсси продолжать обжигать меня, поэтому я не ответил, что не
скажу.
- Конечно, - солгал я. - Миссис Уолтерс провела немало времени с моим
другом, с которым мне хотелось бы увидеться. Мы надеемся, что она сможет
помочь нам связаться... с моим другом
Нет смысла уточнять пол моего друга. Они, конечно, уже допросили
Долли Уолтерс, вытянули из нее все сведения и теперь знают, что речь может
идти только о двух людях. И вряд ли из этих двух я назову Вэна своим
другом. Бригадир удивленно посмотрел на меня, потом на Эсси, потом сказал:
- Эта Уолтерс очень популярная юная леди. Не стану вас больше
задерживать. И вернул нас лейтенанту, с которым мы продолжили экскурсию.
Лейтенант оказался никуда не годным гидом; он вообще ничего не
говорил. А было чем поинтересоваться: Пентагон проявлял все признаки
недавних неприятностей. Пока мы не видели следов повреждений, но в
предыдущем припадке безумия ущерб понесла тюрьма. Дежурные уничтожили
программу, закрывающую камеры. К счастью, они их при этом открыли, иначе
потом их в камерах ждало бы немало скелетов.
Проходя мимо камер, я увидел, что все они открыты, а в коридоре
скучают охранники, следя, чтобы заключенные не вышли. Лейтенант
остановился и коротко поговорил с дежурным офицером, и, пока мы ждали,
Эсси прошептала:
- Если они не поймали террористов, почему бригадир так хорошо с тобой
обошелся?
- Хороший вопрос, - ответил я. - А вот тебе другой. Что он имел в
виду, говоря о популярности молодой леди?
Лейтенант был шокирован разговором в строю. Он тут же прервал
разговор с лейтенантом военной полиции и провел нас к камере, дверь
которой, как и во всех остальных, была открыта. Указал внутрь.
- Там ваша заключенная, - сказал он. - Можете с ней поговорить, но
она ничего не знает.
- Это я понимаю, - ответил я. - Иначе вы бы не разрешили мне с ней
говорить, верно? - И получил еще один гневный взгляд Эсси. Она права,
конечно. Если бы я его не рассердил, лейтенант мог бы проявить тактичность
и отойти на несколько шагов, чтобы мы могли поговорить с Долли Уолтерс
наедине. Но он вместо этого встал в открытой двери.
А может, все равно не проявил бы. Я скорее за второе предположение.

Долли Уолтерс - детского роста женщина с высоким детским голосом и
плохими зубами. И не в лучшей форма. Она испугана, утомлена, рассержена и
раздражена.
А я чувствовал себя немногим лучше. Я полностью, обескураживающе
понимал, что вот эта стоящая передо мной молодая женщина недавно провела
несколько недель в обществе моей любимой - одной из моих любимых - одной
из двух на самом верху списка. Говорю об этом легко. Но на самом деле это
совсем не легко. Я не знал, что делать и что сказать.
- Поздоровайся, Робин, - подсказала Эсси.
- Миссис Уолтерс, - послушно сказал я, - здравствуйте. Я Робин
Броадхед.
У нее сохранились манеры. Она, как воспитанный ребенок, протянула
руку.
- Я знаю вас, мистер Броадхед, а с вашей женой мы встречались
недавно. - Мы вежливо пожали друг другу руки, и она печально улыбнулась.
Только потом, увидев ее куклу Робинетта Броадхеда, я понял, чему она
улыбалась. Но она выглядела и удивленной. - Мне сказали, что меня хотят
видеть четверо, - сказала она, глядя в поисках остальных на молчаливого
лейтенанта.
- Нас только двое, - ответила Эсси и ждала моего продолжения.
Но я молчал. Не знал, что сказать. Не знал, о чем спрашивать. Если бы
тут была только Эсси, я мог бы сказать Долли Уолтерс, что для меня значит
Клара, и попросить у нее помощи - любой помощи. Или если бы тут был только
лейтенант, я бы просто не обращал на него внимание, как на мебель. Но они
тут были оба, и я стоял молча, а Долли Уолтерс смотрела на меня с
любопытством, а Эсси - выжидающе, и даже лейтенант тоже смотрел на меня.
Эсси вздохнула - подчеркнуто сочувственный звук - и приняла решение.
Взяла на себя командование. Повернулась к Долли Уолтерс.
- Долли, - резко сказала она, - вы должны простить моего мужа. Все
это для него очень болезненно по причинам, которые было бы сейчас сложно
объяснить. Простите и меня тоже за то, что позволила военной полиции
увести вас; для меня тоже эта история болезненна. Важно то, что мы сделаем
сейчас. А сделаем следующее. Прежде всего добьемся вашего освобождения
отсюда. Во-вторых, мы приглашаем вас сопровождать нас в полете к Вэну и
Джель-Кларе Мойнлин. Вы согласны?
Для Долли Уолтерс такой темп был неподсилен.
- Ну, - сказала она, - я...
- Вот и хорошо! - подхватила Эсси, кивая. Сейчас займемся
организацией. Вы, лейтенант! Отведите нас назад на наш корабль "Истинная
любовь", и немедленно.
Лейтенант открыл рот, шокированный, но я опередил его.
- Эсси, может, сначала увидеться с бригадиром?
Она сжала мне руку и посмотрела на меня. Взгляд сочувственный. А
пожатие - сигнал Робин-закрой-рот - чуть не сломало мне пальцы.
- У бедняжки, - жалобно сказала она лейтенанту, - недавно была
серьезная операция. На корабле его лекарства, и он как можно быстрее
должен их получить.

Если моя жена Эсси решила что-то сделать, лучше сразу дать ей такую
возможность. Что она задумала, я не знал, но было совершенно ясно, что мне
следует делать. Я стал вести себя, как пожилой человек, недавно перенесший
серьезную операцию, и позволил ей повести себя под конвоем лейтенанта по
коридорам Пентагона.
Шли мы не очень быстро, потому что коридоры Пентагона были заполнены.
Лейтенант остановил нас на перекрестке, и мимо нас провели группу
заключенных. Почему-то освобождали целый блок камер. Эсси толкнула меня в
бок и показала на мониторы на стене. На одном были только надписи: Седьмой
комиссариат, Туалеты для заключенных, Причал номер пять и другие. Зато на
другом...
На втором мониторе было изображение причала, и приближалось что-то
большое. Большое, громоздкое, построенное людьми. То, что это не артефакт
хичи, видно было с первого взгляда. Дело не только в линиях и в том, что
сооружено оно из серой стали, а не из голубого металла хичи. Главное
свидетельство - зловещие ракеты, торчащие из гладкого корпуса.
Я знал, что Пентагон испытывает шесть таких кораблей, пытаясь
оборудовать их двигателем для полетов быстрее света. И я на это не
жаловался: ошибки строителей этих кораблей были учтены при сооружении
"Истинной любви". Но вооружение кораблей видеть неприятно. На кораблях
хичи его никогда не бывает.
- Пошли! - рявкнул лейтенант, глядя на нас. - Вы не должны здесь
находиться. Идемте. - Он двинулся по относительно пустому коридору, но
Эсси задержала его.
- Сюда быстрее. - Она указала на стрелку "К причалу".
- Запрещено! - выпалил он.
- Не для доброго друга Пентагона, который заболел, - ответила она и
потянула меня за руку, и мы двинулись в самый запруженный и шумный
коридор. У Эсси есть свои тайны, но эта разъяснилась довольно быстро. Сюда
вели захваченных террористов с крейсера, и Эсси просто хотела на них
взглянуть.
Крейсер перехватил украденный корабль, как только тот вышел из полета
быстрее света. И выстрелил в него. Очевидно, на борту было восемь
террористов - восемь! В корабле хичи, предназначенном для пятерых. Трое
выжили и попали в плен. Один был без сознания. У одного не хватало ноги,
но он был в сознании. А третий был сумасшедшим.
Именно этот третий привлекал к себе всеобщее внимание. Не он, а она,
молодая черная девушка - говорят, из Сьерра-Леоне, - и она непрерывно
кричала. На ней была смирительная рубашка. По ее виду девушку давно
держали в этой рубашке, ткань ее грязна и дурно пахнет, волосы у девушки
спутанные, лицо бледное, как у мертвеца. Кто-то окликнул меня по имени, но
я вместе с Эсси протискивался вперед, чтобы взглянуть получше.
- Она говорит по-русски, - сказала Эсси нахмурившись, - но не очень
правильно. Грузинский акцент. Очень сильный. Говорит, что она нас
ненавидит.
- Я мог бы догадаться, - ответил я. С меня достаточно. Когда
лейтенант пробился к нам сквозь толпу, выкрикивая яростные приказания
расступиться, я позволил ему оттащить меня, а потом снова услышал, что
меня окликают по имени.
Значит, это не лейтенант? Это вообще не мужской голос. Голос
доносился из толпы переводившихся заключенных, и я увидел, кто это.
Китаянка, Джейни как там ее?
- Боже, - сказал я лейтенанту, - а ее-то за что арестовали?
Он рявкнул:
- Это военная тайна и не ваше дело, Броадхед. Пошли! Вам нельзя здесь
быть!
Нет смысла спорить с человеком, принявшим решение. Я больше его не
спрашивал. Просто подошел ближе и спросил Джейни. Все остальные
заключенные тоже были женщины, а охранники - все, несомненно, давно не
получавшие увольнительные или получившие нахлобучку от кого-то типа
лейтенанта, - все они хорошие люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33