На покрытых куполами планетах, в поселках в космосе, на кораблях, летящих к щиту Шварцшильда... все смотрели на него.
Оди испытал невероятный страх сцены.
И все же он произнес речь. Он сказал:
– Я... хм... я... – Потом перевел дыхание и начал снова. – Я... хм... вот что... Я всего лишь один человек и не могу говорить обо всех. Но я знаю, каковы люди... человечество, хочу я сказать. И мы не собираемся убегать и прятаться, как вы, парни. Конечно, я не хочу вас обидеть. Я знаю, вы в этом не виноваты...
Он пожал плечами и покачал головой.
– Простите, если все-таки я задеваю ваши чувства, – сказал он, забыв о камерах, забыв о миллиардах и миллиардах слушателей. – Я только вот что хочу сказать. Понимаете. Мы привыкли к борьбе. Мы расцветаем в борьбе. Мы быстро схватываем – посмотрите, мы уже научились всему, что умеете вы, и даже лучше. Может, мы не справимся с Врагом, но собираемся попробовать. Не хочу сказать, что я что-то обещаю – не имею право ничего обещать, только от своего имени. Но я хочу сказать, что знаю это. Вот и все, – закончил он, – и спасибо за внимание.
Он стоял, упрямо улыбаясь в тишине, пока хичи с камерами не принялись неохотно убирать их.
Послышался гул голосов; Оди не мог понять, что говорят, потому что никто не обращался к нему. Но тут самка, которая вернула ему Дважды, наклонилась на мгновение к своей капсуле и подошла к нему. Она сказала:
– Вот что я должна сказать тебе, Оди Уолтерс Третий. Я посоветовалась с Древними Предками о переводе. Они подтвердили его правильность, поэтому я скажу по-английски.
Она перевела дыхание, пошевелила тонкими, как лезвия, губами, готовясь, и потом, тряся запястьями, сказала:
– Храбрость – это не мудрость.
Мудрость – это соответствующее поведение.
Храбрость иногда равносильна самоубийству.
Вот что велели мне сказать Древние Предки и что хотела сказать я сама.
Оди немного подождал, но продолжения не последовало. Тогда он ответил:
– Спасибо. А теперь, если разрешите, я должен пройти в ванную.
Оди не торопился. Мало того, что к нему заглядывали во все отверстия. У него переполнился мочевой пузырь, но больше всего ему хотелось побыть одному. Он снял капсулу и оставил ее за дверью, потому что не хотел даже присутствия Дважды.
Заполняя мочой тюльпанообразный приемник в туалете, моя потом руки, глядя на свое отражение во вращающемся зеркале, он думал. В голове его все время звучал какой-то ритм. Ему потребовалось десять секунд, чтобы зайти внутрь и закрыть за собой дверь – снаружи тем временем прошло почти полмиллиона секунд – в соотношении примерно сорок тысяч к одному. Пять секунд на то, чтобы расстегнуть ширинку. Примерно минута на то, чтобы помочиться. Еще две минуты на мытье рук и разглядывание лица в зеркале.
Он пытался подсчитать: сколько это всего времени? Сумма ускользала от него. Несколько недель он пытался привыкнуть к арифметике хичи и так и не смог. Но все же он сообразил, что снаружи прошло восемь-девять месяцев, пока он просто пописал.
Странно выглядело его действие вот в каком свете: пока он облегчал мочевой пузырь, во внешнем мире мог быть зачат и рожден ребенок.
Оди открыл дверь и провозгласил:
– Я хочу домой.
Капитан пробился к нему сквозь толпу.
– Да, Оди? – спросил он, отрицательно покачивая запястьями; в данном случае это означало, что он не понимает, но Оди принял это за отказ.
– Нет, я серьезно, – твердо сказал Оди. – Я хочу вернуться, прежде чем все мои знакомые переселятся в дома для престарелых.
– Да, Оди? – снова сказал Капитан. Потом задумался.
– О, понимаю, – сказал он. – Ты думаешь, мы хотим, чтобы ты остался здесь надолго. В этом нет необходимости. Тебя видели. Информация распространилась. Вскоре придут другие люди, они смогут задержаться подальше.
– Значит, я могу улететь? – спросил Оди.
– Конечно, можешь. Корабль готов к отлету. Даже целая флотилия, с припасами, персоналом и Древними Предками. Они вот-вот улетят наружу. Можешь лететь с ними. К тому времени как они преодолеют эргосферу, в наружной Галактике пройдет... – он склонил голову, совещаясь со своим Древним Предком... – в терминах обращения вашей планеты вокруг центральной звезды сорок четыре с половиной года.
8. В ЦЕНТРАЛЬНОМ ПАРКЕ
Пока я слушал, и делал, и говорил, и находился в разных местах, занимался разными делами: слушал историю Оди, нервничал из-за генерала Хулио Кассаты, бродил, встречался – вот что все это время медленно происходило между Кларой и мной.
Я подошел к Джель-Кларе Мойнлин с широкой довольной улыбкой на своем (двойника) лице.
– Привет, Клара, – сказал я.
Она удивленно посмотрела на меня.
– Робин! Как приятно снова тебя увидеть! – Отделилась от мужчин, с которыми была, и подошла ко мне. И когда наклонилась, чтобы поцеловать меня, я вынужден был отстраниться. Есть и недостатки в положении записанной личности, когда плотская личность упрямо пытается продемонстрировать свою привязанность. Плотские люди могут нас любить. Но целовать не могут.
– Прости, – начал я, но у нее на лице появилось выражение сожаления, и она сказала:
– О, дьявол, я забыла. Мы ведь не можем это сделать. Но ты отлично выглядишь, Робин.
Я ответил:
– Я выгляжу так, как хочу. Я умер, знаешь ли.
Ей потребовалась целая минута, чтобы улыбнуться в ответ на мою улыбку, но она с этим справилась.
– Тогда у тебя хороший вкус. Надеюсь, я буду такой же, когда подойдет мое время. – А из-за нее появился Дейн Мечников.
Он сказал:
– Здравствуй, Робин.
Сказал нейтрально. Не сердито и не возбужденно от новой встречи со мной. Выглядел он так, как всегда выглядел Дейн Мечников – не очень заинтересованно; вернее, заинтересованно в такой степени, в какой данный человек может помочь осуществлению планов самого Дойна Мечникова.
Я ответил:
– Жаль, что мы не можем пожать руки друг другу. – «Жаль», по-видимому, мое излюбленное слово, поэтому я снова им воспользовался. – Жаль, что ты застрял в черной дыре. Я рад, что ты выбрался из нее. – И чтобы прояснить отношения, потому что Дейн Мечников всегда предпочитал ясные отношения, он ответил:
– Я не выбрался. Нас вытащила Клара.
И только тут я вспомнил, что Альбер говорил мне: Мечников советуется с адвокатами.
Вы должны помнить, что я на самом деле ничего этого не говорил. Говорил мой двойник.
Для того чтобы говорить через двойника, есть два способа. Первый: создать двойника и предоставить ему самому вести разговор – он сделает это не хуже вас. Второй – если вы нервничаете, ерзаете, вам не терпится услышать, что происходит. Именно в таком состоянии я находился. В таком случае вы суфлируете своему двойнику. Это означает, что я передаю текст двойнику за миллисекунды, а он озвучивает в темпе плотских людей. Поняли? Словно солируешь, а группа не знает слов, и кто-то должен ей их подсказывать:
В пещере, в каньоне...
В ПЕЩЕРЕ, В КАНЬОНЕ...
В глубокой шахте...
В ГЛУБОКОЙ ШАХТЕ...
Жил шахтер, старый минер...
И так далее, только я не дирижировал толпой пьяниц у пианино, а передавал фразы своему двойнику.
И между фразами у меня оставалось много времени, чтобы думать и наблюдать.
Наблюдала главным образом за Кларой, но уделял внимание и двоим мужчинам с нею.
Хотя двигались они медленнее улиток, я заметил, что Мечников протянул руку для пожатия. Это хороший знак. Значит, он не винит меня в том, что я оставил его вместе с Кларой и остальными в черной дыре... если бы не тот факт, что он обратился к адвокатам.
Второй мужчина, стоявший с Кларой, был мне совершенно незнаком. Взглянув я на него, я не очень обрадовался увиденному. Сукин сын слишком хорошо выглядел. Высокий. С бронзовой кожей, улыбающийся, без следа животика. Он в это время снова привычно клал руку на плечо Клары, пока она разговаривала со мной.
Я объяснил себе, что это не имеет значения. Клара держалась за руки и с Дейном Мечниковым, а почему бы и нет? Они старые друзья – к несчастью, чуть больше, чем просто друзья. Но это только естественно. Второй парень положил руку ей на плечо? Ну, это ничего в сущности не означает. Всего лишь дружеский жест. Он может быть родственником или, не знаю, психоаналитиком или еще кем-то. Помогает ей преодолеть шок от новой встречи со мной.
Взгляд в лицо Кларе не прояснил этого вопроса, хотя я смотрел на нее с удовольствием и вспоминал все другие случаи, когда с любовью смотрел ей в лицо.
Она не изменилась. По-прежнему выглядела как моя вечная и глубоко любимая единственная (или во всяком случае одна из очень немногих) Истинная Любовь. Эта Джель-Клара Мойнлин неотличима от Клары, которую я оставил в пространстве вблизи кугельблитца непосредственно перед своей смертью, а та, в свою очередь, ни на волос не отличалась от Клары, которую я оставил в черной дыре десятилетия назад.
И Внешность ее объясняется не просто Полной Медициной. Примером того, что может Полная Медицина, служит плотская Эсси. Выглядит она удивительно молодо и восхитительно. Но хотя с плотью могут проделывать невероятные вещи, часы все равно не останавливаются. Они все равно понемногу уходят. К тому же плотские люди, когда им обновляют органы, одновременно чуть улучшают свою внешность – чуть более дерзкий нос, естественные (естественные!) завитки волос; даже Эсси это делает время от времени.
А Клара нет. Черные брови по-прежнему чуть густоваты, фигура плотнее, чем следует (насколько я помню, она всегда сожалела об этом). Она не поддерживает свою молодость. Она осталась молодой, и есть только один способ сделать это.
Она снова побывала в черной дыре. Добровольно вернулась туда, где я покинул ее, где время ползет медленно, где все мои десятилетия для нее были только неделями или месяцами.
Я не мог отвести от нее взгляда. Хотя прошло больше полстолетия с тех пор, как мы с Кларой были любовниками, мне никакого труда не составляло снова увидеть это – естественно, только в памяти; я не сделал ничего грубого – текстуру кожи Клары, ямочки внизу ее спины, ее прикосновение и вкус. Странное ощущение. Я на самом деле не жаждал ее тела. Не собирался сорвать с не одежду и свалить на пол прямо в Центральном парке, под цветущим вишневым деревом, на глазах у Мечникова и того другого парня. Ничего подобного. Я на самом деле не хотел заниматься с нею любовью, по крайней мере не срочно и не физически. И причина совсем не в том, что это физически (конечно) невозможно. Невозможность никак не сказывается на сексуальных желаниях.
Дело в том, что что бы я хотел или не хотел делать с Кларой, я решительно не хотел, чтобы это делали с нею Мечников и тот другой парень.
Я знаю, как это называется. Называется это «ревность», и вынужден признать, что в свое время у меня ее было с избытком.
Дейн Мечников тем временем умудрился закончить предложение:
– На мой взгляд, ты выглядишь по-другому, – сказал он.
Он не улыбался. Это ничего не значит, потому что даже в старину, на Вратах, Мечников никогда не был улыбчивым типом. И, конечно, я для него выгляжу по-другому, потому что он не видел меня гораздо дольше Клары – с тех самых времен на Вратах.
Я понимал, что настало время заняться вопросом об адвокатах, поэтому сделал то, что всегда делаю, когда нуждаюсь в совете и информации. Я крикнул:
– Альберт!
Конечно, я не произнес это «вслух» – я имею в виду, таким образом, чтобы Клара и двое мужчин смогли услышать. И когда он появился, им он виден был не лучше, чем реальный, не двойник, я сам.
Это хорошо. Альберт явно в игривом настроении.
Выглядел он забавно. В облегающем изношенном свитере, который можно натягивать на голову, как тюрбан. И со своей внешностью он обошелся свободно. Глаза у него сузились и как будто обведены темной краской. Лицо стало более смуглым. Волосы совершенно черные.
– Слушаю и повинуюсь, о господин, – пропел он. – Зачем ты призвал своего джинна из его прекрасной уютной бутылки?
С такой верной информационной программой, как Альберт Эйнштейн, вам не нужен придворный шут.
– Шут, – сказал я. – Попрошу Эсси перепрограммировать тебя, если ты не прекратишь. В чем причина всей этой комедии?
– О господин, – ответил он, склоняя голову, – твой скромный посыльный боится, что благородный гнев твоей особы обрушится на него, когда ты услышишь дурные новости.
Я сказал:
– Дерьмо. – Но вынужден признать, что он меня рассмешил, а это единственный способ сделать дурные новости легче переносимыми. – Ну, хорошо, – сказал я, кивая, чтобы показать, что знаю, какими будут эти дурные новости. – Расскажи мне о Мечникове. Он был в черной дыре и теперь вернулся. Я уже сообразил, что он собирается потребовать часть моей премии за полет к этой дыре.
Альберт с любопытством взглянул на меня. Потом сказал, стягивая свитер с головы:
– Верно, Робин. И дело не только в нем. Клара вернулась к черной дыре вместе с Харбином Эскладаром...
– Подожди! С кем?
– Вот это Харбин Эскладар, – сказал он, указывая на второго мужчину. – Вы сказали мне, что слышали о нем.
– Альберт, – я вздохнул, разбираясь с предположениями и недоразумениями, чтобы получить новую картину. – Ты должен уже знать, что когда я говорю тебе, что знаю все, я лгу.
Он серьезно смотрел на меня.
– Этого я и опасался, – сказал он. – Боюсь, что это и есть дурная новость.
Он помолчал, как будто не решался продолжать, поэтому я поторопил его.
– Ты сказал, что они вдвоем отправились к черной дыре, где я их всех оставил.
Он покачал головой.
– О, Робин, – вздохнул он, но, слава Богу, не стал снова говорить со мной о чувстве вины. Просто сказал:
– Да, верно. Они с Кларой вместе спасли остальных, весь экипаж: двоих Дэнни, Сузи Эрейру, девушек с Сьерра-Леоне...
– Я знаю, кто участвовал в полете, – прервал я. – Боже мой! Они все вернулись!
– Да, вернулись, Робин, – он кивнул. – И все в некотором смысле рассчитывают на свою долю награды. Вот зачем Дейн Мечников обращался к адвокатам. А теперь, – сказал он задумчиво, сунув руку в карман и доставая трубку – незаметно внешность его стала обычной, волосы – снова седыми и растрепанными, – тут, конечно, возникает несколько необычных этических и юридических проблем. Как вы помните по предыдущим процессам, есть принцип, который юристы именуют «теленок следует за коровой». Что означает, что все ваши последующие накопления и приобретения можно в известном смысле рассматривать как следствия первоначальной научной премии за этот полет. Если бы они вернулись вместе с вами, они бы все, конечно, разделили эту премию.
– Так что я должен отдать им деньги?
– "Должен" слишком сильно сказано, но такова главная мысль, Робин. Как вы поступили с Кларой, когда она появилось в первый раз; вы тогда передали ей сто миллионов долларов за отказ от своих прав. Так как я предвидел, что подобная проблема возникнет, я взял на себя смелость связать вашу юридическую программу с юристами мистера Мечникова. Такая сумма кажется приемлемой. Я думаю, что с каждым вернувшимся придется заключить аналогичное соглашение. Конечно, они потребуют большего. Но не думаю, чтобы им удалось этого добиться; можно применить также закон о давности сроков, естественно.
– О, – сказал я облегченно. Я никогда точно не знал, насколько богат. Знал, что у меня несколько десятков миллиардов, так что одним миллиардом больше или меньше особой разницы не составляет. – Я думал, ты мне расскажешь действительно дурные новости.
Он закурил трубку.
– Дурные новости я вам еще не сообщил, Робин, – сказал он.
Я посмотрел на него. Он попыхивал трубкой и глядел на меня сквозь дым.
– Так сообщи, черт возьми!
Он сказал:
– Этот другой мужчина, Харбин Эскладар.
– А что с ним, черт тебя побери?
– Клара встретилась с ним, после того как покинула «Истинную Любовь». Он тоже пилот. Они вдвоем решили вернуться в черную дыру. Так что Клара наняла корабль Хуана Генриетты Сантос-Шмитца, который способен совершить такой полет. И прежде чем они улетели... гм... дело в том, Робин, что Клара и Эскладар поженились.
Существуют сюрпризы, услышав о которых вы тут же понимаете, что были к ним готовы. Это приходит словно ниоткуда.
– Спасибо, Альберт, – опустошенно сказал я, отпуская его. Он вздыхал, уходя, но все же ушел. У меня не хватило решимости продолжать разговор с Кларой. Я сообщил двойнику, что сказать ей, Мечникову и даже Харбину Эскладару. Но не стал ждать, пока это произойдет. Вернулся в гигабитное пространство и закутался в него.
Я знаю, Альберт считает, что я слишком много времени провожу в размышлениях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Оди испытал невероятный страх сцены.
И все же он произнес речь. Он сказал:
– Я... хм... я... – Потом перевел дыхание и начал снова. – Я... хм... вот что... Я всего лишь один человек и не могу говорить обо всех. Но я знаю, каковы люди... человечество, хочу я сказать. И мы не собираемся убегать и прятаться, как вы, парни. Конечно, я не хочу вас обидеть. Я знаю, вы в этом не виноваты...
Он пожал плечами и покачал головой.
– Простите, если все-таки я задеваю ваши чувства, – сказал он, забыв о камерах, забыв о миллиардах и миллиардах слушателей. – Я только вот что хочу сказать. Понимаете. Мы привыкли к борьбе. Мы расцветаем в борьбе. Мы быстро схватываем – посмотрите, мы уже научились всему, что умеете вы, и даже лучше. Может, мы не справимся с Врагом, но собираемся попробовать. Не хочу сказать, что я что-то обещаю – не имею право ничего обещать, только от своего имени. Но я хочу сказать, что знаю это. Вот и все, – закончил он, – и спасибо за внимание.
Он стоял, упрямо улыбаясь в тишине, пока хичи с камерами не принялись неохотно убирать их.
Послышался гул голосов; Оди не мог понять, что говорят, потому что никто не обращался к нему. Но тут самка, которая вернула ему Дважды, наклонилась на мгновение к своей капсуле и подошла к нему. Она сказала:
– Вот что я должна сказать тебе, Оди Уолтерс Третий. Я посоветовалась с Древними Предками о переводе. Они подтвердили его правильность, поэтому я скажу по-английски.
Она перевела дыхание, пошевелила тонкими, как лезвия, губами, готовясь, и потом, тряся запястьями, сказала:
– Храбрость – это не мудрость.
Мудрость – это соответствующее поведение.
Храбрость иногда равносильна самоубийству.
Вот что велели мне сказать Древние Предки и что хотела сказать я сама.
Оди немного подождал, но продолжения не последовало. Тогда он ответил:
– Спасибо. А теперь, если разрешите, я должен пройти в ванную.
Оди не торопился. Мало того, что к нему заглядывали во все отверстия. У него переполнился мочевой пузырь, но больше всего ему хотелось побыть одному. Он снял капсулу и оставил ее за дверью, потому что не хотел даже присутствия Дважды.
Заполняя мочой тюльпанообразный приемник в туалете, моя потом руки, глядя на свое отражение во вращающемся зеркале, он думал. В голове его все время звучал какой-то ритм. Ему потребовалось десять секунд, чтобы зайти внутрь и закрыть за собой дверь – снаружи тем временем прошло почти полмиллиона секунд – в соотношении примерно сорок тысяч к одному. Пять секунд на то, чтобы расстегнуть ширинку. Примерно минута на то, чтобы помочиться. Еще две минуты на мытье рук и разглядывание лица в зеркале.
Он пытался подсчитать: сколько это всего времени? Сумма ускользала от него. Несколько недель он пытался привыкнуть к арифметике хичи и так и не смог. Но все же он сообразил, что снаружи прошло восемь-девять месяцев, пока он просто пописал.
Странно выглядело его действие вот в каком свете: пока он облегчал мочевой пузырь, во внешнем мире мог быть зачат и рожден ребенок.
Оди открыл дверь и провозгласил:
– Я хочу домой.
Капитан пробился к нему сквозь толпу.
– Да, Оди? – спросил он, отрицательно покачивая запястьями; в данном случае это означало, что он не понимает, но Оди принял это за отказ.
– Нет, я серьезно, – твердо сказал Оди. – Я хочу вернуться, прежде чем все мои знакомые переселятся в дома для престарелых.
– Да, Оди? – снова сказал Капитан. Потом задумался.
– О, понимаю, – сказал он. – Ты думаешь, мы хотим, чтобы ты остался здесь надолго. В этом нет необходимости. Тебя видели. Информация распространилась. Вскоре придут другие люди, они смогут задержаться подальше.
– Значит, я могу улететь? – спросил Оди.
– Конечно, можешь. Корабль готов к отлету. Даже целая флотилия, с припасами, персоналом и Древними Предками. Они вот-вот улетят наружу. Можешь лететь с ними. К тому времени как они преодолеют эргосферу, в наружной Галактике пройдет... – он склонил голову, совещаясь со своим Древним Предком... – в терминах обращения вашей планеты вокруг центральной звезды сорок четыре с половиной года.
8. В ЦЕНТРАЛЬНОМ ПАРКЕ
Пока я слушал, и делал, и говорил, и находился в разных местах, занимался разными делами: слушал историю Оди, нервничал из-за генерала Хулио Кассаты, бродил, встречался – вот что все это время медленно происходило между Кларой и мной.
Я подошел к Джель-Кларе Мойнлин с широкой довольной улыбкой на своем (двойника) лице.
– Привет, Клара, – сказал я.
Она удивленно посмотрела на меня.
– Робин! Как приятно снова тебя увидеть! – Отделилась от мужчин, с которыми была, и подошла ко мне. И когда наклонилась, чтобы поцеловать меня, я вынужден был отстраниться. Есть и недостатки в положении записанной личности, когда плотская личность упрямо пытается продемонстрировать свою привязанность. Плотские люди могут нас любить. Но целовать не могут.
– Прости, – начал я, но у нее на лице появилось выражение сожаления, и она сказала:
– О, дьявол, я забыла. Мы ведь не можем это сделать. Но ты отлично выглядишь, Робин.
Я ответил:
– Я выгляжу так, как хочу. Я умер, знаешь ли.
Ей потребовалась целая минута, чтобы улыбнуться в ответ на мою улыбку, но она с этим справилась.
– Тогда у тебя хороший вкус. Надеюсь, я буду такой же, когда подойдет мое время. – А из-за нее появился Дейн Мечников.
Он сказал:
– Здравствуй, Робин.
Сказал нейтрально. Не сердито и не возбужденно от новой встречи со мной. Выглядел он так, как всегда выглядел Дейн Мечников – не очень заинтересованно; вернее, заинтересованно в такой степени, в какой данный человек может помочь осуществлению планов самого Дойна Мечникова.
Я ответил:
– Жаль, что мы не можем пожать руки друг другу. – «Жаль», по-видимому, мое излюбленное слово, поэтому я снова им воспользовался. – Жаль, что ты застрял в черной дыре. Я рад, что ты выбрался из нее. – И чтобы прояснить отношения, потому что Дейн Мечников всегда предпочитал ясные отношения, он ответил:
– Я не выбрался. Нас вытащила Клара.
И только тут я вспомнил, что Альбер говорил мне: Мечников советуется с адвокатами.
Вы должны помнить, что я на самом деле ничего этого не говорил. Говорил мой двойник.
Для того чтобы говорить через двойника, есть два способа. Первый: создать двойника и предоставить ему самому вести разговор – он сделает это не хуже вас. Второй – если вы нервничаете, ерзаете, вам не терпится услышать, что происходит. Именно в таком состоянии я находился. В таком случае вы суфлируете своему двойнику. Это означает, что я передаю текст двойнику за миллисекунды, а он озвучивает в темпе плотских людей. Поняли? Словно солируешь, а группа не знает слов, и кто-то должен ей их подсказывать:
В пещере, в каньоне...
В ПЕЩЕРЕ, В КАНЬОНЕ...
В глубокой шахте...
В ГЛУБОКОЙ ШАХТЕ...
Жил шахтер, старый минер...
И так далее, только я не дирижировал толпой пьяниц у пианино, а передавал фразы своему двойнику.
И между фразами у меня оставалось много времени, чтобы думать и наблюдать.
Наблюдала главным образом за Кларой, но уделял внимание и двоим мужчинам с нею.
Хотя двигались они медленнее улиток, я заметил, что Мечников протянул руку для пожатия. Это хороший знак. Значит, он не винит меня в том, что я оставил его вместе с Кларой и остальными в черной дыре... если бы не тот факт, что он обратился к адвокатам.
Второй мужчина, стоявший с Кларой, был мне совершенно незнаком. Взглянув я на него, я не очень обрадовался увиденному. Сукин сын слишком хорошо выглядел. Высокий. С бронзовой кожей, улыбающийся, без следа животика. Он в это время снова привычно клал руку на плечо Клары, пока она разговаривала со мной.
Я объяснил себе, что это не имеет значения. Клара держалась за руки и с Дейном Мечниковым, а почему бы и нет? Они старые друзья – к несчастью, чуть больше, чем просто друзья. Но это только естественно. Второй парень положил руку ей на плечо? Ну, это ничего в сущности не означает. Всего лишь дружеский жест. Он может быть родственником или, не знаю, психоаналитиком или еще кем-то. Помогает ей преодолеть шок от новой встречи со мной.
Взгляд в лицо Кларе не прояснил этого вопроса, хотя я смотрел на нее с удовольствием и вспоминал все другие случаи, когда с любовью смотрел ей в лицо.
Она не изменилась. По-прежнему выглядела как моя вечная и глубоко любимая единственная (или во всяком случае одна из очень немногих) Истинная Любовь. Эта Джель-Клара Мойнлин неотличима от Клары, которую я оставил в пространстве вблизи кугельблитца непосредственно перед своей смертью, а та, в свою очередь, ни на волос не отличалась от Клары, которую я оставил в черной дыре десятилетия назад.
И Внешность ее объясняется не просто Полной Медициной. Примером того, что может Полная Медицина, служит плотская Эсси. Выглядит она удивительно молодо и восхитительно. Но хотя с плотью могут проделывать невероятные вещи, часы все равно не останавливаются. Они все равно понемногу уходят. К тому же плотские люди, когда им обновляют органы, одновременно чуть улучшают свою внешность – чуть более дерзкий нос, естественные (естественные!) завитки волос; даже Эсси это делает время от времени.
А Клара нет. Черные брови по-прежнему чуть густоваты, фигура плотнее, чем следует (насколько я помню, она всегда сожалела об этом). Она не поддерживает свою молодость. Она осталась молодой, и есть только один способ сделать это.
Она снова побывала в черной дыре. Добровольно вернулась туда, где я покинул ее, где время ползет медленно, где все мои десятилетия для нее были только неделями или месяцами.
Я не мог отвести от нее взгляда. Хотя прошло больше полстолетия с тех пор, как мы с Кларой были любовниками, мне никакого труда не составляло снова увидеть это – естественно, только в памяти; я не сделал ничего грубого – текстуру кожи Клары, ямочки внизу ее спины, ее прикосновение и вкус. Странное ощущение. Я на самом деле не жаждал ее тела. Не собирался сорвать с не одежду и свалить на пол прямо в Центральном парке, под цветущим вишневым деревом, на глазах у Мечникова и того другого парня. Ничего подобного. Я на самом деле не хотел заниматься с нею любовью, по крайней мере не срочно и не физически. И причина совсем не в том, что это физически (конечно) невозможно. Невозможность никак не сказывается на сексуальных желаниях.
Дело в том, что что бы я хотел или не хотел делать с Кларой, я решительно не хотел, чтобы это делали с нею Мечников и тот другой парень.
Я знаю, как это называется. Называется это «ревность», и вынужден признать, что в свое время у меня ее было с избытком.
Дейн Мечников тем временем умудрился закончить предложение:
– На мой взгляд, ты выглядишь по-другому, – сказал он.
Он не улыбался. Это ничего не значит, потому что даже в старину, на Вратах, Мечников никогда не был улыбчивым типом. И, конечно, я для него выгляжу по-другому, потому что он не видел меня гораздо дольше Клары – с тех самых времен на Вратах.
Я понимал, что настало время заняться вопросом об адвокатах, поэтому сделал то, что всегда делаю, когда нуждаюсь в совете и информации. Я крикнул:
– Альберт!
Конечно, я не произнес это «вслух» – я имею в виду, таким образом, чтобы Клара и двое мужчин смогли услышать. И когда он появился, им он виден был не лучше, чем реальный, не двойник, я сам.
Это хорошо. Альберт явно в игривом настроении.
Выглядел он забавно. В облегающем изношенном свитере, который можно натягивать на голову, как тюрбан. И со своей внешностью он обошелся свободно. Глаза у него сузились и как будто обведены темной краской. Лицо стало более смуглым. Волосы совершенно черные.
– Слушаю и повинуюсь, о господин, – пропел он. – Зачем ты призвал своего джинна из его прекрасной уютной бутылки?
С такой верной информационной программой, как Альберт Эйнштейн, вам не нужен придворный шут.
– Шут, – сказал я. – Попрошу Эсси перепрограммировать тебя, если ты не прекратишь. В чем причина всей этой комедии?
– О господин, – ответил он, склоняя голову, – твой скромный посыльный боится, что благородный гнев твоей особы обрушится на него, когда ты услышишь дурные новости.
Я сказал:
– Дерьмо. – Но вынужден признать, что он меня рассмешил, а это единственный способ сделать дурные новости легче переносимыми. – Ну, хорошо, – сказал я, кивая, чтобы показать, что знаю, какими будут эти дурные новости. – Расскажи мне о Мечникове. Он был в черной дыре и теперь вернулся. Я уже сообразил, что он собирается потребовать часть моей премии за полет к этой дыре.
Альберт с любопытством взглянул на меня. Потом сказал, стягивая свитер с головы:
– Верно, Робин. И дело не только в нем. Клара вернулась к черной дыре вместе с Харбином Эскладаром...
– Подожди! С кем?
– Вот это Харбин Эскладар, – сказал он, указывая на второго мужчину. – Вы сказали мне, что слышали о нем.
– Альберт, – я вздохнул, разбираясь с предположениями и недоразумениями, чтобы получить новую картину. – Ты должен уже знать, что когда я говорю тебе, что знаю все, я лгу.
Он серьезно смотрел на меня.
– Этого я и опасался, – сказал он. – Боюсь, что это и есть дурная новость.
Он помолчал, как будто не решался продолжать, поэтому я поторопил его.
– Ты сказал, что они вдвоем отправились к черной дыре, где я их всех оставил.
Он покачал головой.
– О, Робин, – вздохнул он, но, слава Богу, не стал снова говорить со мной о чувстве вины. Просто сказал:
– Да, верно. Они с Кларой вместе спасли остальных, весь экипаж: двоих Дэнни, Сузи Эрейру, девушек с Сьерра-Леоне...
– Я знаю, кто участвовал в полете, – прервал я. – Боже мой! Они все вернулись!
– Да, вернулись, Робин, – он кивнул. – И все в некотором смысле рассчитывают на свою долю награды. Вот зачем Дейн Мечников обращался к адвокатам. А теперь, – сказал он задумчиво, сунув руку в карман и доставая трубку – незаметно внешность его стала обычной, волосы – снова седыми и растрепанными, – тут, конечно, возникает несколько необычных этических и юридических проблем. Как вы помните по предыдущим процессам, есть принцип, который юристы именуют «теленок следует за коровой». Что означает, что все ваши последующие накопления и приобретения можно в известном смысле рассматривать как следствия первоначальной научной премии за этот полет. Если бы они вернулись вместе с вами, они бы все, конечно, разделили эту премию.
– Так что я должен отдать им деньги?
– "Должен" слишком сильно сказано, но такова главная мысль, Робин. Как вы поступили с Кларой, когда она появилось в первый раз; вы тогда передали ей сто миллионов долларов за отказ от своих прав. Так как я предвидел, что подобная проблема возникнет, я взял на себя смелость связать вашу юридическую программу с юристами мистера Мечникова. Такая сумма кажется приемлемой. Я думаю, что с каждым вернувшимся придется заключить аналогичное соглашение. Конечно, они потребуют большего. Но не думаю, чтобы им удалось этого добиться; можно применить также закон о давности сроков, естественно.
– О, – сказал я облегченно. Я никогда точно не знал, насколько богат. Знал, что у меня несколько десятков миллиардов, так что одним миллиардом больше или меньше особой разницы не составляет. – Я думал, ты мне расскажешь действительно дурные новости.
Он закурил трубку.
– Дурные новости я вам еще не сообщил, Робин, – сказал он.
Я посмотрел на него. Он попыхивал трубкой и глядел на меня сквозь дым.
– Так сообщи, черт возьми!
Он сказал:
– Этот другой мужчина, Харбин Эскладар.
– А что с ним, черт тебя побери?
– Клара встретилась с ним, после того как покинула «Истинную Любовь». Он тоже пилот. Они вдвоем решили вернуться в черную дыру. Так что Клара наняла корабль Хуана Генриетты Сантос-Шмитца, который способен совершить такой полет. И прежде чем они улетели... гм... дело в том, Робин, что Клара и Эскладар поженились.
Существуют сюрпризы, услышав о которых вы тут же понимаете, что были к ним готовы. Это приходит словно ниоткуда.
– Спасибо, Альберт, – опустошенно сказал я, отпуская его. Он вздыхал, уходя, но все же ушел. У меня не хватило решимости продолжать разговор с Кларой. Я сообщил двойнику, что сказать ей, Мечникову и даже Харбину Эскладару. Но не стал ждать, пока это произойдет. Вернулся в гигабитное пространство и закутался в него.
Я знаю, Альберт считает, что я слишком много времени провожу в размышлениях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38