Фредерик Пол
Анналы Хичи


Хичи Ц 4



1. НА СМОРЩЕННОЙ СКАЛЕ

Не так-то легко начинать. Я обдумал множество вариантов начала. Например, такой остроумный:
Вы обо мне не знаете, если не читали книги мистера Фреда Пола.
В основном он рассказывает верно. Кое-что исказил, но в главном все так и было.

Но мой друг информационная программа Альберт Эйнштейн утверждает, что литературные ассоциации мне не под силу, так что от гамбита типа Гекльберри Финн придется отказаться. И я решил начать с выражения обжигающего, опустошающего душу космического страха, который всегда (как также напоминает мне Альберт) служит частью моих обычных разговоров:

Быть бессмертным и в то же время мертвым, всеведущим и почти всемогущим и в то же время не более реальным, чем фосфорический блеск на экране – вот как я существую. Когда меня спрашивают, что я делаю со своим временем (так много времени? так много втиснуто его в каждую секунду, и такая бесконечность секунд), я даю честный ответ. Я говорю, что учусь, играю, составляю планы, работаю. И все это правда. Я делаю все это. Но во время этого и между этими занятиями я делаю кое-что еще. Я испытываю боль.
Или могу начать с описания обычного дня. Как делают в интервью по ПВ: «Правдивое описание одного дня прославленного Робинетта Броадхеда, финансового магната, обладающего огромным политическим влиянием, создающего и меняющего события на всех мириадах миров». Может, со включением рассказа о том, как я веду дела... например, провожу совещание с шишками из Звездного Управления Быстрого реагирования или, еще лучше, заседание совета в Институте Робинетта Броадхеда для исследований за пределами Солнечной системы:
Я под звуки аплодисментов вышел на подиум. Улыбаясь, поднял руки, прекращая аплодисменты. «Леди и джентльмены, – сказал я, – благодарю вас всех за то, что вы нашли возможность выделить время в вашем насыщенном расписании и присоединиться к нам. Вы знаменитые астрофизики и космологи, известные теоретики и Нобелевские лауреаты. Добро пожаловать в наш Институт. Объявляю заседание совета, посвященное тонкой структуре материи, открытым».
Я, конечно, говорю все это, вернее, посылаю двойника, и он это говорит. Приходится. От меня этого ждут. Я не ученый, но через свой Институт предоставляю деньги, которыми оплачиваются счета для развития науки. И поэтому все хотят видеть меня на открытии заседаний. А потом хотят, чтобы я ушел и они смогли начать работу. Что я и делаю.
Ну, никак не мог я решить, как начать, и потому не стал использовать эти зачины. Впрочем, все они достаточно характерны. Я это признаю. Иногда я излишне умен и остроумен. Иногда, может быть, даже слишком часто, меня отягощает внутренняя боль, которая как будто никогда не уходит. Частенько я излишне помпезен; но все же, честно, в самом важном я действую очень эффективно.
Итак, начну я с приема на Сморщенной Скале. Прошу потерпеть вместе со мной. Вам придется терпеть совсем немного, а мне все равно нужно это сделать.

На хороший прием я готов отправиться куда угодно. А почему бы и нет? Мне это нетрудно, а хорошие приемы случаются нечасто. Сюда я даже прилетел в своем космическом корабле; это тоже нетрудно и не мешало мне одновременно заниматься восемнадцатью или двадцатью другими вещами.
Еще до прибытия я почувствовал приятное ощущение предстоящего приема, потому что старый астероид приукрасили по такому случаю. Сама по себе Сморщенная Скала нисколько не интересна. Это черный камень длиной в десять километров, с синими пятнами. Похоже на грушу, поклеванную птицами. Разумеется, эти углубления – не клевки птиц. Посадочные гнезда для таких кораблей, как мой. А по случаю приема Скала украшена большой сверкающей звездной надписью:
Наша Галактика
Первые сто лет самые трудные.

Надпись вращается вокруг скалы как пояс из дрессированных светлячков. Первая часть – не дипломатично. Вторая – неправда. Но смотреть приятно.
Я так и сказал своей дорогой портативной жене, она в ответ хмыкнула, удобно усаживаясь у меня на коленях.
– Как ярко. Настоящий огонь! Могли бы использовать голограммы.
– Эсси, – сказал я, поворачивая голову, чтобы укусить ее за ухо, – у тебя душа кибернетика.
– Хо! – ответила она, поворачиваясь, чтобы укусить меня – только она укусила гораздо сильнее, – я сама кибернетическая душа, и ты тоже, Робин, и, пожалуйста, управляй кораблем, а не дурачься.
Естественно, это шутка. Мы находились точно на курсе и опускались в док с болезненной медлительностью материальных тел; у меня еще оставались сотни миллисекунд, прежде чем дать «Истинной любви» последний импульс. Поэтому я поцеловал Эсси...
Ну, на самом деле не поцеловал, но оставим так, ладно?
...и она ответила:
– Большой шум подняли вокруг этого, ты согласен?
– Большой шум, – сказал я и поцеловал ее чуть сильнее, и так как у нас была еще масса времени, она поцеловала меня в ответ.
Мы провели долгую четверть секунды, пока «Истинная любовь» проходила через неощутимый блеск надписи, провели приятно и роскошно, как только можно пожелать. Мы занимались любовью.
Так как я более не «реален» (моя Эсси тоже), так как мы оба больше не «плоть», кто-нибудь может спросить: «Как вы это делаете?» У меня есть ответ на этот вопрос. Ответ таков: «Прекрасно». И еще «роскошно», «великолепно», а прежде всего – «быстро». Я не хочу сказать, что мы торопимся. Просто нам на это не требуется много времени; и вот после того как мы доставили друг другу удовольствие, и немного повалялись, и даже вместе вымылись под душем (абсолютно ненужный ритуал, как и большинство наших ритуалов, но нам нравится), у нас еще оставалось от этой четверти секунды достаточно времени, чтобы рассмотреть другие посадочные гнезда на Скале.
Нас ожидает интересное общество. Я заметил большой корабль, построенный еще хичи, такой мы бы в старину назвали «двадцатиместным», если бы знали, что они существуют. Но мы не просто глазели. Мы ведь сложные программы, использующие все возможности времени. Поэтому я поддерживал контакт с Альбертом, проверял, нет ли новых сообщений из центра, убеждался, что ничего не поступило с Колеса, и удовлетворял еще с десяток своих интересов и запросов; а Эсси тем временем занималась своими делами. Так что когда наше кольцо-замок соединилось с кольцом углубления, на самом деле посадочного гнезда астероида, мы оба были в хорошем настроении и готовы к приему.
Одно из (многих) преимуществ моей дорогой Эсси и меня самого в том, что нам не нужно отстегивать ремни безопасности, проверять швы и открывать люки. Ничего подобного нам не нужно делать. И не нужно перемещать наши информационные веера. Они остаются, а мы по электрическим цепям того места, где находимся, проходим, куда нам нужно. (Обычно мы передвигаемся в «Истинной любви», там и подключаемся). Если нам нужно куда-нибудь подальше, мы используем радио, но тут начинает сказываться утомительная разница во времени прохождения сигнала.
Итак, мы причалили. Включились в систему Сморщенной Скалы. Мы на месте.
Если точнее, мы находились на уровне Танго, отсек номер сорок с чем-то усталого старого астероида, и были мы далеко не одни. Прием начался. Было тесно. Нас встречали десятки людей – подобно нам, они надели специальные шляпы для приема, держали выпивку, пели, смеялись (Мы увидели даже несколько человек во плоти, но они еще много миллисекунд не увидят, что мы прибыли).
– Джейн! – крикнул я, обнимая ее.
– Сергей, голубчик! – воскликнула Эсси, обнимая другого; и тут же, в тот момент, как мы начали обмениваться приветствиями, обниматься и были счастливы, отвратительный голос выпалил:
– Эй, Броадхед!
Я узнал этот голос.
Я даже знал, что будет дальше. Какие дурные манеры! Блеск, сверкание, хлопок – и вот передо мной генерал Хулио Кассата, смотрит на меня с (едва) скрытым презрением военного к штатскому, сидит за большим пустым столом, которого мгновение назад не было.
– Я хочу поговорить с вами, – сказал он.
Я ответил:
– О, дерьмо!

Я не люблю генерала Хулио Кассату. И никогда не любил, хотя жизнь все время сводила нас.
Не потому, что я этого хотел. Кассата – это всегда дурные новости. Он не любит, когда штатские (подобные мне) вмешиваются в то, что он называет «военными делами», и он никогда не любил записанных машиной. Кассата не только солдат, он по-прежнему плоть.
Но в данном случае он не был плотью. Передо мной двойник.
Это само по себе интересно, потому что плотские люди с большим трудом соглашаются на двойников.
Я продолжал бы размышлять над этим странным фактом, но оказался слишком занят, думая о том, что мне не нравится в Кассате. У него ужасные манеры. Он только что это продемонстрировал. В гигабитном пространстве, где обитаем мы, записанные машиной, есть свой этикет. Вежливые записанные машиной люди не набрасываются друг на друга без предупреждения. Желая поговорить с вами, они обращаются вежливо. Может, даже «стучат» в «дверь» «снаружи» и вежливо ждут, пока вы скажете «Войдите». И они никогда не вмешиваются в окружение других. Такое поведение Эсси называет некультурным, имея в виду, что они дурно пахнут. Но именно так поступил Хулио Кассата: он не просто вторгся в физическое пространство, он проник и в имитацию в гигабитном пространстве, в котором мы обитаем. И вот он со своим столом, и со своими медалями, и со своей сигарой; и все это ужасно грубо.
Конечно, я мог бы уничтожить все это и вернуть свое окружение. Упрямцы так и поступают. Как два секретаря, которые спорят, чей босс первым воспользуется ПВ-фоном. Но я решил так не делать. Не потому что у меня какие-то предрассудки по поводу грубого отношения к грубым людям. Нет, тут кое-что другое.
Я, наконец, преодолел удивление из-за того, что реальный, плотский Кассата сделал себе машинного двойника.
Передо мной машинная имитация в гигабитном пространстве, точно так же как моя возлюбленная портативная Эсси – двойник моей так же возлюбленной (но сегодня возлюбленной только во вторую очередь) реальной Эсси. Реальный Кассата-оригинал сейчас, несомненно, жует сигару в нескольких сотнях тысяч километров отсюда, на спутнике ЗУБов.
И когда я все это обдумал, мне даже стало жаль двойника. И потому я сдержал все слова, которые возникли сами собой. И только сказал:
– Какого дьявола вам от меня нужно?
Грубый ответ, но и со мной обошлись грубо. Он чуть пригасил свой стальной взгляд. Даже улыбнулся... я думаю, он решил быть дружелюбным. Глаза его скользнули с моего лица на лицо Эсси, которая появилась в окружении Кассаты, чтобы выяснить, что происходит, и он сказал тоном, который, наверно, считает легким:
– Ну, ну, миссис Броадхед, разве так должны разговаривать старые друзья?
– Да, старые друзья так не разговаривают, – небрежно ответила она.
Я настаивал:
– Что вы здесь делаете, Кассата?
– Я пришел на прием. – Он улыбнулся – масляной улыбкой, фальшивой улыбкой: если подумать, ему нечему улыбаться. – Когда мы явились с маневров, большинство бывших старателей получили отпуск для этой встречи. Я подъехал с ними. То есть я хочу сказать, – объяснил он, как будто нам с Эсси нужно было его объяснение, – что сделал себе двойника и отправил его сюда на корабле.
– Маневры! – фыркнула Эсси. – Против кого маневры? Когда придет Враг, вы собираетесь вытащить шестизарядные пушки и продырявить борта его кораблей дырами, как в швейцарском сыре, блам-блам-блам?
– У нас сегодня на кораблях есть кое-что получше шестизарядных пистолетов, миссис Броадхед, – добродушно ответил Кассата; но с меня хватит этой болтовни ни о чем.
Я снова спросил:
– Что вам нужно?
Кассата перестал улыбаться и вернулся к своему естественному отвратительному выражению лица.
– Ничего, – ответил он. – Говоря «ничего», я имею в виду, что вас здесь не должно быть, Броадхед. – Он больше даже не пытался казаться добродушным.
Я сдержался.
– Не собираюсь уходить.
– Врете! Вы уже ушли в свой проклятый Институт! Приводите в действие свои исследовательские корабли. Один в Нью-Джерси, другой в Де Мойне. Один занимается подписями Убийц, другой – начальными стадиями космологии.
Поскольку все это соответствовало действительности, я только сказал:
– Институт Броадхеда занимается этими проблемами. Таков наш устав. Для этого мы основаны и именно поэтому ЗУБы предоставили мне статус, позволяющий участвовать в работе планового комитета.
– Ну, старина, – счастливо ответил Кассата, – вы опять ошибаетесь. У вас нет права. У вас есть привилегия. Иногда. А привилегия – это не право, и я вас предупреждаю, чтобы вы на нее не очень рассчитывали. Мы не хотим, чтобы вы путались у нас под ногами.
Иногда я таких парней по-настоящему ненавижу.
– Послушайте, Кассата, – начал я, но Эсси остановила меня, прежде чем я набрал скорость.
– Мальчики, мальчики! Нельзя ли заняться этим в другое время? Мы ведь пришли на прием, а не на драку.
Кассата колебался, но выглядел воинственно. Но вот он медленно и задумчиво кивнул.
– Неплохая мысль, миссис Броадхед, – сказал он. – Можно и подождать немного: в конце концов мне докладывать еще только через пять или шесть плотских часов. – И повернулся ко мне. – Не оставляйте Скалу, – приказал он. И исчез.
Мы с Эсси переглянулись.
– Некультурный, – сказала она, сморщив нос, словно все еще ощущая запах его сигары.
Я произнес нечто гораздо более грубое, и Эсси обняла меня за плечи.
– Робин? Он свинья, этот человек. Забудь о нем, ладно? И не позволяй ему делать тебя глупым и кислым снова.
– Ни в коем случае, – храбро ответил я. – Сейчас время приема! Пошли в Голубой Ад!

Отличный получился прием.
Я не очень серьезно воспринял Эсси, когда она сказала, что вокруг него слишком большой шум. Я знал, что она говорит несерьезно. Эсси сама не была старателем, но все знают, чему посвящен этот прием.
Он отмечал не больше не меньше как столетие открытия астероида Врата, и если в истории человечества и случались более значительные события, я таких не знаю.
Сморщенная Скала избрана местом приема по случаю столетней годовщины по двум причинам. Первая – астероид был преобразован в дом для престарелых. Это отличное место для заботы о гериатрических пациентах. Когда лечение атеросклероза обостряет остеопороз, а использование противовоспалительных фатов приводит к синдромам Менье или Альцхеймера, не найти лучшего места, чем Сморщенная Скала. Здесь старым сердцам не нужно напрягаться. Старые конечности не должны удерживать сотню килограммов мяса и костей в вертикальном положении. Максимальное тяготение здесь не превышает одного процента земного. Трясущиеся старики могут здесь ходить и бегать, могут даже кувыркаться «колесом», если захотят. Неуверенные медлительные рефлексы не поставят их перед несущимся автомобилем: тут нет никаких автомобилей. О, старики, конечно, могут умереть. Но и это не смертельно, потому что на Сморщенной Скале лучшие во Вселенной (и наиболее часто используемые) установки для записи личности. Когда древнее плотское туловище уже не поддается восстановлению, старик передает себя в руки работников «Здесь и После», и в следующее мгновение видит мир необыкновенно острым зрением, слышит самые слабые звуки, ничего не забывает и быстро учится. Он буквально родился заново – только без грязи и отвратительных подробностей первого рождения. Жизнь – может, мне следовало взять это слово в кавычки – «жизнь» разума, записанного машиной, совсем не такая, как жизнь в плотском теле. Но она не плохая. В некоторых отношениях она гораздо лучше.
Так я говорю, а я-то уж знаю.
Вам никогда не увидеть более счастливую толпу записанных машиной граждан, чем те, что живут на Сморщенной Скале. Это и на самом деле скала. Комковатый старый астероид, нескольких километров в диаметре, подобный остальным астероидам, которые летят в пространстве между Марсом и Юпитером и в некоторых других местах. Ну, не совсем подобный. Этот астероид прорезан туннелями от поверхности до поверхности. И не люди прорыли эти туннели. Мы таким и нашли этот астероид; и в этом заключается вторая причина, почему он послужил лучшим местом для празднования столетней годовщины первого межзвездного полета человека.
Видите ли. Сморщенная Скала – необычный астероид, он уникален. Первоначально он огибал Солнце по орбите, перпендикулярной к эклиптике. Но это в нем как раз наименее необычно. А уникальное его свойство в том, что на нем обнаружили сотни древних космических кораблей хичи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38