Геннадий Васильевич, наверное, бригаду можно отсылать, теперь мы сами тут справимся.
- Как скажешь, начальник, только я думаю, что для начала нам нужно отобрать у них "вальтер", а уж потом разговоры разговаривать. Так спокойнее будет. Я правильно говорю, Елена Николаевна? Зачем нам лишние недоразумения? Где пистолет?
- В туалете, в смывном бачке, - устало и безразлично ответила она.
- Ай-ай-ай, ну разве можно так с оружием обращаться? - укоризненно покачал он головой. - Оружие заботы требует, любви и ласки, а вы его в холодную воду...
- А нам он больше не нужен, я вообще хотела его выбросить. Не надо наручники. Я никуда убегать не собираюсь. Ребенку понятно, что все кончено. Рихарда с цемента поднимите, он же простынет.
- Значит, вы добровольно хотите дать нам показания? - провожая ее в квартиру, спросил полковник. - Я правильно вас понял?
- Да, не вижу никакого смысла запираться. Тем более я считаю нас невиновными.
- Тогда располагайтесь поудобнее и рассказывайте.
- Охотно, но позаботьтесь о Рихарде, - осторожно опускаясь в кресло, попросила она. - Он попал в эту историю как кур в ощип. Сама того не желая, я невольно его втянула. Прошу вас иметь это в виду.
- Хорошо, мы определим его пока на кухню, - подумав, согласился Требунских. - В случае чего если он нам понадобится, то всегда будет под рукой. Итак, мы вас слушаем.
- Вам, наверное, уже известно, что я дочка Николая Ивановича Скороходова и Ольги Федоровны Устиновой, - рассеянно глядя в окно, начала Елена. - Жизнь сложилась так, что первые пять лет своей жизни я провела вместе с матерью, в доме у своей бабушки и дядьки Степана. Я его даже называла папой. Почему так получилось? История стара и банальна как мир. Отец завел себе другую семью и к нам приезжал крайне редко, да и то только затем, чтобы сунуть мне какой-нибудь подарок, а заодно и поколотить мать. Жили мы тогда под Ярославлем.
В шестидесятом году отец приехал к нам и подрался с дядькой Степаном, ударил его ножом, и ему грозили большие неприятности, а кроме того, как это потом выяснилось, у него на работе обнаружилась крупная недостача. И ему нужно было во что бы то ни стало поскорее уносить из Ярославля ноги.
Не знаю с чего, но у него вдруг проснулись ко мне отцовские чувства, и он, выкрав меня ночью, увез в этот город вместе со своей новой семьей. Почему он выбрал этот город? Не знаю, наверное, потому, что здесь тогда шло бешеное строительство, было много заключенных и просто пришлых, самых разных людей.
Первое время мы жили в вагончике, а года через два, когда я пошла в школу, нам дали большую однокомнатную квартиру возле речного порта. Мачеха, Нина Петровна, невзлюбила меня с первых дней. Но что могла сделать семилетняя девчонка? Я просто плакала и жаловалась отцу, который все больше и больше ко мне привязывался, а это, как вы понимаете, Нине Петровне совсем не нравилось.
Вот так мы и жили, вроде как две семьи. Отец пестовал меня, а она нянчила своего Витеньку, который с каждым годом становился наглее и наглее. Училась я хорошо и вполне бы могла поступить в педагогический институт, но Нина Петровна была на этот счет совершенно иного мнения и, вероятно желая поскорее избавиться от нелюбимой падчерицы, после восьмого класса турнула меня в педагогический техникум.
В семьдесят третьем я с отличием его закончила и тут же пошла работать. С первых же дней я попросила себе максимальную нагрузку, тот максимум часов, который тогда был разрешен. Сделала это я с одной только целью - как можно меньше времени проводить дома. Еще в техникуме мы сдружились с Рихардом, а к семьдесят четвертому году эта дружба переросла в любовь, и мы, ничего никому не сказав, поженились. Мы решили объявить о нашем браке только после того, как я забеременею и буду наверняка об этом знать. Так мы и зажили на три дома, он со своими, я со своими, но каждый вечер после работы мы обязательно приходили в нашу комнату, которую снимали у одной старенькой бабули.
Однако беременность все не приходила, и в этом, как я позже узнала, была виновна я, но это уже детали. Ребенок не рождался, жили порознь, и в конце концов мы с Рихардом стали постепенно друг от друга отдаляться. К тому времени отец получил двухкомнатную квартиру и впервые слег в больницу, так что вселялись мы без него. Две комнаты это все же не одна. Попросторнее будет. Нина Петровна и отец спали в одной комнате, а мы с Виктором во второй. Он мне не мешал, потому что к тому времени начал приходить домой поздно вечером либо вовсе не появлялся.
Жить можно было бы сносно, если бы не отец. Он здорово сдал, а вскоре вообще ушел на пенсию по инвалидности. Вот тут-то мы и поняли, почем фунт лиха. Если раньше в нашем доме денег никто не считал, то теперь их строго контролировала Нина Петровна. Выдавала мизерные суммы, а после требовала отчетности. Мы начали продавать вещи, те никому не нужные предметы роскоши, которые при пустом холодильнике были просто смешны. И покатилось все как снежный ком с горы.
И тогда я подумала: а за каким чертом мне все это надо? Зачем мне кормить мачеху, которая два десятка лет смотрела на меня волчицей? Зачем кормить братца, который прогуливает те жалкие крохи, что я приношу домой? Так что в один прекрасный день я собрала все свои жалкие пожитки и отправилась в Ярославль к родной матери, которая давно звала меня к себе.
Здесь мне следует немного вернуться назад и рассказать о смерти отца. В начале лета семьдесят девятого года его сильно избили на улице. Избили так, что он все лето пролежал в постели, а второго сентября, в воскресенье, умер. В конце дня он попросил меня посидеть возле него. Я присела на стул возле его изголовья, и он, превозмогая боль, с одышкой начал говорить, периодически вытирая кровь полотенцем.
"Вот, Аленка, видать, пришла пора помирать".
"Да ладно тебе, папаня, ты еще нас переживешь", - бодренько ответила я, прекрасно понимая, что дни, да что там дни, часы его сочтены.
"Не утешай меня, Аленка, не надо. И так всем все ясно и понятно. Карачун пришел. Избили меня на старости лет. Так оно и должно быть. Удивляюсь только, почему не раньше. Сколь веревочка ни вейся... Мне за все мои грехи давно бы пора к чертям на сковородку. Аленка, я только теперь понял простую истину. За все надо платить. За плохое платишь ты, а за хорошее платят тебе. Вся беда моя, Алена, что хорошего-то у меня ничего нет. Может быть, ты одна. Наверное, сегодняшней ночью я умру. Ты возьми мои награды и отдай в какой-нибудь музей, а документы на них порви и выброси. Стыдно мне. Нигде я не воевал, а ордена и медали эти выменивал во время войны за кусок хлеба. Голодных обманывал и на голодных наживался. Сколько я добра всякого награбил - и подумать страшно. Меня бы не то что избить, а убить давно надо. Не могу я больше, скорее бы... Слушай меня, Аленушка, ты у меня чистое дитя, я для тебя берег... тебе можно. Этим шакалам я ничего не хочу оставлять... Они меня не любят... В стенах дома твое счастье... Стой. Посмотри, никто нас за дверью не подслушивает?"
Ровным счетом ничего не понимая, я встала и отворила дверь. За нею стояла Нина Петровна и гневно на меня смотрела. Она спросила, что мне сказал отец, я ей ответила, что это ее не касается, и вышла из комнаты. Помню, я вымыла тогда посуду и пошла в магазин за молоком, а когда вернулась, отец был уже мертв.
Дня через три после похорон я уволилась с работы и уехала, как вам уже говорила, к матери в Ярославль. Я и раньше у нее бывала. После того как начала работать, ездила к ней каждое лето, и всегда она меня встречала так, как встречает настоящая мать, но теперь, когда она узнала, что я приехала насовсем, ее радости просто не было границ. Мой старший брат к тому времени перебрался в Углич и тревожил нас крайне редко. Мне была предоставлена отдельная комната, и после тольяттинского ада мне показалось, что я попала в рай.
На работу я устроилась буквально в течение недели, и зажили мы спокойно и счастливо. Про те отцовские последние слова я не вспоминала, да и вспоминать-то было нечего. Всякому умирающему присуще покаяние. Но однажды, наверное через год после моего приезда, мы с мамой как-то неожиданно вспомнили об отце, и тогда-то я от нее узнала всю подноготную. Узнала и поняла, что все рассказанное им было не вымыслом умирающего, но чистой правдой. А еще мама очень удивлялась тому обстоятельству, что у нас в доме было не так-то много золотых украшений и драгоценностей. По ее представлению, мы должны были купаться в роскоши.
После нашего разговора, однажды ночью, я об этом задумалась. Задумалась и невольно вспомнила его последние слова, а именно: "В стенах дома твое счастье". Не сразу, но постепенно я пришла к выводу, что отец хотел доверить мне свою тайну, указать то место, где он хранил для меня, именно для меня, свои сокровища, хотел, но так и не успел сказать. Догадка постепенно крепла и переросла в уверенность, я с ней сжилась и, естественно, захотела получить свое. На зимние каникулы я отправилась в Тольятти, но заходить к Нине Петровне не стала, опасаясь вызвать ненужные подозрения. Не вводя его в курс своих дел, я отправила к ней Рихарда, якобы затем, чтобы узнать от нее мой адрес, а на самом деле просто хотела разведать обстановку в доме.
Известия он принес малоутешительные. Нина Петровна находится в полном здравии и рассудке. Живут они получше, потому что Виктор хоть и попивает, но сразу после института устроился на хорошую работу. Это мало меня обрадовало, потому как я рассчитывала застать совсем другую картинку. Но делать нечего, нужно было запасаться терпением и ждать. Лезть же на рожон и действовать внаглую мне не хотелось. Мало ли что может получиться. Рихарда я попросила ставить меня в известность при любых переменах, происходящих в этом доме. Так, несолоно хлебавши, я вернулась из своей поездки.
Шли годы, и постепенно мои сокровенные желания отходили на задний план и потихоньку выветривались из памяти. Жизнь текла и утекала, и то, что раньше казалось мне главным, с годами мельчало и превращалось в труху. С Рихардом я по-прежнему поддерживала связь, но теперь в наших телефонных разговорах основная тема проходила как-то вскользь, между прочим.
Подобно разорвавшейся бомбе была его телеграмма, которую я получила в начале этого месяца. Всего два слова: "Время пришло", они заставили меня встрепенуться. Прошлое кулаком молотобойца ударило по моей памяти, и я необыкновенно отчетливо увидела эпизоды прожитой мной жизни. Не за богатством, а больше за своим прошлым отправилась я в Тольятти.
Нина Петровна еще жива и лежит полностью парализованная, сказал мне Рихард на вокзале, но, судя по всему, в ближайшие дни она отдаст Богу душу. Он еще не знал об истинных причинах моего приезда, думал, что я просто претендую на квартиру. В тот день, по случаю моего приезда, мы устроили праздник и, неожиданно вспомнив былое, переспали. Утром я подумала - а что, собственно говоря, человеку надо? Немного счастья и близкого человека рядом. Однако не в моем характере бросать начатое, не доведя его до конца.
Поздним вечером, так, чтобы не попадаться на глаза дежурившим возле нее соседкам, я купила две бутылки водки и отправилась навестить Нину Петровну. Нужна она мне была как прошлогодний ветер. Шла я с единственной целью прозондировать обстановку и поговорить с Виктором, водкой же намеревалась залить ему зенки и основательно обыскать квартиру.
Я знала, что он уже вконец спился. Однако то, что я увидела, превзошло все мои самые смелые ожидания. Дверь мне открыло существо, отдаленно напоминающее человека, а больше похожее на смердящий, извините, мешок дерьма. Заплывшими, мутными и совершенно бессмысленными глазами этот урод смотрел на меня.
"Ну здравствуй, Витя!" - улыбнувшись, приветливо поздоровалась я.
"Здравствуй", - тупо глядя куда-то вбок, хрипло ответил он.
"Ты что же, совсем меня не узнаешь?" - засмеялась я и звякнула водочными бутылками, отчего его физиономия мигом просветлела улыбкой, а глаза прояснились и блеснули тревожной надеждой алкоголика.
"Не узнаю, да какая разница, заходи! - Чуть ли не насильно он затащил меня в коридор, где воняло просто нетерпимо. - Извини, матушка у меня парализованная, - заметив мою реакцию, рассыпался он в извинениях. - Скоро крякнуть должна. Ты в комнату ко мне проходи, там меньше воняет", гостеприимно открыл он загаженную комнату, меблированную только собачьей подстилкой да заваленным объедками столом.
"Ты и впрямь меня так и не узнал?" - спросила я, внутренне радуясь такому убожеству, поскольку это означало, что он пропил всю мебель, а о тайнике даже и не догадывался.
"Не узнаю, - сбрасывая прямо на пол мусор, находящийся на столе, ответил он. - Давай познакомимся по новой. Тебя как зовут?"
"Да Алена же я, твоя сестра. Пришла вот в гости, а у тебя такое творится. Что случилось? Почему в доме хуже, чем в свинарнике?"
"А это не твое собачье дело, - обозлился было он, но вовремя спохватился, ведь водка все еще находилась у меня в сумке. - А ты что же думаешь, наша жизнь сахар? Мать уже год как не работает, парализовало ее. А тут и питание ей надо калорийное, и лекарства дорогие, вот и обнищали на нет. Ты присаживайся, или брезгуешь?"
"Брезгую, - правдиво ответила я, потому как садиться на его вонючую подстилку было выше моих сил. - Неужели у вас не осталось ни единого стула?"
"Есть один, возле матери стоит, сейчас я его принесу".
"Не надо, - остановила я его. - Я сама принесу, а заодно погляжу на мачеху".
От того, что я там увидела, можно было сойти с ума. Обездвиженная старуха с одним только живым глазом лежала на полу в вязкой луже собственных испражнений. В другое время, не будь я связана по рукам и ногам своей задачей, я бы его просто убила. А так мне просто пришлось засучить рукава. Первым делом я вымыла угол комнаты и перетащила туда подстилку этого мерзавца. Потом, как могла, отмыла Нину Петровну от нечистот, разделась до трусиков и бюстгальтера, натянула на нее свою комбинацию, юбку и кофту. Укрыть ее мне было уже нечем, не могла же я голой идти по улице. Благо в доме было тепло, даже жарко. Собрав все ее грязные шмотки, я выбросила их на балкон, а потом дала денег этому ублюдку ровно столько, чтобы купить молока, шоколада и какой-нибудь крупы для Нины Петровны. Сама же залезла под душ и долго стояла под горячими струями, стараясь отмыть пропитавшее меня зловоние. У него даже мыла не было.
Кое-как отмывшись, я вышла из ванной и вынесла с собой сумку с водкой и закусками. Я забирала сумку в ванную, потому как боялась, что он напьется раньше времени, а мне бы хотелось исподволь его расспросить. Так, чтобы он ничего не понял и в то же время выложил все, что ему известно.
За то время, что я прибиралась, он успел вернуться из магазина. Сволочь! Он принес только пакет молока и пачку манки, а деньги, данные на шоколад, пропил. И снова я сдержалась, хотя мне безумно хотелось тут же разбить его гнилой череп об угол. Ничего не сказав, я сварила кружку каши и, как могла, накормила Нину Петровну. Потом, состроив на лице некое подобие улыбки, зашла в Витькину комнату и предложила немного выпить за встречу.
"Конечно, сестренка, - раскованно ответил он голосом уже захмелевшего алкоголика. - О чем разговор! Видишь, я и стол газетой накрыл, кружки помыл и стул тебе принес, тоже прессой выстелил, читай хоть попой. А что у тебя там в сумке?"
"Водка, колбаса да хлеб, - ответила я, подбираясь к теме. - Что я могу еще купить? Живу я не так хорошо. Сам понимаешь, на зарплату учителя больно-то не разгуляешься. А вы, я вижу, совсем на мели?"
"Хорошо, что видишь, - вожделенно глядя, как я разливаю водку по кружкам, отмахнулся он. - Ни тебе пожрать, ни тебе выпить".
"Так шел бы да работал, чем груши-то околачивать".
"Что? - подкрадываясь к кружке, возмутился он. - Чтобы я за эти гроши весь день на дядю горбатился?! Благодарю покорно, поищите других фраеров! Ну, давай, Аленка-сестренка, выпьем за нашего батюшку, земля ему пухом".
"Выпьем, - согласилась я и подняла кружку. - Хороший был отец, заботливый. При нем мы как сыр в масле катались. Ни в чем нам не отказывал".
"Это точно, - опрокинув полкружки водки, согласился он. - Папаня был что надо".
"Послушай, Виктор, неужели же ничего ценного от него не осталось?"
"Так вот ты зачем приехала, умненькая сестренка! - налился он пьяной злобой. - Должен тебя огорчить, от него ничего не осталось, а если бы даже что и завалялось, то не видать тебе его добра как своих ушей!"
"Успокойся, идиот, - не выдержала я. - У нищего на паперти имущества больше, чем у тебя, а твою вонючую плоть не станут жрать даже голодные шакалы".
"Знаю я тебя, - немного успокоившись, вдруг подозрительно зыркнул он. А я-то думал, какого черта ты приперлась, а теперь мне все ясно! На квартиру ты глаз положила! Так я тебе его вмиг выстеклю, шлюха подзаборная! Пошла вон!"
"Нужна мне твоя квартира, как зайцу триппер, - поднимаясь, презрительно сплюнула я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28