Или упорные борцы за «эмансипацию» и «гуманизм», ратующие за то, чтобы при строе, где достигнуто равноправие между классами, национальностями, между мужчиной и женщиной, одинаковые права были также у таланта и бездарности? Успешно освоив большое искусство апеллировать к сочувствию, едва у них где-то чуть заболит, они очень скоро научаются апеллировать к состраданию, едва у них где-то чуть зачешется.
Мрачную картину я Вам намалевала... Но чем скорее Вы поймете, что литература не сад, где волки кормятся растительной пищей и нежно резвятся с ягнятами, не нанося им телесных повреждений , — тем лучше. Даже и там, по слухам, все-таки был змей!
Перечла написанное...
Как жаль, что нельзя ничего больше втиснуть между плотных строк в соответствующем месте: только что меня прямо молнией пронзил ответ на Ваш — который по порядку? — вопрос... ну относительно страха. Больше всего я ведь страшусь жестокости творчества. Довольно рано сделала я весьма болезненное открытие, что это — жестокость художника к самому себе: она была бы подсудна по одной из статей уголовного кодекса, будь она направлена на другое лицо, поскольку губить здоровье другого и сокращать ему жизнь в нашем обществе категорически возбраняется, тогда как писатель — по меткому и образному выражению, не помню откуда — сжигает свечу своей жизни с обоих концов. И нравится Вам это или не нравится, дорогая моя, но самый беспощадный жанр — наш с Вами, проза! (Быть может поэтому так трудно войти в грозу? Быть может люди слишком рано привыкают себя щадить? Быть может есть достаточно других сфер, где можно утвердить себя легче и ценой меньших жертв?) И хотя даже в миллионах книг не сказано всего обо всем (ведь каждая разгадка тут же задает три загадки!), эти миллионы книг все-таки давят на нас асфальтовой крышкой — и мы должны пробиться сквозь нее своими лбами; между гранитными грядами классики мы должны выгнать свой зеленый росток с тремя листиками. Теоретически это невозможно, так же как беззубому киту набрать, пропустив сквозь себя тонны океанской воды, суточный рацион пищи для поддержания жизни. Однако практически это происходит из века в век и изо дня в день.
Пока еще даже я ощущаю себя над Вами асфальтовой крышкой — и не скрою, порой, ха, ничуть не жажду, чтобы Вы прободали меня своим лбом! Есть только одна закавыка — Вы моя дочь, а к дочери я не могу испытывать ни враждебности, ни зависти. Так же как всякая мама, не написавшая в жизни ни строчки, я смутно надеюсь, чью Вы меня превзойдете, что Вы достигнете того, что мне оказалось не под силу. Как всякая мама, не напасавшая ни строчки, я хочу уберечь Вас от мук, какие перенесла сама. Но как мама, кое-что написавшая, я Вас на эти муки благословляю.
Не читайте «Здоровье»! Медицинские советы, основанные на длительных и добросовестных исследованиях, несомненно правильны, скажем, насчет потребления калорий, продолжительности сна или, например, оптимального режима отдыха, продлевающих нам жизнь (черт возьми, жизнь-то она у нас единственная!), однако применить их на практике у Вас будет мало шансов. Мы с Вами принадлежим к разным типам сложение. Я толстая, Вы же из сухощавых, и не исключено, чью во второй половине жизни станете слишком тощей. Мне следует ограничивать число калорий (как всякая женщина, я хочу быть красивой женщиной), но каждый раз, когда я стою перед выбором между лишним бутербродом, который увеличивает мой вес, и чувством голода, который мешает работать, я каждый раз решаю в пользу бутерброда (так же как не задумываясь о весе, я ела все подряд, когда кормила детей и в груди не хватало молока). Думаю, Вы будете поступать так же, то есть всякий раз выбирать вариант, нужный для Вашей работы и для ребенка, а не для поддержания веса.
Не читайте «Здоровье»! Там Вы узнаете, что женщине следует спать восемь часов. Но если Вы позволите себе спать восемь часов, в литературе Вы не достигнете ничего... Кстати сказать, по экспериментируйте, каков для Вас критический предел сна, и старайтесь примерно его держаться. Для меня, например, этот рубеж где-то около десяти часов — пяти с половиной. Без сомнений, это сугубо индивидуально. Попытка копировать некоторых гениев (два-три часа в сутки) окончилась для меня позорным пшиком — услугами невропатолога. Если Вы последуете моему примеру, очень может быть, что в чем-то и повредите своему здоровью, но если здоровье будет для Вас важнее литературы, то в литературе Вы ничего не достигнете. Замечу кстати — в литературе Вы ничего не достигнете, если хоть что-то на свете будет для Вас важнее литературы. Поэтому очень важно самой иметь ясность насчет предела своих физических возможностей или скажем так: с одной стороны — не будем намеренно стремиться в пациенты к психиатрам, но с другой стороны — отсыпаться за все уж будем на Лесовом или на Опту-пилсском кладбище...
Не читайте и «Женщину Советской Латвии»! Там Вы узнаете слишком много из того, что должна делать и уметь женщина, как ей следует себя вести и как поступать. Если Вы будете делать все, что полагается делать и уметь женщине, если будете вести себя и поступать как полагается женщине, Вы ничего не напишете... Вам не хватит или времени, или умения, или огонька... или, очень возможно, Вам вовсе и не покажется столь уж важным что-либо написать...
Да точно ли мы принадлежим к женскому полу? Или мы какие-то извращенные отклонения, нелепые мутации? Запрограммированные быть коровами, то есть рожать телят и давать молоко, не взяли ли мы на себя и роль коня — а из всей скотины именно конь идет впереди и из всего именно коню приходится труднее всего, он идет по дороге, но, если надо, идет и без дороги, он идет не только сам, но, если надо, тянет и повозку, он тянет не только повозку, но, если надо, и в ней сидящих, он тянет плуг и косилку, поскольку питается травой и овсом, но, если надо, тянет и охотничье оружие, хотя сам мяса не ест, он остывает в воде, но, если надо, то остывает и потея, он пройдет там, где проходит машина, но, если надо, он пройдет и там, где машина не пройдет, он надежная шла, но, если надо, ш и хороший корм для лис...
Р. 5. 1. Ах да, еще «в-седьмых»... Когда я прочитала: «Какое качество Вы в человеке цените выше всего?», сперва я подумала, что ото и есть наконец тот вопрос, на который я сумею ответить без особых колебаний, притом одним - единственным словом и уже собралась вывести столь популярную в периодике, но в общежитии столь дефицитную «доброту», как спохватилась, что я ведь слишком высоко ценю интеллект, чтобы я могла без возражений принять, скажем, добродушного дурака. Тогда я взялась за ручку вновь, чтобы написать «мудрость», однако тут же вспомнила строки Сократа: «...и любые знания, отделенные от справедливости и других добродетелей, выглядят жульничеством, а не мудростью, и поняла, что я слишком высоко ставлю и порядочность, чтобы в своем ответе ее обойти, но, к сожалению, в тот же миг вспомнила, что в мировой истории безвольная порядочность, не заряженная целенаправленной энергией, столько раз способствовала кровопролитию и разным подлостям, что к недостаточно раскрытому понятию «порядочность» слишком близко стоят, равнодушие и робость, чью порядочность должна быть мудрой, смелой, доброй, окрыленной, — и вдруг поняла, что все это умещается в слове — энтузиазм.
А Ваш последний вопрос, дорогая, это уж чистая демагогия: что бы я пыталась спасти, если бы горел мой дом и войти в него я могла бы юлько один раз?
Я рассердилась!
Но чтобы задать и Вам несколько загадок, все же решила ответить:
а) внука,
б) начатую рукопись,
в) партбилет,
г) словарь Мюленбаха-Эндзелина,
д) Яна Яунсудрабиня,
е) собаку.
И хотя Вы позволили мне войти в дом только раз, все же я вошла бы еще раз — чтобы вынести кое-что съестное для внука, для собаки и для себя.
Р. 3. 2. А теперь один встречный вопрос в стиле и в духе Вашего письма: Вы когда-нибудь бывали счастливы? Редко? Часто? Очень часто? Каждый день? (Нужное подчеркнуть.)
Ну ладно уж, ладно, не сердитесь...
10 октября 1978 года
ИЗ ДНЕВНИКА
17 октября 1978 года
Срочная телеграмма! Ноги подкосились: опять какая-то беда! Но я ошиблась — все наоборот! Раскрываю: «Сегодня половине четвертого утра Ундина родила сына. Ирена». Разрядка наступила так мгновенно и бурно, что ни с того ни с сего у меня скатилась слеза. У почтальонши выразительно отвисла нижняя челюсть. Ну и дуреха я, честное слово! На свет родился ребенок, а я...
Так разве Ирена умнее! Напугала до смерти. В жизни бы не подумала, что сна поймет меня так буквально. Во время нашей последней встречи я ей сказала: как только Ундина родит, сразу же дайте мне знать. «Телеграммой?» — насмешливо уточнил Гунтар. И я в тон ему отозвалась — а хоть бы и телеграммой. «Срочной?» Да-да, а как же, обязательно срочной. Надо найти в аптечке «Зеленина». Ну Дура, вот дура! Человек родился, а я... я пью сердечные капли!
27 октября 1978 года
В квартирке на Сорочьей улице сегодня собрался семейный совет — выбрать имя новорожденному. В заседании этом участвовала и я, на которую, как сразу же выяснилось на месте, родители наследника и прочая родня возлагали самые большие надежды — ведь «писателей называют мастерами слова, правда?» (я покраснела) и единогласно выбрали председателем. Я всеми силами отбояривалась от этой чести, выразив сомнение, будет ли от меня какой-нибудь толк, и так точно и вышло — особого толку от меня не было. Главный герой относился к происходящему с поразительной безответственностью и вначале даже заметно тормозил важную церемонию, так что Ундина была вынуждена расстегнуть блузку и приложить его, как она сама выразилась, к молочной цистерне, хотя законное время кормежки еще не пришло. После родов у нее снова румянец во всю щеку. Ирена с ней рядом выглядела такой современно тощей, что у меня сжалось сердце. Ей-богу, как из концлагеря или из немецкого журнала мод «Бурда».
«Только ради бога никаких Янов, Имантов или Вал-дисов, которых и без того как собак нерезаных!» — предупредила меня Ундина, когда я раскрыла календарь, поэтому я его отложила и для начала достала из сумки блокнотик с шикарными именами, набранными за годы из печатных источников, правда больше в литературных целях, чем в обыденно-практических. Каждое предложение встречалось замечаниями, смехом и возгласами, мнения скрещивались как шпаги, внимание общества не зацепилось прочно ни га одну рекомендацию, словом — было слишком много шума и слишком мало серьезности, и очень возможно, что виноват в этом был стеклянный шлифованный графин!
Остис. — Ну как дважды два будет знатный комбайнер! Может быть даже Герой Социалистического Труда!
Почему комбайнер? Агроном! Ни черта подобного — зверовод!
Бенедикт. — А это, милые мои, не зелье какое-то с градусами?
Вензелис. — Наше вам здрасьте — вечно будет ногами вензеля выписывать! Такое имя только алкоголику. Напьется в кустах самогонного «бенедикту» и... Ха-ха-ха! Ш-ш-ш, что вы — не можете помолчать?
Сотар. — Это порода собак!!! Это не порода собак, собаки — сеттеры! Все равно! Как может быть все равно, если это совсем другое дело?! Тихо!
Палм. —- Ой, мне дурно! Это прямо кличка для быка! В календаре полным-полно приличных имен, а тут... Да на тебя разве угодишь? А браковать — на это все мастера!
Пиенат. — У-у, «по это за имя? »)то же фамилия! Совсем не фамилия... А я говорю —- фамилия. Это не фа... А я говорю — фа... Да уймитесь вы ради бога!
Лайрот. - Деньги зарабатывать будет языком — как пастор! Зачем пастор — лектор! Специалист по вопросам секса! Публика повалит валом! Почем знать, может секс к тому времени отомрет? О том?! Держи карман шире... Господи, да можете вы хоть минуту не гомонить? Так мы никогда его не окрестим! Так разве мы его крестим? Идет творческая дискуссия!
Земвлад. — Какой это землей он будет владеть? Да приусадебной! Ноль целых пять десятых га? А что! Держать будет три коровы и две... Бабоньки! Кончайте вы стрекотать! Вот балаболки!
Уно. — Короткое и звучное... Но не склоняется! Как ты про него скажешь?.. Пошла с Уном к уни... ха-ха-ха!
Марьян. — Я же сказала — никаких Янов! Так Марьян — какой же он Ян! Это мужской род от Марии! и т. д. и т. п.
Мы прочесали греческих богов и римских полководцев и принялись уже за древних финикийцев, когда Да-рис, глянув в окно, крикнул, что привезли газ. По такому случаю, как нынзшний, Атису не дали ограничиться чирканьем спички на кухне. Пригласили зайти — взглянуть на новорожденного и сделать «хотя бы одно гениальное предложение». И он сказал, что его предложение будет действительно гениальным. Ну, ну, ну? «Атис!» Вот тебе и на! У тебя нет никакой фантазии. Гениальное! Это имя мы и без тебя давно знаем. Сто тысяч лет, не меньше! Все галдели разом, и только тот, кто должен был быть больше всех , сладко и безмятежно спал у материнской груди. По праву председателя я бросились между ними — тише! — и сказала, что имя как имя, при том короткое, звучное и «Самое главное - ими» наестся!» — присоединился Гунтар, и я в гон ому продолжила, что неясно только как с долготой—«а» короткой или долгое? Ирена бросила на меня быстрый. Л им буркнул, что у него еще двадцать или двенадцать (или сколько там?) вызовов. В двери он показался еще там, теперь уже с пустым «пропан-бутаном» на плече. «Ну, так всем счастливо оставаться!» — но не взглянул ни на кого и на повороте неловко толкнулся баллоном в косяк двери, отчего пошел глухой звон. Темный отзвук гас долго и нехотя. Мой взгляд случайно упал на Гуптара. На лице его были одни зубы, но то была не улыбка, а если все же улыбка, го улыбка волчья.
Пока он в гараже, как он сказал, наводил лоск на экипаж, мы с Иреной ожидали дальнейшего развития событий во дворе. Неожиданно она обмолвилась, что я себя выдала. Чем же? Она ответила, что «долготой над «а» и значит мне известно про нее и Лтигса... что она и Атис... а замуж вышла за Гунтара, потому что... Потому что? От моего «потому что» она вздрогнула (но разве я подняла эту тему?) и добавила, что со стороны все это выглядит так банально, а на самом доле... А на самом деле? Она испугалась и моего «а па самом деле». (Но разве я начала это выяснять?) На самом деле — и снова «ах!» —- это может быть еще гораздо банальнее, так как... Так как? Но мое «так как» повисло в воздухе, поскольку в двери гаража вспыхнули глаза Джеральдины.
— Дамы!
И дамы сели в экипаж...
Интересно, как они в конце концов назовут мальчонку? И чей будет решающий голос? В одном, правда, ничуть не сомневаюсь - то будет голос не Сипол а. Теперь мне просто смешно, как страстно я жаждала з свое про меня вглядеться в его лицо и увидеть в нем нечто волнующее, демоническое. Демоническое! В квартире он сидел с гладким видом, точно ему приспичило выйти по нужде. Но вообще говоря, я бы сидела точно так же — наколотая на Янинин взгляд как жалкий мотылек! Выбрать ребенку имя Сипол доверил. Ни хотел лишать ее этой маленькой радости, муках, которые она вынесла одна и которые и впредь ей суждено переносить одной? Или в глубине души ему было безразлично, как назовут мальчика, раз у того все равно будет не его фамилия? Только за Ундину я поручусь на все сто процентов, что она с большим мужеством взваливает на плечи это новое бремя — и потащит его без ропота. Это новое бремя взвалит на плечи и потащит также Янина — потащит, кляня весь белый свет, однако потащит и не бросит по дороге...
6 ноября 1978 года
Совсем неожиданно чуть ли не в точности повторилась наша с Иреной прогулка, когда в декабрьскую полночь два года назад она догнала меня на плотине и приклеилась как почтовая марка...
Сегодня, возвращаясь из Риги, однако уже при выходе, мы обнаружила, что ехали в одном поезде и даже ш одном вагоне, друг друга так и не заметив, поскольку в предпраздничную субботу электричка (Ирена: «электрический поезд») была полна под завязку. Автобус подкатил и вовсе битком набитый. При всем старании протолкнуться к двери и втиснуться мы все же остались с носом. Дверь захлопнулась и... Другого выхода не было как шагать через мост пешком и за поворотом стараться поймать какую-нибудь машину (Ирена: «автомобиль»). Однако с автомобилем нам не везло. Перед праздником все спешат, шпарят мимо, мимо и мимо — и не сжалился ни один! По дороге я спросила, как же в конце концов назвали мальчика Ундины. Ответив, что Атисом, Ирена тут же переменила тему, видимо опасаясь, что у меня возникнут ассоциации с... И они, к слову сказать, сразу и возникают! Быть по сему, переменим тему.
Мы говорили о школе. Говорила, конечно, больше она (я чаще вставляла восклицания, чем нечто существенное). Мы шли и шли, и наш диалог, будто рефреном, то и дело прерывали — жжик, жжик — мимо мчащиеся машины. Директриса Ирену по-прежнему терпеть не может, а в конфликтах с начальством (смех!) право всегда начальство, так ведь? Хоть она на коленях проси однотипные стулья, проигрыватель, занавески для затемнения, секцию — бесполезно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19