"Да кто ж ты такой?" - напечатал Шурка и застыл с поднятыми над клавиатурой руками. "Здесь так принято, - спросил "полтергейст", - обещать и обманывать? Или это твоя собственная игра?" "Здесь принято, господин "очень приятно", здороваться, представляться, говорить сразу, что надо и сколько это будет стоить". "Послушай, Шура Бочаров, то, о чем я собираюсь тебя просить, - ничего не стоит. Но я заплачу ту цену, которую назовешь. Торговаться не буду". "Да ну, я не о том, - сконфузился Шурка, - вернее, я не то хотел сказать". "Ты испугался..." - появилось на мониторе, и Шурка, прежде чем оправдаться, вежливо ждал вопросительного знака, пока до него не дошло, что никакой вопросительной интонации в этих двух словах не содержится. "Тебя интересует Альберт Белозерский?" Ответ был утвердительно лаконичен, хотя и не слишком решителен. "Зачем?" "Познакомиться". "Не знаешь, как пролезть через охрану?" "Знаю. Хочу, чтоб ты представил меня ему как своего человека". "Ах, вот как... Зачем он тебе понадобился? Вы родственники?" "Что это меняет?" "Пойми, я отвечаю за него головой". "Я отвечаю за него головой не в меньшей степени, именно поэтому прошу твоей помощи. В противном случае мне придется действовать самому..." "Понял, - остановил его Шурка, - это шантаж, поэтому выбора не остается. Теперь послушай мои условия: сейчас я в квартире один. До вечера никого не будет. Звонить в милицию тоже не собираюсь..." "Хорошо", - ответил "полтергейст", и шахматная доска вернулась на полную ширину экрана.
Шурка отпрянул от монитора. "Соображает быстрее, чем я печатаю", - подумал он, но вдруг представил себе, как какая-то нечистая сила уже устремилась к нему по всем проводам и, того гляди, материализуется прямо в комнате. Его заранее продуманный и взвешенный план вошел в фазу сплошного страха перед неизвестным, которого он никак не мог предусмотреть. Точнее, сделал все возможное, чтобы исключить его напрочь. Этот неожиданный провал чуть было не заставил его бежать из квартиры. В последний момент он, совладав с собой, ринулся на кухню, вытащил сигаретную заначку и сделал несколько попыток прикурить от зажигалки для газовой плиты, пока звонок в дверь молнией не прошелся по нервам. От этого разряда поджались внутренности, и Шурка, пытаясь засунуть сигарету обратно, поломал ее в мелкую крошку. - Давай, Шура, давай, - подталкивал он себя и, сделав глубокий вдох-выдох, повернул замок.
На пороге стоял человек выше среднего роста, совершенно не по сезону закутанный в шерстяное пальто и в шляпе, надвинутой на брови. "Полтергейст, воистину, - мелькнуло в голове у Шурки, - рожа загорелая, будто с юга приехал. А вырядился-то... Чего это я, дурак, перетрусил?" "Полтергейст", не вынимая рук из карманов, оглядел хозяина квартиры. - Бочаров Александр, - сказал он, - ты удивительно похож на свою мать. - Ты знаешь маму? - обалдел Шурка. - Мы вместе учились, - ответил гость, проходя в полутемную прихожую и затворяя плечом дверь. Шурка оценил юмор. Даже в таком полумраке гостю на вид никак нельзя было дать больше тридцати. - В институте, - уточнил гость, оглядываясь по сторонам, - и с отцом твоим, и с матерью Альберта. - Пардон, а... - Мне пятьдесят пять лет, - ответил он, и Шурка, вместо того чтобы возмутиться, почтительно попятился. Его фамильярное "ты" отныне отпало само собой, будто в прихожей стоял не вчерашний "полтергейст", а дядя... старый друг семьи, который на редкость хорошо сохранился. Может, от травяных ванн, может, от жестокой диеты - не Шуркино это дело. - Проходите, - произнес он подчеркнуто учтиво, но гостю, похоже, было наплевать на светский этикет. Он вошел в комнату, не снимая пальто и шляпы, поспешно и с удовольствием, будто боялся не получить приглашения дальше прихожей. "Взгляд еще может быть... - думал Шурка, следуя за ним, - даже на шестьдесят... Но все остальное - ни за что не поверю. Какая-то анатомическая дисгармония". - Да-да, именно в этой комнате, - вспомнил гость, - мы отмечали твое рождение. Здесь стоял стол. Вон там, в углу - только что купленная кроватка. Там она и осталась потом стоять. - Он повернулся к Шурке и улыбнулся с некоторой отцовской нежностью, будто перед ним не взрослый человек, а только что выбравшийся из кроватки младенец. Но эта улыбка выдала его с поличным. "Феликс", - стрельнуло в голове у Шурки. - У тебя была большая синяя коляска, по ней мы издалека узнавали маму с папой, если они выгуливали тебя в парке... - Вы Феликс? - робко спросил Шурка. - ...а здесь висела свадебная фотография и вся наша "банда" на пороге загса. Но обои уже не те. Свет не тот, наверно, оттого, что деревья под окнами выросли. Все уже не то. - Феликс, - настаивал Шурка, - это вы? Гость грустно опустил голову. - Приятно, что здесь меня помнят. - Нет! Невероятно. Вы тоже на этой фотографии? Не может быть! Я хорошо ее помню... Но Феликс ничего не ответил, а лишь поглядел на фрагмент обойных узоров так, будто фотография все еще висела на прежнем месте. - Сейчас, - Шурка вылетел из комнаты и кинулся к шкафу, где на самом дне, в нижнем чемодане, были добротно погребены старые семейные архивы. Когда он вернулся, задумчивый гость стоял в том же ностальгическом забытьи, перед той же стеной, в той же позе, не вынимая из карманов рук. - Вот, посмотрите, если не верите. Вас здесь нет. Всех остальных я знаю. Никто никогда не говорил о вас. - Да, - согласился Феликс, - я поверил бы тебе на слово. Но и тебе бы стоило поверить, а не приглашать меня сюда. Меня интересует только Альберт. - Вы его отец? - Нет. - Альба сказал однажды: "Когда-нибудь Феликс ко мне вернется". С ним часто так бывает: нафантазирует что-нибудь - так оно и случится. То есть я хочу сказать, что та услуга, о которой вы просите... я сделаю это бесплатно... Я не мог даже представить себе... - Хорошо, - остановил его Феликс, - скажи, почему вы психбольницу называете дачей? - Это не совсем то, - смутился Шурка, будто почувствовал за собой вину, то есть это очень хорошая больница. Они заплатили большие деньги... тетя Наташа с мужем. Она вышла замуж. Если хотите... - Я знаю их телефон, спасибо. Меня интересует Альберт. - Сейчас, - засуетился Шурка, - я переоденусь и поедем.
Гость присел на край дивана перед выцветшей фотокарточкой, и Шурка уже не рискнул его потревожить. Неважно, сколько пройдет времени. Час, день или несколько лет. Каким-то до сей поры неизвестным чутьем он вдруг понял, что время в этой комнате остановилось, как испорченные часы, мимо которых прошагала вечность, не оставив в памяти ни образов, ни воспоминаний. Он почему-то представил себя проснувшимся от летаргического сна накануне собственной смерти. Среди траурных лиц, приглашенных на грядущую панихиду, попытался узнать своих престарелых друзей, детей, которых только что укладывал в большие синие коляски. Теперь они привели с собой внуков, чтоб те единственный раз в жизни собственными глазами увидели чудо света, мимо которого со свистом проносится вечность, туда и обратно, как маятник часов, от которого не остается темного пятна на обоях. - Сейчас поедем, - сказал Феликс застывшему в дверном проеме молодому человеку, - дай мне еще немного времени.
Глава 3
- Надо было стартовать рано утром, - заметил Шурка, когда машина выскочила из длинной автомобильной пробки и понеслась по шоссе, - мы могли бы застрять тут до вечера. - Но его пассажиру было глубоко безразлично, где и на сколько застрять. Его также не беспокоила сумасшедшая скорость, с которой они мчались по шоссе в направлении "152-го километра". На этой скорости любой нормальный человек хотя бы пристегнулся ремнем безопасности, а родители, если б узнали, какие гонки устраивает дитя, раз и навсегда запретили бы ему пользоваться автомобилем. За время стояния в пробке солнце так пропекло салон, что Шурка проклял все на свете - от неисправного кондиционера до злого рока судьбы. Он разделся до рубашки, взмок, и теперь даже самые мощные порывы ветра не способны были вернуть его в чувство. В то время как задумчивый пассажир даже не попытался расстегнуть верхней пуговицы своего антикварного пальто и не обнаружил на лице даже легкой испарины. "Пальто наверняка на ватной подкладке, - решил Шурка. Ему было жарко даже смотреть в ту сторону, - а может, он прячет под пальто что-нибудь... обвязался взрывчаткой и сидит не шевелится..." Он старался гнать прочь неприличные мысли, порочащие честь и достоинство человека, который способен с форой обыграть его в шахматы, порыться в его компьютере да еще и уговорить неизвестно на какую авантюру... Шурке даже страшно было представить, как ему влетит, если кто-нибудь узнает, пронюхает, если Альба сдуру проговорится, и вообще... От этого субъекта, даже в долгие молчаливые паузы сквозь пальто на толстом слое взрывчатки исходили ледяные флюиды, от которых правая рука Шурки немела от плеча до кончиков кисти и неохотно напрягалась для поворота руля. - Вы не поляк? - попытался он развязать паузу. - Нет. С какой стати я должен быть поляком? - С родителями учились поляки. Я подумал... Видно, что вы иностранец, давно в Москве не были. Москвичи так не смотрят по сторонам. - Как? - обернулся к нему Феликс, и Шурка почувствовал, что еще немного и у него онемеет вся правая половина тела. - Да нет, просто было бы интересно узнать, что это за программа... с какой техникой вы работаете... - Я не работаю с техникой. - Странно, - признался Шурка. - Мои вас не знают, а Альба знает... Мистика какая-то. - Человеческая память прочнее фотобумаги, - ответил Феликс, и Шурка еще некоторое время переваривал услышанное, пытаясь понять, что нужно было заложить в мыслительную "программу", чтобы она выдала именно такой результат. - Да, мои предки не сентиментальны, - согласился он, - но Альба иногда откалывает потрясающие номера... Когда он был еще маленьким, сказал своей бабушке: "Потерпи, пожалуйста, еще годик, и я тебя отпущу". Сказал при всех. Никто не обратил внимания. А ровно через год она умерла. День в день. Представляете себе? - Да... уж, - отозвался Феликс. - Ну, и что вы можете сказать по этому поводу? - Я ничего не могу сказать, пока не увижусь с ним. - Наверно, мне не стоит вас представлять. Это же коню понятно, что вы не "мой человек". Только зря собьем его с толку. Феликс понимающе промолчал. - Наверно, скажу я, что вы его дядя. Родственника они пропустят... Или не пропустят?.. Ладно, разберемся. Шурка замолчал, и в машину вернулась пауза, с которой он устал бороться. "85-й километр, - радовался он и разминал кисть правой руки, прежде чем взяться за ручку передач, - хоть бы уже скорее!" - Сначала я принял вас за клиента. Альбе до сих пор еще дают заказы... - На пророчества? - спросил Феликс. - Нет, - усмехнулся Шурка, - он художник. Вы не знали? Он иногда потрясающе рисует. Мы даже зарабатывали, когда у меня было время продавать... Это просто талант какой-то необыкновенный. Сами увидите. Помните рисунок над моим диваном? Драконы на орбите Земного шара? Его работа. Драконы - его конек. И вообще, он у нас творческая личность. Слишком... невыносимо творческая личность. - Именно за это его упрятали в больницу? - спросил Феликс. - Или за смерть бабушки? - Совсем по другой причине, - нахмурился Шурка. - Если вы не психиатр, лучше не вникать. - А если психиатр? - Тогда тем более лучше не вникать. Только запутаетесь, - Шурка сильно пожалел о только что утраченной паузе, которая если не исчезла совсем, то уж во всяком случае потеряла былую назойливость. - У него что ни консилиум, то новый диагноз. Редко кто из врачей признается, что не может понять... Он отличный парень, ваш Альберт, но с ним случается кое-что похуже приступов ясновидения. Я согласен с тем, что человеческий мозг сложная штука... гораздо сложнее фотоаппарата. - Феликс улыбнулся, глядя на своего собеседника. - Он говорит, что это наследственная болезнь, но у нас эту тему обсуждать не принято. Если Альба говорит, значит, так ему кажется. Например, мне он сказал однажды: "Прибавь газу, автокатастрофа тебе не грозит, даже если пойдешь на таран". - Значит, можно идти на таран. Он говорит: "Если не станешь наркоманом, умрешь от старости". Но наркоманом я становиться не собираюсь. - И Шурка уперся в педаль газа, лишь бы отвести от себя пристальный взгляд пассажира.
Когда машина свернула с шоссе и захлюпала колесами по размякшей земляной каше, солнце уже затянуло мокрыми облаками. Шурка, не бросая руль, натянул на себя куртку и ощутил приятную долгожданную прохладу в предчувствии хорошего дождя. Он позавидовал широкополой шляпе своего попутчика и представил себе, как этот "полтергейст в футляре", выйдя из машины, вынужден будет закутаться еще по крайней мере в шубу, чтобы не схватить ангину от капризной московской весны. Они миновали лесок и припарковались на площадке, засыпанной гравием. - Все. Проезд запрещен. Дальше пешим ходом. Пассажир не имел ничего против. Однако в первый раз вынул из кармана руку, которая показалась Шурке неожиданно белой по сравнению с загаром лица. Будто она была вываляна в зубном порошке или на ней надета перчатка из тончайшей резины. Этой рукой Феликс открыл дверцу машины и расстегнул ворот пальто. - Уже недалеко, - сказал он, - что ж, пройдемся. - А Шуркин взгляд бессовестно проанализировал перемену обстановки и с удивлением обнаружил, что никакой взрывчатки и никакого ватина под пальто не скрывалось. Напротив, похоже, что там не скрывалось совсем ничего, кроме наготы. "Еще один маньяк, - испугался он и постарался выдержать дистанцию хотя бы метра в три, так... на всякий случай. - Чего я прицепился к нему с расспросами? - Удивился он сам себе. - Они же из одной психушки. Вот я дурак! Точно! - На момент в Шуркиной голове наступила полная ясность ситуации. - Да они же где-то выросли вместе. В одном классе учились. Правильно. "Когда-нибудь Феликс ко мне вернется" - вот он и стремится сюда перебраться, а денег, небось, даже на нижнее белье не заработал. Чего ж он в шахматы не играл на деньги? - Шурка даже расхохотался над своим открытием. - Ну ведь придумали же спектакль, два психа! Чуть с толку меня не сбили". Но "маньяк" вдруг неожиданно снял с себя сапоги и остался стоять голыми ногами на земле, довольный, как младенец, который не имеет понятия, зачем нужна уличная обувь и зачем это придумали одевать под нее какие-то дурацкие носки. "Полтергейст" был отменно доволен собой и, поднимая с дорожки свою ужасную антикварную обувь, будто решил оправдаться перед Шуркой: - ...босыми ногами... пройтись по земле! - "...молись, чтоб она тебя удержала, - продолжил Шурка, - пусть Нина получит привет от сына, которого никогда не рожала..." Откуда вы знаете это стихотворение? - удивился он. Но последняя фраза подействовала на "безумного" Феликса, как выстрел между лопаток, и Шурка прикусил себе язык. "Что-то я не туда загреб, - решил он, - с психами нужно обращаться аккуратно". - Пардон... я думал, вы знаете. Вы не догадываетесь, чье это творчество?
До самой проходной "дачи" "полтергейст" не проронил более ни слова. Шурка вел его в обход вдоль высокого, выкрашенного зеленой краской забора, через канавы и колючие кусты, пока не выбрался на узенькую, едва заметную тропинку, упирающуюся в такую же незаметную дверь с глазком и решеткой домофона. - Отойдите подальше, - попросил он Феликса и несколько раз нажал на звонок. Из домофона раздалось зловещее шипение. - Позовите Настю, прокричал он. Из двери высунулась упитанная женщина: - Чего тебе? - Настю позовите. Вы не помните меня, тетя Галя? Пожалуйста, позовите. Срочно надо. - Ах ты, обормот! - рыкнула тетя Галя и захлопнула дверь перед его носом. - Сейчас, - Шурка сделал жест рукой Феликсу, дескать, не дрейфь, прорвемся. И действительно, не прошло часа, как из двери выскочила девушка в белом халатике, которую вполне можно было назвать Настей, да притом хорошенькой, кукольно миниатюрной и вполне привлекательной для молодого человека вроде Шурки. Феликс скрылся за деревом. Переговоры продолжались недолго, негромко, с хихиканьями и недвусмысленными ужимками с обеих сторон. Феликс не должен был расслышать подробностей, а должен был лишь скромно стоять за деревом и млеть от того, какой мощнейший психологический прессинг применяет его доверенное лицо, не скупясь на дорогостоящие обещания. - Я же сказал, в ближайшие выходные... - крикнул Шурка, закрывая за ней потайную дверь, и, потирая руки, подошел к Феликсу. - Ну вот, на час до вечернего обхода я договорился. Потом у них пересменка, и, если захотите, еще раз можно будет пройти. Только учтите, вы его родной дядя, брат Наташи из Челябинска. Феликс достал из кармана своей неприлично бледной рукой пачку стодолларовых купюр. - Такая валюта у вас еще котируется? Шурка так и остолбенел. - Еще... котируются... - выдавил он из себя, с трудом поворачивая внезапно прилипший к небу язык. - Но... что вы! Спасибо, не надо... я же... - Награди девочку. Своди ее в ресторан. Свози на море. Бери, они мне теперь ни к чему.
Когда белый халатик Насти снова показался в дверях, а пальчик, высунувшись из кармана, нежно поманил к себе Феликса, Шурке в пору было самому отдыхать на "даче".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Шурка отпрянул от монитора. "Соображает быстрее, чем я печатаю", - подумал он, но вдруг представил себе, как какая-то нечистая сила уже устремилась к нему по всем проводам и, того гляди, материализуется прямо в комнате. Его заранее продуманный и взвешенный план вошел в фазу сплошного страха перед неизвестным, которого он никак не мог предусмотреть. Точнее, сделал все возможное, чтобы исключить его напрочь. Этот неожиданный провал чуть было не заставил его бежать из квартиры. В последний момент он, совладав с собой, ринулся на кухню, вытащил сигаретную заначку и сделал несколько попыток прикурить от зажигалки для газовой плиты, пока звонок в дверь молнией не прошелся по нервам. От этого разряда поджались внутренности, и Шурка, пытаясь засунуть сигарету обратно, поломал ее в мелкую крошку. - Давай, Шура, давай, - подталкивал он себя и, сделав глубокий вдох-выдох, повернул замок.
На пороге стоял человек выше среднего роста, совершенно не по сезону закутанный в шерстяное пальто и в шляпе, надвинутой на брови. "Полтергейст, воистину, - мелькнуло в голове у Шурки, - рожа загорелая, будто с юга приехал. А вырядился-то... Чего это я, дурак, перетрусил?" "Полтергейст", не вынимая рук из карманов, оглядел хозяина квартиры. - Бочаров Александр, - сказал он, - ты удивительно похож на свою мать. - Ты знаешь маму? - обалдел Шурка. - Мы вместе учились, - ответил гость, проходя в полутемную прихожую и затворяя плечом дверь. Шурка оценил юмор. Даже в таком полумраке гостю на вид никак нельзя было дать больше тридцати. - В институте, - уточнил гость, оглядываясь по сторонам, - и с отцом твоим, и с матерью Альберта. - Пардон, а... - Мне пятьдесят пять лет, - ответил он, и Шурка, вместо того чтобы возмутиться, почтительно попятился. Его фамильярное "ты" отныне отпало само собой, будто в прихожей стоял не вчерашний "полтергейст", а дядя... старый друг семьи, который на редкость хорошо сохранился. Может, от травяных ванн, может, от жестокой диеты - не Шуркино это дело. - Проходите, - произнес он подчеркнуто учтиво, но гостю, похоже, было наплевать на светский этикет. Он вошел в комнату, не снимая пальто и шляпы, поспешно и с удовольствием, будто боялся не получить приглашения дальше прихожей. "Взгляд еще может быть... - думал Шурка, следуя за ним, - даже на шестьдесят... Но все остальное - ни за что не поверю. Какая-то анатомическая дисгармония". - Да-да, именно в этой комнате, - вспомнил гость, - мы отмечали твое рождение. Здесь стоял стол. Вон там, в углу - только что купленная кроватка. Там она и осталась потом стоять. - Он повернулся к Шурке и улыбнулся с некоторой отцовской нежностью, будто перед ним не взрослый человек, а только что выбравшийся из кроватки младенец. Но эта улыбка выдала его с поличным. "Феликс", - стрельнуло в голове у Шурки. - У тебя была большая синяя коляска, по ней мы издалека узнавали маму с папой, если они выгуливали тебя в парке... - Вы Феликс? - робко спросил Шурка. - ...а здесь висела свадебная фотография и вся наша "банда" на пороге загса. Но обои уже не те. Свет не тот, наверно, оттого, что деревья под окнами выросли. Все уже не то. - Феликс, - настаивал Шурка, - это вы? Гость грустно опустил голову. - Приятно, что здесь меня помнят. - Нет! Невероятно. Вы тоже на этой фотографии? Не может быть! Я хорошо ее помню... Но Феликс ничего не ответил, а лишь поглядел на фрагмент обойных узоров так, будто фотография все еще висела на прежнем месте. - Сейчас, - Шурка вылетел из комнаты и кинулся к шкафу, где на самом дне, в нижнем чемодане, были добротно погребены старые семейные архивы. Когда он вернулся, задумчивый гость стоял в том же ностальгическом забытьи, перед той же стеной, в той же позе, не вынимая из карманов рук. - Вот, посмотрите, если не верите. Вас здесь нет. Всех остальных я знаю. Никто никогда не говорил о вас. - Да, - согласился Феликс, - я поверил бы тебе на слово. Но и тебе бы стоило поверить, а не приглашать меня сюда. Меня интересует только Альберт. - Вы его отец? - Нет. - Альба сказал однажды: "Когда-нибудь Феликс ко мне вернется". С ним часто так бывает: нафантазирует что-нибудь - так оно и случится. То есть я хочу сказать, что та услуга, о которой вы просите... я сделаю это бесплатно... Я не мог даже представить себе... - Хорошо, - остановил его Феликс, - скажи, почему вы психбольницу называете дачей? - Это не совсем то, - смутился Шурка, будто почувствовал за собой вину, то есть это очень хорошая больница. Они заплатили большие деньги... тетя Наташа с мужем. Она вышла замуж. Если хотите... - Я знаю их телефон, спасибо. Меня интересует Альберт. - Сейчас, - засуетился Шурка, - я переоденусь и поедем.
Гость присел на край дивана перед выцветшей фотокарточкой, и Шурка уже не рискнул его потревожить. Неважно, сколько пройдет времени. Час, день или несколько лет. Каким-то до сей поры неизвестным чутьем он вдруг понял, что время в этой комнате остановилось, как испорченные часы, мимо которых прошагала вечность, не оставив в памяти ни образов, ни воспоминаний. Он почему-то представил себя проснувшимся от летаргического сна накануне собственной смерти. Среди траурных лиц, приглашенных на грядущую панихиду, попытался узнать своих престарелых друзей, детей, которых только что укладывал в большие синие коляски. Теперь они привели с собой внуков, чтоб те единственный раз в жизни собственными глазами увидели чудо света, мимо которого со свистом проносится вечность, туда и обратно, как маятник часов, от которого не остается темного пятна на обоях. - Сейчас поедем, - сказал Феликс застывшему в дверном проеме молодому человеку, - дай мне еще немного времени.
Глава 3
- Надо было стартовать рано утром, - заметил Шурка, когда машина выскочила из длинной автомобильной пробки и понеслась по шоссе, - мы могли бы застрять тут до вечера. - Но его пассажиру было глубоко безразлично, где и на сколько застрять. Его также не беспокоила сумасшедшая скорость, с которой они мчались по шоссе в направлении "152-го километра". На этой скорости любой нормальный человек хотя бы пристегнулся ремнем безопасности, а родители, если б узнали, какие гонки устраивает дитя, раз и навсегда запретили бы ему пользоваться автомобилем. За время стояния в пробке солнце так пропекло салон, что Шурка проклял все на свете - от неисправного кондиционера до злого рока судьбы. Он разделся до рубашки, взмок, и теперь даже самые мощные порывы ветра не способны были вернуть его в чувство. В то время как задумчивый пассажир даже не попытался расстегнуть верхней пуговицы своего антикварного пальто и не обнаружил на лице даже легкой испарины. "Пальто наверняка на ватной подкладке, - решил Шурка. Ему было жарко даже смотреть в ту сторону, - а может, он прячет под пальто что-нибудь... обвязался взрывчаткой и сидит не шевелится..." Он старался гнать прочь неприличные мысли, порочащие честь и достоинство человека, который способен с форой обыграть его в шахматы, порыться в его компьютере да еще и уговорить неизвестно на какую авантюру... Шурке даже страшно было представить, как ему влетит, если кто-нибудь узнает, пронюхает, если Альба сдуру проговорится, и вообще... От этого субъекта, даже в долгие молчаливые паузы сквозь пальто на толстом слое взрывчатки исходили ледяные флюиды, от которых правая рука Шурки немела от плеча до кончиков кисти и неохотно напрягалась для поворота руля. - Вы не поляк? - попытался он развязать паузу. - Нет. С какой стати я должен быть поляком? - С родителями учились поляки. Я подумал... Видно, что вы иностранец, давно в Москве не были. Москвичи так не смотрят по сторонам. - Как? - обернулся к нему Феликс, и Шурка почувствовал, что еще немного и у него онемеет вся правая половина тела. - Да нет, просто было бы интересно узнать, что это за программа... с какой техникой вы работаете... - Я не работаю с техникой. - Странно, - признался Шурка. - Мои вас не знают, а Альба знает... Мистика какая-то. - Человеческая память прочнее фотобумаги, - ответил Феликс, и Шурка еще некоторое время переваривал услышанное, пытаясь понять, что нужно было заложить в мыслительную "программу", чтобы она выдала именно такой результат. - Да, мои предки не сентиментальны, - согласился он, - но Альба иногда откалывает потрясающие номера... Когда он был еще маленьким, сказал своей бабушке: "Потерпи, пожалуйста, еще годик, и я тебя отпущу". Сказал при всех. Никто не обратил внимания. А ровно через год она умерла. День в день. Представляете себе? - Да... уж, - отозвался Феликс. - Ну, и что вы можете сказать по этому поводу? - Я ничего не могу сказать, пока не увижусь с ним. - Наверно, мне не стоит вас представлять. Это же коню понятно, что вы не "мой человек". Только зря собьем его с толку. Феликс понимающе промолчал. - Наверно, скажу я, что вы его дядя. Родственника они пропустят... Или не пропустят?.. Ладно, разберемся. Шурка замолчал, и в машину вернулась пауза, с которой он устал бороться. "85-й километр, - радовался он и разминал кисть правой руки, прежде чем взяться за ручку передач, - хоть бы уже скорее!" - Сначала я принял вас за клиента. Альбе до сих пор еще дают заказы... - На пророчества? - спросил Феликс. - Нет, - усмехнулся Шурка, - он художник. Вы не знали? Он иногда потрясающе рисует. Мы даже зарабатывали, когда у меня было время продавать... Это просто талант какой-то необыкновенный. Сами увидите. Помните рисунок над моим диваном? Драконы на орбите Земного шара? Его работа. Драконы - его конек. И вообще, он у нас творческая личность. Слишком... невыносимо творческая личность. - Именно за это его упрятали в больницу? - спросил Феликс. - Или за смерть бабушки? - Совсем по другой причине, - нахмурился Шурка. - Если вы не психиатр, лучше не вникать. - А если психиатр? - Тогда тем более лучше не вникать. Только запутаетесь, - Шурка сильно пожалел о только что утраченной паузе, которая если не исчезла совсем, то уж во всяком случае потеряла былую назойливость. - У него что ни консилиум, то новый диагноз. Редко кто из врачей признается, что не может понять... Он отличный парень, ваш Альберт, но с ним случается кое-что похуже приступов ясновидения. Я согласен с тем, что человеческий мозг сложная штука... гораздо сложнее фотоаппарата. - Феликс улыбнулся, глядя на своего собеседника. - Он говорит, что это наследственная болезнь, но у нас эту тему обсуждать не принято. Если Альба говорит, значит, так ему кажется. Например, мне он сказал однажды: "Прибавь газу, автокатастрофа тебе не грозит, даже если пойдешь на таран". - Значит, можно идти на таран. Он говорит: "Если не станешь наркоманом, умрешь от старости". Но наркоманом я становиться не собираюсь. - И Шурка уперся в педаль газа, лишь бы отвести от себя пристальный взгляд пассажира.
Когда машина свернула с шоссе и захлюпала колесами по размякшей земляной каше, солнце уже затянуло мокрыми облаками. Шурка, не бросая руль, натянул на себя куртку и ощутил приятную долгожданную прохладу в предчувствии хорошего дождя. Он позавидовал широкополой шляпе своего попутчика и представил себе, как этот "полтергейст в футляре", выйдя из машины, вынужден будет закутаться еще по крайней мере в шубу, чтобы не схватить ангину от капризной московской весны. Они миновали лесок и припарковались на площадке, засыпанной гравием. - Все. Проезд запрещен. Дальше пешим ходом. Пассажир не имел ничего против. Однако в первый раз вынул из кармана руку, которая показалась Шурке неожиданно белой по сравнению с загаром лица. Будто она была вываляна в зубном порошке или на ней надета перчатка из тончайшей резины. Этой рукой Феликс открыл дверцу машины и расстегнул ворот пальто. - Уже недалеко, - сказал он, - что ж, пройдемся. - А Шуркин взгляд бессовестно проанализировал перемену обстановки и с удивлением обнаружил, что никакой взрывчатки и никакого ватина под пальто не скрывалось. Напротив, похоже, что там не скрывалось совсем ничего, кроме наготы. "Еще один маньяк, - испугался он и постарался выдержать дистанцию хотя бы метра в три, так... на всякий случай. - Чего я прицепился к нему с расспросами? - Удивился он сам себе. - Они же из одной психушки. Вот я дурак! Точно! - На момент в Шуркиной голове наступила полная ясность ситуации. - Да они же где-то выросли вместе. В одном классе учились. Правильно. "Когда-нибудь Феликс ко мне вернется" - вот он и стремится сюда перебраться, а денег, небось, даже на нижнее белье не заработал. Чего ж он в шахматы не играл на деньги? - Шурка даже расхохотался над своим открытием. - Ну ведь придумали же спектакль, два психа! Чуть с толку меня не сбили". Но "маньяк" вдруг неожиданно снял с себя сапоги и остался стоять голыми ногами на земле, довольный, как младенец, который не имеет понятия, зачем нужна уличная обувь и зачем это придумали одевать под нее какие-то дурацкие носки. "Полтергейст" был отменно доволен собой и, поднимая с дорожки свою ужасную антикварную обувь, будто решил оправдаться перед Шуркой: - ...босыми ногами... пройтись по земле! - "...молись, чтоб она тебя удержала, - продолжил Шурка, - пусть Нина получит привет от сына, которого никогда не рожала..." Откуда вы знаете это стихотворение? - удивился он. Но последняя фраза подействовала на "безумного" Феликса, как выстрел между лопаток, и Шурка прикусил себе язык. "Что-то я не туда загреб, - решил он, - с психами нужно обращаться аккуратно". - Пардон... я думал, вы знаете. Вы не догадываетесь, чье это творчество?
До самой проходной "дачи" "полтергейст" не проронил более ни слова. Шурка вел его в обход вдоль высокого, выкрашенного зеленой краской забора, через канавы и колючие кусты, пока не выбрался на узенькую, едва заметную тропинку, упирающуюся в такую же незаметную дверь с глазком и решеткой домофона. - Отойдите подальше, - попросил он Феликса и несколько раз нажал на звонок. Из домофона раздалось зловещее шипение. - Позовите Настю, прокричал он. Из двери высунулась упитанная женщина: - Чего тебе? - Настю позовите. Вы не помните меня, тетя Галя? Пожалуйста, позовите. Срочно надо. - Ах ты, обормот! - рыкнула тетя Галя и захлопнула дверь перед его носом. - Сейчас, - Шурка сделал жест рукой Феликсу, дескать, не дрейфь, прорвемся. И действительно, не прошло часа, как из двери выскочила девушка в белом халатике, которую вполне можно было назвать Настей, да притом хорошенькой, кукольно миниатюрной и вполне привлекательной для молодого человека вроде Шурки. Феликс скрылся за деревом. Переговоры продолжались недолго, негромко, с хихиканьями и недвусмысленными ужимками с обеих сторон. Феликс не должен был расслышать подробностей, а должен был лишь скромно стоять за деревом и млеть от того, какой мощнейший психологический прессинг применяет его доверенное лицо, не скупясь на дорогостоящие обещания. - Я же сказал, в ближайшие выходные... - крикнул Шурка, закрывая за ней потайную дверь, и, потирая руки, подошел к Феликсу. - Ну вот, на час до вечернего обхода я договорился. Потом у них пересменка, и, если захотите, еще раз можно будет пройти. Только учтите, вы его родной дядя, брат Наташи из Челябинска. Феликс достал из кармана своей неприлично бледной рукой пачку стодолларовых купюр. - Такая валюта у вас еще котируется? Шурка так и остолбенел. - Еще... котируются... - выдавил он из себя, с трудом поворачивая внезапно прилипший к небу язык. - Но... что вы! Спасибо, не надо... я же... - Награди девочку. Своди ее в ресторан. Свози на море. Бери, они мне теперь ни к чему.
Когда белый халатик Насти снова показался в дверях, а пальчик, высунувшись из кармана, нежно поманил к себе Феликса, Шурке в пору было самому отдыхать на "даче".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72