В конце концов он сказал:
– Я и так уже в дерьме по уши.
Я молча кивнул.
– Понимаешь, я не всегда играл по правилам, мать их ети. Время от времени закрывал глаза на кое-какие вещи.
– Не бесплатно, я так понимаю?
Он снова вздохнул и сказал:
– Ну а кто, бля, делает это бесплатно?
Я промолчал.
– Я собирался тебе заплатить. Без дураков. И я все еще готов заплатить, если это необходимо. Не все пять штук. Их у меня нет. Но я получил две с половиной за машину, и они – твои.
– Не надо мне твоих долбанных денег, Эрик. Я просто хочу понять, что происходит.
– Эти мужики в машине, да? Я понятия не имею, кто они такие. Но я готов спорить, что они как-то связаны с этой падлой Питером Хантером и его расследованием.
– За что тебя отстранили?
– За взятки.
– И все?
– Этого достаточно.
– А Дженис Райан?
– Об этом дерьме я и думать сейчас не хочу.
– Когда ты видел ее в последний раз?
Он вздохнул, вытер ладони о ляжки и покачал головой:
– Не помню.
– Эрик, – сказал я, – хрен с ними, с деньгами. Расскажи мне, что случилось. Когда Хантер тебя отыме-ет, тебе понадобится каждый, бля, доллар, чтобы отмыть свои грязные ручонки. Так что расскажи мне правду, мать твою, – и сэкономишь себе целых два с половиной куска.
Он посмотрел в окно, на черный шпиль, упирающийся в небо, затем откинул голову на спинку сиденья и тихо сказал:
– Я ее не убивал.
– А разве я это говорил?
– Две недели назад она позвонила мне и сказала, что ей нужны деньги, чтобы уехать. Сказала, что хочет продать мне кое-какую информацию.
– Ты с ней встретился?
– Нет.
– А ты знаешь, о какой информации шла речь?
– Насчет каких-то ограблений.
– Каких ограблений?
– Она не сказала.
– Прошлых или будущих?
– Она не сказала.
Я посмотрел на его жирное испуганное лицо, потеющее на моем пассажирском сиденье.
– Ты кому-нибудь об этом рассказывал?
Он сглотнул и кивнул.
– Кому?
– Одному сержанту из Лидса. По имени Фрейзер, Боб Фрейзер.
– Когда ты ему об этом рассказывал?
– Почти сразу после ее звонка.
– А зачем ты ему об этом рассказывал?
Эрик Холл повернулся ко мне лицом и сказал, показывая пальцем на свое лицо:
– Затем, что он выбил это из меня, вот, бля, зачем.
– А почему он это сделал?
– Потому, что он был ее сутенером.
– Я думал, ее сутенером был ты.
– Давным-давно.
– Тот журнал с фотографиями. Ты что-нибудь об этом знаешь?
– Ничего. Без дураков. Она ничего мне об этом не рассказывала.
Я сидел за рулем и не знал, что думать.
Через некоторое время Эрик Холл сказал:
– У тебя есть ко мне еще какие-нибудь вопросы?
– Да, есть, – сказал я. – Кто ее убил?
Эрик Холл шмыгнул носом и сказал:
– Есть у меня, бля, одна теория.
Я повернулся, чтобы посмотреть на него, на этого жирного слизняка, на человека, готового сэкономить два гребаных куска ценой своей собственной изолгавшейся души, которую в будущем не ждало ничего, кроме геенны огненной.
– Ну давай, Шерлок, поделись.
Он пожал плечами, как будто в этом не было ничего особенного, как будто это было на первой полосе каждой газеты, как будто этот жирный слизняк хотел выгадать еще один день:
– Фрейзер, – сказал он, улыбаясь.
– Не Потрошитель?
– Потрошитель? – засмеялся он. – А это еще кто, бля, такой?
Я посмотрел на крест над нашими головами и сказал:
– Последний вопрос.
– Валяй, – сказал он, все еще улыбаясь.
Падла.
– А Ка Су Пен?
– Кто? – переспросил он слишком быстро.
Улыбка исчезла.
– Китаянка. «Сью Пенн».
Он покачал головой.
– Эрик, ты работаешь в Брэдфордском отделе по борьбе с проституцией, так?
– Работал.
– Извини – работал. Но я уверен, что ты еще помнишь всех своих девочек. Особенно тех, которых Потрошитель покоцал прямо перед твоим, бля, долбаным носом. Или нет?
Он молчал.
– Это ведь был Потрошитель? – повторил я.
– С официальной точки зрения.
– А с твоей собственной точки зрения?
– С моей точки зрения, не тронь дерьмо – вонять не будет.
Я включил зажигание и быстро молча поехал обратно.
Я остановился у парка Короля Георга.
Он открыл дверь и вышел.
– Сдохни, – прошептал я.
– Что? – переспросил он, заглядывая в машину.
– Закрой дверь, Эрик, – сказал я и нажал на газ.
Я позвонил ей домой.
Никого.
Я положил трубку и снова набрал номер.
Никого.
Я положил трубку и снова набрал номер.
Никого.
Я положил трубку.
Снова в Брэдфорд – из Брэдфорда – в Лидс, не снижая скорости: Киллингхолл-роуд, Лидс-роуд, объездная по Стэннингли, Армли.
Под темными арками, горя желанием выпить полуденную порцию, поддаваясь соблазну в Скарборо, рюмку виски в пинту пива и – залпом, под сенью «Гриффина».
Самый конец дня, легкий ветер дует через центр, полиэтиленовые пакеты и старые газеты вьются у моих щиколоток; в поисках работающего телефона, хотя бы одного.
– Сэмюэл?
– Джек.
– Какие новости?
– Фрейзера отпустили.
– Я знаю.
– Ну, тогда не буду отнимать у тебя время.
– Извини.
– А ты, случайно, не знаешь, где он?
– В смысле?
– Он должен был отметиться в отделении на Вуд-стрит сегодня утром, но не явился.
– Не явился?
– Не явился.
– Еще есть что-нибудь?
– Один жмурик. Черномазый.
– Потрошитель?
– Если он не поменял ориентацию, то нет.
– А что нового с Потрошителем?
– Ничего.
– Боб Крейвен на месте?
– Ты уверен?…
– Соединяй давай.
Два щелчка и гудок.
– Отдел по борьбе с проституцией.
– Инспектора Крейвена, будьте любезны.
– Кто спрашивает?
– Джек Уайтхед.
– Подождите.
Он закрыл трубку и заорал на весь отдел.
– Джек?
– Сколько лет, сколько зим, Боб.
– Не говори. Как дела?
– Хорошо, а у тебя?
– Работы полно.
– Есть время пивка попить?
– На это всегда есть время, Джек. Ты ж меня знаешь.
– Когда тебе удобно?
– Часиков в восемь?
– Ладно, идет. А где ты хочешь?
– В «Дак и Дрейке»?
– Договорились.
– Ну пока.
По грязным предвечерним улицам, ветерок крепчает, полиэтиленовые мешки носятся по воздуху, как птицы, газеты ползут, как змеи.
Я повернул в тихую мощеную аллею в поисках стен и слов.
Слов я не нашел, аллея была не та, что ни слово – то ложь.
Я прошел по Парк Роу и свернул на Кукридж-стрит, к Св. Анне.
В соборе было пусто и безветренно. Я опустился на колени перед Девой и начал молиться, чувствуя на себе тысячи глаз.
Я поднял голову, мне хотелось пить, дыхание замедлилось.
Пожилая женщина вела за руку ребенка, они шли по проходу в мою сторону. Проходя мимо меня, ребенок протянул мне открытую Библию. Я взял ее и глядел им вслед, пока они не скрылись из виду.
Я опустил глаза и прочитал первые попавшиеся слова:
«В те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее;
пожелают умереть, но смерть убежит от них».
И я пошел через собор, через двойные двери, через конец дня, через улицы, полные полиэтиленовых мешков и змей, я прошел через все.
Все пропало, все не так, все ложь.
В редакции стояла мертвая тишина.
Я прошел по коридору в архив.
В 1974 год.
Я заправил микрофильм в проектор, прогнал его
до нужного места.
До пятницы, 20 декабря 1974 года.
Первая полоса:
ЧЕСТЬ И ХВАЛА.
Фотография –
Три широкие улыбки:
Старший констебль Ангус поздравляет сержанта Боба Крейвена и констебля Боба Дугласа с хорошо проделанной работой. «Они – выдающиеся сотрудники полиции, которые заслужили нашу самую искреннюю благодарность».
Я включил принтер.
Я стоял и смотрел, как из него выползают выдающиеся сотрудники полиции и их широкие улыбки.
Смотрел на строку под заголовком:
ДЖЕК УАЙТХЕД, СПЕЦКОРРЕСПОНДЕНТ ГОДА ПО КРИМИНАЛЬНОЙ ХРОНИКЕ.
Я постучал в кабинет Хаддена и вошел.
Он по-прежнему сидел за своим столом, повернувшись спиной ко всему Лидсу.
Я сел.
– Джек, – сказал он.
– Билл, – улыбнулся я.
– Ну?
– Фрейзер сделал ноги.
– Ты знаешь, где он?
– Возможно.
– Возможно?
– Мне надо проверить.
Он шмыгнул носом и стал собирать ручки, валявшиеся на его столе.
– А у тебя есть что-нибудь новое? – спросил я.
– Джек, – сказал он, не поднимая глаз. – В прошлый раз ты что-то говорил о Поле Гарланд.
– Да, говорил.
Он посмотрел на меня:
– И что?
– В смысле?
– Ты, кажется, говорил о причастности, о возможном связующем звене?
– Да?
– Черт побери, Джек. Что тебе удалось разузнать?
– Ну, как я уже говорил, Клер Стрэчен…
– Это та, которую Потрошитель убил в Престоне?
– Да, она самая. Так вот, она пользовалась фамилией Моррисон и под этой фамилией давала показания как свидетель по делу об убийстве Полы Гарланд.
– Это все?
– Да. Фрейзер говорит, что Радкин и, может быть, еще кто-то из полицейского начальства знали об этом, но этот факт никак не был отражен в официальных протоколах престонского расследования. И ни в каких других тоже.
– И это действительно все?
– Да.
– И ты от меня ничего не скрываешь?
– Нет. Конечно нет.
– Значит, ты узнал об этом от сержанта Фрейзера?
– Да. А что?
– Я просто пытаюсь во всем этом как следует разобраться, Джек. Я просто хочу разобраться.
– И как, получается?
– Да, – ответил он, глядя мне прямо в глаза.
Я встал.
– Присядь-ка еще на минуту, Джек, – сказал он. Я сел.
Хадден открыл ящик своего стола и вытащил оттуда большой желтый конверт.
– Это доставили сегодня утром, – сказал он, кидая его через стол. – Взгляни-ка.
Я вытащил журнал.
Мужской журнал, порнография.
Дешевая порнография.
Любительская:
«Горячая сперма».
Уголок одной из страниц был загнут внутрь.
– Страница семь, – сказал Билл Хадден.
Я открыл обозначенную страницу и увидел ее:
Белые волосы и розовая плоть, влажные красные дырки и сухие голубые глаза, раздвинутые ноги и палец на клиторе:
Клер Стрэчен.
У меня снова встало.
– Сегодня утром? – переспросил я сиплым голосом.
– Да, с престонским штемпелем.
Я перевернул конверт и кивнул.
– Это все?
– Все.
– Только один выпуск?
– Да, только один.
Я поднял голову, все еще держа журнал в руках.
– Значит, ты не знал, что она занималась такими вещами? – спросил Хадден.
– Нет.
– И ты не знаешь, кто мог это послать?
– Нет.
– А ты, случайно, не думаешь, что сержант Фрейзер мог двинуть на запад?
– Нет.
– Ясно, – сказал Хадден, кивая самому себе.
– Так что мы будем с этим делать? – спросил я.
– Я хочу, чтобы ты сел на телефон и выяснил, что это за херня такая.
Я встал.
– И вот еще что, Джек, – сказал он, снимая трубку.
– Да? – откликнулся я, берясь за ручку двери.
– Будь осторожен, ладно?
– Как всегда, – ответил я. – Как всегда.
Я позвонил ей домой.
Никого.
Я положил трубку и снова набрал номер.
Никого.
Я положил трубку и снова набрал номер.
Никого.
Я положил трубку и снова набрал номер.
Никого.
Я положил трубку.
Я посмотрел на часы:
Начало седьмого.
Небольшие изменения в планах.
Вдоль по коридору – обратно в архив.
Обратно в 1974 год.
Я снова заправил микрофильм в проектор, прогнал его до нужного места.
До вторника, 24 декабря 1974 года.
«Ивнинг пост», первая полоса:
РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ПЕРЕСТРЕЛКА В УЭЙКФИЛДЕ: ТРИ ЖЕРТВЫ
Подзаголовок:
Герои-полицейские предотвратили ограбление бара.
Фотография –
«Стрэффорд», Булринг, Уэйкфилд.
В результате вчерашней кошмарной перестрелки в центре Уэйкфилда три человека погибли и еще трое получили тяжелые ранения. Полиция описывает инцидент как «безуспешную попытку вооруженного ограбления». Согласно официальному сообщению, перестрелка началась около полуночи в пабе «Стрэффорд», расположенном на Булринге. Первыми на место происшествия прибыли сержант Боб Крейвен и констебль Боб Дуглас. На прошлой неделе этим офицерам была вынесена благодарность за участие в операции по аресту человека, подозреваемого в убийстве Клер Кемплей, школьницы из микрорайона Морли.
Войдя в помещение «Стрэффорда», офицеры застали ограбление в самом разгаре. Они получили огнестрельные ранения и были избиты неизвестными, скрывшимися с места преступления.
Через несколько минут на место происшествия прибыли сотрудники спецназа, находящегося под юрисдикцией Городского управления полиции Западного Йоркшира. Они обнаружили двух героев-полицейских, еще одного раненного мужчину и троих застреленных насмерть.
Шоссе Ml и М62 были незамедлительно перекрыты во всех направлениях, приметы преступников переданы в аэропорты и гавани, однако до настоящего момента ни один человек не был арестован в связи с этим происшествием.
По официальным данным полиции сержант Крейвен и констебль Дуглас были доставлены в Пиндерфилдскую больницу города Уэйкфилда в серьезном, но стабильном состоянии.
Сотрудники полиции отказываются предать огласке имена жертв до тех пор, пока им не удастся связаться с родственниками потерпевших.
Штаб расследования этого преступления расположен в Уэйкфилде, в полицейском участке на Вуд-стрит. Старший следователь Морис Джобсон обратился к гражданам, располагающим какой-либо информацией, с просьбой срочно и в конфиденицальном порядке связаться с ним поуэйкфилдскому телефону 3838.
Я включил принтер.
Я стоял и смотрел, как из него выползает ложь, невероятная, выдающаяся ложь.
Смотрел на строку под заголовком:
ДЖЕК УАЙТХЕД, СПЕЦКОРРЕСПОНДЕНТ ГОДА ПО КРИМИНАЛЬНОЙ ХРОНИКЕ.
«Дак и Дрейк» – в самом темном и грязном углу Киркгейтского рынка.
Цыганская пивная на задах милгартской кутузки.
Восемь часов.
Я поставил кружку с пивом и рюмашку виски на стол у выхода и стал ждать, положив полиэтиленовый пакет на соседний стул.
Я вылил виски в кружку и выпил.
Сколько лет, сколько зим. Может быть, их было слишком много, а может быть, слишком мало.
– Повторить?
Я поднял голову – передо мной стоял Боб Крейвен. Инспектор Боб Крейвен.
– Боб, – сказал я, вставая и пожимая ему руку. – Что у тебя с лицом?
– Да, было дело пару недель назад в Чапелтауне. Чертовы зулусы совсем оборзели.
– Но ты-то в порядке?
– Буду, как только доберусь до кружки, – ухмыльнулся он и пошел к бару.
Я переложил полиэтиленовый пакет к себе на колени и стал наблюдать за ним.
Он принес две кружки и пошел за виски.
– Давно не виделись, – сказал он, садясь.
– Уже года три вроде.
– Всего-то?
– Ага. А кажется, что это было в прошлой жизни, – сказал я.
– Много воды с тех пор утекло. Очень, бля, много.
– По-моему, последний раз мы встречались еще до «Стрэффорда», да?
– Наверное. У тебя вроде сразу после этого начались дела с «Экзорцистом»?
Я кивнул.
Он вздохнул:
– Ни хрена себе, да? Чего мы только в этой жизни не насмотрелись.
– А как другой Боб поживает? – спросил я.
– Дуглас-то?
– Ага.
– Вышел из игры.
– А тебе не хотелось?
– В смысле, бросить все это?
Я кивнул.
– И чего бы я делал? Я же больше ни хрена не умею. А ты?
Я снова кивнул.
– А чем Боб теперь занимается?
– Да у него все в порядке. Купил газетный магазинчик. Дела идут. Честно говоря, когда я его вижу, то иногда жалею, что пуля досталась не мне. Понимаешь?
Я кивнул и приложился к кружке.
– Маленький магазинчик, маленькая женушка. Можешь себе представить?
– Вообще-то, нет, – пожал я плечами. – Но ты передай ему, что я про него спрашивал, ладно?
– Ясное дело. У него на стене все еще висит твоя статья. Та самая – «Честь и хвала».
Я вздохнул:
– Всего-то три года, а?
– А кажется, что сто лет прошло, – сказал он и поднял кружку. – За это и выпьем: за былые времена.
Мы чокнулись и выпили залпом.
– Я угощаю, – сказал я и пошел к стойке.
Пока нам наливали, я стоял и наблюдал за ним, смотрел, как он сидит, теребит свою бороду, стряхивает пылинки с брюк, берет свою пустую кружку, снова ставит ее на стол.
Я принес напитки к столу и снова сел.
– Ну ладно, – сказал он. – Хватит плавать по волнам нашей, бля, памяти. Расскажи лучше, чем ты сейчас занимаешься?
– Потрошителем, – ответил я.
Он помолчал, потом сказал:
– А, ну да, конечно.
Мы сидели молча, слушая шум бара: звон стаканов, грохот стульев, музыку, разговоры, треск кассового аппарата.
Наконец я сказал:
– Кстати, а я ведь тебе именно поэтому и позвонил.
– Да?
– Да, по поводу Потрошителя.
– А что с ним, с падлой?
Я протянул ему полиэтиленовый пакет.
– Билл Хадден получил это по почте сегодня утром.
Он взял пакет и заглянул внутрь.
Я молчал.
Он посмотрел на меня.
Я посмотрел на него.
– Пойдем, пройдемся, – сказал он.
Я вышел за ним в темноту рынка, в тень лотков. Вечерний ветер носил по воздуху мусор и вонь.
Крейвен остановился у одного из прилавков в глубине рынка и вытащил из мешка журнал.
– Там страница помечена, – сказал я.
Он стал листать.
Я ждал –
Сердце заходилось, ребра ныли.
– Кто в курсе? – спросил он, стоя ко мне спиной.
– Только я и Билл Хадден.
– Ты знаешь, кто это?
Я кивнул.
Он повернулся ко мне, держа в руке раскрытый журнал. Его почерневшее лицо растворилось в тени навеса.
– Это Клер Стрэчен, – сказал я.
– Ты знаешь, кто это послал?
– Нет.
– Записки не было?
– Нет. Только вот это.
– Но страница уже была помечена?
– Да.
– Конверт у тебя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28