Пембан положил инструмент.
- На английском это означает: "Старина Поки карабкается на гору,
облака закрыли старину Поки. Старина Поки карабкается на гору, всего лишь
из-за чашечки кофе".
- Есть еще куплеты?
Пембан комически расширил глаза.
- О, конечно! Существует около триллиона куплетов. Я знаю только
каждый десятый, но если я буду петь их все, то нам придется сидеть здесь
целую ночь. Эта песня, как сага. Старина Поки был поселенцем, который жил
в Безумных Горах в давние времена. Там умеренный климат, но несмотря на
подходящие климатические условия, это ужасная дикая страна, где все дороги
ведут либо круто вверх, либо круто вниз. Он любил кофе, но, конечно, там
его не было. Он услышал, что есть немного кофе в городке Гранпи,
расположенном недалеко от космодрома, внизу, в равнинной части страны, и
он пошел туда пешком. Двадцать две сотни километров. По крайней мере, так
говорят.
Дверца конвейера хлопнула, открываясь. Пембан подошел, взял содовую и
налил Спенглеру в бокал виски с содовой.
- Да, в те времена совершались большие дела... Но также рассказывали
и большую ложь, - добавил он.
Спенглер испытал непонятный шок, который заставил его вздрогнуть.
Делая осознанные усилия, чтобы расположить себя по отношению к Пембану,
понять человека в его собственных жизненных условиях, он постарался
создать картину, которой не трудно было восхититься: дикая, колоритная,
свободная жизнь поселенцев, трудности, которые они достойно принимали и
старались победить, героические дела, которые совершали мимоходом и так
далее, и так далее. А затем Пембан сам, одной фразой, равнодушно разрушил
эту картину. "Также рассказывали и большую ложь".
Хорошо, Пембан не верил в Империю. Но если у него не было уважения к
традициям его собственной планеты, тогда, во имя всего святого, во что же
он верил?
Спенглер был человеком, который очень старался быть либеральным. Но
сейчас, вглядываясь в круглое коричневое лицо Пембана, в желтоватые белки
его глаз, он подумал еще раз: это пустая трата времени, пробовать понять
этого человека. Он не цивилизован; он мыслит, как животное. Просто не
существует точек соприкосновения.
Спенглер резко сказал:
- На собрании вы упомянули кое-что о чувстве юмора ритиан. Что
конкретно вы имели в виду?
Он подумал:
- Через несколько минут я вернусь в свой кабинет. Я выпью половину
этого бокала, ровно половину, и затем уйду.
Пембан откинулся назад, расслабляясь, немного повернув голову, и
глядя живыми настороженными глазами на Спенглера.
- Ну, видите ли, - произнес он, - у них есть особенности в этом
отношении. Они действительно высокоразвитые существа, в технологическом
плане, и вы знаете это. Но то, что у них вызывает смех и веселье, скорее
напомнит вам какую-нибудь провинциальную планету, подобную Менхевену.
Может, именно поэтому мы так хорошо поладили с ними - юмор жителей
Менхевена примитивен. Выдернуть стул из-под человека, который собирается
на него сесть. Такого рода вещи. Но они развлекают нас.
Они могут пройти сорок миль в сторону от своего пути, чтобы сыграть
какую-нибудь шутку, даже если это не бог весть какое великое дело. Я
слушал роман, написанный одним из их признанных писателей - двенадцать
кассет, должно быть, более пятисот тысяч слов - таким образом он подводил
читателя к грязной шутке, поведанной им в самом конце повествования. Это
был бестселлер в их планетной системе. И они с ума сходят от каламбуров.
Обожают играть словами. Некоторые их фразы имеют пятнадцать или двадцать
значений.
Спенглер на какое-то мгновение с трудом напряг память, а затем нашел
соответствующий факт со времени обучения.
- Как у Джойса, - сказал он. - Декадент двадцатого столетия.
- Угу, - согласился Пембан. - Я когда-то мог цитировать целые
страницы из "Пробуждения Финнегана": "...бег реки, мимо Адама и Евы, от
отклонений берега до изгиба залива, несет нас просторными витками
многократных повторений..." Это детский лепет по сравнению с литературой
ритиан.
Спенглер осторожно глотнул коктейль и поставил бокал на широкий
подлокотник кресла. Он чувствовал большое, хладнокровное, хорошее упорство
человека, который знает, как освободиться от своих собственных жалких
эмоций.
- Мне не хотелось бы показаться тупым, - сказал он, - но какое
отношение все это имеет к моей проблеме?
Брови Пембана слегка изогнулись. Он выглядел встревоженным и
подыскивал слова.
- Ну, в общем-то, никакого особенного, - честно признался он. - Я
только хотел сказать, что вообще вам следует понаблюдать за проявлениями
чувства юмора. Я имел в виду, что вы уже знаете, что этот рити собирается
причинить вам вред, если сумеет. Но вы должны помнить также, что если он
сумеет, то он постарается сделать это таким образом, который покажется ему
уморительным до колик. Трудно представить себе, каким образом рити
собирается напасть, но иногда это можно сделать, если знать, что может
рассмешить их.
Спенглер отпил опять, оставив ровно половину напитка в бокале, и
встал. Он был немного раздражен тем, что вообще пришел сюда, но по крайней
мере он был удовлетворен, зная, что этот путь тоже был исследован и ни к
чему не привел, что величина X сведена к нулю.
- Спасибо, мистер Пембан, - сказал он у двери, - за выпивку и
информацию. Доброго вам вечера.
- Вы также должны отслеживать случаи гипнотизма, - сказал Пембан
напоследок.
Спенглер молча замер в дверях. Пембан смотрел на него с
вежливо-вопросительным выражением на лице.
- Гипнотизм! - повторил Спенглер и вернулся в комнату. - Так что
насчет гипнотизма?
- О Господи! - вскричал Пембан, - разве вы не знаете об этом?!

Они лежали рядом в приветливой тишине темной комнаты лицом к
огромному окну - не окну-экрану, а окну в его архаическом виде,
представляющему собой, по сути, просто дыру в стене. Через это окно
беспрепятственно проходило легкое, как перышко, дуновение холодного,
соленого воздуха. С обеих сторон, там, где берег вдавался в воду мысом,
Спенглер видел скопления многоцветных огней - Анжелес, как положено,
справа, Санта-Моника слева. Впереди не было ничего, кроме серебристого
моря и легких серых облаков над ним, похожих на привидения. Иногда
маленькая искорка воздушного корабля беззвучно пересекала небо и исчезала.
Ощущалось присутствие огромной Вселенной, которая вливалась через
открытое окно, чтобы вместить их в себя, размышлял Спенглер, как будто они
были двумя песчинками в океане, которые тянулись к бесконечности.
Каким-то образом это умиротворяло, но одновременно было в этом и
что-то неприятное. Спенглер все время перемещал свое тело, чувствуя
прикосновение бриза на обнаженной коже. Слишком большой контраст, подумал
он. Возможно, он слишком привык к кроличьим норам Административного Холма,
и теперь неспособен чувствовать себя легко вне его стен. Возможно, ему
нужны перемены...
- Ветер становится несколько прохладным, - заметил он. - Давай
закроем окно и зажжем свет.
- Мне казалось, что это так прекрасно, - ответила она. - Но можешь
делать так, как тебе хочется.
Теперь я нанес оскорбление ее окну, подумал Спенглер. Однако он
подошел к окну и нашел кнопку, которая приводила в действие механизм,
опускающий стеклянный щит перед окном.
Окно было обломком ушедшей эпохи, XXI-го столетие. Даже античный
сервомеханизм, который управлял им, принадлежал прошлому. Таким было и все
остальное в башне Джоанны: нелепые стулья на четырех ножках, массивные
столы, ковры, даже огромная пневматическая кушетка. Тут на полках стояли
бумажные книги, и это был не обычный подбор декоратора, но книги, которые
хорошо начитанные жители двадцать первого столетия действительно имели -
Шекспир и Стерн, Джонс и Джойс, Гомер и Хемингуэй - все стояли вперемешку.
Если бы мода позволила ей, подумал Спенглер, Джоанна бы носила платья.
По комнате разлилось сияние света с розоватым оттенком, и он
повернулся, чтобы посмотреть на Джоанну. Одна ее тонкая рука обвивала
колени, ее голова с серьезным выражением склонилась над зажженной
сигаретой, которую она только что взяла из раздаточного устройства. Она
вручила ему другую сигарету.
Спенглер разместился рядом с ней и откинулся на спинку кушетки. Дым
от их сигарет расплывался, розовый в полусвете, и медленно превращался в
плавающую дымку.
Изогнутые стены и потолок комнаты, ограждали их, создавая атмосферу
уюта и защищенности.
XXI столетие, столетие мира и покоя, было колыбелью, подумал
Спенглер. Это толкование принадлежало Джоанне, не ему; она вычитала его в
какой-то из книг. "Колыбель с видом на окружающий мир". Именно так.
По-детски фантастическое описание, как и следовало ожидать от той эпохи,
но достаточно точное. К несчастью, самообман не входил в перечень пороков
Джоанны. Чтобы завоевать ее окончательно и полностью, нужно было разбить
ясное представление, которое она имела о себе, бросить ее плывущей в
хаосе, сделать так, чтобы она повернулась слепо к нему, ища именно в нем
свою утерянную безопасность. Это нелегко сделать.
Не двигаясь, Джоанна сказала:
- Торн, мне хотелось бы поговорить с тобой серьезно, всего несколько
минут.
- Конечно.
- Возможно, ты знаешь, что я собираюсь сказать; но чтобы расставить
все на свои места... Ты хочешь, чтобы мы были вместе?
Стараясь попасть ей в тон, Спенглер ответил:
- Да.
- Я тоже хочу этого. Ты знаешь, что я люблю тебя больше, чем любила
когда-нибудь кого-то другого. Но я никогда не выйду за тебя замуж. Ты
должен поверить в это и принять такое положение вещей, если же это тебе не
подходит... Я стараюсь быть честной с тобой.
- Тебе это удается, - с легкостью произнес Спенглер. Он повернулся и
положил руку на ее колено. - Чтобы быть таким же честным, хочу сказать,
что я вел себя несносно по отношению к тебе. В последний уик-энд я вообще
вел себя, как маньяк, я прошу прощения за это. Можем мы оба забыть об
этом?
Она улыбнулась.
- Да. Конечно.
Ее губы двигались и менялись по мере того, как он все ниже наклонялся
к ней: уголки опустились вниз, розовая влажная плоть набухала слепым
желанием. Его свободная рука утонула в мягкости ее спины, внезапно
отяжелевшей, когда ее тело напряглось. Глаза закрылись, он услышал шелест
покрывал, когда ее ноги стали медленно выпрямляться на кровати.
Затем он лежал, окутанный теплой леностью, которая напоминала
скольжение в спокойной воде. Требовалось усилие, чтобы заставить себя
выйти из этого бездумного состояния удовлетворенности, но это нужно было
сделать. Так же, как был раним он в этот момент, была ранима и Джоанна.
Когда она заговорила с ним лениво, он стал отвечать ей с нарастающей
скованностью, пока не почувствовал, что его напряжение передалось и ей.
Затем он резко перевернулся, поднялся и встал возле окна, уставившись
на громадную отвратительную пустоту неба и моря. Теперь было легче. Часто
в детстве он преднамеренно доводил себя до состояния белого каления, так
как если он не заставлял себя злиться, то его переполнял страх. Так и
теперь, он обдуманно пошел по дороге отчаяния.
Предположим, что я проиграл и потерял Джоанну, думал он. Но этой
мысли было недостаточно. Что могло быть самым ужасным и неприятным? Ответ
пришел сам собой: Пембан и его ритиане с их телом без костей и
гипнотизмом. Бесформенные лица, смотрящие из моря темноты. Допустим, что
они победят. Предположим, что Империя рухнет под напором бесчувственной,
лишенной разума волны, и все стены повсюду падут, и настанет удушливый
Хаос.
Раздался ее голос:
- Торн? Что-то случилось?
Он обернулся, дрожа от холодной пустоты, которую нарисовал его ум.
Какое-то мгновение все это было реальностью, это произошло, оно было
здесь. Он был потерян и одинок, несчастный человек в бесконечной ночи.
Когда он повернулся к ней, он знал, что агония, которую он вообразил,
ясно отразилась на его лице. Он делал все возможное, чтобы сдержать и
подавить ее, и это тоже должно было быть заметно.
- Ничего, - ответил он. Он обошел кушетку, прошел мимо нее, чтобы
взять сигарету, затем двинулся к туалетной комнате.
- Ты уходишь? - неуверенно спросила она.
- Я должен быть рано утром на работе, - сказал он. - А мне еще нужно
хотя бы немного поспать.
- ...Хорошо.
Скрывая свою личину, он подошел к ней и взял ее за руку.
- Не обращай на меня внимания. Я сейчас немного нервный - эта неделя
у меня очень неприятная. Я позвоню тебе завтра.
Ее губы улыбались, но глаза ее были широко раскрыты и взгляд рассеян.
В них была предусмотрительность и намек на что-то еще - возможно,
удовлетворение, смешенное с чувством вины.
Спенглер ехал домой с чувством удовлетворения, которое перерастало в
неудержимую радость. Если она поймет, что может ранить его, поймет
настолько, что будет ожидать этого, что ей это будет нравиться, тогда со
временем она сможет безропотно вынести мысль, что и ее могут ранить.
Необходимо только действовать очень медленно, продвигаясь вперед и
отступая, меняя поведение, постепенно разбивая ее защиту, пока в конце
концов, или из чувства вины, или желания получать удовольствие, или из-за
любви она согласится выйти за него замуж.
Потому что любовь и удовольствие, страх и ненависть, гордость и
амбиции, - это все двери, которые можно открывать и закрывать.
И ключом к этим дверям была боль.

Рано утром на следующий день, сидя один в своем внутреннем кабинете,
Спенглер с несчастным видом смотрел на экран, с которого на него
уставилось широкое, серое лицо Клода Кейт-Ингрема.
- Ты спросил Пембана, почему он не поделился этой информацией раньше?
- резко спросил Кейт-Ингрем.
- Да, спросил, - сказал Спенглер. - Он ответил, что считал, что мы
знаем об этом, так как известно, что Империя владеет наибольшими
познаниями в сфере психологии безопасности в заселенной Галактике.
- Гм, ты думаешь, что это сарказм? - спросил начальник Спенглера,
мрачнея.
Спенглер заколебался.
- Мне бы хотелось ответить с определенностью "нет", но я все же до
конца не уверен. Пембан не из тех людей, которых можно легко понять.
- Хорошо, я понял, - произнес Кейт-Ингрем. - Однако, у него абсолютно
безупречное досье в службе Внешнего мира. Я не думаю, что может стоять
вопрос о том, что он действительно проявляет нелояльность.
Спенглер молчал.
- Хорошо, так что там по поводу этой предполагаемой
псевдогипнотической способности ритиан? Какова ее сила?
- По словам Пембана, полный контроль при очень благоприятных
обстоятельствах. Он утверждает однако, что это процесс очень медленный и
ограниченный во времени. Иными словами, ритианин может установить контроль
над одной или двумя личностями, если он будет с ними один на один, и они
будут захвачены им врасплох, не предполагая таких действий с его стороны;
но он не сможет ни при каких обстоятельствах контролировать большую группу
или даже маленькую группу людей в чрезвычайных обстоятельствах.
Кейт-Ингрем кивнул.
- Теперь по поводу возможности изменять свое строение, - он глянул
вниз на что-то, что лежало у него на столе, за пределами действия сканера,
- никто из доступных нам агентов, которые служили в ритианской системе,
никогда даже не намекал в своих докладах о чем-то подобном.
Спенглер кивнул.
- Этот факт может говорить о многом или ни о чем.
- Да, - произнес убеленный сединами человек. - В целом, я склоняюсь к
мысли - так же как, очевидно, и ты, что этот факт ни о чем не говорит.
Пембан может быть компетентен и тому подобное, но он не наш, не земной, и
он не из службы безопасности. Но надеюсь, я не должен напоминать тебе, что
если он окажется прав во всех отношениях, то у нас сложится очень
серьезная ситуация.
Спенглер мрачно улыбнулся и опять кивнул. Кейт-Ингрем был известен
язвительными, но сдержанными замечаниями. Если Пембан прав, то отсюда
следует, что агенты Империи, работающие в системе ритиан, доставляют ровно
столько информации, сколько позволяют им ритиане.
Кейт-Ингрем почесал щеку квадратной, хорошо ухоженной рукой.
- Итак, подытожим. Обычные процедуры не дали никаких результатов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14