Но в отличие от Кеты она верит, что Волдемор уже посетил базар и скоро вернется. Втайне от всех Маруха его почитает и обожает. «Царь земной, отец всех людей, я тебя призываю», – говорит она и бросает зерна маиса в очаг, где вспыхивает и рассыпается искрами пламя.
Познав тайны тонких материй, Маруха знает, как заговаривать зубную боль и облегчать бремя налогов, как предсказывать судьбу по кофейной гуще и по страницам книг, как уберечь себя от обжорства и доносов, как заполучить хорошего мужа, и еще много чего знает и может Маруха, а если она не гадает по крови, желчи и черепу, то исключительно из-за отсутствия нужного материала и необходимых условий. Больше всего предсказательница любит гадать по руке и на картах.
Она пользуется широкой известностью не только в Ведадо, но и во многих других районах Гаваны, откуда приезжают самые разные люди и сидят в очереди, чтобы попасть к ней на прием и узнать, что их ожидает в этой жизни. За короткий разговор и простые вопросы типа «Выйду ли я замуж?» она берет один доллар или двадцать кубинских песо. За ответы, требующие большего напряжения, плата более значительна и может достигать пяти долларов.
Порой слава идет ей во вред и ее деятельность становится предметом осуждения со стороны особо недоверчивых людей, которые обзывают ее ведьмой, шарлатан-кой, мошенницей и даже антисоциальным элементом. Последнее обвинение самое тяжелое, потому что слыть антисоциальным элементом в любой части света значит быть чем-то вроде врага народа, кем-то вроде катаров в XII веке или еретиков-гугенотов, которых в XVI веке преследовала инквизиция. В словаре Испанской королевской академии так и сказано: «Противник, человек, идущий против интересов общества, против социального порядка».
Посему Маруху дважды навещала полиция, но, в отличие от святой инквизиции, истреблявшей еретиков, не смогла ни в чем ее уличить и обвинить. Кубинский уголовный кодекс не преследует ни увлечение эзотерикой, ни гадание на картах. Да, антисоциальность антисоциальных элементов наказуема, но в случае Марухи эта статья неприменима. Она ни скандалов не устраивает, ни аморальными делами не занимается, не напивается и никого не ругает – одним словом, ничем не нарушает общественный порядок. Правда, покупает, как и все, ворованный товар (мясо, молоко, яйца, бензин), но если задержать ее за это – значит, надо задерживать и многих других. Возможно, когда-нибудь ее обвинят в неуплате налогов, ведь она ничего не отчисляет в казну из того, что получает за свои предсказания и советы, но пока ее оставили в покое.
Последний полицейский, который у нее побывал, был даже рад, что ее не потревожил. «Так-то лучше, – сказал он себе, – а то еще нашлет несчастий на мою голову».
Когда Моника входит в ее квартиру, там нет ни одного клиента: Маруха отвела ей для беседы целый час.
В большой комнате с окнами, завешенными шторами, царит приятный полумрак; плошки с курящимся фимиамом распространяют сильный дурманящий запах. На Марухе китайский цветастый халат и красные туфли.
Они сидят друг против друга за столиком, на котором стоит маленький гонг. Когда Маруха ударяет в гонг серебряной палочкой, он производит дрожащий резкий звук, от которого Монике становится не по себе.
Гадалка берет правую руку Моники и мнет ее пальцами, щупает, поглаживает, жмет, словно оценивает.
– Рука у тебя хорошая, податливая, – полушепотом говорит она, – очень ясная, душевная, но нервная. Большой палец невелик, добр, дружелюбен, но говорит о склонности к унынию. Ты иногда поддаешься тоске и печали.
Моника молчит, а Маруха продолжает медленно разглядывать ее руку, так медленно, что кажется, будто она обозревает какой-то шедевр мирового искусства.
– Вот твоя линия жизни, – говорит она, и ее ноготь скользит по дуге почти от указательного пальца мимо большого к запястью. – Линия прерывается. Затем идет дальше.
Моника смотрит и видит короткую веточку, не доходящую до запястья и сломанную где-то посередине.
– Что это означает?
Маруха щурится, глубоко вздыхает и, не отвечая, рассматривает ладонь.
– Натура у тебя сильная, но тонкая, беспокойная. Девочкой или совсем молодой девушкой ты перенесла удар, горе тебя изменило.
Моника молчит. Вспоминает.
– Вот и линия ума. Берет начало очень высоко, почти под указательным пальцем. – Маруха показывает. – Ты порвала с семьей. Это плохо.
«Да, порвала», – думает Моника.
– Тут вижу перемены, дороги и любовные переживания… А куда же ведут остальные тропки? – Маруха проводит пальцем по разветвлениям на ладони Моники, по линиям сердца, судьбы и Солнца, по холму Меркурия.
– Линия ума устремлена книзу, проходит рядом с линией судьбы. Это хорошо. Радость и исполнение желаний.
«Радость, исполнение желаний?» – мысленно повторяет Моника.
– Но линия сердца разрывается в нескольких местах. Маруха закрывает глаза и начинает шептать что-то вроде заклинания или молитвы, которую завершает словами «Слава тебе, Господи».
Монике становится жарко в душной комнате, у нее слегка кружится голова. Скорее бы закончился сеанс, но интересно, что же ее в конце концов ожидает?
Гадалка открывает глаза, пристально смотрит на Монику, потом бросает взгляд на образ святой Барбары, стоящий в углу комнаты на маленьком столике возле сосуда с водой и желтым цветком в вазе.
– Тут есть еще крест между линией жизни и большим пальцем… – вдруг произносит она словно бы нехотя. – Посмотрим, посмотрим. А линия Солнца пересекается с линией судьбы… – Маруха ерзает в кресле.
– Что, что? – настораживается Моника.
– Нет, нет. Ничего, – спокойно отвечает Маруха и сосредоточенно продолжает: – Линии говорят, что ты переживаешь тяжелый период в жизни, не находишь успокоения, иногда печалишься, но скоро ты встретишь человека, который будет с тобой рядом, станет тебе опорой. Тебя ждут важные, хотя и трудные решения и большие перемены. Но ты должна быть очень осторожной, взвешивать каждый свой шаг… – Голос Марухи хрипнет и напоминает скрипучее карканье вороны.
– Трудные решения? – Моника поднимает голову.
– Да, но в конце концов все будет хорошо и ты обретешь покой. Тебя ожидает дальняя дорога, – тут Маруха впервые улыбается, но улыбка получается натянутой, невеселой.
Монику бросает в жар от неясной тревоги, покалывает в висках. Она встает и протягивает Марухе деньги, но та отмахивается: мол, ни в коем случае, мы друзья и соседки.
Моника спускается по лестнице к своей квартире, спрашивая себя, какие могут ее ждать неожиданности и великие перемены и чего ей следует опасаться.
Понятно, что нельзя полностью верить словам Марухи, этой тропической колдуньи, чьи предсказания могут основываться на заранее полученной информации, на анализе интересов клиента (если это молодая женщина, то логично предположить, что речь пойдет о любви), а также на непосредственной реакции посетителя на слова гадалки. Так, Маруха от самой Моники знает кое-что о роде ее занятий и вполне может вещать о том, что ей грозят опасные связи и всякие сюрпризы. А близкие отношения с иностранцами позволяют говорить о возможных путешествиях.
Оставшись одна, Маруха без сил падает на софу и закрывает глаза. Сеансы берут много энергии, и надо дать отдых уму и воображению. Увы, как раз в эту минуту все десять собачек сеньоры Крус, ее соседки, принимаются отчаянно лаять.
Кэмел смотрит на тебя сквозь черные очки. Никто не встречался с ним взглядом, но взгляд этот, должно быть, беспощаден, как у всякого беспощадного сутенера. Он пожирает тебя тонированными стеклянными глазами, и его рука снова скользит по твоим ягодицам. Ты резко отстраняешься и яростно на него косишься. Тебе отвратен этот наглый насильник. Говорят, он сидел за бандитизм в колонии строгого режима на «Седьмом Кило», но ты его не боишься, говоришь ты себе. Ты и вправду никого и ничего не боишься, за исключением своей сумасшедшей сестры и ее истерик.
– Вот ты где, красуля! Может, поцелуешь своего папочку?
– Сам целуй себя в… Ты мне не папочка и не мамочка, – отвечаешь ты и делаешь шаг в сторону.
В нескольких метрах от вас на тротуаре ты замечаешь Батона, подручного Кэмела. А немного дальше, возле пиццерии, стоит полицейский.
Кэмел ухмыляется, щеря свои золотые, острые, как у Дракулы, клыки.
– Да уж я знаю – такая сука, богатая шлюха, как ты, не хочет знаться с парнем из народа, с таким бедняком, как я, – медленно и насмешливо произносит Кэмел, растягивая слова.
– Мать твоя сука, – говоришь ты, сжимая кулаки, готовясь отразить нападение. – Какого хрена тебе надо?
Лицо Кэмела искажается, рука взлетает вверх, но тут же опускается. Полицейский оборачивается к ним, и раздается предупредительный свист Батона. Этого полицейского, совсем еще мальчишку, ты никогда не видела – наверное, новенький и тебя он тоже еще не знает.
Чуло снова ухмыляется, как сделал бы в такой ситуации каждый уважающий себя сутенер.
– Я ищу одну милашку, Моникиту, с которой мы столкнулись на диско, – говорит он, приглаживая свои короткие светлые волосы.
– Зачем?
– Нам с ней надо одно дельце закруглить. – Кэмел стреляет плевком в сторону моря. – Мне сказали, она – твоя подружка и ты знаешь, где она живет.
– Я тоже ее ищу и не знаю, куда она подевалась.
– Жаль. Если б ты помогла мне ее найти, я бы уважил тебя подарочком.
Кэмел расстегивает пуговицу на рубашке. Ты видишь там белый пакетик, прижатый поясом к телу.
– Что это? – спрашиваешь.
– То, что ты любишь, да не имеешь. – Кэмел выдерживает паузу, ухмыляясь. – Травка первый сорт, только что из Колумбии, из Баракоа. Дружки мне привезли.
«Ох ты, моя марихуана, травка моя золотая», – думаешь ты, ибо давно и страстно ищешь дурман, уносящий тебя далеко-далеко, до самого солнца, через моря, до Тибета, где обретаются Ханс, дельфины и счастье.
– Дай мне, – по-детски молишь ты.
– Как не дать. Дам, – ласково отвечает Кэмел, – но на двух условиях.
– Каких?
– Во-первых, ты будешь доброй и хорошей с моим другом Батоном. Высосешь его до капли…
Заслышав свое имя, Батон приближается. Ты оцениваешь его взглядом. Он высок, здоров и страшен, как Франкенштейн. Его лицо рассекает – от косого глаза до толстых губ – лиловый шрам. Батоном его прозвали, как говорят, потому, что его мужской инструментарий не помещается в пакет для хлеба. Занимается он тем, что сбывает туристам пачки табака, сворованные на фабриках. Он растягивает рот в улыбке и похотливо щурится, глядя на тебя. Ты снова его обозреваешь.
«Ну и кобель», – говоришь ты про себя.
– …а когда оближешь его досуха и сможешь слово вымолвить, сообщишь мне, где находится Моника. – Кэмел, застегнув пуговицу на рубашке, ждет твоего ответа.
Тебе ох как нужна травка. Просто жить не можешь без нее. С этим Батоном можно быстро управиться. В таких делах ты мастерица и можешь быстрехонько, за несколько минут довести любого мужчину до кондиции. Только бы не захлебнуться… Но ты уверена, что выдержишь, справишься, как ранее справилась с тем двухметровым верзилой из Рейкьявика. Но что делать с Моникой?
Кэмел снова показывает тебе белый пакетик.
– Пошел ты!.. – кричишь ты ему в лицо.
Это совсем другой день, но он как две капли воды похож на вчерашний, на те, что так медленно идут в Гаване, не изменяясь и повторяясь, будто бы день нынешний уже был полгода назад и словно ничего нового не произошло, хотя в действительности все же что-то происходит, случаются всякие события и неожиданности. Для Моники этот день будет иметь важное значение.
Солнце жарит вовсю, люди обливаются потом, идут на пляж, а в пекло порой прорывается дождик. К счастью, вечерний бриз всегда приносит прохладу. За прошедшие месяцы произошли изменения, правда небольшие, в жизни Моники и тех, кто ее окружает.
Сэр Чарльз вырос и стал веселым игривым псом. Манолито-Бык не раз зазывала Монику к себе, чтобы познакомить с новыми клиентами, но Моника больше не хочет иметь никаких дел «с этой наглой старой бандиткой». Милагрос уехала в Мексику с Инфанте, настоящим мексиканцем, ибо ее муж Эрмес ничего не имеет против того, чтобы получать от нее ежемесячно триста долларов и ждать, пока она ему выправит визу для въезда в страну ацтеков. На базаре жизнь идет по-старому, все на своих местах, за исключением Чины, которая отправилась в Канаду с новым канадским другом. Ремберто мечтает о том, чтобы продать первое издание «Цыганского романсеро» Гарсиа Лорки, но не находится покупателя, готового заплатить желанные пятьсот долларов, и надо ждать, пока на Кубу приедет известный испанский книготорговец Абелардо Линарес, который по любой цене берет все, что относится к испанскому Поколению 27 года. Собачник Маркое уже успел продать не одну дюжину щенков, подобных Сэру Чарльзу, и заработал неплохие деньги, которых почти хватает, чтобы заплатить за визу в США, Испанию или даже в Мексику, хотя в Мексику он не очень рвется, ибо, как пишет оттуда его брат, преподающий литературу в Коулиакане, «здесь свирепствует кризис и дела мои не блестящи».
Моника все так же страдает от одиночества и томится жизнью, хотя никаких видимых причин для плохого настроения нет. У нее прекрасная квартира в центре Гаваны, денег в избытке, она молода и хороша.
К вечеру этого дня она идет прогуляться по улице 21 до Пасео, а потом возвращается и переходит улицу Л, где гудящая от нетерпения толпа уже минут пятьдесят ждет автобуса, который медленно, как бегемот на суше, выползает из-за угла. Внимание Моники привлекает женщина неопределенного возраста с совсем маленьким ребенком и другим малышом постарше, которого она держит за руку. Женщина с трудом протискивается вперед, чтобы влезть в автобус. Моника видит ее усталое лицо, плотно сжатые губы и полные тревоги глаза: вдруг не успею? Малыш, которого мать держит за руку, не поспевает за ней, и она тащит его за собой чуть ли не волоком, а автобус, это народное средство передвижения, уже совсем близко. Остервеневшие от ожидания люди оттирают женщину, готовясь к штурму автобуса.
Монику вдруг охватывает желание помочь женщине, схватить на руки второго ребенка, прорваться сквозь живой заслон. И она кидается через улицу к месту столпотворения.
– Куда лезешь, дура! – вдруг режет ей слух истошный крик, слышится визг тормозов. Оглянувшись, она видит в двух шагах от себя машину и физиономию водителя, орущего: «Смотри, куда прешь, сволочь!»
На улице тотчас образуется пробка, набегают любопытные, но тут автобус распахивает двери, и людская масса, давясь и толкаясь, устремляется внутрь.
Ошарашенная Моника возвращается на тротуар и быстро идет в сторону отеля «Националь». Сзади остаются крики бедолаг, не попавших в автобус, и гомон сотен людей, стоящих в очереди в кафе-мороженое «Копелия», дабы охладиться пломбиром.
Дойдя до ресторана «Ла Рока», она входит в бар и просит двойное виски. Пока пьет, выкуривает сигарету. Там в полумраке, под шелест голосов старается прийти в себя, успокоиться.
Высокий, седоватый, хорошо одетый мужчина подходит к ней.
– Можно приглашать вы на рюмка? – спрашивает он с улыбкой.
Моника холодно оглядывает его.
– Нет, thanks, – отвечает, платит и выходит из бара.
На улице уже темно, и только мигает огнями отель «Националь», этот видавший виды приют, соучастник любовных историй и социальных трагедий.
К подъезду подкатывает новое шикарное такси, из которого выходят двое светловолосых мужчин. Тотчас к ним приближаются две женщины в плотно облегающих тело платьях, белая и мулатка, и просят огонька. Мужчины смеются и затевают с ними разговор.
«Хинетеры», – думает Моника и переходит на другую сторону улицы. Впереди, слева от отеля, открывается вид на Малекон, а справа – великолепие и красота моря. Моника теперь идет не спеша и замечает у парапета одинокую, неподвижную фигуру мужчины, созерцающего море. Он высок, статен, серебристые виски. От него, отмечает невольно Моника, веет печалью и сиротливостью. Это первое, что она в нем видит.
«Кто бы это мог быть?» – задается она вопросом и останавливается неподалеку, чтобы зажечь сигарету. Чиркает одной спичкой, второй, третьей, четвертой, однако морской ветерок их гасит. Она начинает нервничать, но тут мужчина подходит, достает из кармана рубашки зажигалку и, загораживая рукой огонек от ветра, подносит к сигарете.
– Thanks, – говорит она.
– Пожалуйста, – отвечает он.
За окном кропил нудный дождик, наводя тоску и уныние. В моей мансарде в одном из старых кресел сидела Моника и листала зачитанный роман «Игра в классики», а я, растянувшись на постели, курил и смотрел на нее. Мне ничего не хотелось делать, только лежать, курить и смотреть на нее. Она была удивительно хороша со своими волнистыми волосами, прикрывавшими высокую красивую шею. Мне припомнились строки из поэмы «Ресницы и пепел» большого кубинского поэта Фаяда Хамиса, недавно погибшего от страшного недуга, и я тихо продекламировал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Познав тайны тонких материй, Маруха знает, как заговаривать зубную боль и облегчать бремя налогов, как предсказывать судьбу по кофейной гуще и по страницам книг, как уберечь себя от обжорства и доносов, как заполучить хорошего мужа, и еще много чего знает и может Маруха, а если она не гадает по крови, желчи и черепу, то исключительно из-за отсутствия нужного материала и необходимых условий. Больше всего предсказательница любит гадать по руке и на картах.
Она пользуется широкой известностью не только в Ведадо, но и во многих других районах Гаваны, откуда приезжают самые разные люди и сидят в очереди, чтобы попасть к ней на прием и узнать, что их ожидает в этой жизни. За короткий разговор и простые вопросы типа «Выйду ли я замуж?» она берет один доллар или двадцать кубинских песо. За ответы, требующие большего напряжения, плата более значительна и может достигать пяти долларов.
Порой слава идет ей во вред и ее деятельность становится предметом осуждения со стороны особо недоверчивых людей, которые обзывают ее ведьмой, шарлатан-кой, мошенницей и даже антисоциальным элементом. Последнее обвинение самое тяжелое, потому что слыть антисоциальным элементом в любой части света значит быть чем-то вроде врага народа, кем-то вроде катаров в XII веке или еретиков-гугенотов, которых в XVI веке преследовала инквизиция. В словаре Испанской королевской академии так и сказано: «Противник, человек, идущий против интересов общества, против социального порядка».
Посему Маруху дважды навещала полиция, но, в отличие от святой инквизиции, истреблявшей еретиков, не смогла ни в чем ее уличить и обвинить. Кубинский уголовный кодекс не преследует ни увлечение эзотерикой, ни гадание на картах. Да, антисоциальность антисоциальных элементов наказуема, но в случае Марухи эта статья неприменима. Она ни скандалов не устраивает, ни аморальными делами не занимается, не напивается и никого не ругает – одним словом, ничем не нарушает общественный порядок. Правда, покупает, как и все, ворованный товар (мясо, молоко, яйца, бензин), но если задержать ее за это – значит, надо задерживать и многих других. Возможно, когда-нибудь ее обвинят в неуплате налогов, ведь она ничего не отчисляет в казну из того, что получает за свои предсказания и советы, но пока ее оставили в покое.
Последний полицейский, который у нее побывал, был даже рад, что ее не потревожил. «Так-то лучше, – сказал он себе, – а то еще нашлет несчастий на мою голову».
Когда Моника входит в ее квартиру, там нет ни одного клиента: Маруха отвела ей для беседы целый час.
В большой комнате с окнами, завешенными шторами, царит приятный полумрак; плошки с курящимся фимиамом распространяют сильный дурманящий запах. На Марухе китайский цветастый халат и красные туфли.
Они сидят друг против друга за столиком, на котором стоит маленький гонг. Когда Маруха ударяет в гонг серебряной палочкой, он производит дрожащий резкий звук, от которого Монике становится не по себе.
Гадалка берет правую руку Моники и мнет ее пальцами, щупает, поглаживает, жмет, словно оценивает.
– Рука у тебя хорошая, податливая, – полушепотом говорит она, – очень ясная, душевная, но нервная. Большой палец невелик, добр, дружелюбен, но говорит о склонности к унынию. Ты иногда поддаешься тоске и печали.
Моника молчит, а Маруха продолжает медленно разглядывать ее руку, так медленно, что кажется, будто она обозревает какой-то шедевр мирового искусства.
– Вот твоя линия жизни, – говорит она, и ее ноготь скользит по дуге почти от указательного пальца мимо большого к запястью. – Линия прерывается. Затем идет дальше.
Моника смотрит и видит короткую веточку, не доходящую до запястья и сломанную где-то посередине.
– Что это означает?
Маруха щурится, глубоко вздыхает и, не отвечая, рассматривает ладонь.
– Натура у тебя сильная, но тонкая, беспокойная. Девочкой или совсем молодой девушкой ты перенесла удар, горе тебя изменило.
Моника молчит. Вспоминает.
– Вот и линия ума. Берет начало очень высоко, почти под указательным пальцем. – Маруха показывает. – Ты порвала с семьей. Это плохо.
«Да, порвала», – думает Моника.
– Тут вижу перемены, дороги и любовные переживания… А куда же ведут остальные тропки? – Маруха проводит пальцем по разветвлениям на ладони Моники, по линиям сердца, судьбы и Солнца, по холму Меркурия.
– Линия ума устремлена книзу, проходит рядом с линией судьбы. Это хорошо. Радость и исполнение желаний.
«Радость, исполнение желаний?» – мысленно повторяет Моника.
– Но линия сердца разрывается в нескольких местах. Маруха закрывает глаза и начинает шептать что-то вроде заклинания или молитвы, которую завершает словами «Слава тебе, Господи».
Монике становится жарко в душной комнате, у нее слегка кружится голова. Скорее бы закончился сеанс, но интересно, что же ее в конце концов ожидает?
Гадалка открывает глаза, пристально смотрит на Монику, потом бросает взгляд на образ святой Барбары, стоящий в углу комнаты на маленьком столике возле сосуда с водой и желтым цветком в вазе.
– Тут есть еще крест между линией жизни и большим пальцем… – вдруг произносит она словно бы нехотя. – Посмотрим, посмотрим. А линия Солнца пересекается с линией судьбы… – Маруха ерзает в кресле.
– Что, что? – настораживается Моника.
– Нет, нет. Ничего, – спокойно отвечает Маруха и сосредоточенно продолжает: – Линии говорят, что ты переживаешь тяжелый период в жизни, не находишь успокоения, иногда печалишься, но скоро ты встретишь человека, который будет с тобой рядом, станет тебе опорой. Тебя ждут важные, хотя и трудные решения и большие перемены. Но ты должна быть очень осторожной, взвешивать каждый свой шаг… – Голос Марухи хрипнет и напоминает скрипучее карканье вороны.
– Трудные решения? – Моника поднимает голову.
– Да, но в конце концов все будет хорошо и ты обретешь покой. Тебя ожидает дальняя дорога, – тут Маруха впервые улыбается, но улыбка получается натянутой, невеселой.
Монику бросает в жар от неясной тревоги, покалывает в висках. Она встает и протягивает Марухе деньги, но та отмахивается: мол, ни в коем случае, мы друзья и соседки.
Моника спускается по лестнице к своей квартире, спрашивая себя, какие могут ее ждать неожиданности и великие перемены и чего ей следует опасаться.
Понятно, что нельзя полностью верить словам Марухи, этой тропической колдуньи, чьи предсказания могут основываться на заранее полученной информации, на анализе интересов клиента (если это молодая женщина, то логично предположить, что речь пойдет о любви), а также на непосредственной реакции посетителя на слова гадалки. Так, Маруха от самой Моники знает кое-что о роде ее занятий и вполне может вещать о том, что ей грозят опасные связи и всякие сюрпризы. А близкие отношения с иностранцами позволяют говорить о возможных путешествиях.
Оставшись одна, Маруха без сил падает на софу и закрывает глаза. Сеансы берут много энергии, и надо дать отдых уму и воображению. Увы, как раз в эту минуту все десять собачек сеньоры Крус, ее соседки, принимаются отчаянно лаять.
Кэмел смотрит на тебя сквозь черные очки. Никто не встречался с ним взглядом, но взгляд этот, должно быть, беспощаден, как у всякого беспощадного сутенера. Он пожирает тебя тонированными стеклянными глазами, и его рука снова скользит по твоим ягодицам. Ты резко отстраняешься и яростно на него косишься. Тебе отвратен этот наглый насильник. Говорят, он сидел за бандитизм в колонии строгого режима на «Седьмом Кило», но ты его не боишься, говоришь ты себе. Ты и вправду никого и ничего не боишься, за исключением своей сумасшедшей сестры и ее истерик.
– Вот ты где, красуля! Может, поцелуешь своего папочку?
– Сам целуй себя в… Ты мне не папочка и не мамочка, – отвечаешь ты и делаешь шаг в сторону.
В нескольких метрах от вас на тротуаре ты замечаешь Батона, подручного Кэмела. А немного дальше, возле пиццерии, стоит полицейский.
Кэмел ухмыляется, щеря свои золотые, острые, как у Дракулы, клыки.
– Да уж я знаю – такая сука, богатая шлюха, как ты, не хочет знаться с парнем из народа, с таким бедняком, как я, – медленно и насмешливо произносит Кэмел, растягивая слова.
– Мать твоя сука, – говоришь ты, сжимая кулаки, готовясь отразить нападение. – Какого хрена тебе надо?
Лицо Кэмела искажается, рука взлетает вверх, но тут же опускается. Полицейский оборачивается к ним, и раздается предупредительный свист Батона. Этого полицейского, совсем еще мальчишку, ты никогда не видела – наверное, новенький и тебя он тоже еще не знает.
Чуло снова ухмыляется, как сделал бы в такой ситуации каждый уважающий себя сутенер.
– Я ищу одну милашку, Моникиту, с которой мы столкнулись на диско, – говорит он, приглаживая свои короткие светлые волосы.
– Зачем?
– Нам с ней надо одно дельце закруглить. – Кэмел стреляет плевком в сторону моря. – Мне сказали, она – твоя подружка и ты знаешь, где она живет.
– Я тоже ее ищу и не знаю, куда она подевалась.
– Жаль. Если б ты помогла мне ее найти, я бы уважил тебя подарочком.
Кэмел расстегивает пуговицу на рубашке. Ты видишь там белый пакетик, прижатый поясом к телу.
– Что это? – спрашиваешь.
– То, что ты любишь, да не имеешь. – Кэмел выдерживает паузу, ухмыляясь. – Травка первый сорт, только что из Колумбии, из Баракоа. Дружки мне привезли.
«Ох ты, моя марихуана, травка моя золотая», – думаешь ты, ибо давно и страстно ищешь дурман, уносящий тебя далеко-далеко, до самого солнца, через моря, до Тибета, где обретаются Ханс, дельфины и счастье.
– Дай мне, – по-детски молишь ты.
– Как не дать. Дам, – ласково отвечает Кэмел, – но на двух условиях.
– Каких?
– Во-первых, ты будешь доброй и хорошей с моим другом Батоном. Высосешь его до капли…
Заслышав свое имя, Батон приближается. Ты оцениваешь его взглядом. Он высок, здоров и страшен, как Франкенштейн. Его лицо рассекает – от косого глаза до толстых губ – лиловый шрам. Батоном его прозвали, как говорят, потому, что его мужской инструментарий не помещается в пакет для хлеба. Занимается он тем, что сбывает туристам пачки табака, сворованные на фабриках. Он растягивает рот в улыбке и похотливо щурится, глядя на тебя. Ты снова его обозреваешь.
«Ну и кобель», – говоришь ты про себя.
– …а когда оближешь его досуха и сможешь слово вымолвить, сообщишь мне, где находится Моника. – Кэмел, застегнув пуговицу на рубашке, ждет твоего ответа.
Тебе ох как нужна травка. Просто жить не можешь без нее. С этим Батоном можно быстро управиться. В таких делах ты мастерица и можешь быстрехонько, за несколько минут довести любого мужчину до кондиции. Только бы не захлебнуться… Но ты уверена, что выдержишь, справишься, как ранее справилась с тем двухметровым верзилой из Рейкьявика. Но что делать с Моникой?
Кэмел снова показывает тебе белый пакетик.
– Пошел ты!.. – кричишь ты ему в лицо.
Это совсем другой день, но он как две капли воды похож на вчерашний, на те, что так медленно идут в Гаване, не изменяясь и повторяясь, будто бы день нынешний уже был полгода назад и словно ничего нового не произошло, хотя в действительности все же что-то происходит, случаются всякие события и неожиданности. Для Моники этот день будет иметь важное значение.
Солнце жарит вовсю, люди обливаются потом, идут на пляж, а в пекло порой прорывается дождик. К счастью, вечерний бриз всегда приносит прохладу. За прошедшие месяцы произошли изменения, правда небольшие, в жизни Моники и тех, кто ее окружает.
Сэр Чарльз вырос и стал веселым игривым псом. Манолито-Бык не раз зазывала Монику к себе, чтобы познакомить с новыми клиентами, но Моника больше не хочет иметь никаких дел «с этой наглой старой бандиткой». Милагрос уехала в Мексику с Инфанте, настоящим мексиканцем, ибо ее муж Эрмес ничего не имеет против того, чтобы получать от нее ежемесячно триста долларов и ждать, пока она ему выправит визу для въезда в страну ацтеков. На базаре жизнь идет по-старому, все на своих местах, за исключением Чины, которая отправилась в Канаду с новым канадским другом. Ремберто мечтает о том, чтобы продать первое издание «Цыганского романсеро» Гарсиа Лорки, но не находится покупателя, готового заплатить желанные пятьсот долларов, и надо ждать, пока на Кубу приедет известный испанский книготорговец Абелардо Линарес, который по любой цене берет все, что относится к испанскому Поколению 27 года. Собачник Маркое уже успел продать не одну дюжину щенков, подобных Сэру Чарльзу, и заработал неплохие деньги, которых почти хватает, чтобы заплатить за визу в США, Испанию или даже в Мексику, хотя в Мексику он не очень рвется, ибо, как пишет оттуда его брат, преподающий литературу в Коулиакане, «здесь свирепствует кризис и дела мои не блестящи».
Моника все так же страдает от одиночества и томится жизнью, хотя никаких видимых причин для плохого настроения нет. У нее прекрасная квартира в центре Гаваны, денег в избытке, она молода и хороша.
К вечеру этого дня она идет прогуляться по улице 21 до Пасео, а потом возвращается и переходит улицу Л, где гудящая от нетерпения толпа уже минут пятьдесят ждет автобуса, который медленно, как бегемот на суше, выползает из-за угла. Внимание Моники привлекает женщина неопределенного возраста с совсем маленьким ребенком и другим малышом постарше, которого она держит за руку. Женщина с трудом протискивается вперед, чтобы влезть в автобус. Моника видит ее усталое лицо, плотно сжатые губы и полные тревоги глаза: вдруг не успею? Малыш, которого мать держит за руку, не поспевает за ней, и она тащит его за собой чуть ли не волоком, а автобус, это народное средство передвижения, уже совсем близко. Остервеневшие от ожидания люди оттирают женщину, готовясь к штурму автобуса.
Монику вдруг охватывает желание помочь женщине, схватить на руки второго ребенка, прорваться сквозь живой заслон. И она кидается через улицу к месту столпотворения.
– Куда лезешь, дура! – вдруг режет ей слух истошный крик, слышится визг тормозов. Оглянувшись, она видит в двух шагах от себя машину и физиономию водителя, орущего: «Смотри, куда прешь, сволочь!»
На улице тотчас образуется пробка, набегают любопытные, но тут автобус распахивает двери, и людская масса, давясь и толкаясь, устремляется внутрь.
Ошарашенная Моника возвращается на тротуар и быстро идет в сторону отеля «Националь». Сзади остаются крики бедолаг, не попавших в автобус, и гомон сотен людей, стоящих в очереди в кафе-мороженое «Копелия», дабы охладиться пломбиром.
Дойдя до ресторана «Ла Рока», она входит в бар и просит двойное виски. Пока пьет, выкуривает сигарету. Там в полумраке, под шелест голосов старается прийти в себя, успокоиться.
Высокий, седоватый, хорошо одетый мужчина подходит к ней.
– Можно приглашать вы на рюмка? – спрашивает он с улыбкой.
Моника холодно оглядывает его.
– Нет, thanks, – отвечает, платит и выходит из бара.
На улице уже темно, и только мигает огнями отель «Националь», этот видавший виды приют, соучастник любовных историй и социальных трагедий.
К подъезду подкатывает новое шикарное такси, из которого выходят двое светловолосых мужчин. Тотчас к ним приближаются две женщины в плотно облегающих тело платьях, белая и мулатка, и просят огонька. Мужчины смеются и затевают с ними разговор.
«Хинетеры», – думает Моника и переходит на другую сторону улицы. Впереди, слева от отеля, открывается вид на Малекон, а справа – великолепие и красота моря. Моника теперь идет не спеша и замечает у парапета одинокую, неподвижную фигуру мужчины, созерцающего море. Он высок, статен, серебристые виски. От него, отмечает невольно Моника, веет печалью и сиротливостью. Это первое, что она в нем видит.
«Кто бы это мог быть?» – задается она вопросом и останавливается неподалеку, чтобы зажечь сигарету. Чиркает одной спичкой, второй, третьей, четвертой, однако морской ветерок их гасит. Она начинает нервничать, но тут мужчина подходит, достает из кармана рубашки зажигалку и, загораживая рукой огонек от ветра, подносит к сигарете.
– Thanks, – говорит она.
– Пожалуйста, – отвечает он.
За окном кропил нудный дождик, наводя тоску и уныние. В моей мансарде в одном из старых кресел сидела Моника и листала зачитанный роман «Игра в классики», а я, растянувшись на постели, курил и смотрел на нее. Мне ничего не хотелось делать, только лежать, курить и смотреть на нее. Она была удивительно хороша со своими волнистыми волосами, прикрывавшими высокую красивую шею. Мне припомнились строки из поэмы «Ресницы и пепел» большого кубинского поэта Фаяда Хамиса, недавно погибшего от страшного недуга, и я тихо продекламировал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25