Гоняю и гоняю мысли по кругу. Я хорошо умею делать это.
Добравшись до места, забираю от станции машину и еду в школу Джоша. На парковке я забиваюсь в самый угол и жду сына в автомобиле, стараясь не привлечь к себе внимания других родителей. Но мне это не удается. Очень быстро меня находит Рут, которая тоже приехала за своим сыном пораньше. Скоро к нам присоединяются еще две-три мамы. Они всячески демонстрируют мне сочувствие, и в то же время в их глазах я читаю любопытство. Они говорят, что их сыновья тоже доставляют им неприятные минуты. Сообщают о своей радости в связи с тем, что с Джошем ничего не случилось. Я благодарю их. Стараюсь свести все к шутке: дескать, после долгого приятного времяпрепровождения на пляже Джош, разумеется, не рвался в школу.
Когда мой сын вылетает на крыльцо, прошедшие десять минут кажутся мне вечностью. Джош рассеянно целует меня в щеку. Он выглядит усталым. Судя по всему, у него нет настроения разговаривать. Я не обращаю на это внимания и начинаю оживленно обсуждать планы на уик-энд. Как мы будем с Джошем играть в пинг-понг, а может, съездим в кино в Инсвич. О вчерашнем я не упоминаю. Думаю, сейчас не следует спрашивать Джоша, почему он убежал. Мальчик и так испугался, когда обнаружил дома полицию и понял, какой вызвал переполох. А чего стоили долгие и слезливые просьбы Энн, без конца умолявшей племянника больше ее так не пугать! Я вообще считаю, что не надо излишне наказывать детей за ошибки. Жизнь и так преподносит им тяжелые уроки.
Я болтаю и не замечаю, что подавленное настроение Джоша не рассеивается. Это доходит до меня только на нашей аллее, уже в полумиле от дома. Я осторожно спрашиваю сына, что случилось. Несколько секунд сижу молча, потом мягко говорю:
– Джош, пойми, дети бывают иногда глупыми. Они просто завидуют тому вниманию, которым ты сейчас окружен. Это нужно перетерпеть.
Джош смотрит на свои колени и теребит манжеты на шортах. Он горестно поводит головой, не соглашаясь со мной.
Я жду.
– Я хочу куда-нибудь перейти. Подальше, – наконец говорит он.
– Подальше? Что ты имеешь в виду? – Я прекрасно знаю, что он имеет в виду, и внутри у меня холодеет. Джошу, видимо, трудно выразить словами свои мысли, и я это делаю за него: – Ты имеешь в виду интернат?
Он кивает, избегая моего взгляда. Я издаю короткий смешок.
– Но, дорогой, это ведь ничего не решит. Я поговорю с миссис Ротсэй и…
– Мам! – Джош смотрит мне прямо в глаза. Лицо у него напряжено, он взволнован. – Со школой все в порядке, просто я хочу куда-нибудь уехать, и все. – Он снова опускает голову вниз.
Я подавляю в себе боль. Несколько секунд я молчу.
– Но почему, дорогой? Ты должен сказать мне.
Он судорожно подыскивает слова. И уже было найдя их, останавливает себя. Снова открывает рот… Наконец произносит:
– Просто в другом месте будет веселее.
«Веселее». Это застигает меня врасплох. «Веселее». В последнее время я вспоминала это слово нечасто. И при мыслях о детях оно не приходит мне в голову. Я много думала о том, что нам необходимо быть вместе, поддерживать друг друга, но, чтобы нам было весело? А ведь в словах Джоша есть рациональное зерно. В последние месяцы ни я, ни Кэти особым весельем не блистали.
– Ну, хорошо. Я хочу сказать, мы обсудим это.
Сын бросает на меня весьма скептический взгляд.
– Обещаю, – добавляю я поспешно. – Мы подумаем об этом. Так вот на ходу вопросы не решают. – Тут я дерзко шучу: – Надеюсь, ты не задумал удрать от своей старой мамочки? А?
Это уже шантаж. Так похоже на методы моей матери. Лучше бы я не говорила этого. Но прежде, чем успеваю что-либо добавить, Джош сильно мотает головой из стороны в сторону, хватает свой портфель, выпрыгивает из машины и бежит по направлению к кухонной двери.
Я устало выбираюсь из машины, стараясь понять, в чем же состояла моя ошибка?
Из гостиной доносятся голоса героев мультфильмов. Я начинаю готовить Джошу бутерброды с огурцом, и тут на кухню входит Маргарет, чтобы заварить себе чай. Рассказываю ей, что встреча с Гиллеспи прошла в целом неплохо, в детали не вдаюсь. В свою очередь, Маргарет сообщает о том, что ей, кажется, удалось расшифровать аббревиатуру «С и М» из старой записной книжки Гарри.
– Оказывается существует такая фирма «Симмондс Митчел». Раньше между этими фамилиями стояло «и», а теперь они просто «Симмондс Митчел». Разумеется, фирм с таким названием много, но что-то подсказывает мне: эта может оказаться именно той, которая нам нужна. А я перерыла не один справочник.
Я наливаю сок для Джоша.
– Чем они занимаются?
– Работают в качестве брокеров на товарной бирже.
– Ах вот как, – отвечаю я, будто понимая, о чем идет речь. Но ведь я говорю с Маргарет и чего уж тут притворяться? – Я слышала о брокерах, но честно говоря, не имею ни малейшего понятия, что это такое, – добавляю я.
– Думаю, это то же самое, что и брокеры на фондовой бирже, – смеется Маргарет. – Только торгуют они не акциями, а товарами – пшеницей, сахаром, кукурузой, чаем.
Держа в одной руке стакан с соком и бутерброды, я открываю дверь в гостиную. Джош расположился на полу буквально в полуметре от телевизора. Зная, что я не разрешаю ему сидеть так близко, он машинально отодвигается чуть-чуть назад, не сводя глаз с экрана. Взяв у меня еду, сын бормочет «Спасибо». Я задерживаюсь на несколько секунд и смотрю на него сверху вниз. На эти детские ноги-спички, что торчат из шорт, на вздернутый нос, на округлившиеся от жевания щеки. В моей душе борются сомнения. Ведь это мой сын. Такой родной и одновременно вдруг такой непонятный. Почему он хочет уйти в интернат? Откуда это желание убежать? Неужели нить, связывавшая нас, порвалась? В чем я ошиблась?
– И торгуют они в расчете на будущие цены, – продолжает Маргарет, когда я возвращаюсь на кухню. – Это так называемые фьючерсы. Скажем, они считают, что через некоторое время должен подорожать сахар. Вот они и покупают его сегодня дешевле, а несколько месяцев спустя продают дороже. «Симмондс Митчел» выступают на биржевом рынке как брокеры и берут свой процент.
– Значит, у них должны быть свои счета?
– Я проверяла. – Маргарет делает жест рукой. – Нет, я не говорила, откуда я. Просто спросила, сколько цифр в их расчетных счетах. Они сказали, шесть.
– Значит, счета у них есть. А могут они работать, как банковские?
Этот вопрос я задаю, скорее, самой себе и не жду, что Маргарет ответит на него.
– Видите ли, миссис Ричмонд… – несколько неуверенно начинает она. – Я знаю, что мистер Ричмонд зачастую оставлял на некоторый срок деньги, полученные за осуществленные по его поручениям операции, на фондовом рынке, на счетах своих брокеров. Ему было нужно время для того, чтобы обдумать свои очередные решения. Может, он так же поступал и с людьми с товарной биржи?
Мы выходим из кухни и направляемся к кабинету. Перед моими глазами всплывает бледное лицо Гиллеспи и пренебрежительный жест, которым он сунул листок с номерами счетов в свою папку.
– «Симмондс Митчел» большая фирма? – спрашиваю я Маргарет.
– Не знаю, но в справочнике она выделена крупным шрифтом, а офис располагается в самом центре Сити.
Значит, большая. И заметная в бизнесе. Гиллеспи должен был слышать о ней. Почему же он не вспомнил название по аббревиатуре?
– Вот тот счет по мобильному телефону, – Маргарет быстро берет со стола и подает мне бумагу. – А это дополнительный список звонивших.
Он стал значительно больше. Я-то ведь почти никому не успела позвонить. Мой отец. Соседи, спрашивавшие, не хочет ли Джош навестить их. Дальние родственники Гарри. Молли. Леонард. Джек. За период с субботы он звонил уже дважды, последний раз два часа назад, чтобы сообщить, что приедет завтра, «если это будет для меня удобно».
– Я сказала ему, что вам вряд ли будет удобно, – объявляет Маргарет. – Могу позвонить ему и попросить не приезжать.
В принципе у Маргарет с Джеком отношения нормальные, хотя зачастую они и подшучивают друг над другом. Но я вижу, что иллюзий в отношении него у нее нет, а постоянные упражнения Джека в применении своих чар начинают Маргарет раздражать.
– Чего он хотел?
– Не сказал.
– Во сколько он собирался приехать?
– В десять. Но я объяснила, что уже в одиннадцать сюда прибудут полицейские. У вас будет слишком мало времени для Джека.
– Полиция приходит по поводу ружей?
– Да. Но я могу с ними передоговориться.
– Не надо. Уж лучше покончить с этим делом пораньше.
– Хорошо. А мистер Кроули?
– Он тоже пусть приезжает. Разберемся и с ним. Маргарет улыбается.
Боковым зрением я замечаю какое-то движение в саду. Это Морис. Он выкатывает из оранжереи груженую тачку и направляется к клумбе с розами.
Я тихо говорю Маргарет:
– Тот полицейский, который приходил сразу после исчезновения Гарри…
– Доусон.
– Да, Доусон. Вы с ним с тех пор общались?
– Вроде бы, нет… Хотя постойте… Да, да. – Она на секунду задумывается. – Он выходил на меня вскоре после вашего отъезда в Америку.
– После отъезда?
– Да, через несколько дней. Может, через неделю.
– Он что, приезжал сюда?
– Нет, в офис.
– Чего он хотел?
– Да в общем, ничего особенного. Задал несколько стандартных вопросов. Во всяком случае они показались мне стандартными.
Я молча жду подробностей.
Маргарет на секунду отводит глаза и говорит подчеркнуто бесстрастно:
– Доусон спрашивал, не произошло ли что-нибудь необычное в те несколько недель, которые предшествовали гибели мистера Ричмонда. Не было ли у мистера Ричмонда каких-то неприятностей. Я ответила, что во времена экономического спада проблемы есть у всех и что были они и у вашего мужа, но не такого рода, с которыми он бы не мог справиться.
– …Это совершенно правильно. Спасибо, Маргарет.
По ее лицу заметно, что она довольна успешно пройденным тестом.
– Да, еще звонил мистер Ричард Морланд. Он хотел заехать на минутку завтра вечером. Ему нужно о чем-то спросить, чего он не успел вчера во время поисков Джоша.
Морланд. Я благодарна ему за то, что он для меня сделал, но его внимание вызывает во мне неясное чувство тревоги.
– Он сказал, о чем именно?
– Нет, только оставил свой номер телефона.
Я беру из рук Маргарет маленький листочек с цифрами и кладу его на стол.
Маргарет собирает свои вещи и идет к двери. Я провожаю ее. У порога она порывисто обнимает меня. Раньше Маргарет так не делала. Что это? Выражение сочувствия? В ответ широко улыбаюсь ей, чтобы показать, что я в порядке.
Джоша я укладываю сегодня спать пораньше. На ночь читаю ему длиннющую историю, стараясь представлять персонажи в лицах. Он, конечно, все понимает. Он видит, что я из кожи лезу вон, чтобы восстановить наш контакт и утвердить себя в роли веселого, интересного товарища. Когда Джош думает, что я на него не смотрю, он украдкой бросает на меня быстрые взгляды и его рот растягивается в улыбке, но в основном слушает с серьезным лицом, отвлеченно глядя в потолок.
Мы обнимаемся на ночь, и в объятиях сына я чувствую какой-то холодок. Все понятно: это мне за то, что я пока не выполнила своего обещания обсудить вопрос об интернате.
Вниз я спускаюсь в подавленном настроении. Судя по всему, борьбу по этому вопросу я проиграла еще не начав ее. Если Джош твердо настроился на интернат, а я помешаю ему, он мне этого не простит.
Я забираю тарелку с хлебом и сыром в кабинет и уныло усаживаюсь за стол. Пододвигаю к себе счет за радиотелефон. Это счет за март, и занимает он три полные страницы, где перечислена почти сотня звонков. Я сразу отыскиваю двадцать шестое марта, день смерти Гарри. Он сделал в этот день шесть звонков, все во второй половине дня, следовательно – с яхты. Последний звонок был домой без десяти двенадцать. До этого он звонил Кэти, а точнее, на служебный номер ее школы, по которому родители могут связываться со своими детьми. Просматривая счет, я отмечаю известные и неизвестные мне телефонные номера, но не нахожу ничего неожиданного. Сложив бумагу, убираю ее в верхний ящик стола.
На листке, лежащем прямо передо мной, записан телефон Морланда. Набирая номер, я думаю, интересно, чем он может заниматься по вечерам: ходить в пивную, ужинать с людьми вроде Дартингтонов или сидеть в баре при яхт-клубе и болтать о море. Четкой картины у меня не вырисовывается.
Морланд поднимает трубку почти сразу.
– Здравствуйте, как дела?
– Ничего, спасибо.
– Как Джош?
– Трудно сказать. – Я действительно не знаю. – Он вбил себе в голову, что хочет перейти в интернат.
– Понятно. А вам эта идея не нравится?
– Я пытаюсь его разубедить, пытаюсь…
– Может быть, он сам забудет об этом через пару дней? – говорит Морланд.
– Может быть, – соглашаюсь я без особой уверенности.
Вдруг я понимаю, что было бы хорошо, если бы Морланд поговорил с Джошем. Он мужчина, Джош его уважает, так что его мнение будет иметь куда больший вес, чем мое. В то же время мне бы не хотелось особенно впутывать Ричарда в наши семейные дела. Во-первых, я до сих пор не понимаю, почему он нам помогает, во-вторых, что-то подсказывает мне держаться от него на некотором расстоянии. И все же я решаюсь рискнуть.
– Ведь вы сами попали в интернат в восемь лет, верно? Вы могли бы объяснить ему все минусы этой жизни. Расскажите ему, как он будет скучать по дому, как другие мальчики будут издеваться над ним, если он станет плакать, как из него будут делать образцового воспитанника закрытой школы, расскажите о суровости нравов, царящих там… – Я останавливаюсь, чувствуя резкость в своем тоне.
– Конечно, – отвечает Морланд с легким смешком, – я могу предупредить его обо всем этом, Эллен. Но сейчас условия в интернате намного лучше, чем раньше.
Во мне вскипают старые переживания.
– Они до сих пор выпускают из своих стен несчастных людей, – произношу я с внезапной горячностью, – которые приучены прятать свои чувства, которые никому не верят после того, как родители спихнули их в интернат. Они приучены жить в двух измерениях, они замкнуты глубоко в себе… – Я замолкаю.
– По-моему, мы не все такие уж безнадежные.
– Может быть, вы и правы, но все равно мне трудно согласиться. Не в восемь лет! В восемь они еще совсем маленькие.
– Еще один аргумент против?
– Конечно!
Я рада, что в целом он воспринимает мою эскападу спокойно.
– Я сделаю все, что в моих силах, Эллен, – говорит Морланд после небольшой паузы.
Я с облегчением вздыхаю.
– Маргарет сказала, что вы хотели со мной встретиться.
– Вы не против? Это не займет много времени. Давайте, я заеду к вам завтра вечером.
– Лучше я сама приеду к вам, – отвечаю я, сразу прикинув, что по пути могу заскочить к Диане.
Мы договариваемся на восемь вечера.
После этого я еще отвечаю на три письма с соболезнованиями в мой адрес. Если раньше я не знала, что написать, то теперь достаточно быстро пишу сдержанные и спокойные ответы, как и положено только что овдовевшей женщине. Чувствую, что к концу третьего письма во мне вырабатывается какая-то отрешенность. Чем горше слова, тем дальше они от меня и Гарри, хотя мне все еще тяжело писать фразу: «Нам всем будет его не хватать.»
Я откладываю ручку в сторону, и смотрю, как за окном начинает темнеть. Мне не хватает разговоров с Бобом Блоком, не хватает его ясных слов, благожелательного внимания, умения не замечать срывов. Интересно, что бы он посоветовал мне в нынешней ситуации? Жить сегодняшним днем? Забыть прошлое и продолжать жить дальше? Но как это сделать, Боб? Если с каждым днем на меня обрушиваются новые проблемы? Если прошлое не дает мне сделать ни шагу?
В Калифорнии сейчас одиннадцать утра. У Боба, наверняка, посетитель, и если он даже перезвонит позже, то вряд ли сможет уделить мне достаточно времени. Лучше все изложить в письме. Пока я буду писать, мне, наверняка, станет легче. Тогда и само письмо не обязательно будет отправлять.
Я так и не научилась обращаться с компьютером Гарри, а электронная пишущая машинка Маргарет, которую привезли из офиса, слишком сложна для меня. Все эти системы памяти, сброса и тому подобное… В конце концов я достаю из кладовки свою старую машинку и ставлю ее на стол Гарри. В ящике стола нахожу лишь несколько бланков фирмы «Эйнсвик» и листы почтовой бумаги с шапкой «Гарри Ричмонд». Остальные канцелярские принадлежности хранятся в одном из шкафов под книжными полками. Я открываю его и вижу сверху коробки с различными бланками, причем к крышке каждой коробки прикреплен образец. Внизу лежат три коробки бумаги формата А-4, и я беру несколько листов.
Я вставляю лист бумаги в машинку. Сижу и смотрю на последние отблески света на небе, думая, включать или не включать большой свет, и размышляю над тем, что написать Бобу Блоку. Затем поднимаюсь и, подойдя снова к шкафу, просматриваю содержимое всех трех коробок с чистой бумагой, но ничего не обнаруживаю.
Я осматриваю все коробки с бланками: бланки формата А-3 и А-4 с надписью «Пеннигейт», визитные карточки, именная почтовая бумага «Гарри Ричмонд».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46