– Я купила ее отцу на свадьбу Лорны, но он до нее не дожил. – Я опустил голову. Каждый раз, когда что-то случается, мама вспоминает о смерти отца, словно убеждая себя, что худшее уже произошло.
Кофе стал покрываться пленкой, и мама вяло его помешала.
– Два фунта за чашку, а мы даже не попробовали. – Я взял чашку и сделал глоток. – Я хотела похоронить его в ней, но потом одела во все белое. Не знаю почему, ему всегда шел голубой, просто белый больше подходит для похорон.
– Мам, проехали, я буду носить ее с джемпером.
– Хорошо. – Она положила ложку и посмотрела мне в лицо. – Или лучше оставь ее в пакете до собственных похорон.
– Ты о чем?
– Посмотри на себя, сынок.
– Я в норме.
– Не похоже.
– Тем не менее.
Я выпрямил спину в надежде, что ровная осанка придаст убедительности словам. Но я знал, что она имеет в виду. Я смотрел в зеркало перед уходом: лицо опухшее со вчерашней ночи, кожа бледная после долгих дней взаперти, щеки отвисли еще больше со времени моей поездки в Берлин.
– Зачем ты здесь, Уильям?
– Хороший вопрос.
Она смотрела сурово, как в детстве, когда хотела выведать правду.
– У тебя неприятности?
Мне вдруг захотелось ей все рассказать. Я чуть не рассмеялся. Это как внезапное желание сунуть палец в розетку или прыгнуть под поезд в метро. Смертельно опасно, но соблазнительно. Я пригубил кофе и посмотрел ей в глаза:
– Конечно нет.
Уловка со взглядом никогда не работала.
Ты ведь не связался с наркотиками? Отец всегда переживал, что ты пошел в шоу-бизнес. Я говорила, ты Умный мальчик, но он твердил, что от наркотиков ум не спасает. Взять хотя бы Элвиса.
Мать смеялась над отцом, но в то же время соглашалась с ним.
– Наркотики ни при чем, мам, честно.
– Честно?
Она сделала глоток кофе в ожидании, что я развею ее сомнения.
– Честно. – Я пытался скрыть раздражение. – В моем деле мозги нужны чистые.
– Да, наверное.
– Как Бобби?
Ее лицо прояснилось.
– Красавец. Сын миссис Коуэн гуляет с ним после школы.
– Не знал, что собаки теперь учатся в школах.
Шутка убогая, но она польстила мне, засмеявшись.
– Ты знаешь, о чем я. Хотя, поверь мне на слово, он не глупее многих людей.
– Уж куда умнее сыночка миссис Коуэн.
– Не будь таким злым, Уильям. Он нормально учится.
– Хорошо.
Я потягивал кофе, радуясь, что мы перешли на нейтральные темы. Рано радовался. Усыпив бдительность, она нанесла удар:
– Женщина?
Я ответил ровно:
– Была женщина, мам, больше нет.
Она улыбнулась. Любовь – достойная неприятность.
* * *
Мы вышли из «Старбакса» и пошли по городу. Мама хотела увидеть мою квартиру. Я соврал, что у меня ремонт, и обещал пригласить в гости позже. Она спросила, каких цветов будут стены, и я назвал первые попавшиеся. Она только покачала головой. Мы забрели в «Маркс и Спенсер», она попричитала над ценами и попыталась залатать мои раны с помощью уцененного свитера.
– Мам, это не мой стиль.
– Ты уже стар для стиля, сынок. Пощупай, хорошая шерсть.
– Я никогда в жизни такое не надену.
Она неохотно отпустила протянутый мне рукав свитера.
– Приятный цвет. Тебе к лицу.
Цвет собачей блевотины, на мой взгляд. Я улыбнулся:
– Куда пойдем?
Она поправила вешалки, чтобы крючки смотрели в одну сторону.
– Мне кажется, это удачная покупка.
– Вряд ли, если он будет висеть в шкафу.
– Ну тогда да.
С другой стороны вешалок на нас уставилась модно одетая женщина. Я повернулся, и она отвела взгляд. Может, магазинная ищейка, а может, просто любопытная курица, у которой слишком много свободного времени. Я удостоверился, что мама стоит спиной, и беззвучно, но отчетливо сказал:
– Отвали. – Мать больно ткнула меня под ребра. – Что?
– Сам знаешь. Я совсем не этому тебя учила.
– Извини. Она на нас пялилась.
– И пусть пялится. – Она потащила меня к выходу. – А ты, великий волшебник. Не знал, что я вижу тебя в зеркало? – Она засмеялась. – Она всего лишь пронырливая старая карга. – Теперь и я рассмеялся. Мама утерла слезы. – Нет, ты все-таки вгонишь меня в могилу. – Выглядела она лучше, чем за весь день. Она протянула мне сумку. – У меня через час автобус. Может, выпьем по маленькой?
В заведении, которое мы выбрали, раньше был банк. Мама пришла в восторг от потолков и охнула, увидев размер бокала, но мужественно выслушала цену и, не дрогнув, расплатилась. Я понес бокалы к угловому столику с хорошим видом на зал. День клонился к вечеру, и в заиндевевшие окна старого банка падало нежно-желтое солнце. В предвечерних барах я испытываю почти религиозный экстаз. Несколько клерков в разных концах зала с бутылкой дешевого вина и парой кружек пива по цене одной как средством от всех болезней. Я всегда говорил, что скорее покончу с собой, чем буду работать в офисе. Как знать, быть может, придется отступить от принципов.
Мама повесила пальто на спинку соседнего стула и сделала глоток вина.
– Уильям, может, переберешься ко мне ненадолго? Пока снова не встанешь на ноги.
– У тебя мало места.
– Диван раскладывается, вполне удобно. Я спала там, когда отцу нездоровилось.
– А где будет спать Бобби?
– Я не пускаю его на диван.
– Ну да, уверен, что именно там он сейчас и нежится.
– Ненадолго, Уильям.
– Мам, мне и здесь хорошо.
Она посмотрела на меня так же, как в тот день, когда я сообщил, что бросаю университет ради магии.
– Хотелось бы верить. Что происходит, сынок?
– Ничего. У меня небольшой отпуск. – Я допил пиво. – В стиле двадцать первого века.
– Стиль для тех, кто может себе его позволить.
Пустой бумажник оттягивал карман.
– Хочешь еще выпить?
– Нет. – Она начала собираться. – Бобби волнуется, когда я уезжаю надолго.
Мы вернулись на автобусную станцию. Длинные ноги часов на Бьюкенен-стрит, застывших в полупрыжке, не сдвинулись с места, но руки-стрелки успели намотать не один круг. Автобус на Камбернолд уже подали, новый кондуктор продавал пассажирам билеты. Мама взглянула на очередь, убедилась, что не опоздает, и повернулась ко мне с серьезным лицом.
Уильям, я знаю, у тебя какие-то неприятности, но помни, что бы ни случилось, ты всегда можешь довериться старушке матери.
Я обнял ее. Трудно представить, что когда-то она была выше меня и могла уладить любые проблемы. Она достала кошелек из сумки, вынула двадцать фунтов и твердо вложила мне в руку.
– Мам, не надо.
– Не спорь, это ерунда. Потом вернешь. – Я наклонился и поцеловал ее в щеку. – Помни, что бы ты ни натворил, мамочка всегда будет тебя любить.
– Знаю, мам.
И я так хотел в это верить. Я проводил автобус и отправился назад в Галлоугейт.
Поздно вечером я вернулся из бара. С тех пор как мать отдала мне эту штуку, она жгла мне сердце куском адского угля, но я принял достаточно анестетиков, чтобы провести наконец вскрытие. Я сел на кровать, взял конверт, полученный от Билла больше года назад, и распечатал. Внутри оказалась карта. Я развернул ее и увидел обведенный красной ручкой берег лесного озера. Я снял очки, потер глаза и вынул из конверта еще кое-что – фотографию. Два молодых человека с мрачными усталыми лицами на берегу озера на закате или рассвете прекрасного летнего дня. Однако на снимок из отпуска не похоже. Один из мужчин – Монтгомери, молодой, не такой лысый и не такой пузатый, но вполне узнаваемый. Второй – выше, крепче, мощнее. Никогда не видел его прежде, но метод дедукции подсказал мне, что это Билл-старший, недавно почивший отец Билла. В руках Монтгомери газета за тот день. Никакой крови, насилия, растерзанных трупов или разбитых лиц, но что-то жуткое приковывало мой взгляд. Из-за этого снимка я столько претерпел в Берлине. По большому счету из-за него все и случилось, но я смотрел на него и не понимал, что же в нем такого. Я сунул руку в карман и нащупал зажигалку. Проще всего сжечь фото и покончить со всем этим.
Я положил его в конверт, нашел в ящике скотч и приклеил пакет к днищу шкафа. Потом придумаю тайник ненадежнее. Может, к тому времени я пойму, что прячу и что с этим делать.
IV
Я вышел из театра и увидел Сильви. Она стояла в полосе желтого света, падавшего из двери служебного входа. Сильви подняла голову и улыбнулась, как дива в предвкушении шоу. Что, в общем, недалеко от истины. Я помедлил, она зажмурилась на свету, и я отпустил дверь, оставляя нас в сумерках парковки. Некоторые фокусники говорят, что волшебство привлекает женщин, – может, и так, только со мной это почему-то не работает.
– Привет.
Ее голос звучал ниже, чем на сцене, от холода и сырости в нем появилась хрипотца.
– Привет. – Я не понимал, чего она ждет. – Спасибо за помощь.
В темноте я не видел лица, но, судя по голосу, она улыбалась.
– Не за что.
– Да ладно, ты спасла мне жизнь.
– Всегда пожалуйста.
В голове пронеслись картинки из порножурналов. Я поставил чемодан на землю.
– Ждешь кого-нибудь?
– Да.
В ночной тьме ее хрупкая фигурка выглядела совсем беззащитной. Парковка казалась мрачной и заброшенной, хотя с полдюжины машин еще стояли в своих загонах. Фары погашены, в окнах темно, но кто угодно может сидеть там и ждать, пока я уйду и оставлю ее одну. Я представил ее смеющееся лицо, заснятое на какой-нибудь вечеринке, широкую улыбку, застывшую в немом призыве к свидетелям. Я отогнал видение и удержался от вопроса: «Ты не боишься стоят тут одна?» Она сама по себе, я сам по себе. Кроме того, она наверняка поднимет меня на смех.
– Мне пора. Спасибо еще раз, хорошего вечера.
Я взялся за ручку чемодана, готовый катить свой воз до ближайшего такси.
– Не хочешь спросить, кого я жду?
Я, конечно, уже понял, но хотел услышать это от нее.
– Не мое дело.
Она подошла ближе, всколыхнув еще пару страниц журнала.
– Я жду тебя.
Я отпустил чемодан. Не то чтобы я собирался дотронуться до нее, но на всякий случай решил освободить руки.
– Я польщен.
Теперь я видел ее сияющее лицо, открытое – и загадочное.
– Ты еще не знаешь, чего я хочу.
Меня снова охватило беспокойство. Казалось, среди машин кто-то ходит.
– Я думал, меня.
Она улыбнулась шире:
– Вы, ирландцы, все одинаковые.
– Шотландцы. – Бровь под ровной челкой приподнялась, и я добавил: – Но мой дед из Ирландии, если хочешь.
– Ты и Клинтоном прикинешься, если я захочу.
– Если они отменят воинскую повинность.
Она засмеялась:
– За сценой ты забавнее.
– Мне уже говорили. – Где-то в темноте проскрипел по рельсам трамвай. Она мотнула головой, и я заметил капли дождя на шлеме темных волос. Я ждал, что она объяснится, но она молчала. – Так чем же я могу помочь?
– Может, сначала выпьем?
– Я уж и не надеялся. – Я посмотрел на чемодан. – Только давай заскочим в отель, я все улажу и разгружусь.
Она улыбнулась жемчужной американской улыбкой:
– Может, там и выпьем?
– Почему нет?
Я улыбнулся в ответ, скрывая свои зубы, чувствуя себя Казановой во плоти, и совсем забыл, что она так и не сказала, чего хочет.
* * *
За те часы, что я провел в Берлине, квартал успел измениться. На улицах по-прежнему оживленно, но суеты меньше. Перекресток ночи. Спешащие домой театралы и парочки из ресторанов вперемешку с юными тусовщиками, для которых ночь, как и вся жизнь, только начинается. Сильви вела меня по улице, мимо баров и ресторанов, влюбленные и дружеские компании мелькали в ярких огнях, улыбались, как реклама праздника. Трамвай со звоном укатил за угол, и я ступил на дорогу.
– Эй, не спеши.
Сильви схватила меня за рукав и кивнула на красный свет.
– Извини. – Я усмехнулся и поднялся на тротуар. – Там, откуда я родом, светофоры для стариков, больных и голубых.
Загорелся зеленый. Мы перешли улицу, и Сильви сказала:
– Отель недалеко, можем прогуляться пешком.
– Хороший?
Сильви пожала плечами:
– Никогда не бывала. – Она улыбнулась, ее каблуки стучали по асфальту. – Люблю комнаты в новых отелях, а ты?
– Я слишком много их видел.
– А я нет.
Мы свернули от баров и кафе на боковую улицу и увидели торчащий скелет недостроенного здания. Синяя пленка трепыхалась на перекрытиях, и я представил огромный корабль-призрак, на всех парусах рассекающий ночные просторы. Мы замедлили ход, Сильви поднялась на бордюр будущего тротуара и пошла, балансируя по краю, останавливаясь, чтобы поймать равновесие, как канатоходец. Я шел рядом, гремя колесами чемодана по новому бетону. Сильви раскинула руки, усиленно раскачиваясь, и схватилась за мое плечо, чтобы удержаться.
– Заработаю денег – буду жить в отеле. Чистые простыни каждый день, мини-бар с охлажденной выпивкой, обслуживание, кабельное телевидение, душ с охренительным напором…
Тротуар кончился. Сильви остановилась, слегка покачнувшись, будто на краю пропасти, я дал ей руку, и она спрыгнула с легким реверансом.
– А еще завтрак каждое утро, – сказал я.
– Завтрак в любое время дня. Или ночи, если хочется, и… – Она помолчала, привлекая мое внимание, и выдала коронную фразу: – Бесплатная гигиеническая фигня.
Мы снова вышли на главную улицу. Молодая парочка прошла мимо нас в бар, он обнимает ее за плечи, она его – за талию.
– В Глазго в такое время на улицах полно пьяных.
– Правда? Почему?
– Не знаю. Так сложилось.
– У нас пьют только последние неудачники.
Я почувствовал себя уязвленным.
– Серьезно?
– Да, те, кто не могут достать спидов. Напиваются только слюнтяи.
– Повезло слюнтяям. А ты откуда?
– Не важно, сейчас я здесь.
– Здесь и сейчас?
– Поверь на слово. – Каблуки цокнули последний раз, и она остановилась у двери. – Ну вот, отель «Бэйтс». Не похоже, что здесь есть жизнь.
Я посмотрел на закрытые ставнями окна, запертые двери и погасшую вывеску.
– Кто сказал, что у американцев нет чувства юмора? – Я позвонил в дверь. – В путеводителе написано, что Берлин – круглосуточный город.
– Так оно и есть – там, где за это платят.
Я напряг слух в надежде услышать шаги швейцара и снова нажал на звонок, раздумывая о том, не отключает ли его портье перед отходом ко сну. Я отпустил кнопку и прислушался.
– Что-нибудь слышишь?
Сильви покачала головой. Я принялся стучать кулаком, но толстая деревянная дверь словно впитывала удары, и я лишь отбил себе руку. За спиной три ноты пропищали незаконченной гаммой на сломанном ксилофоне. Я обернулся и увидел Сильви, озаренную зеленым светом мобильника.
– Попробуем позвонить.
Я развернул бумажку, которую мне дал Рэй.
– У меня нет их телефона.
Но Сильви уже набирала номер. Она кивнула на рисованную вывеску над крыльцом. За непробиваемой дверью зазвонил телефон. Мы ждали двадцать гудков, Сильви сбросила и набрала еще раз, и снова двадцать гудков. Я про себя матерился. И тут Сильви сказала то, что жаждет услышать любой одинокий (а иногда и женатый) мужчина, встретивший красивую женщину.
– Наверное, лучше пойти ко мне. – И добавила, как все мы надеемся, только для приличия: – Можешь спать в комнате для гостей.
* * *
Я думал, Сильви живет в современной квартирке: много света, мало мебели, как в барах, мимо которых мы проходили. Но Сильви открыла дверь, и стало ясно, что годы не пощадили ее жилище.
Потертый линолеум и блеклые обои в прихожей – ремонта, видимо, не делали со времен советской власти. Гора нераспечатанной почты на столике, у стены – велосипед с провисшей цепью. На руле красовалась поношенная мужская кожаная куртка – этакий трофей, словно сбитый зверь на кенгурятнике грузовика. Квартира, похоже, служила приютом целой армии квартирантов, не получив ни от кого из них благодарности. Сильви равнодушно взглянула на письма:
– Ну вот и дом родной.
– Отличный район.
Она засмеялась:
– Нам нравится.
Я отложил «нам» в память рядом с мужской курткой. Сильви сняла пальто.
– Кофе?
– Можно и чего-нибудь покрепче. – Я открыл чемодан и достал бутылку «Гленфиддиш» из дьюти-фри. – Я знал, что не зря таскаю этот чертов воз.
– Неплохой виски.
– Я думал, выпивка для слюнтяев.
– В Америке выпивка для слюнтяев. А мы в Европе.
– Ах, в Америке. Круг сужается.
Сильви бросила на меня взгляд:
– Проныра. – Она швырнула пальто поверх куртки таинственного незнакомца, а затем туда же пристроила мой плащ. – Иди познакомься с дядей Диксом, а я принесу стаканы.
– С кем?
Она прошла на кухню, а я встал в дверях, наблюдая, как она всматривается в шкаф, словно забыла, что ищет.
– С дядей Диксом.
Она обернулась, вновь демонстрируя идеальные зубы, и указала на коридор.
– Казанова, блядь, – пробормотал я и направился в полутемную гостиную, надеясь, что дядя Дикс окажется котом или собачонкой невизгливой породы.
Кто бы ни занимался этой комнатой, он явно торопился – а может, ему просто не хватило краски. Неровные красные мазки покрывали потолок и стены, бушующее море с розовой пеной и непредсказуемым характером – одним словом, интерьер в стиле лопнувшей вены.
Лампа на гнущейся ножке, направленная в потолок, да с полдюжины греющих свечей, затухающих в пустом камине, – вот и все освещение. Стены поглощали свет, и тени становились багровыми, словно брызги крови на месте преступления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26