– Вы знаете, я осторожен. Не беспокойтесь.
С туалетного столика он взял заколку, украшенную жемчугом, и закрепил узел, блестевший в тон драгоценному эбеновому дереву.
– Как дела у судьи? – после паузы спросила Аморе.
Во время их последней встречи Иеремия рассказал ей, что лечит сэра Орландо Трелонея. Каждый придворный знал двенадцать судей Королевской скамьи хотя бы по именам, так что ее интерес был неподдельным.
– Ему лучше. Но его жизнь в опасности. Я уверен, его хотят убить.
Аморе вздрогнула:
– Вы серьезно? И кто же?
– Я не знаю, кто за этим стоит. Но обязательно узнаю.
Ему захотелось поделиться с ней своими умозаключениями, так как он ценил не только ее ум, но и женскую интуицию, часто позволявшую ему увидеть вещи под неожиданным углом зрения, и он рассказал ей историю с плащом и объяснил, почему считает, что подмену совершили сознательно с целью заразить судью.
В этом месте Аморе резко перебила его и в ужасе спросила:
– А вы не боитесь заразиться?
– Мадам, как я уже говорил судье, наша жизнь в руках Божьих. Кроме того, опыт научил меня, что тщательная гигиена, как правило, предохраняет от заражения. К сожалению, телесная чистоплотность, столь распространенная в Азии, пока не пользуется популярностью в Европе.
– Так вы хотите найти преступника?
– Да. Хотя единственное, за что я могу зацепиться, это тот ирландец, которого видел судья, придя в себя. Лорд вспомнил, что видел его еще в таверне, он подрался с одним из посетителей. Я уже навел справки, его зовут Макмагон. Некий студент «Иннер темпла», услышав мой разговор с хозяином, рассказал, что несколько раз видел Макмагона в Уайтфрайарсе. Там от констеблей и охранников прячутся жулики и должники. Студент вызвался провести меня туда. В норе, где время от времени ночевал Макмагон, мы узнали, что около двух недель назад он был арестован за кражу и сидит в Ньюгейте. Там-то я с ним завтра подробно и поговорю.
Иеремия поправил Аморе еще один локон на лбу и предложил взглянуть в зеркало. Она улыбнулась, зная, насколько он не одобряет ее образ жизни при дворе, все эти платья со смелыми вырезами и несусветную роскошь. Но иезуит ничего не мог изменить, ей нравилась эта жизнь, полная развлечений, и она не хотела от нее отказываться. Он мог только попытаться удержать ее от худшего. Встретившись с ним глазами в зеркале, Аморе вдруг в смущении потупила взор.
– Я кое-что должна вам сказать, – медленно выговорила она. Она молчала, но Иеремия уже понял, в чем дело. – Думаю, я в положении.
Иеремия не удивился. Она была одной из любовниц короля, и хотя Карл навещал ее не так часто, как леди Каслмейн, рано или поздно это должно было случиться.
– Вы уверены, мадам?
– Уже два месяца у меня не было недомоганий.
Он чувствовал, что Аморе боится его реакции. Она уважала его как отца и не хотела огорчать.
– Поговорим об этом в другой раз, если не возражаете, мадам, – дипломатично ответил он. – Король уже знает?
– Да. Он хочет выдать меня замуж, чтобы ребенок был законным.
– Но вы, конечно, не хотите связывать себя священными узами брака, упрямица, – пошутил Иеремия.
В этот момент за дверью послышался шум. Застучала каблуки придворных, зазвучали голоса, залаяли собаки – спаниели, почти повсюду сопровождавшие короля. Но, войдя, Карл оставил всю свою шумную свиту за порогом и закрыл дверь.
Увидев Иеремию, стоявшего возле Аморе с гребнем и лентами в руках, он удивленно воскликнул:
– Oddfish! Я знал, что иезуиты весьма талантливы. Но чтобы причесывать моих придворных дам!
Иеремия, улыбаясь, отложил гребень и ленты:
– Простите, ваше величество, мне нужно было поговорить с леди Сент-Клер, а я не хотел, чтобы она встретила вас неубранная.
Карл подошел и протянул Иеремии руку для поцелуя. К короткому бархатному жилету, открывавшему спереди рубашку из тонкого прозрачного льна, король надел своего рода широкие шаровары, напоминавшие скорее юбку в складку. Под коленями штанины собирались кружевными отворотами. Белый воротник и широкие рукава рубашки также были обшиты роскошными кружевами, спадавшими на красивые руки Карла. Пестрые атласные ленты украшали рукава и плечи. Облегающие шелковые чулки подчеркивали хорошую форму ног. Шелковые туфли с бантами и на красных каблуках и мягкая шляпа с высокой тульей, на которой покачивались душистые красные перья, дополняли его облик, и вправду достойный называться величественным.
Карл был очень высок, он возвышался над всеми своими придворными – небесполезное качество для короля, хотя в бегах оно могло выдать его ищейкам Кромвеля. В остальном же тот молодой человек, переодетый слугой, сильно изменился. Долгое изгнание не прошло для него бесследно, оставив глубокие морщины на смуглом лице, особенно заметны были те, что спускались от ноздрей к подбородку. Лицо и крупный длинный нос были тяжелыми, мясистыми. Но карие глаза под густыми черными бровями блестели живо и внимательно, а чувственные губы были необыкновенно подвижны. Верхнюю губу окаймляли элегантные усы, как будто проведенные углем. С недавнего времени Карл тоже носил парик с длинными локонами – его собственные черные волосы поседели, хотя ему исполнилось всего тридцать четыре года.
В отличие от своего красавца отца, короля-мученика, Карл был некрасив. Но его обаяние заставляло забыть все внешние недостатки, и он очаровывал не только женщин, но и многих мужчин. Даже Иеремия не мог не поддаться его шарму, хотя и огорчался – король не оправдал его надежд. Государственные дела утомляли его, и он отделывался от них под любым предлогом. Двор его считался расточительным, продажным и развращенным.
Королю не доставила большого удовольствия встреча со священником в покоях своей любовницы, но он не подал виду. Кроме Аморе, он единственный знал тайну Иеремии. Хотя в нарушение законов королевства при дворе находились католические священники, к примеру, в свите королевы и королевы-матери, исповедовавших католическую веру, Иеремия предпочитал держаться в тени, чтобы иметь возможность беспрепятственно вращаться в кругах лондонских протестантов.
– Так как вы являетесь исповедником леди Аморе, патер Блэкшо, несомненно, она уже сообщила вам новость, – чуть подумав, сказал Карл. Небрежным жестом он бросил свою украшенную перьями шляпу на табурет. – И тем не менее она не хочет замуж, чем очень меня беспокоит. И без того об этом много говорят, не только при дворе. Постарайтесь убедить ее, патер. Может быть, вас она послушает.
– Попытаюсь, сир, – поклонившись, ответил Иеремия и вышел из комнаты.
Конечно, он постарается помочь Карлу и поговорит с Аморе, но ему заведомо было ясно – она не передумает. В таких вещах она не слушала даже его. Хотя, откровенно признаться, до сих пор он не слишком пытался ее переубедить. Мысль о том, что Аморе выйдет замуж за кого-нибудь из этих самовлюбленных придворных, была ему отвратительна. Все они были как на подбор – пустые, жестокие, циничные, морально разложившиеся. Аморе же каким-то чудом удалось сохранить в этом болоте греха искренность и душевную теплоту, свойственные ей уже в детском возрасте. Может быть, это объяснялось тем, что она не была честолюбива и везде находила друзей. Ей удалось обезоружить даже известную своим вздорным нравом Барбару Палмер, леди Каслмейн, ревновавшую короля и обычно изводившую своих соперниц. Аморе Сент-Клер и леди Каслмейн связывали дружеские отношения.
Но если не за придворного, то за кого же идти замуж? За скучного провинциального дворянина или за выскочку буржуа? Немыслимо! Нет, эту проблему он в данный момент решить не мог. Нужно принимать жизнь такой, какова она есть.
Глава восьмая
Перед домом судьи Иеремия встретил студента Джорджа Джеффриса, несколько дней назад побывавшего с ним в Уайтфрайарсе. Молодой человек поинтересовался, есть ли какие-нибудь новости. Почувствовав, что студент оказался здесь не случайно, Иеремия насторожился.
– Мистер Фоконе, – ухмыльнулся Джеффрис, заметив это, – я знаю, что вы проводите расследование для судьи Трелонея. Вы хотите выяснить, кто хочет нагадить ему, а я хочу помочь вам. Все-таки ирландца вы нашли благодаря мне.
– Это верно. Но почему вас беспокоит судьба судьи?
– Ну, я не собираюсь всю жизнь прожить мелким безвестным адвокатом. И прилежной учебы тут мало. Прежде всего мне нужны связи. А что может быть полезней, чем оказать услугу судье Королевской скамьи?
Иеремия смотрел на молодого человека со смешанными чувствами. Джорджу Джеффрису было не больше девятнадцати. Очень красивый – невысокий, стройный, с тонкими чертами лица, большими светло-карими глазами и темными волнистыми волосами. Разгульная жизнь, которой, не жалея сил, предавались студенты, еще не оставила следов на его лице.
Хотя объяснение Джорджа Джеффриса звучало достаточно убедительно, постоянная бдительность призывала Иеремию к осторожности.
– Так вы хотите на меня работать?
– Вам это ничего не будет стоить, – заверил студент. – Я бы только просил вас назвать мое имя судье.
– Ну что ж. У меня и в самом деле есть для вас задание. Судья Трелоней, кажется, не подозревает, что у него есть враги. В юридических кругах вы привлечете меньше внимания, чем я. Послушайте, что говорят, и расскажите мне, если услышите что-либо подозрительное.
– Я буду весь зрение и слух, – пообещал Джеффрис, постучал по шляпе и, довольный, удалился.
Иезуит смотрел ему вслед, пока он не скрылся за углом. Он не одобрял целей студента, но это, несомненно, объяснялось его привычным недоверием к незнакомцам.
На его стук дверь открыла горничная. Девушка была явно не в себе. Было слышно, что в доме идет шумная ссора. Иеремия узнал сердитый голос судьи. В беспокойстве он прошел мимо застывшей горничной в холл, выложенный черно-белым мрамором. У подножия лестницы собрались, кажется, все домочадцы. Резкий голос Эстер звучал намного громче, чем тихие заверения камердинера. Позади в немом смущении стояли лакеи и служанки.
– Хватит! Все, тихо! – кричал сэр Орландо, стоя на лестничной площадке в ночной рубашке и халате и держась правой рукой за перила, чтобы не упасть. Его ноги дрожали от слабости, и, когда он попытался заговорить снова, голос отказал ему.
При появлении Иеремии все затихли. Не обращая ни на кого внимания, иезуит подошел к судье, шатавшемуся, как бессильный призрак, и положил его руку себе на плечо.
– Я ведь велел вам оставаться в постели! – попенял он неразумному пациенту. – Если вы не будете меня слушаться, выздоровление затянется надолго.
– Как я могу отдыхать, когда в доме все вверх дном? – волновался Трелоней, задыхаясь и хватая ртом воздух.
Незначительное напряжение совершенно обессилило его. Иеремия помог ему подняться на два лестничных марша и уложил в кровать. Затем пододвинул новый стул с подушкой и сел.
– Расскажите мне, что случилось, – спокойно попросит он.
Лицо Трелонея еще пылало.
– Моя племянница обвиняет Мэлори в краже денег из моего кабинета. Она говорит, будто видела это собственными глазами. Не могу поверить! Это Мэлори-то, которому я всегда доверял, который так ухаживал за мной все последнее время! Это... это очень больно, когда тебя предают самые близкие.
Судья был так взволнован, что ему опять отказал голос.
– Если позволите, я разберусь, в чем дело, – предложил Иеремия, вовсе не склонный по первому же слову верить в виновность камердинера.
– Боюсь, все ясно. Эстер видела, как Мэлори брал деньги, и мне ничего не остается, как уволить его.
– Позвольте мне все же расспросить их обоих, сэр.
– Конечно. Как вам угодно, доктор Фоконе.
Иеремия вернулся в холл, где Эстер продолжала осыпать камердинера проклятиями. Мэлори согнулся словно под ударами града, но, завидев на лестнице доктора, тут же спросил:
– Лорд в порядке, доктор?
– Все нормально, Мэлори. Волнение не повредило ему.
Иеремия обратился к племяннице судьи:
– Мистрис Лэнгем, ваш дядюшка попросил меня разобраться в происшествии. Расскажите мне, пожалуйста, что вы видели.
Эстер быстро задышала, явно оскорбленная тем, что кто-то позволил себе сомневаться в ее словах, но без возражений покорилась.
– Я шла из кладовой, – начала она, указывая на дверь справа, – и увидела, как Мэлори заходит в кабинет дяди. Меня удивило, что он закрыл за собой дверь и повернул ключ. Как вам известно, дядя еще очень болен и не в состоянии работать. Так что он не мог послать его туда. Так как я не могла открыть дверь, то заглянула в замочную скважину и увидела, как Мэлори достает деньги из шкатулки, той, что стоит в шкафу. Думая, что, может быть, все-таки его попросил дядя, я подождала в дверях кладовой, пока он выйдет, и прошла за ним вверх по лестнице. Но Мэлори пошел не к дяде, а в свою каморку, где спрятал деньги в сундуке под одеждой. Кто знает, сколько он уже у нас наворовал.
– Клянусь, это неправда! – с мольбой в голосе воскликнул Мэлори. – Я никогда ничего не крал у лорда.
Эстер дала ему звонкую пощечину.
– Ты смеешь называть меня лгуньей? – закричала она. – Твое счастье, что я не заявила в полицию. По тебе плачет виселица, негодяй! Но, правда, ты отделаешься всего-навсего клеймом.
У Иеремии мурашки побежали по коже. Откуда в молодой женщине столько злости, что она безжалостно призывает смерть на голову другого человека? Что озлобило ее, сделало неспособной ни на какие чувства, кроме ненависти?
– Покажите мне шкатулку, – наконец попросил Иеремия, пытаясь отвлечь Эстер от бедного Мэлори.
Она молча повиновалась, провела его в обитый темным дубом кабинет, остановилась перед шкафом эбенового дерева и открыла резные створки, за которыми находились выдвижные ящики. В одном из них стояла расписная деревянная шкатулка. Эстер приподняла крышку и вынула кожаный кошель, доверху набитый серебряными кронами.
– Вот кошель, который я нашла в сундуке Мэлори, – заявила она.
– Ясно. Будьте так любезны, мадам, закрыть дверь и запереть ее на ключ.
Иеремия вышел в холл, подождал, пока она запрет дверь, затем нагнулся и посмотрел в замочную скважину.
– Благодарю вас, мадам, можете открывать. Проведите меня в комнату Мэлори.
Эстер торжествующе прошла на верхний этаж, где жила прислуга.
– Откуда вы наблюдали, как Мэлори прятал деньги в сундук? – спокойно поинтересовался Иеремия. Он встал на указанное ею место и посмотрел в сторону комнаты. – Сделайте вид, как будто вы что-то прячете в сундук, мадам, – попросил он и внимательно проследил за племянницей. – Спасибо, достаточно. Теперь мне все ясно, – удовлетворенно заявил Иеремия. – Можно идти к судье. Идите, пожалуйста, за мной, мадам, ты тоже, Мэлори!
Сэру Орландо Трелонею стоило больших усилий остаться в постели. Он непрестанно спрашивал себя, мог ли он предотвратить прегрешение камердинера, серьезнее относясь к своему долгу хозяина дома. В конце концов, в его обязанности входит следить за нравственностью слуг и наказывать их за неблаговидные поступки. Может быть, он вел себя слишком мягко. Его жена была очень доброй женщиной и не выносила, когда он бил слуг палкой, даже если это было нужно. А он всегда считался с ее желаниями. Вздохнув, он сказал себе, что в будущем со слугами надо быть строже.
Когда Иеремия, Эстер и Мэлори вошли в спальню, Трелоней присел на кровати и выжидательно посмотрел на врача:
– Ну что, доктор Фоконе, как же, по вашему мнению, поступить с Мэлори?
Взгляд Иеремии с сочувствием скользнул по бледному лицу камердинера.
– Оставить на службе, сэр, – твердо сказал он. – Он ничего не сделал.
– Но... не понимаю...
– Мне очень неприятно говорить вам об этом, но ваша племянница лжет.
Эстер возмущенно подняла глаза:
– Как вы смеете?
Судья нетерпеливо перебил ее:
– Говорите дальше, доктор.
– Милорд, ваша племянница очень подробно описала кражу Мэлори, упомянув множество деталей, чтобы ее рассказ казался более правдоподобным. Но именно эти детали и подвели ее. С удовольствием их перечислю. Во-первых, она утверждала, что наблюдала за Мэлори через замочную скважину, так как он запер за собой дверь и она не могла ее открыть. Но когда ключ торчит в двери, то в замочную скважину ничего не видно. А даже если ключа там нет, шкаф все равно не виден, так как он стоит у боковой стены, а не напротив двери. Во-вторых, она сказала, что Мэлори спрятал деньги к себе в сундук. Да, с лестницы можно заглянуть в каморку, но сундук стоит так, что, если смотреть от двери, его закрывает кровать. Таким образом, ваша племянница не могла видеть ни того, как Мэлори крал деньги, ни того, как он прятал их в сундук. Скорее всего кошель все время оставался в шкатулке, а она просто-напросто выдумала всю эту историю.
Какое-то время судья не мог произнести ни слова. Он смотрел то на одного, то на другого, как будто пытаясь усвоить услышанное. Замерла и Эстер. Она поняла, что ее ложь разоблачили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43