– Иначе я не успокоюсь, – заверил Иеремия. – Он очень опасен и не знает никакого сострадания. Его необходимо обезвредить.
Магистрат посмотрел на босого человека, шедшего рядом с ним в плаще, накинутом прямо на голое тело.
– Я восхищаюсь вашим мужеством, сэр, – со значением сказал он. – Вы не только не боитесь ухаживать за чумными, но и схватились с опасным преступником, только что коварно пытавшимся вас убить. К тому же это не входит в ваши непосредственные обязанности.
– Позвольте мне ответить вам тем же восхищением, – скромно ответил Иеремия. – Вы один из немногих состоятельных людей, кто не бежал в деревню и продолжает исполнять свой долг.
Годфри ответил ему смущенным взглядом:
– Мне не стоит этим хвастаться.
– Но в отличие от многих других вы остались на своем посту.
– Да, и я осуждаю этих других за то, что они уклонились от выполнения своего долга и не потратились на пособие для бедных как раз тогда, когда столько людей из-за чумы разорились и впали в нищету. Но должен признаться, я остался не только из самопожертвования. Я торгую углем и, следовательно, принадлежу к тем немногим купцам, которые и в эти мрачные времена могут увеличить состояние. – В голосе Годфри слышался легкий стыд и вместе с тем потребность оправдаться.
Иеремия с любопытством посмотрел на него. Несмотря на такое признание, магистрат был ему симпатичен.
– Вы давно знаете сэра Орландо?
– Несколько лет, с момента восшествия на престол нашего короля, когда я принес присягу мирового судьи, – рассказал Годфри. – Сначала я собирался зарабатывать на хлеб адвокатурой, но после нескольких лет учебы в «Грейз инн» меня сразил недуг, сделавший для меня юридическую практику невозможной. – В ответ на вопросительный взгляд Иеремии он добавил: – Я плохо слышу. Последствие тифа. Вам повезло – я не слишком далеко отошел от ямы, иначе я бы вас не услышал.
Он говорил об этом спокойно, с покорностью человека, примирившегося с судьбой. Иеремия не мог понять, сожалеет он об отказе от юридической карьеры или вполне доволен участью зажиточного торговца.
Тем временем они дошли до Чаринг-кросс и свернули на Стрэнд. Проходя мимо дома Хартфорда, Иеремия украдкой бросил взгляд на темные окна. От боли и физической слабости он на мгновение впал в искушение и подумал, а может, ему зайти и пусть Аморе позаботится о нем, но тут же подавил едва возникшее желание. Он даже не знал, где находится леди Сент-Клер, однако надеялся, что она вместе со двором уже уехала из города. Хотя даже если бы она была дома, в своем нынешнем состоянии он ни за что на свете не пошел бы к ней. Запах чумных трупов пристал к нему хуже яда, и, вероятно, он уже болен. Нужно держаться подальше от здоровых людей, и прежде всего от Аморе.
Улицы как будто вымерли. На Стрэнде им встретился лишь одинокий страж, который, узнав мирового судью, приветливо с ним поздоровался. Было очевидно, что Годфри в Вестминстере очень любят.
На углу Флит-стрит магистрат вдруг остановился. Из перпендикулярной Миддл-темпл-лейн, преградив им путь, вынырнули две мрачные фигуры в грязной изодранной одежде и с дубинками в руках. Не было никаких сомнений – это были обитатели соседнего округа Уайтфрайарс, пристанища воров и жуликов.
– Встаньте за мной, – сказал магистрат Иеремии, обнажая шпагу.
Клинок ничуть не устрашил грабителей – напротив, они уверенно размахивали дубинками. В полумраке их лиц почти не было видно, но Иеремия не сомневался – на них лежала печать голода и нужды, как у всех бедняков. Чума пожинала в Уайтфрайарсе богатую жатву.
– Прочь, бродяги! – грозно сказал Эдмунд Годфри и направил острие шпаги на того, кто стоял ближе.
– Только прихватив ваши ценности! – ничуть не испугавшись, пригрозил тот.
– Предупреждаю в последний раз! – так же хладнокровно ответил мировой судья.
Поскольку противник вовсе не собирался ретироваться, Годфри без дальнейших предупреждений перешел в наступление. Не успел тот размахнуться, как магистрат шпагой ранил его в руку, державшую дубинку. Разбойник вскрикнул от боли и выругался.
– Уилл, разделайся с этими проклятыми псами.
Дружка не надо было уговаривать. Взревев, он занес над головой дубину и бросился на магистрата. Годфри ловко увернулся и заодно оттолкнул в сторону стоявшего за ним Иеремию. Разбойник не задел ни одного из них и по инерции продолжал нестись вперед, так что мировой судья успел процарапать ему бок острием шпаги. Ругаясь и скрипя зубами, тот нерешительно обернулся, но, увидев, что его напарник оправился, снова занес дубину и пошел на Годфри. Другой последовал его примеру. Теснимый с двух сторон магистрат отчаянно сопротивлялся, парировал удары разбойников и наносил им неглубокие раны. Однако было ясно: один мощный удар – и он останется без оружия. Не отрывая глаз от схватки, Иеремия вышел из-под выступающего фронтона, под которым укрывался, и во все горло позвал на помощь. Разбойники тем временем уже почти прижали Годфри к стене дома. Но магистрат не собирался сдаваться. Он упорно сопротивлялся превосходящей силе. Наконец одному из нападающих удалось выбить у него из рук шпагу, и она со звоном упала на землю. Второй удар метил в голову, но Годфри, не теряя самообладания, нагнулся и отскочил в сторону. Дубинка лишь содрала ему кожу. Воры не успели закрепить свое преимущество, как послышались голоса и быстрые шаги. Иеремия обернулся и, увидев двух подбегавших к ним стражей с алебардами, с облегчением вздохнул. И вот уже разбойников приперли к стене, и они не отрываясь яростно смотрели на смертоносные острия, нацеленные им в грудь.
Эдмунд Годфри облегченно вытер тыльной стороной ладони пот со лба и поднял шпагу.
– Спасибо, ребята, – задыхаясь, сказал он. – Вы подоспели вовремя.
– Рады служить, мастер Годфри, – хором ответили стражи.
– Отведите этих разбойников в Гейтхаус. Я займусь ими завтра. – Годфри обеспокоенно посмотрел на Иеремию. – Вы в порядке, доктор?
– Да, простите, сэр. Не очень-то я оказался вам полезен.
Магистрат отмахнулся:
– Вы были без оружия. Зато очень пригодился ваш голос.
Годфри вложил шпагу в ножны, и они продолжили путь. Скоро перед ними выросла массивная тень Ладгейта. Годфри велел стражнику пропустить их. Хотя Иеремия уверял, что оставшуюся часть пути он без труда пройдет один, магистрат проводил его до Патерностер-роу, сказав на прощание:
– Если у вас появятся новые данные об убийце юристов, дайте мне знать. Я бы очень хотел лично арестовать этого негодяя и засадить его в тюрьму.
Иеремия еще раз поблагодарил его за помощь и, падая от изнеможения, зашел в дом. Ему хотелось только одного – рухнуть в постель и заснуть, но прежде он непременно должен был кое-что сделать. Из последних сил он побрел на кухню и с трудом наполнил водой из насоса чан, в котором регулярно принимал ванны. Затем развел огонь, бросил в него плащ Годфри и сел в чан. Полчаса Иеремия тер себя с головы до ног грубым мылом, пытаясь смыть чумной яд, прилипший к коже. Но втайне он боялся, что уже поздно.
Глава сорок шестая
– Миледи, когда же мы уедем из города? Его величество и придворные уже три дня как выехали! – снова принялась за свое камеристка. – На этой неделе уже четыреста семьдесят смертей. Если мы не уедем, то все умрем!
– Элен, перестань нудить. Скоро уедем, – раздраженно сказала Аморе.
Непрестанные жалобы камеристки не улучшали ее настроения. Она беспокоилась о патере Блэкшо. Уезжая, король потребовал, чтобы она поехала с ним, и Аморе решила в последний раз попытаться переубедить иезуита. Но на Патерностер-роу его не оказалось, а набычившийся подмастерье не мог или не хотел сказать, когда он вернется. И она решила остаться в Лондоне до тех пор, пока ей не удастся по крайней мере переговорить с Иеремией. Карла Аморе уверила, что присоединится к нему в ближайшие дни, и поручила ему своего сына с кормилицей и несколькими слугами. Каждое утро она посылала лакея на Патерностер-роу справляться о докторе Фоконе, но безуспешно. Иезуит как сквозь землю провалился.
В тот день она с нетерпением ждала возвращения посыльного, которому велела ждать в цирюльне до вечера. Когда тот в конце концов появился, Аморе сразу поняла, что он пришел ни с чем.
– Мне очень жаль, миледи, – сказал лакей, – доктор Фоконе отсутствовал весь день и не оставил никаких известий.
– Спасибо, Стюарт. – Аморе немного подумала и приняла решение. – Вели кучеру закладывать. Я выезжаю.
– Будет сделано, миледи.
Аморе переоделась с помощью Элен, не обращая внимания на ее сердитые взгляды. Карета двигалась быстро, так как по улицам ездили только телеги. Немногочисленные пешеходы пытались не сталкиваться друг с другом, тут же переходя на другую сторону улицы, завидев встречных прохожих. Они держались подальше и от фасадов, стараясь случайно не соприкоснуться с теми, кто выходил из дома. Когда нужда заставляла людей выходить из дома, они готовились к этому, как будто их должны были прогнать сквозь строй. Казалось, опасность подстерегает повсюду. Лондонцы пытались оградить себя от смертоносных испарений, навешивая на шею амулеты – мышьячную камфору Парацельса, безоаровый камень, дощечки со знаками зодиака или словом-заклинанием «абракадабра». Большой популярностью пользовались и золотые монеты эпохи королевы Елизаветы, которые клали в рот, и мешочки с мышьяком или ртутью. Аморе видела, как кое-кто держал под носом травяные шарики или носовые платки, вероятно, смоченные уксусом. Другие курили табак. Аморе, выезжая, обычно жевала корни дудника.
Многие дома пустовали, так как обитатели выехали в деревню. Казалось, вымерли целые улицы. И все чаще на дверях заброшенных домов можно было увидеть роковой красный крест с подписью: «Господи, да будет милость Твоя на нас». Умирающий город казался еще более зловещим из-за непрерывного погребального звона, наполнявшего воздух. Теперь от чумы умирало столько людей, что колокола умолкали лишь ненадолго.
Беспомощность властей и священства поражала. Установили дни постов и публичных молитв для умилостивления Господа. Отчаявшиеся люди устремлялись в церкви и стояли там в тесноте, заражая друг друга. Но власти не решались запретить посещение храмов, так как пренебрежительное отношение к богослужениям лишь усилило бы гнев Божий и отняло бы у беспомощных людей последнее утешение. Во избежание хаоса и самоуправства лорд-мэр и городские советники оставались на своих постах и пытались по мере возможности поддерживать порядок. Нужно было следить за тем, как выполняются распоряжения совета, обеспечивать продовольствием и всем необходимым тех, кого заперли в домах, и собирать пособие для бедных, которое пополняло бы городскую казну, не выдерживавшую всех этих расходов. Лорд-мэр сэр Джон Лоренс, ежедневно принимавший посетителей, в целях предосторожности выстроил большой стеклянный ящик, пытаясь оградить себя от болезнетворных человеческих испарений. Сидя в нем, он напоминал экзотическое растение в оранжерее.
На углу Феттер-лейн Аморе остановила кучера: ее внимание привлекла странная сцена. Два оборванца подняли с земли тяжелобольную женщину, перенесли по улице ярдов шестьдесят, снова опустили и не оглядываясь ушли.
– Что это значит, Роберт? – с удивлением спросила Аморе.
– Скорее всего у бедной женщины чума, миледи, – объяснил кучер. – Староста наверняка дал этим бедолагам шиллинг, чтобы они отнесли ее в соседний приход. Если она умрет в его приходе, ему придется платить до семи шиллингов за похороны. Но в соседнем приходе поступают точно так же – все экономят.
– Чудовищно! – в ужасе воскликнула Аморе.
– Приходы нищие, миледи. Почти все богачи, которые давали деньги на пособия, бежали.
Аморе откинулась на сиденье, ей не хотелось больше смотреть в окно. На Патерностер-роу она быстро прошла в цирюльню. В дальнем углу подмастерье дымил глиняной трубкой.
Аморе не удостоила его приветствием:
– Эй, доктор Фоконе дома?
– Нет, – прозвучал короткий ответ.
– Когда он придет?
– Не знаю.
– Он был сегодня?
– Нет.
– Когда он заходил последний раз? Говори же наконец, черт тебя подери!
– Позавчера или два дня назад. Я уже не помню.
– Где мистрис Брустер?
– Пошла за покупками.
Аморе едва не выругалась. Если верить этому наглецу, патера Блэкшо уже несколько дней не было дома. Но где же он? Ее беспокойство росло. А вдруг с ним что-нибудь случилось? Его нужно искать!
Не сказав ни слова, Аморе выбежала из дома и забралась в карету.
– В Сент-Джайлс, Роберт!
Кучер пробормотал нечто невразумительное. Он очень хотел отказаться, но боялся, что его уволят, как уволили уже немало слуг.
Аморе еще не бывала в квартале Сент-Джайлс-ин-де-Филдс, и то, что она там увидела, превзошло ее самые худшие ожидания. Дома разваливались на глазах, некоторые так обветшали, что было непонятно, на чем они держатся. Многие грязные мрачные улицы, где стояли эти скорбные жилища, были такими узкими, что на них с трудом могли разойтись два человека; проехать здесь в экипаже нечего было и думать. Аморе осмотрелась и решила не выходить. Она велела кучеру поездить по более широким улицам и, выглядывая из окна, искала патера Блэкшо. Но скоро поняла – это все равно что искать иголку в стоге сена. Лабиринт из улочек, переулков, проходов невозможно было осмотреть как-то систематически. А она даже не была уверена, что священник вообще здесь.
Солнце начало клониться к закату, и Аморе уже подумывала о возвращении. Она велела кучеру возвращаться в дом Хартфорда, и тот с облегчением опустил поводья на спину лошади.
Когда карета свернула на Друри-лейн, Аморе заметила прислонившегося к стене дома человека в черном. Сердце ее бешено забилось. Она не видела его лица, но нутром поняла, что это Иеремия.
– Стой, Роберт! – крикнула она, на ходу выпрыгнула из кареты и устремилась к нему.
Он стоял, закрыв глаза, одной рукой опершись о стену, другой сжимая белый жезл. Аморе тихонько окликнула его, но он, казалось, не слышал. Только когда она дотронулась до его руки, он открыл глаза и посмотрел на нее пустыми глазами. Потребовалось какое-то время, чтобы он ее узнал.
– Миледи, вы все еще здесь? – устало спросил он.
– Я ведь сказала, что без вас не уеду. Поедемте со мной! Вы достаточно сделали для бедняков, – умоляла она.
Он печально посмотрел на нее, и она заметила, что его глаза налиты кровью. Лицо еще больше осунулось, на веки легла синеватая тень.
– Аморе, моя милая Аморе, – сказал он надтреснутым голосом. – Слишком поздно! У меня чума!
Она молча смотрела на него, не понимая смысла произнесенных им слов, однако заметила, что его темные волосы, мокрые от пота, прилипли к вискам. Страдальческие конвульсии искажали лицо, а рука, державшая жезл, дрожала. И ей стало ясно, что он говорит правду. Кровь ее заледенела и комом собралась внутри.
– Нет, – покачала она головой, – этого не может быть.
– Увы, именно так. Все признаки болезни налицо. Мучительная головная боль, головокружение, боли в спине и конечностях. Я слаб, как старик, а левая нога болит так, что я почти не могу ходить.
Аморе все еще не могла говорить. Рефлекторно она хотела его поддержать, но он дернулся и, словно обороняясь, поднял руку.
– Нет! Не прикасайтесь ко мне! – выдавил он. – Вы должны уйти! Уезжайте из города. Вы ничего не можете для меня сделать.
– Но я не могу оставить вас здесь!
– Вы заразитесь. Уходите же. Я справлюсь!
Он сделал шаг, но, наступив на левую ногу, скривился от боли и снова оперся о стену.
– Это вы-то справитесь? – с упреком сказала Аморе. – Да вы едва держитесь на ногах. Вам не пройти и десяти шагов.
Прислонившись к стене, Иеремия раздраженно повернулся к ней.
– Да идите же наконец! – грубо приказал он. – Оставьте меня. Я не хочу, чтобы вы подвергали себя опасности.
– А я не хочу, чтобы вас отволокли в соседний приход и вы сдохли там где-нибудь в сточной канаве. Или вы хотите, чтобы всю оставшуюся жизнь у меня перед глазами стояла эта ужасная картина и мучило сознание, что я вас бросила? Вы не можете желать этого. Видите, вон моя карета. Позвольте мне по крайней мере отвезти вас домой.
Иеремия положил руку на лоб и устало закрыл глаза. Его оставляли последние силы.
– Ладно, – сдался он. – Отвезите меня в чумной барак.
– В чумной барак? Но он же для нищих. Почему не домой?
– Там я только всех заражу. В чумном бараке такой опасности нет. За мной будут ухаживать. Отвезите меня в чумной барак, и моя совесть будет спокойна.
Аморе нехотя согласилась. Она хотела помочь ему сесть в карету, но он опять отмахнулся:
– Нет! Не прикасайтесь ко мне.
Со стоном Иеремия опустился на переднее сиденье подальше от Аморе. По дороге она с беспокойством наблюдала за ним. Она еще не видела чумных, ничего не знала о проявлениях болезни, не замечала ничего особенного в состоянии иезуита и поэтому совсем не боялась его близости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43