Мэрион я нравлюсь, потому что ежедневно являюсь на работу, не курю и не слишком часто улыбаюсь. Иногда по вечерам, особенно летом, когда Мэрион и то нечем заняться, она приходит в мою хижину и мы делаем барбекю из курятины с луком и ананасами, а после ужина доезжаем до «Сада богов» и, каждая сама по себе, бродим между гигантских камней и табуна лошадей, пока солнце не садится за горизонт.
Каждое воскресенье я, словно в церковь, отправляюсь на Берег разбитых кораблей, стелю брезент на корабельный обломок и гляжу, как водруженный на свой риф корабль, рассекая столпотворение обломков, беззвучно уплывает в вечность. Тот звук больше не слышен. Мэрион думает, что все это немного ненормально с моей стороны. Это ее единственное замечание в мой адрес. Она говорит, что мой брат прыгнул, решив свою судьбу, и, конечно, заслуживает сочувствия, но ведь с того дня прошло так много времени.
Я никогда не пыталась объяснить ей или кому-либо еще, что мой брат не прыгнул в воду. Не мог этого сделать. Это было не в его стиле, хотя я и поняла это уже слишком поздно, в тот самый миг, ослепленная солнечным светом, в последний раз взглянув ему в лицо. Мне бы следовало знать это раньше, находясь на палубе корабля. «Я делаю это не для себя», – сказал он, и, конечно, как всегда на свой манер, он говорил правду. Что-то в этом мире удерживает наше сознание от окончательного распада, и в этом смысле сознание Гарри продолжало существовать. Он не хотел умирать. Никогда не хотел. Ему хотелось стать лучше, чем он был, ему хотелось, чтобы совершенные им поступки вовсе не совершались. Как хочется многим из нас.
Но у него было еще одно желание, за которое я и любила его. Он хотел – отчаянно, безнадежно – сделать счастливым того, кто находился с ним рядом, хотел искренне. Он купил для Рэнди Линна пиво, потому что тот попросил пива. Он говорил моей матери, что восхищается ею, думая, что моей матери приятно это услышать. Он говорил мне, что у него все идет прекрасно, потому что знал: я приехала за поддержкой. Он убил ту бабочку в бильярдной, потому что она испугала Тедди, Короля Лавы. И открыл трюм на том заброшенном корабле, думая, что звук хочет вырваться наружу.
Моя мать приезжала на Ланайи лишь однажды. Она прослонялась по острову пять дней, соорудила мне две книжные полки, разобрала стопки книг, сваленные на полу, купила для меня авиабилет с открытой датой и уехала.
– Ты наказываешь себя ни за Что, – сказала она мне в «Саду богов» в свой последний вечер. – Он был никто, а ты слишком умна, Амелия, слишком сильна духом, чтобы зацикливаться на нем. Дело в том, что каждый сам выбирает свой путь. Помни это.
Может быть, она и права. Может быть. Но я все еще вижу, как Гарри рыдает на палубе корабля, все еще чувствую, как его лопатки, точно бьющиеся крылья, вздрагивают под моими пальцами, – мой брат, разбивший сердце моей тети, ожесточивший мою мать, виновный в гибели незнакомца и любивший меня больше, чем кто бы то ни было. И я уверена: по нашему пути нас ведут невидимые духи. Они влекут нас сквозь годы, и мы покорны, как ручейки воды, у которых нет выбора – они текут под уклон. Но если мы успокоимся, найдем силы для раскаяния и вглядимся в будущее, может быть, мы увидим море прежде, чем сольемся с ним воедино.
Карнавал судьи Дарка
Монтанец унижен и возвышен удивительной красотой, наполняющей его мир – и удивительно мертвой.
Джозеф Кинсли Говард, штат Монтана
– Итак, вопрос первый, – сказал я, опираясь на письменный стол и глядя поверх голов моих студентов в сумерки, наползающие с полей на территорию университета. – Знает ли кто-нибудь из вас того, кто там действительно побывал?
Руки поднялись вверх незамедлительно, как и всегда. Несколько мгновений я позволил рукам оставаться поднятыми, и они начали устало опускаться в флюоресцирующем свете ламп, тем временем я наблюдал за старшекурсниками на крыше общежития Пауэлл-Хаус, по другую сторону внутреннего двора. Они драпировали фасад в традиционные черные полотнища, закрывая все окна. Когда я выйду во двор, по всему кампусу будут разбросаны соломенные покойники и скелеты из папье-маше. Устроители сознательно подчеркивали темные исторические корни своего праздника.
– Хорошо, – сказал я и вновь вернулся мыслями к семинару по Восточной Монтане для студентов начальных курсов. Это была единственная подготовительная группа, в которой я еще преподавал в этом году. И единственная группа, от которой я бы никогда не отказался. – Только прощу вас – первоисточники, пожалуйста.
– То есть то, что было написано в то время? – спросил вечно смущенный Роберт Хайрайт с первого ряда.
– Этo действительно одно из точных определений первоисточника, мистер Хайрайт. Но в данном случае я имею в виду только интервью, которое вы возьмете или которому лично станете свидетелями. Никаких рассказов третьих лиц.
Несколько рук опустились.
– Ладно. Теперь исключим родителей, бабушек и дедушек, которые байками о всевозможных домовых держали детей в повиновении и таким образом сохраняли порядок в доме.
Большинство оставшихся рук опустилось.
– И, разумеется, школьных приятелей, поскольку в школе, и особенно в средней школе Восточной Монтаны, существует своеобразное соперничество – побывать там, где не был никто другой из вашего класса, не так ли?
– У меня вопрос, профессор Эр, – сказала Трис Корвин с переднего ряда, скрестив под шелковой юбкой ноги в колготках и поджав свои чересчур красные губы. Вокруг нее беспомощные мальчишки-первокурсники съежились на своих стульях. Интонация флирта в ее голосе была предназначена не мне, как я прекрасно понимал. Это была привычка, и, вероятнее всего, бессознательная, что меня огорчало. – Если мы исключим непрямых свидетелей, родителей и друзей по школе, кто же останется из тех, кто мог бы нам это рассказать?
– Милая моя, – ответил я, – ты делаешь первые шаги к карьере историка. Это потрясающий вопрос.
Я посмотрел на Трис, которая обнажила безупречно отбеленные зубы, напоминавшие выстроившихся в ряд ухоженных лошадей для парадных выездов, и, оробев, встал, позволив себе единственный кивок в университетских традициях. «Милая моя» – самое изощренное оружие в арсенале преподавателя. Выпрямившись, я сказал:
– Фактически это настолько хороший вопрос, что я намерен серьезно рассмотреть его в данный момент.
Несколько студентов группы сохраняли нейтралитет или оказались достаточно вежливы, чтобы улыбнуться. Я увидел Робин Миллс, секретаря гуманитарного отделения, возникшую в дверном проеме с кучевым облачком светлых волос, но в данный момент я ее проигнорировал.
– Позвольте мне спросить вас о следующем. Кто из вас знает кого-либо – еще раз напоминаю: пожалуйста, только информацию из первых уст, – кто берется утверждать, что побывал там?
На этот раз поднялась единственная рука. Снова одна из тех, которые уже поднимались сегодня.
– Мистер Хайрайт? – спросил я.
– Мой пес, – ответил он, и вся группа взорвалась смехом. Но Роберт Хайрайт продолжил: – Я не шучу.
– Это рассказал тебе твой пес?
– Моя собака Друпи исчезла в ночь Хэллоуина три года назад. Прошлым утром соседка привела ее домой и рассказала моему папе, что человек в клоунском костюме позвонил ей в дверь в шесть часов утра и сказал: «Спасибо за собаку, она гостила у мистера Дарка».
Однокурсники мистера Хайрайта снова засмеялись, но я не присоединился к ним. Костюм клоуна – это интересно, подумал я. Совершенно новое дополнение к мифу.
– Так, посмотрим, – мягко сказал я, – считая твоего отца, твою соседку и клоуна, – от этого смех усилился, хотя я никого не высмеивал, – твой рассказ – самое большее из третьих рук.
– Не считая собаки, – сказал Роберт Хайрайт и тоже усмехнулся. По крайней мере, на этот раз все, казалось, смеялись с ним вместе.
В дверях Робин Миллс откашлялась, и пышная копна ее белых волос всколыхнулась.
– Профессор Ремер?
– Это, несомненно, может подождать, мисс Миллс, – сказал я.
– Профессор, там Брайан Тидроу…
Я нахмурился. Не смог сдержаться.
– Что бы он там ни сделал, это определенно может подождать.
Вместо того чтобы что-то сказать, Робин Миллс произнесла оставшиеся слова одними губами. Она повторила трижды, но я понял со второго раза.
– Вот мерзавец, – пробормотал я, но недостаточно тихо, так что мои студенты прекратили смеяться и уставились на меня. Я не обратил на них внимания. – Кейт в курсе? – спросил я у Робин.
– Ее пока никто не видел.
– Разыщите ее. Разыщите немедленно. Скажите ей, что я скоро буду.
На мгновение Робин замерла в дверях. Я не знаю, ожидала ли она утешения, или что я присоединюсь к ней, или просто более явной реакции. Брайан Тидроу был потомком индейца кроу, женившегося на белой женщине, изгнанного за это из племени, служившего проводником при генерале Кастере и погибшего вместе с ним. Брайан был из семьи алкоголиков, далеко не лучшим из моих студентов и, прямо скажем, был мне наименее всего симпатичен. Сейчас он дошел просто до предела тех безобразий, которые учинял уже в течение нескольких лет. Он в принципе не мог рассчитывать на мое снисхождение. Я буравил возмущенным взглядом Робин, пока она не кивнула и не отошла от двери.
– А о чем шла речь, профессор Эр? – спросила Трис.
Я старался не думать о Кейт. О Кейт и Брайане. О чем тут было думать? Это случилось уже много лет тому назад. К тому времени как Робин выяснит, где она, занятия закончатся и я буду уже в пути.
– Обратите внимание, мои юные ученики, что я даже не спрашиваю, бывал ли там кто-нибудь из вас лично. Я всю жизнь прожил в Кларкстоне, за исключением восьми лет обучения в университете и аспирантуре. Мои родители жили здесь всю жизнь. Мои дед и бабка приехали сюда из Германии прямо перед Первой мировой войной, – («по меньшей мере на несколько веков позже моего отца и на полвека позже моей матери», – как любил напоминать мне Брайан Тидроу), – и ни разу никуда в шесть часов утра и сказал: «Спасибо за собаку, она гостила у мистера Дарка».
Однокурсники мистера Хайрайта снова засмеялись, но я не присоединился к ним. Костюм клоуна – это интересно, подумал я. Совершенно новое дополнение к мифу.
– Так, посмотрим, – мягко сказал я, – считая твоего отца, твою соседку и клоуна, – от этого смех усилился, хотя я никого не высмеивал, – твой рассказ – самое большее из третьих рук.
– Не считая собаки, – сказал Роберт Хайрайт и тоже усмехнулся. По крайней мере, на этот раз все, казалось, смеялись с ним вместе.
В дверях Робин Миллс откашлялась, и пышная копна ее белых волос всколыхнулась.
– Профессор Ремер?
– Это, несомненно, может подождать, мисс Миллс, – сказал я.
– Профессор, там Брайан Тидроу…
Я нахмурился. Не смог сдержаться.
– Что бы он там ни сделал, это определенно может подождать.
Вместо того чтобы что-то сказать, Робин Миллс произнесла оставшиеся слова одними губами. Она повторила трижды, но я понял со второго раза.
– Вот мерзавец, – пробормотал я, но недостаточно тихо, так что мои студенты прекратили смеяться и уставились на меня. Я не обратил на них внимания. – Кейт в курсе? – спросил я у Робин.
– Ее пока никто не видел.
– Разыщите ее. Разыщите немедленно. Скажите ей, что я скоро буду.
На мгновение Робин замерла в дверях. Я не знаю, ожидала ли она утешения, или что я присоединюсь к ней, или просто более явной реакции. Брайан Тидроу был потомком индейца кроу, женившегося на белой женщине, изгнанного за это из племени, служившего проводником при генерале Кастере и погибшего вместе с ним. Брайан был из семьи алкоголиков, далеко не лучшим из моих студентов и, прямо скажем, был мне наименее всего симпатичен. Сейчас он дошел просто до предела тех безобразий, которые учинял уже в течение нескольких лет. Он в принципе не мог рассчитывать на мое снисхождение. Я буравил возмущенным взглядом Робин, пока она не кивнула и не отошла от двери.
– А о чем шла речь, профессор Эр? – спросила Трис.
Я старался не думать о Кейт. О Кейт и Брайане. О чем тут было думать? Это случилось уже много лет тому назад. К тому времени как Робин выяснит, где она, занятия закончатся и я буду уже в пути.
– Обратите внимание, мои юные ученики, что я даже не спрашиваю, бывал ли там кто-нибудь из вас лично. Я всю жизнь прожил в Кларкстоне, за исключением восьми лет обучения в университете и аспирантуре. Мои родители жили здесь всю жизнь. Мои дед и бабка приехали сюда из Германии прямо перед Первой мировой войной, – («по меньшей мере на несколько веков позже моего отца и на полвека позже моей матери», – как любил напоминать мне Брайан Тидроу), – и ни разу никуда не уезжали до самой смерти. За все это время ни один из членов нашей семьи не встречал никого, кто бы действительно бывал там. Никогда. И все это подводит нас к самому волнующему, поразительному вопросу. Возможно, карнавал мистера Дарка – то, что вдохновляет все наши празднества на Хэллоуин, самый известный аттракцион или событие в истории Кларкстона, штат Монтана, – никогда и не существовал?
Как всегда, этому вопросу потребовалось лишь мгновение, чтобы всколыхнуть аудиторию. В течение нескольких секунд он плавал в пространстве комнаты, точно таблетка «алказельцера», брошенная в стакан с водой. А потом вступил в реакцию.
– Постойте, – сказал один из мальчишек около Трис.
–. О боже мой, не может быть! – воскликнула Трис, и ее голубые глаза вспыхнули, обжигая своим взглядом студентов, одного за другим.
Роберт Хайрайт покачал головой:
– Это неправильно. Вы не правы, профессор. Я это знаю.
Я поднял руку, но шушуканье затихло не сразу. Когда наконец все успокоились, я улыбнулся, решив не думать о Брайане Тидроу, и передернул плечами. Да пусть он катится к черту! – решил я. Я не желал снова оказывать ему услугу просто потому, что, в конце концов, он по глупости – возможно, он называл это «доблестью» – пошел и сделал это.
– Что вы знаете, мистер Хайрайт?
– Мне известно, что карнавал состоялся в тысяча девятьсот двадцать шестом году. Он был на пустоши у станции Галф, где сейчас городская окраина.
– Откуда вам это известно?
– Мы проходили это в школе. Были газетные публикации. Первоисточники. – Он бросил взгляд в мою сторону, желая узнать, не захочу ли я прервать его, и затем продолжил: – Пропавший скот. Видели, как какой-то человек в черном одеянии бродил в округе, прячась в кустах. Трое чуть не умерли от страха, включая полицейского, отправленного расследовать это жуткое дело.
– А еще один раз – в сорок третьем, – сказал я в неожиданно притихшей аудитории. Льдистый вечерний сумрак лился в окна, просачиваясь в углы, точно подступавшее наводнение. – Тот случай был явным примером дурного вкуса. Рассказывали, что там бродили несколько десятков человек, наряженных утопленниками в военной форме. Ужасное испытание для родителей проходящих службу моряков. В семьдесят восьмом произошло целых три так называемых «карнавала мистера Дарка», о которых шел слух по всему городу, хотя два из них были устроены для малышей, а третий завершился всеобщей пляской. Я не говорю, что никто никогда не называл свои представления на Хэллоуин «Карнавалом мистера Дарка». Но что касается существования легендарного, скрытого под завесой тайны Карнавала – Завершения Всех Карнавалов… – Я махнул рукой, улыбнулся и вздохнул, вместо того чтобы закончить фразу. – Дело в том, что каждый год мы возводим шатры Страха, берем детей и отправляемся, чтобы обойти как можно больше таких палаток на нашей маленькой городской ярмарке в надежде пережить небывалый ужас. Этот шатер заставит нас всех содрогнуться, сотрет в пыль наши стучащие от страха зубы и выбросит нас с другой стороны, трясущихся, хихикающих и невредимых. Карнавал мистера Дарка, о котором нам рассказывали всю нашу жизнь, должно быть, находится где-то там, на какой-нибудь неизвестной улице, в каком-то никому не известном углу.
Следующие пятнадцать минут студенты засыпали меня вопросами о наиболее конкретных сторонах этого мифа – о билетах, которые можно было получить или найти где-нибудь, о постоянно меняющемся местоположении Карнавала и слухах про тех, кто умер от страха. В последние годы я чаще всего позволял этой части затянуться настолько долго, насколько этого хотелось участникам, потому что мне нравилось слушать варианты легенды, а студентам доставляло удовольствие их опровергать. Но в этот год, ощущая нарастающее раздражение оттого, что Робин не вплыла снова в двери со словами, что нашла Кейт, я реализовал свои планы по разрушению мифа буквально за пару минут.
– Сколько неизвестных уголков на самом деле существует в городе площадью меньше одиннадцати миль и простоявшем на этом месте сто сорок пять лет? Сколько новых местечек может появиться в нем? Если билеты оказываются найденными или розданными, кто их прячет или раздает? С учетом всех искусных иллюзий, приписываемых мистеру Дарку, где находятся работники его аттракциона?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Каждое воскресенье я, словно в церковь, отправляюсь на Берег разбитых кораблей, стелю брезент на корабельный обломок и гляжу, как водруженный на свой риф корабль, рассекая столпотворение обломков, беззвучно уплывает в вечность. Тот звук больше не слышен. Мэрион думает, что все это немного ненормально с моей стороны. Это ее единственное замечание в мой адрес. Она говорит, что мой брат прыгнул, решив свою судьбу, и, конечно, заслуживает сочувствия, но ведь с того дня прошло так много времени.
Я никогда не пыталась объяснить ей или кому-либо еще, что мой брат не прыгнул в воду. Не мог этого сделать. Это было не в его стиле, хотя я и поняла это уже слишком поздно, в тот самый миг, ослепленная солнечным светом, в последний раз взглянув ему в лицо. Мне бы следовало знать это раньше, находясь на палубе корабля. «Я делаю это не для себя», – сказал он, и, конечно, как всегда на свой манер, он говорил правду. Что-то в этом мире удерживает наше сознание от окончательного распада, и в этом смысле сознание Гарри продолжало существовать. Он не хотел умирать. Никогда не хотел. Ему хотелось стать лучше, чем он был, ему хотелось, чтобы совершенные им поступки вовсе не совершались. Как хочется многим из нас.
Но у него было еще одно желание, за которое я и любила его. Он хотел – отчаянно, безнадежно – сделать счастливым того, кто находился с ним рядом, хотел искренне. Он купил для Рэнди Линна пиво, потому что тот попросил пива. Он говорил моей матери, что восхищается ею, думая, что моей матери приятно это услышать. Он говорил мне, что у него все идет прекрасно, потому что знал: я приехала за поддержкой. Он убил ту бабочку в бильярдной, потому что она испугала Тедди, Короля Лавы. И открыл трюм на том заброшенном корабле, думая, что звук хочет вырваться наружу.
Моя мать приезжала на Ланайи лишь однажды. Она прослонялась по острову пять дней, соорудила мне две книжные полки, разобрала стопки книг, сваленные на полу, купила для меня авиабилет с открытой датой и уехала.
– Ты наказываешь себя ни за Что, – сказала она мне в «Саду богов» в свой последний вечер. – Он был никто, а ты слишком умна, Амелия, слишком сильна духом, чтобы зацикливаться на нем. Дело в том, что каждый сам выбирает свой путь. Помни это.
Может быть, она и права. Может быть. Но я все еще вижу, как Гарри рыдает на палубе корабля, все еще чувствую, как его лопатки, точно бьющиеся крылья, вздрагивают под моими пальцами, – мой брат, разбивший сердце моей тети, ожесточивший мою мать, виновный в гибели незнакомца и любивший меня больше, чем кто бы то ни было. И я уверена: по нашему пути нас ведут невидимые духи. Они влекут нас сквозь годы, и мы покорны, как ручейки воды, у которых нет выбора – они текут под уклон. Но если мы успокоимся, найдем силы для раскаяния и вглядимся в будущее, может быть, мы увидим море прежде, чем сольемся с ним воедино.
Карнавал судьи Дарка
Монтанец унижен и возвышен удивительной красотой, наполняющей его мир – и удивительно мертвой.
Джозеф Кинсли Говард, штат Монтана
– Итак, вопрос первый, – сказал я, опираясь на письменный стол и глядя поверх голов моих студентов в сумерки, наползающие с полей на территорию университета. – Знает ли кто-нибудь из вас того, кто там действительно побывал?
Руки поднялись вверх незамедлительно, как и всегда. Несколько мгновений я позволил рукам оставаться поднятыми, и они начали устало опускаться в флюоресцирующем свете ламп, тем временем я наблюдал за старшекурсниками на крыше общежития Пауэлл-Хаус, по другую сторону внутреннего двора. Они драпировали фасад в традиционные черные полотнища, закрывая все окна. Когда я выйду во двор, по всему кампусу будут разбросаны соломенные покойники и скелеты из папье-маше. Устроители сознательно подчеркивали темные исторические корни своего праздника.
– Хорошо, – сказал я и вновь вернулся мыслями к семинару по Восточной Монтане для студентов начальных курсов. Это была единственная подготовительная группа, в которой я еще преподавал в этом году. И единственная группа, от которой я бы никогда не отказался. – Только прощу вас – первоисточники, пожалуйста.
– То есть то, что было написано в то время? – спросил вечно смущенный Роберт Хайрайт с первого ряда.
– Этo действительно одно из точных определений первоисточника, мистер Хайрайт. Но в данном случае я имею в виду только интервью, которое вы возьмете или которому лично станете свидетелями. Никаких рассказов третьих лиц.
Несколько рук опустились.
– Ладно. Теперь исключим родителей, бабушек и дедушек, которые байками о всевозможных домовых держали детей в повиновении и таким образом сохраняли порядок в доме.
Большинство оставшихся рук опустилось.
– И, разумеется, школьных приятелей, поскольку в школе, и особенно в средней школе Восточной Монтаны, существует своеобразное соперничество – побывать там, где не был никто другой из вашего класса, не так ли?
– У меня вопрос, профессор Эр, – сказала Трис Корвин с переднего ряда, скрестив под шелковой юбкой ноги в колготках и поджав свои чересчур красные губы. Вокруг нее беспомощные мальчишки-первокурсники съежились на своих стульях. Интонация флирта в ее голосе была предназначена не мне, как я прекрасно понимал. Это была привычка, и, вероятнее всего, бессознательная, что меня огорчало. – Если мы исключим непрямых свидетелей, родителей и друзей по школе, кто же останется из тех, кто мог бы нам это рассказать?
– Милая моя, – ответил я, – ты делаешь первые шаги к карьере историка. Это потрясающий вопрос.
Я посмотрел на Трис, которая обнажила безупречно отбеленные зубы, напоминавшие выстроившихся в ряд ухоженных лошадей для парадных выездов, и, оробев, встал, позволив себе единственный кивок в университетских традициях. «Милая моя» – самое изощренное оружие в арсенале преподавателя. Выпрямившись, я сказал:
– Фактически это настолько хороший вопрос, что я намерен серьезно рассмотреть его в данный момент.
Несколько студентов группы сохраняли нейтралитет или оказались достаточно вежливы, чтобы улыбнуться. Я увидел Робин Миллс, секретаря гуманитарного отделения, возникшую в дверном проеме с кучевым облачком светлых волос, но в данный момент я ее проигнорировал.
– Позвольте мне спросить вас о следующем. Кто из вас знает кого-либо – еще раз напоминаю: пожалуйста, только информацию из первых уст, – кто берется утверждать, что побывал там?
На этот раз поднялась единственная рука. Снова одна из тех, которые уже поднимались сегодня.
– Мистер Хайрайт? – спросил я.
– Мой пес, – ответил он, и вся группа взорвалась смехом. Но Роберт Хайрайт продолжил: – Я не шучу.
– Это рассказал тебе твой пес?
– Моя собака Друпи исчезла в ночь Хэллоуина три года назад. Прошлым утром соседка привела ее домой и рассказала моему папе, что человек в клоунском костюме позвонил ей в дверь в шесть часов утра и сказал: «Спасибо за собаку, она гостила у мистера Дарка».
Однокурсники мистера Хайрайта снова засмеялись, но я не присоединился к ним. Костюм клоуна – это интересно, подумал я. Совершенно новое дополнение к мифу.
– Так, посмотрим, – мягко сказал я, – считая твоего отца, твою соседку и клоуна, – от этого смех усилился, хотя я никого не высмеивал, – твой рассказ – самое большее из третьих рук.
– Не считая собаки, – сказал Роберт Хайрайт и тоже усмехнулся. По крайней мере, на этот раз все, казалось, смеялись с ним вместе.
В дверях Робин Миллс откашлялась, и пышная копна ее белых волос всколыхнулась.
– Профессор Ремер?
– Это, несомненно, может подождать, мисс Миллс, – сказал я.
– Профессор, там Брайан Тидроу…
Я нахмурился. Не смог сдержаться.
– Что бы он там ни сделал, это определенно может подождать.
Вместо того чтобы что-то сказать, Робин Миллс произнесла оставшиеся слова одними губами. Она повторила трижды, но я понял со второго раза.
– Вот мерзавец, – пробормотал я, но недостаточно тихо, так что мои студенты прекратили смеяться и уставились на меня. Я не обратил на них внимания. – Кейт в курсе? – спросил я у Робин.
– Ее пока никто не видел.
– Разыщите ее. Разыщите немедленно. Скажите ей, что я скоро буду.
На мгновение Робин замерла в дверях. Я не знаю, ожидала ли она утешения, или что я присоединюсь к ней, или просто более явной реакции. Брайан Тидроу был потомком индейца кроу, женившегося на белой женщине, изгнанного за это из племени, служившего проводником при генерале Кастере и погибшего вместе с ним. Брайан был из семьи алкоголиков, далеко не лучшим из моих студентов и, прямо скажем, был мне наименее всего симпатичен. Сейчас он дошел просто до предела тех безобразий, которые учинял уже в течение нескольких лет. Он в принципе не мог рассчитывать на мое снисхождение. Я буравил возмущенным взглядом Робин, пока она не кивнула и не отошла от двери.
– А о чем шла речь, профессор Эр? – спросила Трис.
Я старался не думать о Кейт. О Кейт и Брайане. О чем тут было думать? Это случилось уже много лет тому назад. К тому времени как Робин выяснит, где она, занятия закончатся и я буду уже в пути.
– Обратите внимание, мои юные ученики, что я даже не спрашиваю, бывал ли там кто-нибудь из вас лично. Я всю жизнь прожил в Кларкстоне, за исключением восьми лет обучения в университете и аспирантуре. Мои родители жили здесь всю жизнь. Мои дед и бабка приехали сюда из Германии прямо перед Первой мировой войной, – («по меньшей мере на несколько веков позже моего отца и на полвека позже моей матери», – как любил напоминать мне Брайан Тидроу), – и ни разу никуда в шесть часов утра и сказал: «Спасибо за собаку, она гостила у мистера Дарка».
Однокурсники мистера Хайрайта снова засмеялись, но я не присоединился к ним. Костюм клоуна – это интересно, подумал я. Совершенно новое дополнение к мифу.
– Так, посмотрим, – мягко сказал я, – считая твоего отца, твою соседку и клоуна, – от этого смех усилился, хотя я никого не высмеивал, – твой рассказ – самое большее из третьих рук.
– Не считая собаки, – сказал Роберт Хайрайт и тоже усмехнулся. По крайней мере, на этот раз все, казалось, смеялись с ним вместе.
В дверях Робин Миллс откашлялась, и пышная копна ее белых волос всколыхнулась.
– Профессор Ремер?
– Это, несомненно, может подождать, мисс Миллс, – сказал я.
– Профессор, там Брайан Тидроу…
Я нахмурился. Не смог сдержаться.
– Что бы он там ни сделал, это определенно может подождать.
Вместо того чтобы что-то сказать, Робин Миллс произнесла оставшиеся слова одними губами. Она повторила трижды, но я понял со второго раза.
– Вот мерзавец, – пробормотал я, но недостаточно тихо, так что мои студенты прекратили смеяться и уставились на меня. Я не обратил на них внимания. – Кейт в курсе? – спросил я у Робин.
– Ее пока никто не видел.
– Разыщите ее. Разыщите немедленно. Скажите ей, что я скоро буду.
На мгновение Робин замерла в дверях. Я не знаю, ожидала ли она утешения, или что я присоединюсь к ней, или просто более явной реакции. Брайан Тидроу был потомком индейца кроу, женившегося на белой женщине, изгнанного за это из племени, служившего проводником при генерале Кастере и погибшего вместе с ним. Брайан был из семьи алкоголиков, далеко не лучшим из моих студентов и, прямо скажем, был мне наименее всего симпатичен. Сейчас он дошел просто до предела тех безобразий, которые учинял уже в течение нескольких лет. Он в принципе не мог рассчитывать на мое снисхождение. Я буравил возмущенным взглядом Робин, пока она не кивнула и не отошла от двери.
– А о чем шла речь, профессор Эр? – спросила Трис.
Я старался не думать о Кейт. О Кейт и Брайане. О чем тут было думать? Это случилось уже много лет тому назад. К тому времени как Робин выяснит, где она, занятия закончатся и я буду уже в пути.
– Обратите внимание, мои юные ученики, что я даже не спрашиваю, бывал ли там кто-нибудь из вас лично. Я всю жизнь прожил в Кларкстоне, за исключением восьми лет обучения в университете и аспирантуре. Мои родители жили здесь всю жизнь. Мои дед и бабка приехали сюда из Германии прямо перед Первой мировой войной, – («по меньшей мере на несколько веков позже моего отца и на полвека позже моей матери», – как любил напоминать мне Брайан Тидроу), – и ни разу никуда не уезжали до самой смерти. За все это время ни один из членов нашей семьи не встречал никого, кто бы действительно бывал там. Никогда. И все это подводит нас к самому волнующему, поразительному вопросу. Возможно, карнавал мистера Дарка – то, что вдохновляет все наши празднества на Хэллоуин, самый известный аттракцион или событие в истории Кларкстона, штат Монтана, – никогда и не существовал?
Как всегда, этому вопросу потребовалось лишь мгновение, чтобы всколыхнуть аудиторию. В течение нескольких секунд он плавал в пространстве комнаты, точно таблетка «алказельцера», брошенная в стакан с водой. А потом вступил в реакцию.
– Постойте, – сказал один из мальчишек около Трис.
–. О боже мой, не может быть! – воскликнула Трис, и ее голубые глаза вспыхнули, обжигая своим взглядом студентов, одного за другим.
Роберт Хайрайт покачал головой:
– Это неправильно. Вы не правы, профессор. Я это знаю.
Я поднял руку, но шушуканье затихло не сразу. Когда наконец все успокоились, я улыбнулся, решив не думать о Брайане Тидроу, и передернул плечами. Да пусть он катится к черту! – решил я. Я не желал снова оказывать ему услугу просто потому, что, в конце концов, он по глупости – возможно, он называл это «доблестью» – пошел и сделал это.
– Что вы знаете, мистер Хайрайт?
– Мне известно, что карнавал состоялся в тысяча девятьсот двадцать шестом году. Он был на пустоши у станции Галф, где сейчас городская окраина.
– Откуда вам это известно?
– Мы проходили это в школе. Были газетные публикации. Первоисточники. – Он бросил взгляд в мою сторону, желая узнать, не захочу ли я прервать его, и затем продолжил: – Пропавший скот. Видели, как какой-то человек в черном одеянии бродил в округе, прячась в кустах. Трое чуть не умерли от страха, включая полицейского, отправленного расследовать это жуткое дело.
– А еще один раз – в сорок третьем, – сказал я в неожиданно притихшей аудитории. Льдистый вечерний сумрак лился в окна, просачиваясь в углы, точно подступавшее наводнение. – Тот случай был явным примером дурного вкуса. Рассказывали, что там бродили несколько десятков человек, наряженных утопленниками в военной форме. Ужасное испытание для родителей проходящих службу моряков. В семьдесят восьмом произошло целых три так называемых «карнавала мистера Дарка», о которых шел слух по всему городу, хотя два из них были устроены для малышей, а третий завершился всеобщей пляской. Я не говорю, что никто никогда не называл свои представления на Хэллоуин «Карнавалом мистера Дарка». Но что касается существования легендарного, скрытого под завесой тайны Карнавала – Завершения Всех Карнавалов… – Я махнул рукой, улыбнулся и вздохнул, вместо того чтобы закончить фразу. – Дело в том, что каждый год мы возводим шатры Страха, берем детей и отправляемся, чтобы обойти как можно больше таких палаток на нашей маленькой городской ярмарке в надежде пережить небывалый ужас. Этот шатер заставит нас всех содрогнуться, сотрет в пыль наши стучащие от страха зубы и выбросит нас с другой стороны, трясущихся, хихикающих и невредимых. Карнавал мистера Дарка, о котором нам рассказывали всю нашу жизнь, должно быть, находится где-то там, на какой-нибудь неизвестной улице, в каком-то никому не известном углу.
Следующие пятнадцать минут студенты засыпали меня вопросами о наиболее конкретных сторонах этого мифа – о билетах, которые можно было получить или найти где-нибудь, о постоянно меняющемся местоположении Карнавала и слухах про тех, кто умер от страха. В последние годы я чаще всего позволял этой части затянуться настолько долго, насколько этого хотелось участникам, потому что мне нравилось слушать варианты легенды, а студентам доставляло удовольствие их опровергать. Но в этот год, ощущая нарастающее раздражение оттого, что Робин не вплыла снова в двери со словами, что нашла Кейт, я реализовал свои планы по разрушению мифа буквально за пару минут.
– Сколько неизвестных уголков на самом деле существует в городе площадью меньше одиннадцати миль и простоявшем на этом месте сто сорок пять лет? Сколько новых местечек может появиться в нем? Если билеты оказываются найденными или розданными, кто их прячет или раздает? С учетом всех искусных иллюзий, приписываемых мистеру Дарку, где находятся работники его аттракциона?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22