Вы бы послушали, как она произносит слова: у нее не просто каша – целый обед во рту. Не делай таких страшных глаз, мама, я нарушаю хороший тон и отлично это знаю!.. Когда входит какая-нибудь важная покупательница, ей говорят: «Разрешите предложить вам заграничную вещицу, полученную только вчера». Все дорогие блузки называются «заграничными вещицами». Конечно, с начала войны они ценятся чуть ли не дороже бриллиантов. Хили была раньше продавщицей. Говорят, у нее седые волосы, но она красит их в замечательно задорный красновато-рыжий цвет. Получает громадное жалованье и содержит мать и шалопая брата. Мне она нравится. Ногти ее сверкают неописуемо. Называет меня «детка». Интересно, настоящий ли у нее жемчуг?
Теперь Лотти слушала с большим любопытством рассказы Чарли о собрании клуба под девизом «Всегда вперед!». Чарли правила одной рукой, откинувшись назад и почти лежа на сиденье. «Какая в ней небрежная уверенность, – подумала Лотти. – Совсем ребенок, а вместе с тем, сколько в ней жизненной силы и сметливости». Клуб «Всегда вперед», объяснила Чарли, учрежден для женского персонала Шильда. Сегодня утром, перед открытием магазина, состоялось собрание по случаю двадцатипятилетней годовщины клуба.
– Вот все расселись. Все, как одна, в черных платьях и белых воротничках, Впрочем, некоторые воротнички особой белизной не отличались. Пожалуй, стирка воротничков по ночам после целого дня работы может через несколько лет потерять свою привлекательность. Сначала Кисинг произнес речь о значении фирмы Шильда и о возвышенности ее целей. Не знаю, откуда он это взял, но выходило так, что служить у них приказчиком – невероятно высокая честь и удача. Кисинг – это главный управляющий. Затем он уступил место миссис Хоу. Она порядком стара, и зубы у нее торчат, а голос пронзительный и какой-то сварливый. Во всяком случае, он никогда не понижается даже в конце фразы. Она рассказала, что, когда она основала клуб, в нем было только пятнадцать членов. И, мол, посмотрите, каков он теперь! Если принять во внимание, что состоять в нем обязательно и что членские взносы автоматически вычитаются из жалованья со дня поступления в магазин, то непонятно, почему миссис Хоу так хвастает этим. Как бы то ни было, она страшно горда. Можно подумать, что она обратила язычников в христианскую веру. Своим скрипучим голосом миссис Хоу поучала нас, что за работу надо браться с радостью и добрым желанием, – тогда она легка и приятна. А вернувшись вечером домой, мы с таким же добрым желанием должны помогать нашим матерям мыть посуду. Затем она прочитала нам скучнейшее стихотворное воззвание, Что-то в таком роде:
Кто желает и не смеет,
Ждет того плохой финал.
Перед жизнью кто робеет,
Тот без боя проиграл.
И так далее насчет борьбы и людей, достигающих успеха. Все барышни сидели, как полумертвые: накануне они работали сверхурочно, как обычно в начале весеннего сезона. Затем на эстраду вскочила одна девица – клубный инструктор по атлетике, здоровенная и довольно смазливая, и хрипло прокричала: «Троекратное ура в честь миссис Хоу! Гип, гип, ура-а!» Мы все запищали. Затем эта девица говорила о значении физических упражнений и о том, как мы должны скакать и бегать, – очевидно, после мытья посуды, проделав предварительно свои одиннадцать тысяч миль по отделению с «заграничными вещицами» и потратив все свое красноречие на уговоры дам с внушительным бюстом, что блузка тридцать восьмого размера для них чуть тесновата… «Романтика деловой предприимчивости», Эх!
– Но ведь тебе это нравится, Чарли?
– Да. Бог знает почему! Конечно, я не собираюсь превратиться со временем в одну из Хили или Хоу или даже в Кисинга в юбке… Джесси написал обо всем этом стихотворение.
– Хорошее?
– Да, хорошее. И странное. Бьет, как молотом. Называется оно «Товары», разумеется, о девушках-продавщицах.
Они остановились на углу у киоска и подкрепились мороженым. Чарли должна была ночевать на Прери-авеню. Ей пришла в голову блестящая идея.
– Привезем тете Шарлотте содовой воды с шоколадным мороженым!
Заказали две порции в картонных стаканчиках и преподнесли их в полночь тете Шарлотте и Жаннете. Жаннета, похожая на розового ребенка, съела свою порцию в полусне, с закрытыми глазами. Но тетя Шарлотта моментально проснулась, точно содовая вода с мороженым в полночь была прописанным ей ежедневно на ночь и обязательным стаканом вина.
Жмурясь от наслаждения, она высосала содержимое стаканчика и тщательно выскребла все остатки ложечкой. Затем с удовлетворенным вздохом откинулась на подушку.
– Который час, Лотти?
– Двадцать минут первого.
– Как приятно, – сказала тетя Шарлотта. – Завтра соорудим к завтраку вафли!
Мышки развлекались…
У Лотти была идея покончить с весенней уборкой в три напряженных дня вместо недели, посвящаемой этому обычно миссис Пейсон.
– Возьмемся все за работу, – предложила она, – и поскорее разделаемся с ней. Тогда целую неделю сможем веселиться на свободе.
Миссис Пейсон предполагала провести во Френч-Лике десять дней.
На женщин обрушилось такое количество чистки, отскребывания, мытья, выбивания, шума, треска и грохота, какого не пережила бы целая команда здоровых и сильных мужчин. Женщины вышли из этого аврала со скрюченными пальцами, сломанными ногтями и ноющими поясницами, но зато дом на Прери-авеню сверкал, как солнышко, включая обратные стороны картин. Когда все было кончено, Лотти приняла горячую ванну, сделала маникюр, с наслаждением вымыла голову и возвестила, что готова принимать гостей.
Гульда целыми днями безмятежно пила кофе. Тетя Шарлотта объявила, что ждет гостей. Она пригласила своих старых знакомых, многих из которых не видела годами. Явились древние старушки, шурша черными шелками, столь же модными, как и гардероб тети Шарлотты, Лотти распорядилась насчет чая и оставила их одних. Она слышала, как они хихикали и тараторили высокими, скрипучими голосами. Они хвастались своими сыновьями, внуками, зятьями, сплетничали и вспоминали.
– А помните, как пол парикмахерской в отеле Пальмера был выложен узором из серебряных долларов и фермеры приезжали Бог знает откуда подивиться этому?
– Да, после смерти миссис Поттер-Пальмер в Чикаго не было настоящей главы общества…
Лотти убрала стол в столовой, поставила весенние цветы и стушевалась. Она чувствовала, что в ее присутствии тетя Шарлотта не ощутила бы полнейшей свободы, исполняя роль гостеприимной хозяйки.
Старушки уехали в шесть часов. Тетя Шарлотта засновала по гостиной, расставляя мебель по местам. Она очень утомилась, но была слишком возбуждена для того, чтобы сесть отдыхать. Щеки ее раскраснелись.
– Минни Парнел начинает стариться, не правда ли? Ей теперь можно дать ее годы. А ты видела шляпу Генриетты Грисмор? Это при ее деньгах! Но она всегда была странной. Ни капли вкуса.
Когда два дня спустя к обеду пришли Эмма Бартон и Винни Степлер, тетя Шарлотта не вышла из своей комнаты – она сослалась на неважное самочувствие, вероятно, из-за погоды, сказала она. Пусть Жаннета принесет ей чего-нибудь – и довольно. Она сейчас же ляжет спать. Лотти поняла и поцеловала ее.
Лотти могла насладиться долгой оживленной беседой с подругами. В камине гостиной трещал веселый огонь. Кругом цветы – нарциссы, тюльпаны. Старый дом был полон тишины и покоя. Лотти очаровательно играла роль хозяйки. С самого начала было много смеха, когда Винни Степлер вбежала в комнату и, едва переводя дух, начала извиняться за свою новую шляпку:
– Не говорите, что она мне немного не по годам. Знаю, знаю. Купила я ее в чудесный весенний день, в один из тех дней, что заставляют тебя делать легкомысленные покупки!
Щеки ее порозовели. Это была женщина неисчерпаемой энергии – обаятельная, остроумная, полная интереса к жизни.
– Пятьдесят лет – замечательный возраст! – с жаром провозгласила она за обедом. – В пятьдесят лет вам не надо больше заботиться о своей фигуре. В пятьдесят вы можете пить и есть, что вздумаете. Шоколад со взбитыми сливками в любое время дня. Кому какое дело! Вторую порцию десерта!.. Это лучшее время жизни. В пятьдесят вы не ждете с замиранием сердца телефонного звонка. Позвонит он мне? Или не позвонит? В пятьдесят лет телефон – это телефон: удобство и ничего больше, никакого трепета он у вас не вызывает. Сколько раз его звонок ранил меня в самое сердце! Теперь кончено. Ничто не может приключиться с вами в пятьдесят лет, если вы прожили свою жизнь как следует. Теперь я вся, всем существом, вдыхаю жизнь, распустив шнуровку. Я не поменялась бы местами ни с какой девчонкой.
Эмма Бартон спокойно улыбалась. Винни Степлер была два раза замужем, раз овдовела, раз развелась. Эмма Бартон не была замужем ни разу. И все же обе обрели к пятидесяти годам душевный покой.
– Ну что ж, – сказала Лотти, вставая из-за стола, – может быть, когда мне стукнет пятьдесят, я соглашусь с вами. Но теперь у меня такое чувство, словно все бежит мимо меня. И мне мучительно хочется схватить жизнь за рукав и закричать: «Эй, подожди минутку! Ты забываешь обо мне».
Винни Степлер внимательно посмотрела на нее:
– Берегитесь, милая, как бы она не обернулась и не бросила вам в руки что-нибудь скверное!
Что-то вроде вызова мелькнуло в глазах Лотти.
– Лучше даже что-нибудь скверное, чем ничего.
Эмма Бартон с любопытством взглянула на нее; приблизительно таким же взглядом она смотрела на девушек, появлявшихся перед ее судейским столом.
– Что вам нужно, Лотти, для счастья? Лотти ни секунды не колебалась:
– Работа по душе, книги, иногда музыка, пикник в лесу, пятимильная прогулка, хорошо сшитый костюм, Чарли. Правда, я не думала ставить ее на последнее место: ее место – во главе всего списка.
– А как насчет предрассудка, именуемого любовью? – осведомилась Винни Степлер.
Лотти пожала плечами. Но та настаивала:
– Ведь был у вас когда-то какой-нибудь «он»?
– Ну, пожалуй, когда мне было лет семнадцать-восемнадцать, но ничего серьезного, право! А с той поры… Вы не поверите, как редко женщины моего типа встречают интересных мужчин. Очевидно, нужно задаться целью разыскивать их. А я живу здесь в четырех стенах. Мне тридцать три года. Я недурна собой. У меня хорошо сохранилась фигура, волосы, цвет лица. Но я знакома лишь либо со старыми холостяками лет под пятьдесят, либо со вдовцами с тремя детьми. Они предпочитают варьете симфоническому концерту; они отказываются от прогулки, говоря, что им достаточно приходится ходить по делам. Полагаю, существуют мужчины моих лет, которые любят то же, что и я, у которых одинаковые со мной взгляды. Но интересные тридцатилетние мужчины женятся на девушках лет двадцати. Я не хочу выходить замуж за двадцатилетнего юнца и не могу воспылать чувствами к господину под пятьдесят, который заявляет мне, что все, что ему нужно, – это уютное гнездышко, и для которого пешеходная прогулка за город так же нереальна, как путешествие на Марс.
– А что вы делали в двадцать пять лет? – перебила Эмма Бартон.
Лотти окинула взглядом все вокруг себя и сделала жест, как бы охватывавший весь дом и его обитателей.
– То же, что делаю теперь. Но тогда я ни о чем таком не задумывалась – не то, что теперь. Мне казалось, что я приношу большую пользу. Теперь же, оглядываясь назад, я вижу, что все эти десять или больше лет я просто была на побегушках. Металась по чужим делам туда и сюда, а жизнь шла мимо.
За два дня до возвращения матери Лотти убедила Жаннету пригласить товарищей по курсам на вечер. Жаннета сначала упиралась, но было ясно, что такая перспектива очень соблазняет ее. В назначенное время явились семь приглашенных, в возрасте от семнадцати до двадцати трех лет. Девицы были поразительно хорошо одеты – платья из тафты, изящные туфельки, шелковые чулки. Молодые люди были типичными конторскими служащими. Большой старинный дом – его массивная мебель и картины, его обитатели – произвел сильное впечатление на гостей. Их принимала Лотти, а также тетя Шарлотта, которая надела по сему случаю свое второе по табели о рангах черное шелковое платье и даже завила волосы. Тетя Шарлотта исчезла к девяти часам вечера, и Лотти тоже, чтобы появиться снова, когда нужно будет подать мороженое и торт. Молодежь танцевала, пела и, по-видимому, приятно провела время. После ухода гостей Жаннета схватила Лотти за руку и прижала к своей пылающей щеке. Глаза ее блестели. Они – и этот жест – сказали то, что она не могла выразить словами…
Что же касается Чарли и что очень показательно, поскольку она всегда пользовалась свободой, то ее образ жизни в отсутствие матери ничуть не отличался от обычного. Она пришла бы в негодование или расхохоталась бы, если бы знала, как дивились они собственной смелости, с каким пьянящим чувством непривычной свободы ее тетушка Лотти и двоюродная бабка Шарлотта обдумывали планы своих невинных пирушек.
Миссис Пейсон и Белла вернулись в первых числах мая. Снимая с себя пальто, миссис Пейсон быстрым и проницательным взором окинула Лотти, тетю Шарлотту, Жаннету, Гульду. Первый заданный ею вопрос имел, казалось, скрытый смысл:
– Ну что вы тут поделывали без меня? Брош приходил насчет штукатурки? Обедали у вас Генри и Чарли? Есть письма? Сколько дней работала миссис Шлагель по уборке? Лотти, дай мне чашку чая! Я чувствую какую-то слабость – не голод, а именно слабость. Ах, да, Бен Гарц был во Френч-Лике. Разве я не писала?.. Он был очень внимателен. Очень! Джентльмен с головы до ног. Не знаю, что бы мы делали без него…
Глава двенадцатая
В течение пятнадцати лет горечь разочарования, пережитого миссис Пейсон от несчастного исхода ее брака, бессознательно сказывалась на ее отношении к возможному замужеству Лотти. Если бы ей сказали что-либо подобное, она всеми силами отрицала бы это и Лотти защищала бы ее. Тем не менее это было так. Тех немногочисленных мужчин, что пытались ухаживать за Лотти, поражала и отталкивала мрачная седая женщина, наблюдавшая за ними холодным, враждебным взглядом. То один, то другой из них говорил Лотти, улучив момент, когда миссис Пейсон куда-нибудь ненадолго отлучалась:
– Ваша матушка меня недолюбливает.
– Какие глупости! За что?
– Не знаю. Она смотрит на меня так, словно что-то имеет против меня. – И спешил добавить, так как Лотти заметно настораживалась: – Ах, право, я не то хотел сказать! Я не думал вас обидеть. Я только…
– Мама такая же, как и я. Она просто не любит проявлять свои чувства, но ее симпатии и антипатии всегда очень определенны.
Лотти было в то время двадцать три года или около того. Правда, она могла бы быть проницательнее.
– Что вы говорите! – задумчиво воскликнул молодой человек.
Теперь миссис Пейсон внезапно переменила тактику. Возможно, что незамужняя дочь тридцати трех лет уязвляла ее самолюбие. Возможно, что она, как и Лотти, вдруг кинула взгляд в будущее и увидела свою младшую дочь в образе второй тети Шарлотты, дряхлой и сморщенной, доживающей свои дни на хлебах Беллы. Как бы то ни было, Лотти постепенно начала уяснять себе, что мать ничего не имеет против Бена Гарца в качестве будущего зятя. Сначала это открытие только позабавило ее. Ее мать в роли свахи – картина, безусловно, довольно юмористическая! Но со временем юмористический взгляд на этот вопрос уступил место чему-то весьма похожему на страх, так как миссис Пейсон обычно добивалась своего. Лотти никогда не задумывалась над отношениями между ней и матерью. Она и не подозревала, что связана с матерью крепкими узами любви и ненависти одновременно, столь тесно переплетенными между собой, что невозможно было определить, где кончается одно и начинается другое. Миссис Пейсон и подумать не могла, что она преградила дочери дорогу к успеху и супружескому счастью. С другой стороны, она не давала себе отчета, что немножко презирает дочь за то, что та не сумела выйти замуж.
Лотти все еще юмористически относилась к делу, когда однажды миссис Пейсон проронила:
– Я слышала, что Бен Гарц входит в то предприятие, о котором он говорил этой весной. Помнишь, мужские часы-браслеты. Все мы думали, что он делает ошибку, но, по-видимому, он прав. Осенью он вступает компаньоном в фирму Бек и Дибли. Не удивлюсь, если в один прекрасный день Бен Гарц станет богатым человеком. Оч-чень богатым человеком! В особенности, если эта война…
– Что ж, рада за него, – сказала Лотти.
– Генри не мешало бы занять у него немного энергии и предприимчивости.
Лотти быстро вскинула глаза, всегда готовая защищать Генри.
– Генри не виноват в войне. Его дела вплоть до последних двух лет шли очень хорошо. По воле случая его отрасль оказалась в числе потерпевших наибольший урон от войны.
– Почему в таком случае он не начинает нового дела? Бен Гарц ведь начинает!
– Мать оставила Бену небольшое состояние. Думаю, его-то он и вкладывает в это новое дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Теперь Лотти слушала с большим любопытством рассказы Чарли о собрании клуба под девизом «Всегда вперед!». Чарли правила одной рукой, откинувшись назад и почти лежа на сиденье. «Какая в ней небрежная уверенность, – подумала Лотти. – Совсем ребенок, а вместе с тем, сколько в ней жизненной силы и сметливости». Клуб «Всегда вперед», объяснила Чарли, учрежден для женского персонала Шильда. Сегодня утром, перед открытием магазина, состоялось собрание по случаю двадцатипятилетней годовщины клуба.
– Вот все расселись. Все, как одна, в черных платьях и белых воротничках, Впрочем, некоторые воротнички особой белизной не отличались. Пожалуй, стирка воротничков по ночам после целого дня работы может через несколько лет потерять свою привлекательность. Сначала Кисинг произнес речь о значении фирмы Шильда и о возвышенности ее целей. Не знаю, откуда он это взял, но выходило так, что служить у них приказчиком – невероятно высокая честь и удача. Кисинг – это главный управляющий. Затем он уступил место миссис Хоу. Она порядком стара, и зубы у нее торчат, а голос пронзительный и какой-то сварливый. Во всяком случае, он никогда не понижается даже в конце фразы. Она рассказала, что, когда она основала клуб, в нем было только пятнадцать членов. И, мол, посмотрите, каков он теперь! Если принять во внимание, что состоять в нем обязательно и что членские взносы автоматически вычитаются из жалованья со дня поступления в магазин, то непонятно, почему миссис Хоу так хвастает этим. Как бы то ни было, она страшно горда. Можно подумать, что она обратила язычников в христианскую веру. Своим скрипучим голосом миссис Хоу поучала нас, что за работу надо браться с радостью и добрым желанием, – тогда она легка и приятна. А вернувшись вечером домой, мы с таким же добрым желанием должны помогать нашим матерям мыть посуду. Затем она прочитала нам скучнейшее стихотворное воззвание, Что-то в таком роде:
Кто желает и не смеет,
Ждет того плохой финал.
Перед жизнью кто робеет,
Тот без боя проиграл.
И так далее насчет борьбы и людей, достигающих успеха. Все барышни сидели, как полумертвые: накануне они работали сверхурочно, как обычно в начале весеннего сезона. Затем на эстраду вскочила одна девица – клубный инструктор по атлетике, здоровенная и довольно смазливая, и хрипло прокричала: «Троекратное ура в честь миссис Хоу! Гип, гип, ура-а!» Мы все запищали. Затем эта девица говорила о значении физических упражнений и о том, как мы должны скакать и бегать, – очевидно, после мытья посуды, проделав предварительно свои одиннадцать тысяч миль по отделению с «заграничными вещицами» и потратив все свое красноречие на уговоры дам с внушительным бюстом, что блузка тридцать восьмого размера для них чуть тесновата… «Романтика деловой предприимчивости», Эх!
– Но ведь тебе это нравится, Чарли?
– Да. Бог знает почему! Конечно, я не собираюсь превратиться со временем в одну из Хили или Хоу или даже в Кисинга в юбке… Джесси написал обо всем этом стихотворение.
– Хорошее?
– Да, хорошее. И странное. Бьет, как молотом. Называется оно «Товары», разумеется, о девушках-продавщицах.
Они остановились на углу у киоска и подкрепились мороженым. Чарли должна была ночевать на Прери-авеню. Ей пришла в голову блестящая идея.
– Привезем тете Шарлотте содовой воды с шоколадным мороженым!
Заказали две порции в картонных стаканчиках и преподнесли их в полночь тете Шарлотте и Жаннете. Жаннета, похожая на розового ребенка, съела свою порцию в полусне, с закрытыми глазами. Но тетя Шарлотта моментально проснулась, точно содовая вода с мороженым в полночь была прописанным ей ежедневно на ночь и обязательным стаканом вина.
Жмурясь от наслаждения, она высосала содержимое стаканчика и тщательно выскребла все остатки ложечкой. Затем с удовлетворенным вздохом откинулась на подушку.
– Который час, Лотти?
– Двадцать минут первого.
– Как приятно, – сказала тетя Шарлотта. – Завтра соорудим к завтраку вафли!
Мышки развлекались…
У Лотти была идея покончить с весенней уборкой в три напряженных дня вместо недели, посвящаемой этому обычно миссис Пейсон.
– Возьмемся все за работу, – предложила она, – и поскорее разделаемся с ней. Тогда целую неделю сможем веселиться на свободе.
Миссис Пейсон предполагала провести во Френч-Лике десять дней.
На женщин обрушилось такое количество чистки, отскребывания, мытья, выбивания, шума, треска и грохота, какого не пережила бы целая команда здоровых и сильных мужчин. Женщины вышли из этого аврала со скрюченными пальцами, сломанными ногтями и ноющими поясницами, но зато дом на Прери-авеню сверкал, как солнышко, включая обратные стороны картин. Когда все было кончено, Лотти приняла горячую ванну, сделала маникюр, с наслаждением вымыла голову и возвестила, что готова принимать гостей.
Гульда целыми днями безмятежно пила кофе. Тетя Шарлотта объявила, что ждет гостей. Она пригласила своих старых знакомых, многих из которых не видела годами. Явились древние старушки, шурша черными шелками, столь же модными, как и гардероб тети Шарлотты, Лотти распорядилась насчет чая и оставила их одних. Она слышала, как они хихикали и тараторили высокими, скрипучими голосами. Они хвастались своими сыновьями, внуками, зятьями, сплетничали и вспоминали.
– А помните, как пол парикмахерской в отеле Пальмера был выложен узором из серебряных долларов и фермеры приезжали Бог знает откуда подивиться этому?
– Да, после смерти миссис Поттер-Пальмер в Чикаго не было настоящей главы общества…
Лотти убрала стол в столовой, поставила весенние цветы и стушевалась. Она чувствовала, что в ее присутствии тетя Шарлотта не ощутила бы полнейшей свободы, исполняя роль гостеприимной хозяйки.
Старушки уехали в шесть часов. Тетя Шарлотта засновала по гостиной, расставляя мебель по местам. Она очень утомилась, но была слишком возбуждена для того, чтобы сесть отдыхать. Щеки ее раскраснелись.
– Минни Парнел начинает стариться, не правда ли? Ей теперь можно дать ее годы. А ты видела шляпу Генриетты Грисмор? Это при ее деньгах! Но она всегда была странной. Ни капли вкуса.
Когда два дня спустя к обеду пришли Эмма Бартон и Винни Степлер, тетя Шарлотта не вышла из своей комнаты – она сослалась на неважное самочувствие, вероятно, из-за погоды, сказала она. Пусть Жаннета принесет ей чего-нибудь – и довольно. Она сейчас же ляжет спать. Лотти поняла и поцеловала ее.
Лотти могла насладиться долгой оживленной беседой с подругами. В камине гостиной трещал веселый огонь. Кругом цветы – нарциссы, тюльпаны. Старый дом был полон тишины и покоя. Лотти очаровательно играла роль хозяйки. С самого начала было много смеха, когда Винни Степлер вбежала в комнату и, едва переводя дух, начала извиняться за свою новую шляпку:
– Не говорите, что она мне немного не по годам. Знаю, знаю. Купила я ее в чудесный весенний день, в один из тех дней, что заставляют тебя делать легкомысленные покупки!
Щеки ее порозовели. Это была женщина неисчерпаемой энергии – обаятельная, остроумная, полная интереса к жизни.
– Пятьдесят лет – замечательный возраст! – с жаром провозгласила она за обедом. – В пятьдесят лет вам не надо больше заботиться о своей фигуре. В пятьдесят вы можете пить и есть, что вздумаете. Шоколад со взбитыми сливками в любое время дня. Кому какое дело! Вторую порцию десерта!.. Это лучшее время жизни. В пятьдесят вы не ждете с замиранием сердца телефонного звонка. Позвонит он мне? Или не позвонит? В пятьдесят лет телефон – это телефон: удобство и ничего больше, никакого трепета он у вас не вызывает. Сколько раз его звонок ранил меня в самое сердце! Теперь кончено. Ничто не может приключиться с вами в пятьдесят лет, если вы прожили свою жизнь как следует. Теперь я вся, всем существом, вдыхаю жизнь, распустив шнуровку. Я не поменялась бы местами ни с какой девчонкой.
Эмма Бартон спокойно улыбалась. Винни Степлер была два раза замужем, раз овдовела, раз развелась. Эмма Бартон не была замужем ни разу. И все же обе обрели к пятидесяти годам душевный покой.
– Ну что ж, – сказала Лотти, вставая из-за стола, – может быть, когда мне стукнет пятьдесят, я соглашусь с вами. Но теперь у меня такое чувство, словно все бежит мимо меня. И мне мучительно хочется схватить жизнь за рукав и закричать: «Эй, подожди минутку! Ты забываешь обо мне».
Винни Степлер внимательно посмотрела на нее:
– Берегитесь, милая, как бы она не обернулась и не бросила вам в руки что-нибудь скверное!
Что-то вроде вызова мелькнуло в глазах Лотти.
– Лучше даже что-нибудь скверное, чем ничего.
Эмма Бартон с любопытством взглянула на нее; приблизительно таким же взглядом она смотрела на девушек, появлявшихся перед ее судейским столом.
– Что вам нужно, Лотти, для счастья? Лотти ни секунды не колебалась:
– Работа по душе, книги, иногда музыка, пикник в лесу, пятимильная прогулка, хорошо сшитый костюм, Чарли. Правда, я не думала ставить ее на последнее место: ее место – во главе всего списка.
– А как насчет предрассудка, именуемого любовью? – осведомилась Винни Степлер.
Лотти пожала плечами. Но та настаивала:
– Ведь был у вас когда-то какой-нибудь «он»?
– Ну, пожалуй, когда мне было лет семнадцать-восемнадцать, но ничего серьезного, право! А с той поры… Вы не поверите, как редко женщины моего типа встречают интересных мужчин. Очевидно, нужно задаться целью разыскивать их. А я живу здесь в четырех стенах. Мне тридцать три года. Я недурна собой. У меня хорошо сохранилась фигура, волосы, цвет лица. Но я знакома лишь либо со старыми холостяками лет под пятьдесят, либо со вдовцами с тремя детьми. Они предпочитают варьете симфоническому концерту; они отказываются от прогулки, говоря, что им достаточно приходится ходить по делам. Полагаю, существуют мужчины моих лет, которые любят то же, что и я, у которых одинаковые со мной взгляды. Но интересные тридцатилетние мужчины женятся на девушках лет двадцати. Я не хочу выходить замуж за двадцатилетнего юнца и не могу воспылать чувствами к господину под пятьдесят, который заявляет мне, что все, что ему нужно, – это уютное гнездышко, и для которого пешеходная прогулка за город так же нереальна, как путешествие на Марс.
– А что вы делали в двадцать пять лет? – перебила Эмма Бартон.
Лотти окинула взглядом все вокруг себя и сделала жест, как бы охватывавший весь дом и его обитателей.
– То же, что делаю теперь. Но тогда я ни о чем таком не задумывалась – не то, что теперь. Мне казалось, что я приношу большую пользу. Теперь же, оглядываясь назад, я вижу, что все эти десять или больше лет я просто была на побегушках. Металась по чужим делам туда и сюда, а жизнь шла мимо.
За два дня до возвращения матери Лотти убедила Жаннету пригласить товарищей по курсам на вечер. Жаннета сначала упиралась, но было ясно, что такая перспектива очень соблазняет ее. В назначенное время явились семь приглашенных, в возрасте от семнадцати до двадцати трех лет. Девицы были поразительно хорошо одеты – платья из тафты, изящные туфельки, шелковые чулки. Молодые люди были типичными конторскими служащими. Большой старинный дом – его массивная мебель и картины, его обитатели – произвел сильное впечатление на гостей. Их принимала Лотти, а также тетя Шарлотта, которая надела по сему случаю свое второе по табели о рангах черное шелковое платье и даже завила волосы. Тетя Шарлотта исчезла к девяти часам вечера, и Лотти тоже, чтобы появиться снова, когда нужно будет подать мороженое и торт. Молодежь танцевала, пела и, по-видимому, приятно провела время. После ухода гостей Жаннета схватила Лотти за руку и прижала к своей пылающей щеке. Глаза ее блестели. Они – и этот жест – сказали то, что она не могла выразить словами…
Что же касается Чарли и что очень показательно, поскольку она всегда пользовалась свободой, то ее образ жизни в отсутствие матери ничуть не отличался от обычного. Она пришла бы в негодование или расхохоталась бы, если бы знала, как дивились они собственной смелости, с каким пьянящим чувством непривычной свободы ее тетушка Лотти и двоюродная бабка Шарлотта обдумывали планы своих невинных пирушек.
Миссис Пейсон и Белла вернулись в первых числах мая. Снимая с себя пальто, миссис Пейсон быстрым и проницательным взором окинула Лотти, тетю Шарлотту, Жаннету, Гульду. Первый заданный ею вопрос имел, казалось, скрытый смысл:
– Ну что вы тут поделывали без меня? Брош приходил насчет штукатурки? Обедали у вас Генри и Чарли? Есть письма? Сколько дней работала миссис Шлагель по уборке? Лотти, дай мне чашку чая! Я чувствую какую-то слабость – не голод, а именно слабость. Ах, да, Бен Гарц был во Френч-Лике. Разве я не писала?.. Он был очень внимателен. Очень! Джентльмен с головы до ног. Не знаю, что бы мы делали без него…
Глава двенадцатая
В течение пятнадцати лет горечь разочарования, пережитого миссис Пейсон от несчастного исхода ее брака, бессознательно сказывалась на ее отношении к возможному замужеству Лотти. Если бы ей сказали что-либо подобное, она всеми силами отрицала бы это и Лотти защищала бы ее. Тем не менее это было так. Тех немногочисленных мужчин, что пытались ухаживать за Лотти, поражала и отталкивала мрачная седая женщина, наблюдавшая за ними холодным, враждебным взглядом. То один, то другой из них говорил Лотти, улучив момент, когда миссис Пейсон куда-нибудь ненадолго отлучалась:
– Ваша матушка меня недолюбливает.
– Какие глупости! За что?
– Не знаю. Она смотрит на меня так, словно что-то имеет против меня. – И спешил добавить, так как Лотти заметно настораживалась: – Ах, право, я не то хотел сказать! Я не думал вас обидеть. Я только…
– Мама такая же, как и я. Она просто не любит проявлять свои чувства, но ее симпатии и антипатии всегда очень определенны.
Лотти было в то время двадцать три года или около того. Правда, она могла бы быть проницательнее.
– Что вы говорите! – задумчиво воскликнул молодой человек.
Теперь миссис Пейсон внезапно переменила тактику. Возможно, что незамужняя дочь тридцати трех лет уязвляла ее самолюбие. Возможно, что она, как и Лотти, вдруг кинула взгляд в будущее и увидела свою младшую дочь в образе второй тети Шарлотты, дряхлой и сморщенной, доживающей свои дни на хлебах Беллы. Как бы то ни было, Лотти постепенно начала уяснять себе, что мать ничего не имеет против Бена Гарца в качестве будущего зятя. Сначала это открытие только позабавило ее. Ее мать в роли свахи – картина, безусловно, довольно юмористическая! Но со временем юмористический взгляд на этот вопрос уступил место чему-то весьма похожему на страх, так как миссис Пейсон обычно добивалась своего. Лотти никогда не задумывалась над отношениями между ней и матерью. Она и не подозревала, что связана с матерью крепкими узами любви и ненависти одновременно, столь тесно переплетенными между собой, что невозможно было определить, где кончается одно и начинается другое. Миссис Пейсон и подумать не могла, что она преградила дочери дорогу к успеху и супружескому счастью. С другой стороны, она не давала себе отчета, что немножко презирает дочь за то, что та не сумела выйти замуж.
Лотти все еще юмористически относилась к делу, когда однажды миссис Пейсон проронила:
– Я слышала, что Бен Гарц входит в то предприятие, о котором он говорил этой весной. Помнишь, мужские часы-браслеты. Все мы думали, что он делает ошибку, но, по-видимому, он прав. Осенью он вступает компаньоном в фирму Бек и Дибли. Не удивлюсь, если в один прекрасный день Бен Гарц станет богатым человеком. Оч-чень богатым человеком! В особенности, если эта война…
– Что ж, рада за него, – сказала Лотти.
– Генри не мешало бы занять у него немного энергии и предприимчивости.
Лотти быстро вскинула глаза, всегда готовая защищать Генри.
– Генри не виноват в войне. Его дела вплоть до последних двух лет шли очень хорошо. По воле случая его отрасль оказалась в числе потерпевших наибольший урон от войны.
– Почему в таком случае он не начинает нового дела? Бен Гарц ведь начинает!
– Мать оставила Бену небольшое состояние. Думаю, его-то он и вкладывает в это новое дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26